Текст книги "Трон тени"

Автор книги: Джанго Векслер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 43 страниц)

Винтер

Череда сумбурных видений жаркого сна. Тесно прильнувшее тело – разгоряченное, нежное; тонкие пальцы, сладостно скользящие по коже. Касание губ – вначале осторожное, затем все более настойчивое и жадное. Дыхание обжигает шею, руки путаются в волне темно–рыжих волос, слипшихся в поту любострастия. Взгляд зеленых глаз пронзает, точно лезвие кинжала…

«Джейн!» Винтер застонала, просыпаясь, и разлепила веки. Было душно, пахло пылью, плотно задернутые тяжелые занавеси на окнах преграждали путь дневному свету, отчего в комнате царил причудливый полумрак. Кровать, где она лежала, была громадная и до непристойности мягкая, и вдобавок ее со всех сторон уютным гнездом окружали шелковые подушки. Та, на которой покоилась ее голова, отсырела от пота.

Впрочем, с того самого страшного дня в десолтайском храме кошмары, снившиеся ей годами, сменились другими. В новых снах Винтер вначале лишь смутно чудилось: она заточена, заперта во тьме, а издалека монотонно, ни на миг не прерываясь, бормочут невнятные голоса. По пути из Хандара голоса эти с каждым разом становились все явственней, и наконец в их речитативе стали различимы отдельные слова. Непостижимым образом она знала, что видения подымаются из самых недр ее существа, где сытым хищником, дремотно переваривающим добычу, залег дух, Янусом названный Инфернивором.

Сны о Джейн становились почти облегчением, старой болью, к какой душа уже притерпелась. Джейн, которую Винтер любила и которую бросила на произвол ужасной судьбы. Память, от которой она бежала за тысячу миль, за море.

«А теперь я вернулась». Под другим именем, в ином обличье, но все же…

Стук в дверь прозвучал как спасение. Винтер попыталась сесть, но необъятная пуховая перина без труда свела попытки на нет и завалила ее набок. Перекатываясь, проваливаясь в облако пуха, кое–как она добралась до края кровати. Стук повторился.

– Лейтенант Игернгласс!

Это был голос капитана Д’Ивуара. Пыхтя, Винтер съехала с перины, пинками избавилась от простыни, опутавшей ноги, и соскочила на пол.

– Я не сплю! – отозвалась она. – Минутку!

В углу комнаты стояло зеркало во весь рост – удобство, которое почти не встречалось в Хандаре. Винтер привычно осмотрелась, проверяя, в порядке ли мужская личина. Янус знает, что она женщина, а вот капитану Д’Ивуару это неизвестно, да к тому же в доме есть еще слуги и охрана. Что ж, лейтенантский мундир в порядке, лишь пара пуговиц расстегнулась – видимо, когда ворочалась во сне. Судя ио всему, едва успев стащить с себя сапоги, она тут же провалилась в сон.

Она застегнула пуговицы, поправила воротничок, поддернула обшлага и, решив, что выглядит приемлемо, направилась к двери. Здесь на дверях имелись засовы – еще одна мелочь, к которой предстоит привыкнуть. Хандараи по большей части обходились занавесками.

Капитан Д’Ивуар ждал в коридоре. Под его глазами темнели круги, и Винтер мысленно порадовалась, что полковник дал ей отоспаться. Д’Ивуар, судя по виду, был готов рухнуть и заснуть, где стоял.

– Он вас ждет, – бросил капитан. Уточнять, кто «он», нужды не было. – Внизу, в гостиной.

– Есть, сэр.

– Если я ему понадоблюсь, ищите меня… – он ткнул пальцем в сторону других спален, – где–то здесь.

– Есть, сэр.

Капитан, пошатываясь, удалился. Винтер вышла в коридор, захлопнула за собой дверь и с любопытством огляделась по сторонам. По прибытии она была так измотана, что едва обратила внимание на дом, где их разместили. Сейчас, спускаясь по лестнице, она дивилась его внушительной пышности. Дом был огромен, с чрезвычайно высокими потолками и широкими коридорами, и всюду, где стены не были заняты громадными картинами, красовались забранные стеклом светильники; в них даже сейчас, в разгар дня, жарко пылали свечи. Картины, сплошь в золоченых, с причудливой резьбой рамах, в основном представляли собой мрачные размашистые пейзажи; изредка их разбавляли морские сцены. Ковер, по которому ступала Винтер, был пышнее и мягче ее армейского тюфяка.

Подобную роскошь ей доводилось видеть лишь во дворце в Эш–Катарионе, да и тот был частично сожжен и полностью разграблен еще до ее появления. Приют, где выросла Винтер, – «Тюрьма миссис Уилмор для девиц», как его называли обитатели, – в прошлом служил загородным особняком аристократа, однако все следы былой роскоши изгнали из его стен десятилетия настойчивых усилий миссис Уилмор. От непринужденного великолепия, которое окружало Винтер сейчас, захватывало дух.

С трудом верилось, что они и впрямь в Онлее. Королевский дворец и его окрестности всегда представлялись Винтер неким полумифическим местом – как небеса в верованиях хандараев, заоблачный край, где якобы обитают боги. Рассказы о короле и других жителях Онлея звучали не менее фантастично, чем те языческие россказни. Она и сейчас–то едва свыкалась с мыслью, что это место существует на самом деле и сюда можно вот так запросто прикатить в наемном экипаже.

Гостиной оказалась просторная комната на нижнем этаже дома, судя по виду, не имевшая никакого особого предназначения: пара книжных полок, камин, несколько кресел, диванчик и два–три вычурных столика. Янус сидел в одном из кресел, вытянув ноги на оттоманку, и просматривал пухлую пачку бумаг. Когда Винтер вошла, он поднял взгляд.

– А, лейтенант, – сказал он. – Надеюсь, хорошо отдохнули?

– Превосходно, сэр. После нескольких недель морского плавания и нескольких дней тряски в экипаже одна возможность лежать и не двигаться была сама по себе невероятной роскошью. – Капитан Д’Ивуар просил передать вам, что отправился спать.

– Оно и к лучшему. Сегодня все выбились из сил.

Глядя на самого Януса, трудно было заподозрить, что эти слова относятся и к нему.

– Присаживайтесь.

Винтер с некоторой неловкостью устроилась в кресле напротив, и Огюстен, бесшумно ступая, принес чай.

– Полагаю, – продолжал Янус, – стоит начать с того же, что капитану я уже сообщил. Здесь, в Онлее, все стены имеют уши, и это отнюдь не художественное преувеличение. Всегда – подчеркиваю, всегда – исходите из предположения, что вас подслушивают. Я доставил сюда несколько своих людей из графства Миеран, тех, кому доверяю, – и в данную минуту этот дом можно, с некоторыми оговорками, считать защищенным от чужих ушей. Так что свободно высказывайтесь обо всем, что касается нашего дела.

Янус намеренно выделил последние слова, впившись в Винтер многозначительным взглядом серых глаз. Она поняла намек с полуслова. «Тех, кому доверяю», вот как? Одно дело – полагаться на кого–то и знать, что он тебя не предаст, и совсем другое – доверить кому–либо тайну Тысячи Имен… а также участие Винтер во всей этой истории.

Я… понимаю, сэр. – Она помедлила. – И… каково «наше дело» в Вордане?

– Во многом почти такое же, как в Хандаре. Король назначил меня министром юстиции.

Винтер не знала, как следует принять эту новость, а потому предпочла подстраховаться:

– Поздравляю, сэр.

– Благодарю, лейтенант, – учтиво отозвался Янус, – но, боюсь, эта должность сулит нешуточные хлопоты. Столица на грани взрыва, и чем хуже королю, тем ближе эта грань. Предполагается, что я удержу город в узде, не имея ни времени на подготовку, ни возможности узнать, кто из подчиненных работает на… моих противников.

Два последних слова вновь заключали в себе много больше, чем могло показаться. Противниками Януса в политической жизни Вордана были герцог Орланко и его приспешники – но лишь нескольким избранным, в том числе Винтер, было известно, что на самом деле это противостояние гораздо глубже. Явление подлинной сущности Джен Алхундт наглядно показало, что здесь замешаны куда более зловещие силы. Черные священники – так назвала их хандарайка Феор, юная жрица, которую Винтер спасла от еретиков–искупителей.

Понимаю, сэр. – Винтер сосредоточенно отпила глоток чаю. И хорошо представляю, насколько вам нелегко.

Следовательно, опасаюсь, мне придется много больше обычного полагаться на вас и капитана Д’Ивуара – по крайней мере, пока не прибудут все остальные.

«Бобби, – тут же подумала Винтер, – а также Фолсом, Графф, Феор и весь Первый колониальный». Не говоря уже о невзрачных дощатых ящиках, битком набитых стальными пластинами, на которых запечатлены тайны тысячелетий.

– Сэр, я сделаю все, что в моих силах.

– Ловлю на слове, – тут же отозвался Янус с легкой, едва различимой улыбкой. – У меня есть для вас поручение.

Было в его голосе нечто такое, от чего Винтер стало не по себе.

«Я не буду в восторге от этого поручения, и он прекрасно об этом знает».

– Да, сэр?

– Один из первых очагов недовольства в городе – южные Доки. Там образовалось… скажем так, сообщество докеров и других разнорабочих. На их счету уже изрядное количество инцидентов, и не без насилия. Эти люди именуют себя Кожанами.

Понимаю. – На самом деле Винтер пока еще ничего не понимала.

– Жандармы пытались усмирить эту шайку, но безуспешно. Большая часть Доков – сущий лабиринт, и проникнуть туда или отыскать там что–либо практически невозможно. К тому же Кожанов негласно поддерживают местные. Один случайный арест, сопровождавшийся, я бы сказал, наглядной жестокостью, нисколько не остудил их пыл. Здесь требуется более тонкий подход.

– Тонкий, сэр?

– Внедрение, лейтенант. Необходимо больше узнать об этом сообществе. Наши заклятые друзья из Конкордата утверждают, будто сумели заслать туда нескольких агентов, но, судя по отсутствию видимых результатов, те либо скрывают, либо намеренно фальсифицируют полученные сведения. Мне нужен кто–то, на кого я могу положиться.

– Речь обо мне, сэр? – Винтер едва не расхохоталась. – Прошу прощения, но неужели вы и впрямь думаете, будто я смогу сойти за своего в компании крепких докеров?

– Но ведь я еще не сказал вам самого интересного, – возразил Янус.

Он подался вперед, и на губах его вновь заиграла все та же смутная улыбка. Да ведь он наслаждается, поняла Винтер. Вот паршивец!

– У Кожанов имеется внутренний круг, и, судя по всему, он состоит исключительно из женщин.

– Что?

С минуту Винтер пыталась представить шайку мятежных докеров, которой командуют горластые торговки рыбой, – и потому до нее не сразу дошло, к чему именно клонит полковник.

– Что?! Сэр, вы шутите?

– Неужели же вы не сумеете выдать себя за женщину? – осведомился Янус, покосившись на охранников, что исполнительно застыли у входной двери. – Насколько я понимаю, вам уже доводилось проделывать нечто подобное.

– Я никогда не… то есть… – Винтер оборвала себя и сделала глубокий вдох. – Даже если бы я и… переоделся женщиной, это еще не значит, что я могу туда заявиться как ни в чем не бывало! Они все родом из Доков, так ведь? Я же… я же ни выглядеть, ни говорить, как они, не сумею!

– Да, вы и впрямь не слишком похожи на дочку рыбака. – В глазах Януса заплясали веселые искорки. – По счастью, есть и другой путь. Еще один очаг беспорядков – кварталы, прилегающие к Университету, те, что называют Дном. Студенты, как известно, любят поболтать, но крайне неохотно переходят от слов к делу. Время от времени те, кто сыт по горло политической говорильней, переправляются через реку и присоединяются к Кожанам. Полагаю, вы без труда сможете выдать себя за такого поборника решительных действий – и притом убедительно объяснить, отчего у вас нет ни друзей, ни полезных связей.

– Но…

Винтер никак не могла сказать то, что хотела. Не только из–за охранников, которые понятия не имели о ее тайне, но и потому, что не получалось даже найти подходящие слова. «Он хочет, чтобы я… надела платье и пошла так по улице у всех на виду?» Одна мысль об этом вызывала безотчетное отвращение: после двух лет страха быть разоблаченной вот так просто взять да и сбросить маску, которая почти приросла к лицу…

Она судорожно сглотнула.

– Сэр, я… ценю ваше доверие, но… не думаю, что справлюсь.

– Понимаю, нелегко согласиться на такое. С другой стороны, это ведь лишь маскарад, не более. Как только мы разберемся с нынешним кризисом, вы снова станете… собой.

– Я не…

– И, надеюсь, вы понимаете, – Янус подался вперед, – насколько это важно. Никому другому я не могу этого поручить. И когда я говорю, что судьба страны, возможно, зависит от того, что мы предпримем в ближайшие дни или недели, – поверьте, я не драматизирую.

Винтер закрыла глаза и промолчала. Тугой шершавый комок застрял в горле, не давая ни заговорить, ни вздохнуть.

– Есть еще одно обстоятельство, – продолжал Янус. Перед тем как покинуть Хандар, вы попросили меня об услуге. Отыскать вашу… если не ошибаюсь, старинную подругу.

– Джейн! – Она резко открыла глаза. – Вы нашли ее?

– Пока еще нет. Однако, полагаю, мы на верном пути.

– Она жива? Она не…

Насколько нам известно. – Янус предостерегающе поднял руку. Дальнейшее может потребовать времени. Я лишь хотел дать вам понять, что помню о своем обещании.

Винтер впилась взглядом в лицо полковника, такое открытое и внешне бесхитростное, с вечной полуулыбкой, что никогда не затрагивала его серых непроницаемых глаз. Янус ни за что не скатился бы до прямого грубого предложения сделки «ты мне – я тебе», однако намек в его словах был вполне прозрачен: «Думая о том, что ты сделаешь для меня, помни о том, что я могу сделать для тебя».

В конце концов, не без горечи подумала Винтер, разве у нее есть выбор? Она дважды спасла Янусу жизнь в Хандаре, но в итоге оказалась в его полной власти. Ничего не остается, как смириться – и всей душой надеяться, что он знает, что делает.

– Я… попробую, – выдавила она, борясь с комком в горле. – Я по–прежнему считаю, что эти люди мне не поверят, но, если вы так хотите, я попробую.

– Разумеется, – негромко проговорил Янус. – О большем я просить и не смею.

Глава третья

Расиния

В том, что королевский дворец со дня на день ждет объявления траура, есть одно несомненное преимущество: никого не удивит, что наследная принцесса надолго уединяется в своей башне. Предаваясь скорби, само собой. Во всяком случае, Расинии удалось убедить в этом Сот. Покуда камеристка, спешно воротившись в Онлей, отвечала посетителям, что ее наследному высочеству нездоровится, Расиния могла впервые за много месяцев – вольготно бродить по городу при свете дня. Сот, правда, не по душе было оставлять ее без охраны, но, как резонно заметила сама принцесса, что с ней может случиться?

Тем более что ее сопровождал Бен Купер, и трудно было представить, что в его обществе Расинии что–то грозит. Бен, рослый широкоплечий юноша с рыжеватыми волосами и узким худым лицом, чем–то напоминал классические изображения святых угодников – тех, кто годами неустанно сокрушал неправедных и неверных. В дополнение к примечательной внешности природа наградила его жизнерадостным нравом, искренностью и обостренным чувством справедливости… по мнению Расинии, это было все равно что повесить ему на шею табличку «Пни меня». Присутствие Бена порождало у нее жгучие угрызения совести: во–первых, оттого, что приходилось ему лгать, во–вторых, из–за преданных щенячьих глаз, устремляемых на нее всякий раз, когда Бен думал, что она не видит.

Еще один спутник Расинии был слеплен из совсем другого теста. Студент–медик Джордж Сартон смахивал на сказочного подгорного кобольда. Ростом почти с Бена, он казался ниже оттого, что непрестанно сутулился, ходил бочком, по–крабьи, и съеживался от каждого прямого взгляда. Вдобавок он безнадежно заикался, что вызывало неизбежные насмешки. В кружок его ввел не кто иной, как Бен, обнаружив в невзрачном школяре могучий ум, что жаждал достойного применения.

Четвертым в их компании был Фаро, как всегда одетый в черное с серым, с рапирой у пояса, как диктовала мода. Расиния порой гадала, умеет ли он фехтовать и есть ли вообще клинок в этих изящных, с серебряной гравировкой, ножнах.

– Может, все–таки скажешь, куда и зачем мы идем? – обратилась она к Бену.

– Нет, – ответил тот, – не скажу. Не хочу, чтоб у вас создалось предвзятое мнение. Мне нужно знать, увидите ли вы то же самое, что увидел я.

Расиния лишь пожала плечами. По правде говоря, она просто наслаждалась возможностью удрать из затхлого лабиринта дворцовых коридоров. Они шли по мосту Святого Парфелда, самому новому из множества переброшенных через Вор мостов. Был ясный летний день, свежий ветерок с реки разгонял июльскую жару, и отсюда открывался обширный вид на оба берега. Слева, вверх по течению, высоко вздымались над лесистыми склонами холма на Северном берегу шпили Университета, а за плавным поворотом реки словно затаился низкий грузный силуэт острова Воров. Ниже по течению проступали гигантские облицованные мрамором арочные пролеты Великого Моста, а за ним – бесконечная череда складов и кирпичных доходных домов, что примыкали к докам. По реке в обе стороны плотным потоком шли суда всех мастей, и пассажирские лодчонки, ведомые парой–двумя дюжих гребцов, бесстрашно шныряли среди больших плоскодонных грузовых барж.

Компания только что прошла Биржу, где уже закипала привычная деловая суета. Впереди лежал Новый город – геометрически безупречная сеть мощеных улиц и впечатляющих зданий, четырехэтажных кирпичных кубов, чей изначальный рациональный замысел был уже едва различим за грудами мусора и теми повреждениями, что почти за сто лет нанесли местные обитатели. Некогда широкие, удобные для проезда улицы превратились в лабиринт, забитый бесчисленными торговыми лотками, мелкими кафе и просто нагромождениями всякой рухляди. Хаос зарождался из пустяков: стоило оставить застрявший у обочины фургон, и еще до конца недели один предприимчивый коммерсант уже торговал с него апельсинами, другой пристраивал сбоку полотняный навес для гаданий, а под фургоном находила себе приют нищенка с парой ребятишек. Внушительные фасады жилых домов имели неприглядный вид: часть кирпичей ободрана для личных строительных нужд, штукатурка размыта дождями, а неказистые стены густо покрыты афишами, объявлениями и ярко намалеванными лозунгами.

– У меня от этого места мороз по коже, – пожаловался Фаро. – Все эти улицы, расчерченные по линейке… будто кто–то устроил рынок на кладбище.

– Но это же л–л–логично, – возразил Сартон. Именно так его почти всегда и называли: Сартон, изредка «доктор» и никогда – Джордж. – В-верней, б-было бы л–л–логично при д-должной организ–зации.

Идем! – бросил Бен. И двинулся вниз по гранитным ступеням, ведущим с моста в Новый город, прямиком в хаотический водоворот местного предпринимательства.

Первыми их приветствовали продавцы газет, памфлетов и прочей макулатуры. То были в основном мальчишки лет восьми–девяти; они толпой бросались ко всякому, кого можно было заподозрить в том, что он имеет деньги и умеет читать. Свернутые листки были густо покрыты убористым печатным шрифтом, и в углу неизменно красовался маленький шарж автора – дабы облегчить распознание его творений. Каждый такой листок стоил пенни.

Расиния прошла мимо «Плакальщика», «Крикуна» и «Молельщика», но, к досаде Фаро, задержалась, чтобы купить свежие выпуски «Кузнеца» и «Висельника» – у того всегда было чему посмеяться. Вид ее кошелька вызвал новый наплыв продавцов, во все горло расхваливавших свой превосходный товар. Расиния сильно сомневалась, что кто–то из маленьких уличных оборванцев был в состоянии прочесть то, чем торговал, но это и не имело значения, в общем галдеже все равно нельзя было различить ни слова.

Бен купил пару газет, куда писали его друзья, а Сартон взял брошюру с иллюстрациями небезынтересных вскрытий. Фаро между тем отгонял всех, кто посмел к нему приблизиться, словно назойливых мух, но добился лишь того, что горластая орава окружила его и принялась дергать за рукава и полы камзола, норовя ущипнуть побольнее. Экзекуция прервалась, лишь когда некий востроглазый проныра разглядел, что через мост катит запряженный парой лошадей экипаж, и оборванцы вслед за ним ринулись к новой добыче, словно стая оголодавших скворцов.

– Газеты! – с отвращением пробормотал Фаро. – Убей бог, не пойму, чего ради их вообще печатают. Неужели этот хлам и вправду кто–то читает?

– Будь снисходительней, – с упреком сказал Бен. – В конце концов, большинство газетчиков на нашей стороне.

– Это они так утверждают. По мне, вся эта братия просто сборище трусов.

Расиния развернула «Висельника». Четверть листка занимала карикатурная гравюра с названием «Жизнь в Онлее». Сбоку доктор–хамвелтай (судя по смехотворно крошечной узкополой шляпе) трудился над распластанным в кровати больным в короне, от которого летели брызги крови. За столом на переднем плане восседал толстячок в огромных очках, в нем без труда можно было узнать герцога Орланко. Перед герцогом стояло блюдо истощенных человеческих трупиков с торчащими ребрами. Один из них герцог уже подцепил на вилку и с отвращением разглядывал. Костлявый, смахивающий на лису Рэкхил Григ стоял рядом, угодливо советуя: «ВОЗЬМИТЕ ДВА, ВАША СВЕТЛОСТЬ, ОНИ НЫНЧЕ ТАКИЕ МЕЛКИЕ». На заднем плане упитанный борелгай с красным, как у пьяницы, носом, спустив штаны, бесцеремонно оседлал плачущую девицу в диадеме, которая, по видимости, представляла собой наследную принцессу. Ни малейшего сходства, подумала Расиния. Она молча передала листок Бену, а тот показал карикатуру Фаро.

– Не сказал бы, что это трусость, – заметил Бен.

Фаро фыркнул.

– Легко геройствовать, когда прячешься в укромном подвальчике и платишь гроши ребятишкам, чтобы они торговали этой ахинеей на улицах. А как доходит до драки, такие типы живо дают задний ход.

– Орланко уже случалось отправлять газетчиков в Вендр, – не уступал Бен.

– Только когда кто–то из них позволял себе такую идиотскую выходку, что ее невозможно было проигнорировать, – ядовито уточнил Фаро. – Последний Герцог не дурак. Засадить кого–то в кутузку – лучший способ привлечь к нему внимание толпы.

Это правда, мысленно согласилась Расиния. Орланко отнюдь не глуп. Аресты нужны ему только ради наглядности. Если бы какой–нибудь газетчик разозлил герцога не на шутку, дело окончилось бы… несчастным случаем. Поздняя ночь, скользкий от дождя парапет – и вот уже по реке плывет новый утопленник. Или же – и возможность такого исхода терзала Расинию постоянно – человек просто выходил на прогулку и больше не возвращался. Он и впрямь попадал в Вендр, но не в тюремную башню, где его могли бы увидеть. Подземелья самой зловещей тюрьмы Вордана были, по слухам, не только зловонны, но и весьма обширны. Одна мысль о том, как агенты Конкордата в черных кожаных шинелях ворвутся в «Синюю маску» и поволокут их всех – поволокут Кору – в Вендр, мешала Расинии разделять простодушную уверенность Бена или напускную беспечность Фаро.

– Бен, – сказала она вслух, прерывая бессмысленный спор, – все–таки что ты хотел нам показать?

– А! – спохватился тот. – Нам сюда. Надеюсь, они не перебрались на другое место.

И компания двинулась в путь по геометрическому лабиринту Нового города. Они прошли две улицы из конца в конец и пересекли третью. На каждом повороте Бен заботливо подталкивал Сартона, погруженного в чтение. И вот они достигли места, где две широкие улицы скрещивались, образуя небольшую площадь, а посреди нее стояли импровизированные подмостки – снятый с колес фургон. Вокруг толпился народ – по большей части местный, в потрепанных штанах и грубых рубахах из бурого полотна. На подмостках стоял человек, одетый броско, хотя и отчасти старомодно, в черный фрак и треуголку. Из первых рядов ему что–то кричали, но Расиния издалека не могла разобрать ни слова.

– И что же все это значит? – осведомился Фаро.

Бен молча ткнул пальцем в вывеску, торчавшую на краю подмостков. «ПАНАЦЕЯ БАРОНА ДЕ БОРНЭ!» – гласили броские крупные буквы, а ниже мелким шрифтом были перечислены болезни, от которых якобы спасал сей чудодейственный продукт.

Фаро выразительно закатил глаза:

– Тебе что, нездоровится? По мне, с тем же успехом можно пить воду из купальни и называть ее волшебным эликсиром.

– Дело не в эликсире, – отмахнулся Бен. – Послушай, как он рекламирует свой товар.

– Пока ничего особенного, – скептически заметил Фаро. – Надеюсь, ты не хочешь предложить, чтобы мы инвестировали в этого чудака? Не обижайся, старик, но коммерцией пусть лучше занимается Кора…

Приглушенный ропот пробежал по толпе и тут же стих, сменившись почтительным молчанием, когда человек на подмостках – по видимости, сам де Борнэ – начал говорить. Это само по себе было удивительно, поскольку опыт Расинии подсказывал, что не в природе ворданаев просто слушать молча кого бы то ни было, если он не служитель церкви. Внешность и манеры де Борнэ не представляли собой ничего выдающегося – заурядное лицедейство на потребу простакам, – и потому трудно было понять, в чем причина такого воодушевленного внимания.

– Бен… – начала Расиния.

Погоди! – оборвал тот. – Это еще не то, что я хотел вам показать.

…сколь многие из вас больны? – говорил между тем де Борнэ, и по толпе пробежало согласное бормотание. – Сколь многие мучаются и страдают от боли? Сколь многим уже отказались помочь доктора? Сколь многим не по карману даже обращаться к этим кровососам?

При последней реплике ропот толпы стал громче, и де Борнэ продолжил развивать тему:

– Знаете ли вы, дамы и господа, что, приходя сюда, к вам, я подвергаюсь смертельному риску? Вся эта братия вывернулась бы наизнанку, только бы не дать вам услышать от меня то, что вы услышите. Борелгайские коновалы, университетские зазнайки в щегольских мантиях, – он изобразил жеманную, нарочито женственную походку, – все они лопнули бы от злости, если б узнали обо мне. Я бы даже не удивился, если б они захотели навсегда заткнуть мне рот. Потому что у меня есть… – Он многозначительно оборвал себя, улыбнулся, блеснув золотым зубом. – Пу да я не жду, что вы поверите мне на слово.

У толпы вырвался дружный вздох. Де Борнэ поклонился и отступил, пропуская вперед другого человека, который вскарабкался на подмостки. Рослого, плечистого, с непокорной гривой черных волос и косматой окладистой бородой. На нем были кожаные штаны и жилет, распахнутый до пояса, отчего каждый мог наглядно убедиться, что незнакомец мускулист и очевидно здоров как бык.

– Меня зовут Дантон Оренн, – сказал он, – и я не всегда был таким, каким вы меня сейчас видите.

Расиния вздрогнула. Незнакомец обладал ясным и сильным голосом, однако дело было не только в нем. Первый же звук этого голоса словно плетью хлестнул по толпе, повелевая внимать и притягивая взоры к лицу говорящего.

Дантон вещал долго: начал с детства, проведенного на улицах, поведал о матери, изнуренной непосильным трудом, о болезни, что изуродовала его в ранние годы, с особенным тщанием перечислив самые устрашающие симптомы. Он рассказал о том, как голодал и бедствовал, не будучи в силах удержаться ни на какой работе, покуда наконец не стал уборщиком в церковном приюте для умирающих. Именно там, разумеется, он повстречал де Борнэ и испробовал его чудодейственный препарат…

История была совершенно нелепая. Бессмысленная. Ее даже нельзя было назвать образчиком красноречия: человек, сочинивший ее, обладал весьма средним литературным дарованием и определенно отличался нехваткой воображения. И все же… все же…

Слова не имели значения. Одной только раскатистой мощи этого всепроникающего голоса было довольно, чтобы целиком завладеть умами и душами публики. Всякий в толпе – мужчины, женщины, дети – оказался захвачен и покорен. Расиния вдруг осознала, что едва может вспомнить, что именно говорил оратор – даже слова, произнесенные только что. Важно было одно: плачевная участь несчастного Дантона и спасение, обретенное им благодаря неописуемой доброте превосходнейшего де Борнэ, – и то, что ее призывают, убеждают немедля приобрести склянку этого чудодейственного эликсира по невероятно скромной цене в один орел и пятьдесят грошей. Таинство жизни и волшебное исцеление практически бесплатно – вот какое доброе сердце у этого де Борнэ!

Нечто мягко, но ощутимо толкнулось внутри Расинии. Сущность, обитавшая в ней, едва заметно насторожилась – так настораживается одинокий хищник, завидев издалека бесшумно крадущегося по равнине сородича.

Расиния зябко поежилась.

– Ну, что скажете? – ухмыльнулся Бен.

– Боже всемогущий! – Фаро помотал головой, точно пьяница в попытке протрезветь. – Что это было, ад нас всех побери?!

– Он п–переп–путал все симп–птомы, – заметил Сартон, отвлекшийся от своей брошюры, лишь когда Дантон начал свою речь. – И я бы ничуть не удивился, если бы у него оказалась ранняя стадия краснухи. В детском возрасте…

– Теперь понимаете, зачем я вас сюда привел? перебил его Бен.

– Ну да, парень успешно торгует шарлатанской дрянью. И как это может пригодиться нам? – сварливо осведомился Фаро, сбросив остатки наваждения.

Расиния покачала головой. Она по–прежнему не сводила взгляда с подмостков, где снова появился де Борнэ с ящиком, битком набитым склянками. Из толпы летели монеты, молотя по доскам, точно град.

– Видишь ту девушку у края подмостков? – негромко спросила она. – Вон ту, с искривленной ногой?

– Рахит, – определил Сартон. – П-последствия н-недостаточного питания в д-детстве.

– Она прожила такой всю жизнь, – проговорила Расиния, глядя на ковыляющую бедняжку. – Еще сегодня утром она, как и ты, твердо знала, что останется такой и до самой смерти. Теперь она готова отдать все свои сбережения – всё, что скопила ценой неимоверных усилий.

– За склянку с подсахаренной речной водой, – вставил Фаро.

– Она покупает не эликсир, – сказала Расиния. – Надежду.

Она сделала глубокий вдох и покосилась на Бена:

– А кто может продать такой девушке надежду, тот может продать что угодно и кому угодно.

Бен кивал, соглашаясь. Фаро хмурился.

– Идем, – бросила Расиния. – Думаю, нужно с ним поболтать.

* * *

Они дождались, пока де Борнэ продаст последнюю склянку. Наконец в компании Дантона и двоих носильщиков он покинул площадь, пообещав, что вернется завтра, дабы осчастливить тех, кто не успел продвинуться к самым подмосткам.

– Каждый день он говорит одно и то же, – сообщил Бен. – Порой приходят те же, кто уже получил свою порцию эликсира.

– Видимо, полагают, что две порции излечат их вдвое лучше, – заметил Фаро.

– Ты знаешь, куда он направляется после того, как все распродаст? – спросила Расиния у Бена.

– За углом есть таверна. В прошлый раз он пробыл там довольно долго.

– Логично.

Вывески у таверны не оказалось, да она и не была необходима. Даже сейчас, в начале дня, к дверям заведения тек непрерывный поток страждущих: одни шли отдохнуть после ночных трудов, другие спешили утолить утреннюю жажду. Вслед за Беном Расиния толкнула створку двери и вошла в дымный полумрак. Таверна располагалась на нижнем этаже старого доходного дома, и сама зала, судя по всему, когда–то была меблированными комнатами. Владельцы выломали внутренние перегородки, наглухо заколотили почти все окна и соорудили прилавок за шаткой стойкой, водруженной на ряд бочек. Одни столы – колченогие, ветхие – были выброшены прежними хозяевами за негодностью, другие наспех сколочены из того, что подвернулось под руку. Стульями служили маленькие ящики.