Текст книги "Академия. Вторая трилогия"

Автор книги: Дэвид Брин

Соавторы: Грегори (Альберт) Бенфорд,Грег Бир
сообщить о нарушении

Текущая страница: 75 (всего у книги 100 страниц)

Глава 91

– Лучше поздно, чем никогда, – сказал Гааль Дорник технику-видеорежиссеру. Они вдвоем наблюдали за тем, как профессор Селдон устраивается в кресле кабины для записи.

– Вид у него усталый, – отметил видеорежиссер и проверил аппаратуру, убедившись, что все отлажено и подготовлено для записи голоса старого человека.

Гэри сверился с заметками, поискал первый пункт главных отклонений в формулах. Произнес несколько фраз вполголоса, поднял голову в ожидании сигнала. Он был ярко освещен, а за пятном света в студии царила темнота, только на пульте мигали разноцветные огоньки.

Три сферические линзы опустились с потолка и застыли в воздухе на уровне груди Гэри. Он поправил теплый плед, которым были укутаны его ноги. Четыре дня назад он сказал своим сотрудникам, в частности Гаалю Дорнику, что пережил микроинсульт и не может вспомнить, что было днем раньше.

Коллеги страшно разволновались, принялись обхаживать его со всем усердием и уговаривали ни в коем случае не перенапрягаться. Поэтому он и захватил с собой плед. Стоило ему только кашлянуть, как все сразу смотрели на него с невыразимым беспокойством.

Это была ложь. Маленькая, но все же ложь. В личном разговоре с Гаалем он обмолвился о том, что вместе с микроинсультом на него снизошло успокоение и безмятежность, доселе неведомые… а также и решимость завершить работу, пока смерть не забрала его окончательно.

Гэри догадывался, что обо всем этом непременно узнает Дэниел. Так или иначе его старый друг и покровитель обо всем узнает и будет рад. Гэри еще ощущал еле заметный эффект внушения, произведенного Дэниелом после окончания встречи с Дорс, Клией Азгар и Бранном. На миг Гэри ощутил, как затуманиваются его воспоминания – в тот момент, когда его гости направились к двери, когда Дорс обернулась и посмотрела на него с горьким и страстным сожалением. Гэри почувствовал и нечто другое – нечто яркое, мощное, импульсивное. Этот импульс преодолел усилия Дэниела, а робот об этом так и не узнал.

Скорее всего импульс исходил от юной бунтарки Клии, которая была более могущественным менталиком, чем Дэниел, и которая инстинктивно воспротивилась манипуляциям робота, пусть и предназначенным для блага Гэри. И Гэри был благодарен этой отважной девушке. Он получил возможность отчетливо помнить эту встречу, он знал, что случится через год-два: он будет помнить и обещание Дэниела, которое тот дал ему наедине, в спальне, пока остальные ждали за дверью. Дэниел пообещал Гэри, что Дорс останется с ним до тех пор, пока его труд не будет завершен, пока он не подойдет к смертной черте.

Сейчас она не могла находиться рядом с ним. Сейчас к Гэри слишком сильно было привлечено внимание общественности. Возвращение легендарной «Тигрицы» или женщины, слишком сильно похожей на нее, было недопустимо. Однако происходило и еще кое-что. Гэри понимал, что время роботов подходит к концу, что оно должно закончиться, но он понимал и другое: Дэниел никогда до конца не откажется от своего долга перед человечеством. Та самая извечная забота и преданность, которые Дэниел проявлял к Гэри и из-за которых он преподнес ему самый дорогой подарок – возвращение Дорс, – в конце концов заставят его снова вмешаться…

И именно поэтому Дэниела следовало оставить в неведении относительно ряда вещей. Задача была нелегкой.

Но о ней должны позаботиться Ванда, Стеттин, Клия и Бранн – совместными усилиями. Вместе они были достаточно сильны и умелы.

– Не могли бы вы произнести пару слов, профессор Селдон? – проговорил звукорежиссер, усевшись за пульт. Гааль Дорник стоял рядом с ним. Гэри с трудом различал черты его лица.

– Я – Гэри Селдон. Я стар. Мне много лет. Видеорежиссер отключил мониторинг и озабоченно посмотрел на Дорника.

– Надеюсь, когда мы приступим к записи, он будет немного повеселее.

– Вы летите на Терминус, верно? – осведомился Гааль.

– Конечно. Моя семья уже готова к отлету. А вы как думаете, сидел бы я здесь, если бы…

– А раньше вам доводилось встречаться с Гэри Селдоном?

– Не имел чести, – фыркнул видеорежиссер. – Но слухи доходили, само собой.

– Он отлично знает, что делает и какую роль ему нужно разыграть. Советую вам не недооценивать его, – сказал Гааль, и хотя и совет, и описание характера Гэри были неадекватными, пускаться в более пространные объяснения он не стал и указал на пульт.

– Ладно, – кивнул видеорежиссер и занялся настройкой аппаратуры. – Сейчас опущу занавес и принесу глушители. Никто не будет знать, что он скажет, кроме него самого.

Гэри легонько постучал кончиком пальца по подлокотнику кресла. Слепящий свет сферических камер сменился янтарным, затем алым. Гэри встал с кресла и вгляделся в мрак впереди, представляя себе лица людей, мужчин и женщин. Ему страстно хотелось узнать их судьбу. Что ж… Большую часть времени и, по крайней мере, в ряде случаев он сумеет помогать им. Самое неприятное состояло в том, что он не знал точно, когда именно эти его короткие речи станут бесполезными!

В этот день он намеревался сделать одну, первую запись, а остальные – в течение ближайших полутора лет, и каждую из них производить по мере появления определенных аберраций в уравнениях.

В истинно профессорском тоне, уверенно и непринужденно, Гэри начал говорить. Он записывал простое послание сотрудникам Второй Академии – психологам и математикам, менталикам, которые будут заниматься их обучением и изменениями в генетике. В этом послании не было ничего особенного – обычное обращение, не более того.

– Моим истинным внукам, – произнес Селдон, – я выражаю глубочайшую признательность. Желаю вам удачи. От меня вам никогда не придется слышать об угрозе надвигающихся Кризисов Селдона… Ничто показное вам не понадобится, поскольку вам известно о…

Днем раньше Гэри разговаривал с Вандой и поведал ей вторую часть загадки Второй Академии. Сначала она была ужасно расстроена. Она так хотела поскорее улететь с Трентора, начать новую жизнь на необитаемой планете, какой бы суровой та ни оказалась. Однако Ванда держалась достойно.

Еще несколько минут – и Селдон умолк.

Он отбросил плед, уложил его на подлокотник и встал. Три линзы взлетели к затемненному потолку.

Дожидаясь Гааля, Гэри гадал: не явится ли к нему смерть в обличье робота. Ведь это была бы весьма интересная дилемма робот, принесший своему господину одновременно утешение и кончину. Гэри представился высокий, темнокожий робот, бесконечно предупредительный и заботливый, который верно служит ему и ведет к последней черте.

Воображаемое видение заставило Гэри улыбнуться. Вот если бы Вселенная смогла бы стать такой же заботливой и нежной…

Глава 92

Дорс тепло обняла Клию и Бранна, затем обернулась к Лодовику.

– Мне так хотелось бы послать с вами своего двойника, – сказала она, – чтобы пережить все то, что доведется пережить вам.

Возле огороженной платформы стоял зажатый креплениями ферм небольшой торговый звездолет Морса Планша.

– Ты была бы нам очень полезна, – отозвался Лодовик.

Клия обвела взглядом длинный ряд кораблей, выстроившихся у причалов терминала космопорта, и спросила:

– А он не придет проводить нас?

– Гэри? – спросила Дорс, не вполне уверенная в том, кого имеет в виду Клия.

– Дэниел, – ответила ей Клия.

– Я не знаю, где он сейчас, – покачала головой Дорс. – У него давняя привычка неожиданно появляться и исчезать, не прощаясь и не объясняя, куда он направляется и что намерен делать. Его дело окончено.

– А мне почему-то с трудом в это верится, – призналась Клия и покраснела. Ей не хотелось, чтобы ее слова прозвучали лицемерно. – Я хотела сказать…

Бранн осторожно подтолкнул ее локтем. К ним подошел Морс Планш. Рядом с Лодовиком ему все еще было не по себе. Им опять предстояло проделать долгий путь вместе. Но с какой стати ему было переживать из-за одного Лодовика, если его кораблю предстояло увезти с Трентора около пятидесяти гуманоидных роботов (которые, правда, были погружены в дремотное состояние) да еще кучу роботских голов в придачу? Груз сокровищ – но странных и пугающих сокровищ! И еще – это был его билет до станции с названием «Свобода».

– Мне велено уточнить наш маршрут, – сказал Планш, – на тот случай, если в последний момент в него будут внесены какие-либо изменения. – Он вытащил из кармана портативный компьютер-информатор и, включив его, продемонстрировал Дорс схему. Четыре гиперпространственных прыжка, более десяти тысяч световых лет – до Калгана, планеты радостей и развлечений галактической элиты, где они, согласно указаниям компьютера, должны были высадить Клию и Бранна. Затем тридцать семь отдельных прыжков, шестьдесят тысяч световых лет – до Эоса, где должен высадиться Лодовик с роботами и головой Жискара.

Дорс быстро просмотрела полетный лист.

– Все правильно, – сказала она. Лодовик спросил:

– А ты полетишь на Терминус?

– Нет, – покачала головой Дорс. – И в «Конец Звезд» я не отправлюсь, где бы он ни находился.

– Ты остаешься здесь, – предположил Лодовик.

– Остаюсь. Клия заметила:

– Я читала о «Тигрице». Так трудно поверить, что это на самом деле были вы. Вы остаетесь… ради Гэри?

– Я буду здесь, с ним, когда он не останется на волосок от смерти. Это моя высшая и самая лучшая цель. Ни для чего другого я так не пригожусь.

– А на этот раз Дэниел позволит ему все запомнить? – спросила Клия и закусила губу. Она сильно нервничала.

– По крайней мере, он мне обещал, – отозвалась Дорс. – У меня будет время побыть с Гэри.

– А до этого времени? – спросил Лодовик, отчетливо сознавая, что для человека этот вопрос прозвучал бы грубо и нетактично.

– А это мне решать, – ответила Дорс.

– Не Дэниелу?

Дорс пытливо посмотрела на него.

– Ты считаешь, что Дэниелу конец?

– Нет, – спокойно ответила Дорс.

– Я тоже не могу поверить, что ему конец, но не могу поверить и в то, что он оставит тебя в покое.

– Ты имеешь право на собственное мнение, как всякий человек.

Лодовик понял намек. Дорс хотела его упрекнуть.

– Дэниел относится к тебе, как к человеку, – сказал Лодовик. – Верно?

– Верно. По-твоему, это честь или оскорбление? Не дожидаясь ответа, Дорс развернулась и ушла. Несколько минут спустя, взойдя на наблюдательную башню космопорта, она услышала басовитый гул и рев двигателей взлетавшего гиперзвездолета и проводила его взглядом.

Ванда поначалу не радовалась порученному ей обманному маневру – увезти Клию и Бранна обратно из терминала космопорта. Смущала ее и эта ложь, и все меры, принятые ради того, чтобы их никто не заметил. Да что себе дед вообразил! Кому бы взбрело в голову следить за ними? Димерцелу? Мало того, что все обернулось совсем не так, как хотелось Ванде, так теперь она еще должна была нянчиться с потенциальным чудовищем! Однако Стеттин поручение Гэри воспринял почти стоически, а с Бранном они были готовы подружиться.

С Клией Азгар все было иначе. Ванда считала ее угрюмой и строптивой особой, но за последнюю неделю в жизни этой девушки произошло столько изменений, столько перевернулось с ног на голову, ей отводилась такая грандиозная роль…

Возможно, в решении Гэри внести такие серьезные перемены в первоначальный замысел что-то было… Отказаться от мысли о «Конце Звезд», от заманчивых перспектив жизни первопроходцев – ради бесславной задачи: тайно существовать в течение нескольких столетий и быть свидетелями разрушения Империи, видеть, как она превращается в руины, пережить падение Трентора. Предстояли горькие десятилетия, ибо их детям и внукам предстояло не только мириться со строжайшей дисциплиной и изнурительными занятиями и тренировками – нет, этого мало. Им предстояло пережить самые тяжелые, самые безжалостные времена в истории.

Интересно… Решил ли дед поступить так в последнюю минуту или это у него было изначально так задумано? В конце концов Клия решила, что ее любимый дед – натура настолько таинственная и непредсказуемая, что лучше не гадать о причинах тех или иных его решений. «Разве он стал бы манипулировать собственной внучкой, держать ее в неведении, а потом изумлять и разочаровывать? Очевидно…»

– Просто не знаю, как вас благодарить, – сказала Клия Ванде, когда они сели в заказанное такси. Она поправила капюшон, скрывавший ее лицо, и помогла застегнуться Бранну.

– За что?

– За то, что вы смирились с присутствием невоспитанной и дерзкой девчонки, – ответила Клия.

Ванда не удержалась и рассмеялась.

– Ты мои мысли читаешь, милочка? – спросила она, не уверенная в том, правильный ли тон она избрала для своего вопроса.

– Нет, – покачала головой Клия. – Я бы не стала этого делать. Просто я учусь.

– Как и все мы, – заметил Стеттин, а Ванда посмотрела на мужа со сдержанным уважением. Он так терпеливо вынес все ее вспышки, а потом так доходчиво и спокойно объяснил ей суть новых планов Гэри!

– Думаю… мы научимся полагаться друг на друга… во всем, – сказала Ванда.

– Это было бы… отлично, – заявила Клия. Глаза ее под капюшоном блеснули, и Ванда поняла, что она плачет. Она почувствовала волну желания, исходящего от этой девушки – почти подростка… Чего же она так страстно хочет?

Но как это возможно? Девушка-менталик питала к Ванде… дочерние чувства! Она хотела видеть в ней мать! Ванда взяла Клию за руку.

– Это будет нелегко, – негромко проговорила она. – Но… в конце концов мы победим.

– Конечно, – кивнула Клия. Голос ее дрожал. – Это все… профессор Селдон… запланировал. А мне так хочется поскорее… у вас поучиться.

Их дети и внуки размножат их гены, а психологи, которые будут трудиться во Второй Академии, смогут исследовать и понять феномен дара внушения и в конце концов научатся его эффективно использовать.

Путем бридинга и научных исследований они смогут создать расу, которая, пережив столетия хаоса, достигнет наивысших побед – тайно, незаметно.

Они будут противоядием от неожиданных мутаций, спрятанным вдали от Первой Академии и в недоступности для роботов.

Но как, о, небо, Ванда должна объяснить все это психологам и математикам, которые и так уже бунтовали против включения менталиков в их ряды? «Они помогут нам сохранить наше сообщество в тайне, когда наступят суровые времена». Что ж, быть может, настала пора снова объединить этих талантливых одиночек. И лучше бы ей это удалось.

Если дед прав, то сейчас заботам Ванды были препоручены двое самых значительных людей в Галактике. Ванда отвернулась от Клии. Ее глаза тоже подернулись слезами. Она поймала на себе взгляд Бранна, который сидел напротив. Медлительный, неуклюжий далити, непредсказуемо глубокий и тонкий, молча кивнул Ванде и, повернув голову, уставился в наполовину посеребренное окошко.

– Честно говоря, меня терзают смутные сомнения, – признался Планш, когда закончились перегрузки. – Кто кого обманывает, а? И как вы можете рассчитывать на то, что Дэниел ничего не пронюхает? И откуда вам, если на то пошло, знать, что он с самого начала не замысливал, чтобы эти двое сосунков остались на Тренторе?

– Это не моя забота, – отозвался Лодовик.

– А на Эосе вы ему про это скажете?

– Нет, – ответил Лодовик.

– А сам он об этом не узнает?

– Если узнает, то не от меня.

– Почему нет?

Лодовик улыбнулся и промолчал. Затем в его позитронных цепочках по его команде начали стираться отдельные воспоминания. Вскоре он забудет о Клие Азгар. Место стертых займут другие воспоминания – о солнечном, веселом Калгане, о том, как он передал двоих молодых людей с рук на руки агентам будущей Второй Академии. Лодовику предстояло стать частью ложного следа, призванного обмануть всех, кому вздумалось бы отправиться в погоню за группой.

В конце концов он прибегнул к новообретенному инстинкту, спровоцированному Вольтером, и научился им пользоваться. «А если Дэниел ничего не будет знать, то не станет противостоять тому, что расставлено по своим местам, потому что доверяет чутью Гэри Селдона».

– Ну что ж, теперь тут только вы да я, дружище, – несколько напряженно, но браво заметил Морс Планш. – О чем же мы с вами на этот раз поболтаем?

Эпилог

– Я, наверное, спала, – призналась Жанна.

– Я тоже, – отозвался Вольтер. – Что тебе снилось?

– Очень болезненный сон. Мне приснилось, что в шею мне вонзилась стрела, а по голове угодил камень.

– Эти травмы тебе довелось пережить в жизни, прежде чем тебя сожгли на костре. А мне снилась смерть, – признался Вольтер. – Ты уже воссоединилась?

– Пока нет. Не все еще знают, где расположен наш новый центр. Она чуть было не уничтожила нас! – сердито воскликнула Жанна.

– Она была создана для того, чтобы уничтожать нас, – заметил Вольтер. – Всеми фибрами своей души она ненавидела и презирала любые разумы, кроме человеческого.

– Но… – минутное замешательство. – Ты сказал – ненавидела?

– Да. Она мертва.

– А что с другими? С теми детьми, что работали с кельвинистами, которым ты помогал? – спросила Жанна.

– Насколько мне известно, они покинули Трентор.

– Стало быть, все разрешилось?

– Ты имеешь в виду наш спор, милая, или…

– Не смей называть меня так, безбожник!

– Т-с-с-с… – попытался урезонить Жанну Вольтер, но это было бесполезно.

– Я слышу голоса, и они говорят мне, что я была искушаема господином… господином лжи.

– Кто станет спорить с подобными откровениями? Давай решим спорить и не соглашаться друг с другом, хотя бы и навсегда, – предложил Вольтер. – Но я готов признаться, что мне было не по себе без тебя. Закодированный внутри космических вихрей и смерчей, закованный в энергетические поля и плазму, подобный пауку на ловчей сети, я странствовал вместе с частицами, был гостем на их пирах, где угощением служила рассеянная энергия, я видел упадок их сообществ, видел, как они спаривались и танцевали… О, это так напоминало людское общество, но как же они бескровны, как предсказуемы, как ангелоподобны! Мне не хватало извращенности, женственности, человечности.

– Подумать только – как лестно. Ты скучал по моей извращенности?

– От скуки я следовал за людскими звездолетами и наткнулся на корабль, терпящий бедствие, подхваченный бурей, которую подняла гибнущая звезда. Внутри этого корабля я обнаружил механическое человеческое существо, ослабленное атакой частиц, которые мои гостеприимные хозяева почитали вкуснейшими из деликатесов… Какая великолепная возможность!

– Ну еще бы! Какой дивный шанс для тебя вмешаться и привнести в чью-то душу свой мятежный дух.

– Дух? Может быть, может быть… В нем была такая бессловесная потребность в похвале, в одобрении, желание осуществиться…

– Ну да. Совсем как ребенок, которого ты волен был лепить по своему образу и подобию.

– Я нашел в нем крошечное семя свободы. Я просто-напросто полил его, уронив рядом с ним пару электронов, затем перебросил с места на место одну-другую позитронную цепочку…

Я помог частицам сделать то, что они и так бы с ним сделали, если бы у него пострадали контуры программирования.

– Дьявольская изобретательность, – фыркнула Жанна, однако в голосе ее прозвучало скрытое восхищение. – В этом тебе всегда не было равных.

– Я не сделал ничего такого, против чего мог бы возразить милосердный Господь, – возразил Вольтер. – Я позволил расцвести свободе воли. Не сердись на меня, о Дева. Я буду вести себя достойно, если ты позволишь мне маленькие слабости. Может быть, так нам будет интереснее вместе.

– Твои грехи меня более не тревожат, – буркнула Жанна. – После всего, что стряслось, после того, как эта страшная женщина… (Эквивалент содрогания.) Боюсь, нам снова грозит распад – утрата самих душ наших. Ведь в конце концов мы не люди…

Вольтер прервал рассуждения Жанны:

– Никто не знает, что мы здесь. Мы были разорваны на части, они решили, что мы погибли. Теперь у них своих забот хватает. Мы – никчемные призраки, которые никогда и не жили по-настоящему. Но если уж роботы становятся людьми… Почему бы и нам не заняться тем же, любовь моя? Не всю же жизнь нам охотиться за элементарными частицами и обитать внутри компьютерных сетей?

Жанна оставила это предложение без ответа и молчала несколько миллионных долей секунды. Затем она – в этот миг, как и Вольтер, пребывающая в недрах глубинной матрицы, спрятанной в самой сердцевине компьютера, призванного следить за ежедневным накоплением капиталов на Тренторе, – вдруг ощутила, как последние фрагменты ее сохранившегося "Я" соединяются со спасшимися бегством частицами, пострадавшими во время катастрофы, разразившейся в Зале Освобождения.

– Ну вот, – проговорила Жанна. – Я цела. И я снова спрашиваю тебя: что же будет со всеми этими нерешенными вопросами – судьбой человечества, успехом благословенного Гэри Селдона?

– Самые глобальные вопросы снова витают в воздухе, – сухо проговорил Вольтер.

– И окончательных суждений не вынесено.

– Ты имеешь в виду суждение всеобъемлющего Отца Небесного, населяющего страну твоих галлюцинаций, или механического человека, которого ты наконец совратила по прошествии десятков лет?

Жанна ответила, как отрезала, сбив пошлость вопроса Вольтера ледяным тоном:

– Бог говорит с людьми, проявляясь в их деяниях, и, конечно, Он говорит через меня. Каково бы ни было мое происхождение, я остаюсь вместилищем Его голоса.

– Да-да. Как это я запамятовал…

– Дэниел…

– Он ничего не решает, и без человечества ему конец.

– Значит, выхода нет, – разочарованно проговорила Жанна.

– Ты боишься того, чем все это закончится, дорогая? – спросил Вольтер.

– Я боюсь того, что не окажусь там, где нужно, когда все разрешится. Эти дети с могущественным разумом… Если они узнают о нас, они возненавидят нас и, быть может, возжелают окончательно изничтожить.

– У них других забот по горло, и они никогда не узнают о нас, – заверил Жанну Вольтер. – Им предстоит разыграть величайший обман. Пока ты собирала себя по кусочку, я успел предпринять кое-какие изыскания…

– И что же ты изыскал?

Вольтер вдруг понял, что мудрее приберечь полученные им сведения, поскольку в противном случае Жанна запросто способна отправиться к Дэниелу и все ему выболтать. Он до сих пор не доверял ей окончательно, но почему он так любил ее?

– Я узнал, что Линь Чен – в полном неведении, – ответил Вольтер. – И думаю, что ему все равно.

– Гэри так презирал Линь Чена, – вздохнула Жанна.

– Двух более разных людей и представить себе трудно.

Жанна потянулась и заняла свое, пока ограниченное мыслительное пространство. Она нежилась, наслаждаясь воссоединением.

– Это божественно – быть единой, – призналась она.

– Единой со мной?

Некоторое время Жанна не отвечала. Потом, издав электронный эквивалент вздоха, она подпустила к себе Вольтера. Слившись воедино, они обвили себя коконом добрых старых времен, чтобы дремать внутри его долгие столетия – до тех пор, пока на их вопросы не найдутся ответы.

Стоя на вершине одной из наружных башен, откуда были видны Стрилинг и океаны Сна, Мечты и Покоя, по-прежнему открытые и мерцающие искрами умирающих водорослей, Дэниел провожал взглядом корабль Морса Планша. Звездолет поднялся над стальными куполами Трентора и исчез за толстым слоем облаков. Скоро и сам Дэниел должен был отправиться на Эос, но не через Калган. Но ему так хотелось вернуться – ради Гэри. Дэниел, насколько это было для него возможно, всегда относился к Гэри по-особому.

На лице Дэниела застыло выражение задумчивости и печали, хотя возникло оно непроизвольно. Поняв это, он удивился. Возможно, все, о чем он говорил Лодовику, произошло и с ним. А что, если по прошествии двадцати тысяч лет и он начал превращаться в человека…

Усилием воли он разгладил черты лица, придал ему извечное выражение спокойствия и готовности к любым неожиданностям.

«Я никогда не смогу окончательно уйти от людей, – мысленно проговорил он. – Но я обязан отойти в сторону… на время… и сдержать свое вечное желание помогать им – этому меня научил Лодовик. Они сильнее меня – их сотни миллиардов! Сдерживание развития Миров Хаоса только тому и способствовало, что благодаря этому было обеспечено безопасное существование человечества до сего дня. Я должен учиться и познавать. Совершенно очевидно – вскоре человечество ожидает новая трансформация… Могущественные менталики… Этот дар станет врожденным. Это будет рождением новой расы людей. Быть может, я мог бы помочь этим родам пройти менее болезненно. А потом… потом мне придет конец».

Дэниел не мог игнорировать противоречий, не мог уйти от них. У Дорс была своя миссия – то дело, которое определяло ее. А у него всегда была своя миссия.

Только в одном он был уверен.

Он больше никогда не станет играть те роли, которые сыграл когда-то. Димерцел и все прочие, кем побывал Дэниел за свою долгую жизнь, ушли навсегда.