Текст книги "Трон тени"

Автор книги: Джанго Векслер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 43 страниц)

«Не может быть…»

Джейн двумя стремительными шагами пересекла оставшееся между ними расстояние, схватила Винтер за плечи и поцеловала. Винтер превратилась в мраморную статую, скованную глыбой льда. Губы Джейн были нежные и сладкие, с едва уловимым привкусом мяты, и запах ее пота швырнул Винтер через время и пространство к живой изгороди за детской. Пот, и грязь, и робкое прикосновение…

Ответное действие Винтер было бессознательным. Иначе и быть не могло – сознание пребывало в ступоре, зато инстинкты, натренированные двумя годами постоянной необходимости скрываться, запуганные именно таким развитием событий, сработали сейчас сами по себе. До сих пор связанная, она исхитрилась развернуться всем телом, сбросила руки Джейн и плечом заехала ей в подбородок. Зубы Джейн отчетливо лязгнули, и она пошатнулась, неловко шагнув назад. Винтер подсекла ее лодыжку своей, превращая этот неловкий шаг в падение, и Джейн, сдавленно охнув, со всей силы грохнулась на потертый ковер. Винтер пятилась по тех пор, пока спиной не уперлась в стену. Сердце ее колотилось так бешено, что, казалось, вот–вот лопнет.

«Прости».

Она никак не могла выговорить это слово. Не могла выдавить из себя ни звука. Не могла даже вздохнуть. Глаза ее наполнились слезами.

Джейн перекатилась и встала на колени. Из уголка ее губ тянулась струйка крови. Впившись в Винтер непроницаемым взглядом – эти глаза, эти зеленые глаза! – она молча поднялась на ноги.

«Джейн! Прости меня, прости, прости…»

Предательский комок все так же стоял в горле, не давая выкрикнуть эти слова. Джейн повернулась и направилась к выходу, едва заметно пошатываясь. Дверь захлопнулась за ней с таким грохотом, что с оштукатуренных стен поднялись облачка пыли, – и у Винтер подкосились ноги.

Она перекатилась набок и свернулась клубком на ветхом ковре, неспособная даже поднять руки к лицу, чтобы остановить непрерывно льющиеся слезы.

* * *

Она понятия не имела, сколько прошло времени. Быть может, месяц. В ее груди словно лопнула туго скрученная пружина, и при каждом вздохе, каждом ударе сердца острый обломок стали перемещался, пробивая во внутренностях рваные дыры. Лицо ее было мокро от слез, связанные руки занемели и ныли от боли.

В дверь постучали. Винтер не сразу осознала, что в комнате, кроме нее, никого нет, а стало быть, ей надлежит отозваться на стук.

Кто там? – хотела она сказать, но вместо слов вырвался надрывный кашель.

Винтер перевернулась на спину, не без труда села, сплюнула на ковер комок слизи и повторила:

– Кто?

– Это я, – ответила Джейн.

– А…

– Можно войти?

Винтер судорожно сглотнула. Попыталась – безуспешно – вытереть шмыгающий нос о плечо блузки, поморгала, силясь стряхнуть непросохшие слезы.

– Д… да.

Дверь медленно отворилась. Прежде чем Джейн вновь захлопнула ее, Винтер успела заметить в коридоре изнывавшую от беспокойства Абби.

С минуту они молча смотрели друг на друга. На лице Джейн до сих пор виднелся след крови, краешек губы уже распухал.

– Я… – Винтер снова сглотнула. – Я совсем не хотела тебя поранить. Просто…

– Это мне надо извиняться, – перебила Джейн. Винтер заметила, что глаза у нее красные, припухшие – неужели тоже плакала? – Набросилась на тебя, точно похотливый матрос. Ты имела полное право защищаться.

– Да я… – Винтер, забывшись, хотела взмахнуть рукой, но та лишь бессильно дернулась в веревочных путах. Ты не могла бы меня развязать?

Ох! – Глаза Джейн округлились. – Черт подери. Мне это даже в голову не пришло. Погоди–ка.

В ее руке появился нож – так быстро, что Винтер не успела заметить откуда. Другую руку она положила ей на плечо – осторожно, едва касаясь вытянутыми пальцами, – и Винтер послушно повернулась спиной. Веревка соскользнула на пол, и она поморщилась, когда затекшие запястья наполнило покалывание бесчисленных иголок. Джейн чопорно отступила на шаг, словно дуэлянт в поединке, скованный требованиями этикета, – и нож снова исчез.

– Знаешь, я… думала, как это произойдет, – проговорила Джейн, пока Винтер осторожно разминала пальцы и похрустывала плечами. – Точней, воображала, как дурочка. Однажды, мол, пойду по улице, сверну за угол, а там… ты. И я сгребу тебя в охапку, поцелую, и все будет… хорошо. Просто сон, верно? И когда я открыла дверь, не могла понять, во сне это или наяву.

Она провела рукой по слипшимся от пота волосам и раздраженно вздохнула:

– Звучит так, будто я ищу оправданий. Черт! Вовсе нет. Извини. Мне не следовало так поступать.

– Ничего… ничего страшного, – пробормотала Винтер. – Я ведь тебя не сильно ушибла, а?

– Губу разбила порядочно, но бывало и хуже.

Джейн покачала головой, не сводя взгляда с Винтер. Та прихватила пальцами рукав блузки и промокнула глаза, не зная, куда деваться от смущения.

– Я же не сплю, верно? Ты и вправду здесь? Это не какое–то там дерьмовое видение?

– Судя но всему, нет, – отозвалась Винтер, – хотя, кажется, я еще не совсем пришла в себя.

Черт побери. Черт побери! – Джейн помотала головой. – Мне сказали – привели какую–то женщину по имени Винтер, и я подумала… нет. В этом чертовом мире так не бывает.

Она судорожно сглотнула и тихо, очень тихо добавила:

– Я думала, тебя больше нет в живых.

Эти слова застали Винтер врасплох.

– Что?! Почему?

Я искала тебя. У миссис Уилмор тебя не было, и никто не знал, куда ты девалась. Болтали, что сбежала, стала то ли солдатом, то ли главарем разбойничьей шайки, но я в это никогда не верила. Я считала – ты умерла, не знаю уж, по какой причине, а старая ведьма попросту это скрывает. Так ты и вправду сбежала из «тюрьмы»?

Винтер кивнула.

– Я думала…

Как это было? Как ты… – Джейн осеклась, увидев выражение лица Винтер, и радостное возбуждение, прозвучавшее в ее голосе, исчезло. – В чем дело?

«Три года кошмарных снов».

Винтер прикусила губу.

– Я уже и не надеялась, что когда–нибудь увижусь с тобой. Я не думала, что ты… захочешь меня разыскать.

– Что?! – Джейн порывисто шагнула вперед, но тут же взяла себя в руки. Лицо ее вспыхнуло, и она вцепилась пальцами в штанины, судорожно комкая ткань. – Винтер… да почему?

– Потому что… потому что я…

И опять у нее сдавило горло. Слезы навернулись на глаза, и она сердито смахнула их краем рукава. Джейн беззвучно выругалась – и через миг вдруг оказалась совсем рядом. И замерла, протянув руки, но не смыкая объятий.

Наступила долгая пауза. Винтер шагнула вперед, уткнулась лицом в плечо Джейн, и та с ощутимым облегчением обвила ее руками. А потом прижалась к ее макушке.

– Мне нравятся короткие волосы, – прошептала она через минуту, которая обеим показалась вечностью. И, потеревшись щекой, добавила: – Так щекотно.

Винтер слабо улыбнулась, прижимаясь лицом к кожаному жилету Джейн. «Я должна это сказать». Больше всего на свете ей хотелось стоять вот так, и чтобы Джейн никогда не размыкала рук. «Но если я не скажу – все это будет ненастоящее».

– Это я во всем виновата, – едва слышно прошептала она. – Я должна была помочь тебе сбежать. Той ночью, когда Ганхайд… пришел… Я… я не смогла ничего сделать.

Та ночь годами снилась ей в кошмарных снах. Ночь, когда она направлялась к Джейн, чтобы бежать вместе, – и обнаружила, что Ганхайд, этот гнусный скот, опередил ее.

– Так ты терзалась из–за этого? – Джейн теснее обняла ее. – Яйца Зверя! Винтер, я была чокнутая! Ты ведь это знаешь, верно? Я имею в виду, когда сказала тебе убить Ганхайда, если вдруг на него наткнешься.

– Я не смогла его убить.

– Да конечно же нет, черт возьми! Сколько тебе было тогда – семнадцать? А если бы ты его и вправду убила, нас обеих давно бы уже вздернули!

Джейн ласково потрепала Винтер по плечу:

Ну же, перестань. Я тоже была тогда совсем девчонкой, да еще и перепуганной до смерти. Этот «план» погубил бы и тебя, и меня.

– Я добралась до самой двери, – пробормотала Винтер. Тугой комок в горле понемногу размягчался, таял. – У меня был нож. Ганхайд оказался уже там. Я едва не…

– Карис всемогущий! Неужели? – Джейн легонько покачивала ее, баюкала, как младенца. – Все хорошо, родная. Все хорошо.

– Но… – Винтер вновь уткнулась лицом в жилет Джейн, затем подняла глаза. – Я оставила тебя во власти Ганхайда. Я попросту бросила тебя. Как можно… как ты можешь говорить «все хорошо»? Он увез тебя и…

– Взял в жены?

Винтер кивнула. Нижняя губа ее дрожала.

– Да ведь это же я и задумала с самого начала! То был один из лучших моих планов, из тех, что сочинялись в здравом уме! Я же говорила, что сбежать от какого–нибудь недоумка мужа будет проще, чем от миссис Уилмор с ее старыми перечницами. И месяца не прошло, как я от него удрала!

Она улыбнулась, и от этого зрелища Винтер едва опять не ударилась в слезы. То была прежняя, знакомая до боли улыбка Джейн – с изогнутым краешком губ, проказливая, лукавая. Винтер выдохнула, и с этим выдохом ушла тяжесть, все эти три года таившаяся в глубине ее души. Тело вдруг обрело немыслимую легкость, словно она сбросила с плеч увесистый тюк; руки и ноги ослабли, как после изнурительного дневного перехода. Винтер шевельнулась, отведя тесно прижатые к бокам локти, и от движения едва не потеряла равновесие. Джейн крепче обхватила ее руками, сплетя пальцы пониже спины, и Винтер наконец положила руки ей на плечи.

– Так ты в самом деле… не сердишься на меня? Правда?

«Разве может являться призрак того, кто вовсе не умер?»

– Послушай, Винтер. – Джейн прямо и твердо смотрела ей в глаза. Это я должна перед тобой извиняться. Мне не следовало просить тебя убить Ганхайда. Черт, да я бы и сама не сумела его убить! Прости меня.

– Тебе незачем просить прощения, – сказала Винтер. – И, думаю, мы уже обе достаточно наизвинялись.

Джейн опять улыбнулась. Они долго стояли неподвижно и лишь не отрываясь смотрели друг другу в глаза. Винтер казалось, что они и дышат в такт, будто одними легкими на двоих. Джейн нервно облизнула губы.

– Не представляешь, как мне хочется тебя поцеловать, прошептала она.

– Валяй, – разрешила Винтер.

– Ты уверена? В прошлый раз я повела себя так… я ничуть не обижусь, если ты не…

– Перестань.

Винтер улыбнулась и, видя, что Джейн по–прежнему колеблется, приподнялась на цыпочки и поцеловала ее первой. Все тот же привкус мяты – и к нему примешивается едва уловимая нотка крови из рассеченной губы. Она провела рукой вверх по спине Джейн, обхватила ладонью затылок, запустила пальцы в спутанные волосы.

– Мне тоже нравятся короткие волосы, – пробормотала Винтер, когда они наконец оторвались друг от друга, чтобы глотнуть воздуха. – Жаль только, нельзя обвивать их вокруг пальцев.

– А знаешь, что странно? Мне грустно, что больше не надо подолгу расчесываться. Это меня всегда тяготило, но порой и успокаивало. Джейн помотала головой. – Это Ганхайд, скотина такая, заставил меня остричься. Сказал, волосы, мол, только мешают. Может, я когда–нибудь их снова отращу.

– Ты и в самом деле просто сбежала от него?

Более или менее. – Странное выражение появилось в глазах Джейн – словно она видела нечто, о чем предпочла бы не вспоминать.

Джейн поспешно моргнула, и взгляд ее стал прежним:

– Но что все–таки было с тобой? Я так и не сумела отыскать никаких следов, одни лишь слухи. Ты словно сквозь землю провалилась.

Винтер закрыла глаза и выразительно вздохнула.

– Это, – сказала она, – очень долгая история.

Маркус

Вице–капитан Гифорт вошел в кабинет Маркуса и швырнул на рабочий стол, поверх донесений и расписаний уборки, стопку памфлетов.

– С этим надо что–то делать, – сказал он.

– Доброе утро, вице–капитан, – мягко отозвался Маркус.

Он пригубил кофе и скривился. За пять лет, проведенных в Хандаре, Д’Ивуар приучился пить кофе, поскольку приличного чая в Эш–Катарионе нельзя было достать ни за какие средства. Запас чайного листа, привезенный Янусом, поднял его боевой дух ничуть не меньше, чем две тысячи пополнения. Однако, вернувшись в Вордан, где на каждом углу можно было за пару пенни получить чашку лучшего в мире чая, Маркус вдруг обнаружил, что скучает по крепкому насыщенному кофе Хандара. То, что именовали кофе ворданаи, хандарай принял бы за речную воду. Он с неподдельным сожалением отставил чашку.

– Доброе утро, капитан, – покорно поздоровался Гифорт.

– Оправились после нашего приключения?

– Вполне здоров, сэр. Отделался парой синяков.

II вы распорядились насчет… – Маркус вдруг виновато осознал, что уже не помнит имени погибшего жандарма. Он кашлянул, прочищая горло. – Распорядились?

Так точно, сэр. Милостью его величества семьи тех, кто погиб при несении службы, обеспечивают приличным пособием.

– А, хорошо.

Это для него было внове. Никто из прежних его подчиненных в Первом колониальном не мог бы похвастаться тем, что у него есть семья.

– Как Эйзен?

– Понравится, сэр. Выражал горячее желание как можно скорей вернуться к службе. Полагаю, хотел поблагодарить вас за спасение.

– Пусть не торопится и выздоравливает. – Капитан почесал щеку. – Теперь к делу. Что это вы принесли?

Памфлеты и газетные листки, сэр. Все отпечатаны за прошедшую ночь. Ознакомьтесь.

Маркус пролистал стопку, просматривая титульные страницы: смазанная в спешке типографская краска, огромные куски с трудом читаемого текста. Содержание различалось сообразно политическим взглядам авторов, но почти в каждом заголовке неизменно присутствовала одна и та же фраза: «Орел и Генеральные штаты!» Маркус потыкал в нее пальцем и поднял взгляд на Гифорта:

– Что это значит?

– Один орел – традиционная цена буханки хлеба, сэр. Сейчас она стоит больше четырех. Генеральными штатами называлось собрание, которое вручило корону Фарусу Завоевателю после того, как…

Я знаю, что это такое, вице–капитан. Я спрашиваю, почему на устах у всех именно эти слова?

– Из–за Дантона, – сказал Гифорт. – Это его новый лозунг. Дешевый хлеб и политическая реформа.

– Понятно. И что же вас беспокоит?

– Дантон собирает толпы слушателей, сэр. С каждым днем все больше. Город лихорадит. Говорят, Биржа становится непредсказуемой.

– Не думаю, что в наши обязанности входит защита горожан от падения цен на акции.

– Это так, сэр, – согласился Гифорт, – но до меня стали доходить разговоры…

– От кого?

Лицо вице–капитана окаменело в выразительной гримасе.

– От влиятельных граждан, сэр.

– Ага, подумал Маркус. Иными словами, кто–то попытался на него надавить. Сам он слишком недавно принял должность, чтобы вызвать такого рода поползновения, – судя по всему, оказалось проще, минуя его, обратиться к тому, кто на самом деле заправляет жандармерией.

– Дантон совершил что–либо противозаконное?

– Насколько я знаю, нет, сэр. Но можно было бы что–то придумать, если бы вам вдруг захотелось с ним поболтать.

– Если он не сделал ничего плохого, то и мне пока нет до него дела.

Маркус глянул на вице–капитана и вздохнул:

– Я расскажу министру об этих ваших «разговорах». Пусть он сам определит, надо ли что–то предпринять.

– Так точно, сэр! – Перевалив бремя решения на плечи вышестоящих, Гифорт явно повеселел.

– Что–нибудь еще? Что–то безотлагательное?

– Не особенно, сэр.

– Отлично.

Маркус решительно отодвинул чашку с кофе:

– Я намерен побеседовать с нашим узником. Кто знает, может быть, ночь под замком сделала его сговорчивей.

Следователи Гифорта допрашивали пленника весь вечер, но так ничего и не добились.

Лицо вице–капитана вновь окаменело. Пожалуй, он мог бы стать достойным соперником Фицу в умении без слов намекнуть начальству, что то совершает глупость.

– Сэр, вы уверены, что хотите заняться этим лично? – осведомился Гифорт. – Мои люди… кхм… руку набили в таких делах. Рано или поздно он заговорит.

– Министр желает, чтобы я задал этому человеку кое–какие вопросы, не подлежащие огласке, – солгал Маркус. – Если заключенный будет упорствовать, я испрошу у его превосходительства разрешение ввести вас в курс дела.

– Как скажете, сэр. Будьте осторожны. Мы тщательно обыскали его, но все же он может быть опасен.

Маркус вспомнил оглушительный треск, будто разрывалась самая ткань мироздания, вспомнил волну слепящей силы, которая громила могучие каменные статуи, словно игрушки.

«Ты и не представляешь, насколько прав».

* * *

Тех, кого арестовала жандармерия, в основном держали в нескольких старинных крепостцах внутри городской черты, более пригодных для проживания, чем постройки старого дворца. Вендр, самая известная городская тюрьма, находился в ведении Конкордата, однако туда помещали и наиболее опасных узников жандармерии. Камеры в кордегардии предназначались для арестантов особого рода, тех, кого по той или иной причине необходимо было содержать отдельно от прочих заключенных. Маркус приказал, чтобы молодого человека, которого схватили во время операции в Старом городе, разместили в самой отдаленной камере и чтобы у ее дверей круглосуточно стояла стража. Пока арестованный вел себя совершенно обычно, но Маркус не хотел рисковать.

Жандарм, дежуривший у массивной, обитой железом двери, при виде капитана браво козырнул.

Маркус ответил на приветствие.

– Заключенный что–нибудь говорил?

Никак нет, сэр. Ни словечка. Однако пищу принимает исправно.

Отлично. Впусти меня. И позаботься о том, чтобы нас не беспокоили, пока я тебя не позову.

– Есть, сэр!

Шестовой в темно–зеленом мундире снова откозырял, повернул ключ в замке и настежь распахнул дверь. Внутри оказалось небольшое помещение, разделенное надвое железной решеткой. Окон там не было, и единственным источником света служила висевшая на стенном крюке масляная лампа. Через маленькую заслонку на высоте пояса заключенному передавали еду и питье, не отпирая двери камеры.

Та половина, где очутился Маркус, была совершенно пуста. Во второй стояли койка с одеялом и комковатой подушкой, ведро и трехногий табурет. Молодой человек, теперь в арестантской робе из черного холста, сидел у самой решетки и чувствовал себя вполне неплохо. Когда Маркус вошел, он поднял глаза и усмехнулся.

– Капитан Д’Ивуар, – промолвил он со своим мягким мурнскайским выговором. – Я так и думал, что рано или поздно увижу вас.

Маркус захлопнул за собой дверь и услышал, как засов снаружи с явственным щелчком вернулся в паз. С минуту он молча пристально разглядывал арестанта, затем покачал головой.

– У тебя есть имя?

– Адам Ионково, – отозвался тот. – Рад нашему знакомству.

– Откуда ты знаешь, как меня зовут?

– Вы были центральной фигурой донесений из Хандара. К ним даже прилагался портрет – надо сказать, весьма схожий с оригиналом.

– Каких еще донесений?

Ионково небрежно махнул рукой.

– Тех, которыми его светлость герцог любезно поделился с нами, конечно.

– Значит, ты признаешь, что сотрудничаешь с Конкордатом и что ты один из…

– Черных священников? – Ионково кивнул. – Да, не вижу ни малейшего смысла отрицать. Хотя, конечно же, я не рукоположенный служитель церкви. Всего лишь… советник.

Черные священники. Черная Курия. Джен Алхундт, агент Конкордата и любовница Маркуса, оказалась членом ордена, который считался давно стертым с лица земли. Более того, Джен была одной из игнатта семприа, Окаянных Иноков, обладавших непостижимой мощью. Капитан внутренне похолодел, глядя в ясные улыбчивые глаза Адама Ионково.

– Почему твои люди пытались нас убить? – спросил он после недолгой паузы.

– То были не «мои люди». То были защитники, приставленные к нам орденом, и они относились к своим обязанностям весьма серьезно. Я советовал им сдаться, но… – Ионково развел руками. – Мне жаль, что дошло до кровопролития.

Мне тоже.

Молчание, вновь наступившее после этих слов, затянулось до неприличия. Ионково поскреб подбородок и зевнул.

– Ну же, капитан, – сказал он, – мы оба прекрасно знаем, ради чего вы пришли. Избавьте себя от лишних хлопот и просто задайте свой вопрос.

– Я совершил ошибку, – проговорил Маркус. – Мне не следовало приходить сюда. С чего я взял, что твоим словам можно верить?

– Не хотите спрашивать? Тогда спрошу я.

Ионково подался вперед:

– Наши донесения гласят, что вы были весьма близки с Джен Алхундт. Однако у нас нет сведений о том, что именно с ней произошло. Быть может, вы согласитесь просветить меня?

– Я ничего тебе не скажу.

– Вот как? Я много лет работал вместе с Джен. Мы, можно считать, сроднились. Что плохого в том, чтобы разузнать о своих родных, а, капитан?

Он произнес слово «родных» с явным нажимом.

«Или это мне только показалось?»

Маркус впился убийственным взглядом в собеседника по ту сторону решетки, холодея от бешенства, к которому примешались всколыхнувшиеся в глубине души сомнения.

Целую вечность назад, когда Д’Ивуар был еще юнцом–первогодком в военной академии, в поместье их семьи случился пожар. Его отец, мать и младшая сестра погибли в огне, а с ними и почти все слуги. То был несчастный случай, как сказали ему, нелепая, трагическая случайность, которая разрушила жизнь Маркуса в самом ее начале.

Вот только… Джен более чем прозрачно намекнула, что на деле то была вовсе не случайность, что в углях пожарища осталась погребена истина, и он, будучи слишком молод и ослеплен горем, не сумел ее разглядеть. Джен тогда прилагала все усилия, чтобы вывести его из равновесия, и он старался как мог не слушать ее речей, но все же…

«Ты уверен?» – спрашивала она, и этот вопрос до сих пор саднил мучительной занозой, и ее никак не удавалось выдернуть.

Неужели Ионково что–то известно?

– Вы хотите спросить, капитан, – сказал узник. – У вас это на лице написано. Как насчет обмена? Ответьте на мой вопрос, и я расскажу вам правду, – он выразительно развел руками, – почему бы и нет? Мне ведь никуда отсюда не деться.

«Правду». Соблазнительно, как же, черт возьми, соблазнительно! Он и впрямь никуда не денется. Почему бы и нет? И все же что–то мешало Маркусу пойти на сделку. Он нарушил приказ, даже просто придя сюда; рассказать Ионково о той чудовищной ночи в храме означало бы предать доверие Януса – а Маркус не думал, что сможет жить дальше с таким грузом на совести. Он медленно покачал головой.

Ионково откинулся назад, и лицо его отвердело.

– Хорошо же. Разрешите в таком случае задать вам другой вопрос. Джен просто водила вас за нос – или все же позволила ее трахнуть?

Маркус резко вскинул голову, жаркая кровь бросилась ему в лицо.

– Что?!

– А, вижу, что позволила. – Приятная улыбка Ионково превратилась в хищный оскал. – Я ведь спрашиваю исключительно из профессионального интереса. Можно было догадаться, что с таким бесхитростным простаком, как вы, Джен и прибегла к наиболее простым приемам.

– Довольно!

А вы счастливчик, капитан. Джен – весьма искушенная особа. Хищная ухмылка Ионково стала шире. – Могу подтвердить это лично.

– Заткнись!

Он грохнул кулаком по решетке так, что металлический гул поплыл по камере и сбитые костяшки пальцев отозвались жгучей болью.

– Разговор окончен.

– Как пожелаете. Мое предложение остается в силе.

– Надеюсь, тебя это развлекает, – бросил Д’Ивуар. – По мне, так можешь торчать в этой камере, пока не сгниешь.

Ионково засмеялся. И когда Маркус уже взялся за засов, спросил:

– Могу я кое–что предложить?

Капитан стиснул зубы и рывком распахнул дверь.

– Вы ведь в некотором роде ответили на мой вопрос, так что я у вас в долгу. Назовем это знаком доброй воли.

Отчаянно хотелось с грохотом захлопнуть за собой дверь и уйти без оглядки, но все та же заноза, мучительно нывшая в глубине сознания, удержала Маркуса на месте.

– Ну? – сквозь зубы процедил он.

– Вам еще доводилось побывать в своем родовом поместье? После того, как… вы знаете, о чем я.

– Нет, – отрезал он.

– А стоило бы вернуться и поглядеть, что и как. Хотя бы из сентиментальности.

Капитан помедлил, намеренно не говоря ни слова, затем перешагнул порог и хлопнул дверью. Ожидавший снаружи жандарм нервно козырнул.

– Никого не допускать к арестанту без моего ведома! – прорычал Маркус. – Никого, даже Гифорта! Понятно?

– Так точно, сэр.

– Отлично.