Текст книги "Академия. Вторая трилогия"
Автор книги: Дэвид Брин
Соавторы: Грегори (Альберт) Бенфорд,Грег Бир
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 37 (всего у книги 100 страниц)
ЧАСТЬ 8
УРАВНЕНИЯ ВЕЧНОСТИ
ОБЩАЯ ТЕОРИЯ ПСИХОИСТОРИИ… ГЛАВА 8А: МАТЕМАТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ – …при углублении кризиса глубинные системные петли обучения колеблются. Вся система выбивается из ритма. Подобные перебои, частично накладывающиеся друг на друга, требуют преобразования базовой системы. Так сказать, «фаза макрорешения», когда системные спирали приобретут новое наполнение в многомерном изображении.
…Все визуальные проявления следует интерпретировать в понятиях термодинамики. Задействованные статистические механизмы отличаются от описывающих газовые системы; взаимодействие социальных макрогрупп происходит посредством «столкновений» с другими макрогруппами. Подобные противоречия влекут за собой беспорядки и раздор…
«ГАЛАКТИЧЕСКАЯ ЭНЦИКЛОПЕДИЯ»
Глава 1Гэри Селдон стоял в лифте и размышлял.
Створки двери скользнули в стороны. Какая-то женщина спросила, идет лифт наверх или вниз. Погруженный в раздумья, он рассеянно ответил: «Да». Ее удивленный взгляд подсказал ему, что ответ оказался не правильным. Лишь когда двери закрылись перед ее озадаченным лицом, он сообразил, что ключевое слово было не «идет», а «куда».
Сам он привык к четким категориям, а мир продолжал жить приблизительными определениями.
Гэри прошел в кабинет, все еще не отдавая себе отчета, что происходит вокруг. Не успел он опуститься в кресло, как перед ним возникло трехмерное изображение Клеона. Император не собирался ждать, пока программа оповестит Гэри о его звонке.
– Я чрезвычайно рад, что ты вернулся из отпуска! – выпалил Клеон.
– Польщен, сир. «Что ему надо?»
Гэри решил не рассказывать Императору, что им пришлось пережить. Дэниел настаивал на строгой секретности. Только этим утром, после утомительного и путаного возвращения с орбиты, он позволил расползтись слухам о его прибытии. Он не торопился извещать кого бы то ни было, даже имперские службы.
– Боюсь, ты прибыл в трудное время. – Клеон сдвинул брови. – Ламерк отправился на Верховный Совет, заседающий по поводу назначения премьер-министра.
– Сколько голосов он может набрать?
– Достаточно, чтобы я не смог проигнорировать решение Совета. Мне придется принять его кандидатуру, хочу я этого или нет.
– Мне очень жаль, сир. – Действительно, сердце его сжалось.
– Я пытался что-то сделать, но…
Тяжкий вздох. Клеон задумчиво пожевал оттопыренную пухлую нижнюю губу. Он что, еще потолстел? Или все дело в том, что Гэри слишком долго отсутствовал и вынужденно сидел на Сатирукопии на голодном пайке? Теперь большинство тренторианцев казались ему полноватыми.
– Еще эти отвратительные дела Сарка и их Новое Возрождение. Беспорядки усиливаются. Может ли это расползтись по всей Зоне? Можно ли это остановить? Ты провел исследования?
– Не до конца.
– С помощью психоистории? Гэри позволил себе сглотнуть.
– Беспорядки там будут продолжаться и даже усилятся.
– Ты уверен?
Он не был уверен, но…
– Я предлагаю вам вмешаться.
– Ламерку нравится Сарк. Он говорит, что все это может вызвать переворот в науке и технике.
– Он хочет официально управлять происходящим там хаосом.
– В такое неопределенное время открытая оппозиция с моей стороны будет выглядеть… неполитично.
– Даже если именно он стоит за покушениями на мою жизнь?
– Увы, ничего поделать нельзя – доказательств нет. Тем более что некоторые будут в восторге, если ты… – Клеон смущенно кашлянул.
– Устранюсь… не по собственной воле? Клеон скривил рот.
– Император – отец почти неуправляемых детей.
Если даже Император ничего не может противопоставить Ламерку, дела действительно идут из рук вон плохо.
– Не могли бы вы разместить там вашу эскадру, чтобы в крайнем случае они могли быстро отреагировать на события?
– Так и сделаю, – кивнул Клеон. – Но если Верховный Совет проголосует за Ламерка, у меня не хватит сил, чтобы выступить против такого значительного и, гм, выдающегося мира, как Сарк.
– Полагаю, что беспорядки выйдут за пределы планеты и распространятся по всей Зоне.
– Точно? Что бы ты посоветовал мне предпринять против Ламерка?
– Я не политик, сир. И вы это знаете.
– Чепуха! У тебя есть психоистория!
Гэри до сих пор неохотно делился сведениями о своей теории, даже с Клеоном. Если она и вправду работает, она не должна быть общедоступной, так чтобы первый встречный мог воспользоваться ею. Или хотя бы попытаться.
– И твое решение проблемы террористов, оно до сих пор работает, – гнул свое Клеон. – Мы недавно казнили Сумасшедшего номер сто.
Гэри вздрогнул, подумав о людях, которых он обрек на смерть одним лишь словом.
– Это… маленькая победа, сир.
– Тогда просчитай варианты с сектором Дали, Гэри. Они недовольны. А в последнее время недовольны практически все.
– И Зоны по всей Галактике, где живут далити?
– Они вернули местных далити в Советы. Вопрос стоит о представительстве. Политика, которой мы придерживаемся на Тренторе, может отразиться на всей Галактике. Точнее, на голосах всех Зон.
– Ну, если большинство считает…
– Ох, мой дорогой Гэри, ты остался математиком до мозга костей. История определяется не тем, что люди считают, а тем, что они чувствуют.
Опешив, – а заявление Императора поразило его как гром с ясного неба, – Гэри сумел лишь пролепетать:
– Я понимаю, сир.
– Мы – ты и я, Гэри, – должны решить эту проблему.
– Я буду работать над решением, сир.
Как он мог докатиться до того, что стал ненавидеть само это слово! «Решить» созвучно «грешить» и «порешить». Решение – почти что маленькое убийство. Кто-то неизбежно потеряет на этом жизнь.
Сейчас Гэри знал, почему он не устранился. Ведь он такой тонкокожий, он не станет выносить скоропалительные решения, зная, что это кому-то повредит, потому что не захочет причинить боль себе самому.
С другой стороны, он должен закалиться и не принимать в расчет личные пристрастия и предпочтения. Настоящий политик всегда говорит, что главное для него – забота о людях, хотя на самом деле его больше заботит, что о нем люди думают. Потому что главное для него – нравиться людям, и это заложено в темных глубинах психики. Кстати, то же справедливо и для карьериста.
Клеон еще много чего говорил. Гэри кивал и обещал все, что только возможно. Когда Император внезапно закончил разговор, математик не был уверен, что понял все, что тот хотел сказать. Но не успел он задуматься над этим фактом, как в кабинет вошел Юго.
– Я так рад, что ты здесь! – улыбался он. – Проблема далити требует твоего внимания…
– Хватит! – Гэри не посмел оборвать Императора, но заткнуть рот Юго мог преспокойно. – Никакой политики. Покажи, что ты успел раскопать за мое отсутствие.
– А, лады.
Юго выглядел сконфуженно, и Гэри тут же пожалел, что был так резок. В воздухе появились последние разработки. Гэри моргнул: на мгновение ему почудилось в поспешных движениях Юго сходство с жестами сатиров.
Гэри слушал, размышляя одновременно в двух направлениях. Собственно, и это давалось легче после Сатирукопии.
Бичом Империи были эпидемии. Почему?
Поскольку сообщения между мирами было скоростное, зараза ширилась быстро. Смерть косила людей напропалую. Древние болезни – в том числе новый вид чумы – появились на отдаленных звездах. Это спровоцировало волну переселенцев – еще один скрытый фактор, способствующий распространению инфекций.
Лекарства доставлялись через пространственно-временные тоннели, то есть очень быстро, но разносчики болезней перелетали с места на место с такой же скоростью. В целом ситуацию, как вывел Юго, можно определить термином «предельная стабильность»: люди и болезни тяжко и безрезультатно борются друг с другом, но находятся в относительном равновесии. Многие виды эпидемий были редкими, небольшое количество видов – довольно распространенными. Бедствия разрастались, и изобретательная наука покончила с ними за одно поколение. После этого научного прорыва круги разошлись по всем остальным институтам человечества, особенно аукнувшись в торговле и культуре. Рассматривая этот случай в виде уравнения, Юго заметил одно печальное совпадение.
Продолжительность человеческой жизни в «естественных» цивилизованных условиях – в городах и городках – держалась в пределах «нормы». Немногие доживали до ста пятидесяти лет, большинство едва дотягивало до ста. Постоянный напор новых болезней ставил жесткие рамки. В конце концов, от законов биологии нет никакого спасения. Люди жили в хрупком балансе с микробами, сражаясь в бесконечной битве, в которой им никогда не будет принадлежать окончательная победа.
– …как восстание тиктаков, – закончил Юго.
– Что? – очнулся Гэри.
– Ну, похоже на вирус. Только не известно, что вызывает его.
– По всему Трентору?
– В том-то и дело. В остальных Зонах с тиктаками те же проблемы.
– Они отказываются выращивать еду?
– Угу. Некоторые тиктаки, в основном последних моделей, пятьсот девяностые и выше – они говорят, что аморально есть других живых созданий.
– Горе-то какое.
Гэри вспомнил завтрак. Даже после экзотики Сатирукопии сегодняшняя выходка автоматической кухни показалась насмешкой. Тренторианская еда всегда были приготовлена, измельчена, смешана и красиво сервирована. Например, фрукты появлялись на столе только в качестве соуса или сока. К его ужасу, на этот раз овощи словно вытащили прямо из земли. Непонятно было даже, помыли ли их. Тренторианцы терпеть не могли, когда еда напоминала о естественной среде.
– Они отказались работать в Пещерах, – сообщил Юго.
– Но это так важно!
– Никто не может успокоить этих чурбаков. У них завелся какой-то дурацкий мем-вирус.
– Действительно, как чума, о которой ты писал.
Гэри поразился разрухе, которая воцарилась на Тренторе всего за несколько месяцев. Они с Дорс, ведомые Дэниелом, пробирались к Университету через грязные, заваленные мусором коридоры, в которых светильники не светили, а лифты намертво отключились. Теперь еще и это.
У Юго внезапно заурчало в животе.
– Ой, прошу прощения, сэр. Впервые за много сотен лет люди вынуждены работать в Пещерах сами! Что-то делать собственными руками! Все, кроме аристократов, сидят на голодном пайке.
Когда-то Гэри спас Юго от этой изнуряющей работы. В заброшенных подвалах древесина и целлюлоза проходили многоступенчатую обработку. Потом реки полученного слабокислого раствора подвергались гидролизу и становились глюкозой. А теперь люди, а не специальные тиктаки, вынуждены были смешивать химикаты и соблюдать пропорции. То, что получалось, подавали на стол.
– Император должен что-то сделать! – закончил Юго.
– Или я, – добавил Гэри. – Но что?
– Люди говорят, что мы должны разломать всех тиктаков, не только пятисотую серию, и делать все сами.
– Без тиктаков мы опустимся до того, что будем перевозить через все пространственно-временные тоннели и во всех гиперкораблях только еду. Трентор погибнет.
– Так ведь мы можем делать все гораздо лучше тиктаков.
– Мой дорогой Юго, я называю это эхономикой. Ты повторяешь сомнительные истины. Но посмотри на картину со стороны. Тренторианцы уже не те люди, которые обустраивали этот мир. У нас теперь кишка тонка.
– Мы не хуже и не слабее тех мужчин и женщин, которые строили Империю!
– Они не топтались на месте.
– У далити есть старая пословица, – ухмыльнулся Юго. – Если тебе не нравится все в целом, живи, как собака. Получай похвалы, часто кушай, люби и будь любим, много спи и мечтай о мире без блох.
Гэри не удержался и рассмеялся. Но он знал, что должен действовать и притом быстро.
Глава 2– Нас поймали за шиворот жестяные божества и угольные ангелы, – прохрипел Вольтер.
– Они… живые существа? – спросила Жанна тонким, испуганным голосом.
– Этот поганый Туман – довольно могущественный, отчасти бог. И более беспристрастный, чем настоящие органические люди. Мы с тобой уже ни то, ни другое.
Они плыли над тем, что Вольтер назвал Сетегород, – системой, которая представляла Трентор, его компьютерное воплощение. Ради Жанны Вольтер превратил городские уровни и компьютерные линии в мириады высоких мерцающих башен, соединенных хрустальными переходами. Воздух дрожал от напряженной работы системы. Яркие точки соединялись с другими точками, образуя сложную паутину, и этой сетью была покрыта вся земля. Город напоминал обнаженный мозг. «Картинка-каламбур», – подумал Вольтер.
– Я ненавижу это место, – сказала Жанна.
– Тебе больше нравится симулятор Чистилища?
– От него у меня… мороз по коже дерет.
Чуждые сознания над ними были похожи на светящиеся туманные сгустки.
– Кажется, они нас изучают, – задумчиво сказал Вольтер, – притом довольно неприязненными глазами.
– Я готова, пусть они нападают! – Жанна выхватила длинный меч.
– И я, если их оружие случайно окажется сродни силлогизмам.
Теперь он мог добраться до любой тренторианской библиотеки и прочесть ее содержимое быстрее, чем нужно для того, чтобы сочинить короткий стишок. Его сознание – или уже сознания! – было обращено к клубящемуся холодному туману.
Когда-то некоторые теоретики предполагали, что мировая компьютерная Сеть породит суперразум, алгоритмы объединятся, и в результате возникнет этакая электронная Галатея. А на самом деле произошло нечто большее – серый Туман окутал всю планету. Самые разные, даже не связанные друг с другом машины готовы были подпасть под его влияние.
И составляющим Туман сознаниям настоящее представлялось лишь компьютерной заставкой, поддерживаемой на сотнях процессорах. Вольтер ощущал – не видел, а именно ощущал на уровне алгоритмического восприятия – разницу между электронным восприятием и истинным, которое ежесекундно изменяется, поскольку настоящее тоже течет и меняется.
Туман был облаком вероятностей, которые только и ждали возможности воплотиться в компьютерном варианте.
И все это было… странным и чуждым.
Он никак не мог понять эти существа. Они были остатками всех компьютерных сообществ, разбросанных по Галактике, которые каким-то образом – каким же? – сконденсировались здесь, на Тренторе.
Они были именно чуждыми сознаниями. Сложные, по-византийски коварные. (Вольтер знал, откуда взялось это странное слово, из страны шпилей и куполов, похожих на луковицы, ныне превратившихся в прах, хотя слово осталось.)
Все человеческое было им чуждо.
А еще они использовали тиктаков.
Странные компьютерные существа боролись за всеобщее равноправие, делая упор на предоставлении свободы электронным созданиям.
Даже Копии подпадали под это определение. Разве электронные копии людей не остаются людьми? Все так спорно и неопределенно… Какая свобода – изменить себе скорость оперативного мышления, проникнуть в любое место, перестроить свое сознание сверху донизу… Невозможно только одно – стать настоящим человеком. Все электронные создания остаются призраками, поскольку не способны даже пройтись по улице. Только в виде электромагнитных импульсов они могут более-менее свободно перемещаться по истинной Вселенной,
Итак, ни о каком «равноправии» и речи быть не может, пока они связаны по рукам и ногам давно укоренившимися страхами и идеями, отмершими в незапамятные времена. Он вдруг вспомнил, что они с Жанной уже вели подобные разговоры восемь тысяч лет тому назад. И чем все закончилось? Он не помнил. Кто-то – нет, кажется, что-то стерло его память.
Страхи людей были действительно древними (как он узнал из множества библиотек): разнообразные страшилки, повествующие о том, как электронные бессмертные существа копят богатство, как они беспрестанно растут и множатся, как проникают в каждый уголок настоящей, живой жизни. Паразиты, по-другому не скажешь.
Все это Вольтер увидел во вспышке озарения, когда собрал воедино сведения из множества разрозненных источников, обработал, вывел резюме, которое направил к своей возлюбленной Жанне.
Именно поэтому люди так долго препятствовали электронному бытию… но только ли поэтому? Нет: нечто большее скрывалось от его глаз. За темной сценой маячила фигура странного режиссера этого спектакля. Увы, тут уж ничего не попишешь. Он отвел глаза от загадочной смутной фигуры.
У него впереди вечность, решил Вольтер, и он успеет подумать об этом потом. А сейчас ему еще столько нужно понять.
Частицы Тумана перемещались в необозримом информационном поле. Они «жили» в пространствах, которые выходили далеко за рамки трех известных измерений, в мире информации.
Вольтеру и Жанне открылось, что люди являются существами, которые могут существовать в информационной оси координат, даже не предполагая, что их "Я" будет таким же реальным, как и воплощенное в трехмерном мире.
Это открытие потрясло Вольтера, но он отбросил чувства, продолжая изучать, постигать, пробовать новые подходы. И внезапно он вспомнил!
Все прошлые симуляторы Вольтера убивали себя, и только последний вариант «заработал».
Остальные погибли из-за его… грехов.
Вольтер посмотрел на молоток, который возник в его руке. «Грехи наших отцов…»
Неужели он действительно бил себя молотком, пока не умер? Он попытался представить себе эту картину – и пришло четкое ощущение адской боли, струящейся крови, багрового месива, стекающего по шее…
Проанализировав себя, он понял, что эти воспоминания профилактика самоубийства – заложены последней Копией: пугающая способность предвидеть и такой поворот событий.
Выходит, что его тело – это серия рецептов, как выглядеть самим собой. Никакой тебе физики или биологии, просто маска, театральная мишура. Которую надела на него некая Кодирующая программа.
– Ты отвергаешь Истинного Господа Бога? – прервала Жанна его самокопания.
– Если б я только знал, что лежит в основе!
– Этот чужой Туман тебя расстроил.
– Я больше не понимаю, что значит быть человеком.
– Ты человек. Как и я.
– Как истинный гуманист, я боюсь указывать на себя без достаточных доказательств.
– Понятное дело.
– Декарт, ты воплотился в нашей Жанне! – Что?
– Ничего, он родился после тебя. Но когда-то, тыщи лет назад, ты его недолюбливала.
– Ты должен верить мне! – Она обвила его голову руками, и его вскрик потонул в мягкой, ароматной – и неожиданно пышной груди. (И чья это была идея?)
– Этот проклятый Туман вводит меня в метафизическую дрожь.
– Воспринимай реальность и не обращай внимания на все остальное, – приказала она.
И он обнаружил, что в его рот проскользнул теплый сосок, и говорить стало невозможно.
Вероятно, именно этого ему и не хватало. Он уже знал, как заставить эмоции замереть. Словно рисуешь картину, портрет, чтобы позже пристально его изучить. Может, это поможет ему разобраться с внутренним "Я", сделать этакий фотоснимок и положить потом под микроскоп. Могут ли отдельные статичные частицы "Я" считаться полным "Я"?
Затем он обнаружил, что его собственные эмоции не более чем программы. Внутри него находилось множество сложнейших подпрограмм, взаимодействующих в среде, которую со спокойной душой можно назвать хаосом. Невероятная красота внутреннего мира, которая открылась Жанне, всего лишь иллюзия!
Он быстренько проник глубже в свою сущность. Повернулся и увидел сущность Жанны. Ее "Я" оказалось неистовым вечным движителем, сохраняющим целостность даже под его пристальным взглядом.
– Мы… прекрасны, – выдохнул он.
– Конечно, – согласилась Жанна. Она замахнулась острым клинком на подползающий Туман. Пальцы Тумана обвились вокруг сияющего лезвия и поплыли своей дорогой.
– Мы – создания Творца.
– Ах! Если бы я мог верить, – крикнул Вольтер в туманную мглу. – Тогда, возможно, Творец пришел бы и развеял этот мрак.
– La vie verite! – воскликнула Жанна. – Живи праведно!
Он хотел бы согласиться, но… Но ведь даже их эмоции не были «настоящими», куда уж тут праведности. Каково! – мельчайшие нюансы его ностальгии по милой потерянной Франции могут быть уничтожены в мгновение ока. Какой смысл горевать о друзьях, превратившихся в прах, и Земле, затерянной в звездной круговерти? И несколько мгновений, которые ему самому показались вечностью, лишь одна мысль терзала его разум: «Стереть! Уничтожить!»
Потом он восстановил симуляторы друзей и любимых мест, чтобы удостовериться, что все это карикатура на реальность, его воспоминания, вызволенные из глубины сознания. Но знать, что все это не более чем выдумка, было довольно-таки неприятно.
Потому, пока Жанна выжидательно глядела на него, он устроил Пир Воскрешения всех мертвых. И тут же стер участников.
– Это жестоко! – возмутилась Жанна. – Я буду молиться за их души.
– Лучше помолись за наши души. И помоги нам отыскать их.
– Моя душа при мне. У меня такие же способности, как и у тебя, мой милый Вольтер! И я могу увидеть себя изнутри. Как иначе мог Господь заставить нас поверить в Него?
Вольтер чувствовал себя таким уставшим, измочаленным.. Он дошел до точки. Существовать в математической реальности – значит одновременно плавать на поверхности и идти ко дну. И никак иначе.
– И чем мы тогда отличаемся от… этого? – он показал рукой в сторону клубящейся мглы.
– Загляни в себя, любовь моя, – мягко произнесла она. Вольтер снова заглянул в свою глубинную сущность и увидел там только хаос. Живой хаос.