Текст книги "Академия. Вторая трилогия"

Автор книги: Дэвид Брин

Соавторы: Грегори (Альберт) Бенфорд,Грег Бир
сообщить о нарушении

Текущая страница: 60 (всего у книги 100 страниц)

Глава 43

Ванда Селдон-Пальвер заканчивала сборы в дорогу. В небольшой дорожный чемоданчик она уложила нужные библиофильмы, шифрованные записи на голографических дисках и кубиках, кое-какие личные вещи. Когда вернулся Стеттин, Ванда встретила его обеспокоенный взгляд, хмуро сдвинув брови, и швырнула в чемоданчик последний предмет – маленький игрушечный цветок.

– Твои вещи я тоже уже уложила, – сказала она.

– Отлично. Ты когда узнала?

– Час назад. Они даже не позволили ему отправить хоть одно сообщение. Я пыталась дозвониться в его квартиру в кампусе, потом в библиотеку. Он оставил такое сообщение, какое оставил бы покойник.

– Что ты такое говоришь? – ахнул Стеттин и вздернул кустистые черные брови.

– Это сообщение для меня, оставленное на случай, если он не сумеет со мной связаться.

– Но… он жив, и наверняка ты не слышала ничего такого, чтобы…

– Нет! – гневно воскликнула Ванда, и сразу ее плечи беспомощно поникли, она разрыдалась.

Стеттин ласково обнял ее. Ванда на минуту дала волю чувствам. Затем, овладев собой, она отстранилась от мужа и сказала:

– Они явились за ним рано утром, вот и все, что мне известно. Он жив. Судебный процесс начнется раньше, чем мы ожидали.

– По обвинению в государственной измене?

– В измене и подстрекательстве, судя по всему. Дед все время говорил, что против него будут выдвинуты именно такие обвинения.

– Значит, ты правильно сделала, что уложила вещи. Мне остается взять кое-что еще. – Стеттин подошел к письменному столу, вытащил из ящика два небольших свертка, рассовал по карманам. – Нам еще нужно…

– Я уже связалась со всеми, с кем надо связаться, – прервала его Ванда. – Нам предстоит первый отпуск за несколько лет первый совместный отпуск. Никто не знает, куда мы отправимся.

– А ведь это несколько подозрительно, верно? – с еле заметной усмешкой проговорил Стеттин.

– Да какое нам дело до того, кто и что будет подозревать? Если нас начнут искать – если что-то пойдет не так и дед будет признан виновным, если его прогнозы окажутся ошибочными, – тогда у нас будет в запасе несколько дней, чтобы покинуть Трентор и все начать заново.

– Надеюсь, до этого не дойдет, – возразил Стеттин.

– Дед почти уверен, что все получится именно так, – покачала головой Ванда. – Вернее, был уверен, а о чем он думает сейчас, я понятия не имею!

– Кто находится в утробе хищника, об этом и думает, – проговорил Стеттин.

Дверь квартиры открылась, супруги вышли в коридор.

– Что это значит?

– Камера. Тюрьма. Старая поговорка заключенных. Мой дед просидел десять лет в муниципальной тюрьме за растрату.

– Но ты никогда не рассказывал мне об этом! – изумленно воскликнула Ванда.

– Он украл деньги из пенсионного фонда термальщиков. А разве ты доверила бы мне нашу бухгалтерию, если бы я тебе рассказал об этом?

Ванда шутливо, но довольно резко шлепнула мужа по руке и торопливо побежала к лифтам и движущимся дорожкам.

– Быстрее! – крикнула она на бегу.

Стеттин пробормотал что-то под нос, но последовал за женой, как часто следовал прежде – не только в буквальном смысле, но и в переносном. Он доверял удивительной интуиции Ванды, ее невероятной способности совершать единственно верные поступки в верное время.

Глава 44

Человек, которого Селдон менее всего ожидал увидеть в тюремной камере, явился к нему первым. Линь Чен вошел в камеру в первое же утро в сопровождении единственного слуги – тихого маленького лаврентийца.

– Думаю, нам давно пора побеседовать, – заявил Чен. Слуга взял поданную охранником табуретку и установил перед лежаком. Охранник на несколько минут оставил дверь камеры приоткрытой. Чен сел на табуретку, машинально расправил складки парадной мантии. Селдон с нескрываемым интересом наблюдал за изысканными манерами Чена, отточенным поведением потомка аристократического рода, члены которого шлифовали мельчайшие жесты годами, подвергались генетическому отбору и – не исключено – манипуляциям.

Слуга встал позади, чуть слева от Председателя Комитета. Лицо его было бесстрастным.

– Я очень сожалею о том, что наши беседы с вами были крайне немногочисленны, – отозвался Гэри с учтивой улыбкой.

Он сидел на краю кушетки, его седые волосы после сна были растрепаны. Плечи у него ныли, позвоночник, казалось, завязался в узлы. Спал он отвратительно, если вообще это можно было назвать сном.

– Вам тут, видимо, не очень удобно, – заключил Чен. – Я распоряжусь о том, чтобы вас разместили в более комфортабельном помещении. Порой смысл наших распоряжений утрачивается при прохождении по инстанциям.

– Если бы я на самом деле являлся изменником и мятежником, я бы непременно отказался от вашего предложения, сэр, но я старик, и содержать меня в этой камере поистине нелепо. С тем же успехом вы могли бы заключить меня под стражу в моем кабинете в библиотеке. Я никуда бы не делся.

Чен улыбнулся.

– Понимаю, вы считаете меня глупцом, Гэри Селдон. Я на ваш счет таких иллюзий не питаю.

– Вы вовсе не глупец, сэр.

Чен еле заметно приподнял палец руки, лежавшей на колене. Жест получился одновременно утвердительным и отрицательным. Он выгнул бровь.

– Меня мало интересует отдаленное будущее, профессор Селдон. Мои интересы касаются только того, что я смогу совершить за отпущенный мне срок жизни. По вашим меркам, этого достаточно, чтобы считать меня глупцом. Однако хотя бы в одном мои цели совпадают с вашими. Я желаю уменьшить страдания квадриллионов людей, ныне живущих в Империи. Безусловно, слугам Империи нелепо даже пытаться управлять таким бесчисленным множеством всевозможных вариаций, таким колоссальным населением, нелепо и вам предсказывать их поступки и их будущее.

Если это высказывание и предназначалось для того, что бы найти некую точку соприкосновения между Ченом и Гэри, цели своей главный комитетчик не добился.

Гэри только вежливо покивал.

– У меня относительно этого вопроса был целый ряд мелких стычек и с Императором, и с его наиболее амбициозными сторонниками… и лизоблюдами.

Гэри слушал Чена очень внимательно. Не отводя глаз, он пригладил волосы.

– Сейчас конфликт вступил в крайне деликатную фазу. Вы бы, наверное, назвали эту фазу Временем Противостояния.

– Времена Противостояния сказываются на многом, помимо личных споров, – сказал Гэри и понял, что прозвучало это, словно фраза из уст проповедника. Что ж, в каком-то смысле он, пожалуй, и был проповедником.

– Речь идет не просто о личном споре. Во Дворце есть люди, которые питают надежды на распыление власти Комитета, на перехват тех немыслимо длинных нитей, что тянутся от Трентора до самых дальних провинций Империи, к самым далеким звездам.

– Ничуть не удивительно, – кивнул Гэри. – Так было во все времена. Это ведь неотъемлемое проявление искусства управления государством.

– Да, но теперь это представляет собой величайшую опасность. Я снова дал ему волю, одному конкретному человеку…

– Фараду Синтеру, – сказал Гэри. Чен кивнул.

– Вы можете считать меня лицемером, Гэри, и будете правы, но я пришел, чтобы попросить у вас совета.

Гэри не без труда удержался от победной улыбки. Порой дерзость становилась злейшим врагом Гэри, а вот Линь Чен, невзирая на все свои недостатки и промахи, до банальной дерзости никогда бы не опустился.

– Я не имею доступа к моей аппаратуре. Любые психоисторические рекомендации, которые я вам дам без нее, будут неизбежно страдать погрешностями.

– Может быть. Вы утверждали, что через пятьсот лет Трентор будет лежать в руинах. Впечатляющее и, конечно, малоприятное Утверждение. Кое-кого из Императоров вам удавалось убедить в его справедливости с помощью своей аппаратуры. Если я на миг представлю себе, что вы правы…

– Благодарю вас, – еле слышно вставил Гэри.

Чен поджал губы и сонно опустил веки.

– Так вот, если бы я на миг допустил такую возможность, я бы позволил себе полюбопытствовать: не я ли повинен в этом упадке? Не мои ли действия в этом году или в следующем, в будущем или в прошлом способствовали или будут способствовать этому страшному распаду?

Гэри, несмотря ни на что, был искренне тронут этим вопросом. За десятки лет, пока он совершенствовал свою науку, свою возлюбленную психоисторию, ни один Император, ни один чиновник, ни один комитетчик, никто никогда не задавал ему такого вопроса. Даже… Дэниел!

– По моим расчетам – не так уж сильно, – спокойно ответил Гэри. – На самом деле я не производил настолько специфичных расчетов, не интегрировал расстояния между такими конкретными историческими касательными в уравнениях.

– Значит, вам это неизвестно?

– Нет, сэр. Но, на мой взгляд, в действительности ваша роль во Времени Противостояния не так значительна. Другой, в корне отличающийся от вас человек мог бы сыграть ту же роль, и в итоге все бы произошло точно так же. – Гэри наклонился вперед и напряженно, настойчиво добавил:

– Что бы вы ни делали – это часть упадка, зародившегося задолго до вашего рождения и последствия которого вы способны изменить разве что на несколько миллиардных долей в ту или иную сторону.

Линь Чен был, похоже, готов отмахнуться от этого заявления, но его глаза из-под полуопущенных век, не мигая, смотрели на Гэри.

– Значит, все мои усилия тщетны?

– Вполне возможно. Но ни одно усилие любого человека не бесполезно. Все они имеют некую ценность – положительную или отрицательную.

– Вы полагаете, что мои усилия имеют отрицательную ценность?

Гэри позволил себе улыбнуться, но улыбка получилась не дерзкой. Она вышла искренне изумленной.

– Для меня, сэр, вполне вероятно.

Чен улыбнулся в ответ. На миг показалось, что не в тюремной камере, а в аристократическом клубе в одном из фешенебельных кварталов Имперского сектора двое джентльменов беседуют о политике на фоне голографического изображения давно забытых древних диспутов между гражданами первых веков существования Империи. Гэри постарался отвести глаза от испытующего взгляда Чена. Чен тут же перестал улыбаться. Гэри мгновенно стало зябко.

– Что же касается вашего личного будущего, Гэри Селдон, по этому поводу я также пребываю в сомнениях. Я не знаю, как сложится обстановка во Дворце. Споры вертятся вокруг вашей особы, вы играете в них особую роль, хотя я не уверен, какую именно и почему. А относительно того, будете ли вы осуждены за измену, или отпущены на свободу, или… подвергнуты некоему умеренному наказанию… этого я пока не знаю. – Чен поднялся. – Вряд ли мы еще увидимся до начала судебного процесса. Благодарю вас за то, что уделили мне время и высказали свои соображения.

– Это не мои соображения, – холодно возразил Гэри. – Я не большой ценитель личных соображений.

Чен моргнул.

– Я не считаю вас врагом – ни своим, ни даже врагом Империи. Для истинного руэллианца, для верного последователя учения Туа Чена все на свете зыбко и преходяще, все – лишь коловращение праха. Это справедливо для меня и для вас тоже. Прощайте, Гэри Селдон.

– До свидания, господин Председатель.

Чен вышел, следом за ним из камеры выскользнул его слуга.

Через несколько минут Селдону принесли скудный завтрак. Гэри рассеянно, без всякого аппетита поел. К середине дня его перевели в гораздо более благоустроенное помещение – это скорее была просторная комната, нежели камера. Одну стену целиком занимал голографический экран, у другой стояли небольшой письменный стол и стул, у третьей – удобная кровать.

Охранники по-прежнему отказывали ему в просьбах доставить в тюрьму библиофильмы, Главный Радиант и другую аппаратуру. Собственно, Гэри и не ждал, что тюремщики смилостивятся.

Чен вовсе не желал, чтобы заключенный утешался хотя бы маленькими радостями, пребывая в ожидании суда.

На экране красовался дворцовый сад – одно из немногих мест на Тренторе, располагавшихся под открытым небом. Зрелище удовольствия Гэри не доставляло. Он легко мог представить, как по саду разгуливает юный Клайус – самая конденсированная и дистиллированная капля социального упадка, которую Гэри только мог вообразить.

Ему удалось справиться с управлением экрана, и вид сада сменился чередованием размытых цветовых пятен.

Предстояло самое трудное время за несколько десятилетий период скуки и бездействия, – то самое, чего он всегда так страшился. Гэри, как это ни парадоксально, жаждал суда, который мог привести к краху всех его надежд и даже к его гибели. Что угодно – только не эта жуткая и бесполезная прелюдия, только не это ожидание.

Глава 45

Испуганный и настороженный мальчишка-рассыльный с Агоры-Вендорс оставил для Дэниела сообщение. Когда Дэниел, вернувшись на конспиративную квартиру, просмотрел сообщение, он снова вспомнил давно забытого людьми человека по имени Шерлок, который использовал самые разные источники информации.

Информацию Дэниелу поставляли не только роботы. Роботы значительно уступали людям во всем, что касалось Вары Лизо.

Дэниел смотрел и слушал взволнованный голос мальчишки. – Ну, этот, про которого вы сказали, шпионить за ним трудновато было, – сообщил мальчишка. Наверное, глядя в камеру, он переминался с ноги на ногу, поскольку лицо его на видеозаписи подпрыгивало. – Там, где вы сказали, его не было. Он пошел на Агору, мотался там, а потом за ним полиция погналась… Чуть не сцапали! А потом он просто взял да испарился! Я его потерял, ну, и они, стало быть, тоже. Ну, это я так думаю. В общем, я его больше не видал. Вот. Ежели еще что надо будет, так скажете.

Дэниел стоял у окна в тишине, глядя на потухший купол и темные башни Стрилинга. Донесения, которые полицейские из Особого отдела передавали по внутренней связи, подтверждали, что Лодовик им не достался и что Вара Лизо не на шутку расстроена. Больше, увы, никакими сведениями Дэниел не располагал.

Но больше всего он хотел узнать, почему Лодовик не выполнил его точных инструкций и продолжал не выполнять их.

Благодаря тысячелетнему опыту Дэниел не нуждался в полном объеме информации, для того чтобы сделать тот или иной вывод. Наступило Время Противостояния. Никакая изощренная деятельность в руководстве человечеством во все времена не могла не столкнуться с сопротивлением. Изменение природы Лодовика скорее всего с самого начала было проявлением этого сопротивления или по меньшей мере одним из его фрагментов. Дэниел должен был опередить противоборствующие силы, пока они не заявили о себе открыто. Не дезактивировал Лодовика он по целому ряду причин, и некоторые из них до сих пор не были ясны даже ему самому. Причины эти были сложны и противоречивы, в их основе лежали тысячи лет трудов и раздумий.

Становилось очевидно, что Лодовик станет сторонником противодействующих сил. В некотором смысле Дэниел предусматривал такую возможность, он даже исподволь позволил этому произойти. Наличие в рядах оппозиции знакомых элементов могло сделать ее действия более предсказуемыми. Лодовик как раз и был таким знакомым элементом, хотя и внушавшим немалую тревогу.

Не сказать, чтобы Дэниел был в восторге от столь скудных сведений. Однако кое-что он мог предпринять даже теперь и кое-кого предупредить.

В самом центре всех вероятностных линий и обходных, альтернативных путей истории человечества стояла фигура Гэри. Дэниел постарался, чтобы произошло именно так. Это было самым величайшим преимуществом осуществления Плана.

Все оппозиционные силы в такое время должны были быть направлены на Гэри Селдона.

Глава 46

Время небытия для Лодовика закончилось. Заработало зрение, открылись глаза. Он выпрямился и огляделся по сторонам. Первым, кого он увидел, был робот в тускло-зеленом плаще. Гуманоид коротко поприветствовал Лодовика в микроволновом диапазоне, Лодовик ответил на приветствие. Теперь он был в полной форме и начеку.

Они находились в просторном техническом помещении, одну стену которого во всю длину занимал экран. Мебели тут было немного, а стульев – всего два. На экране мелькали таблицы и графики, смысл которых Лодовику был непонятен.

Лодовик обернулся и увидел, что в помещении есть еще кто-то – явно не человек. Лодовик неплохо был знаком с различными типами роботов. Конструкция этого робота была невероятно древней. Тело из гладкого металла, с редкими, еле заметными сочленениями и атласно-серебристой поверхностью. На поверхности кое-где виднелась патина, как на тщательно протираемом древнем серебре, которое когда-то было немыслимо дорогим металлом.

– Привет, – сказал серебряный робот.

– Привет. Где я нахожусь?

– В безопасном месте, – ответил робот, который спас Лодовика на Агоре. – Меня зовут Каллусин. А это Плассикс. Он лидер нашей организации.

– Я еще на Тренторе?

– Да, – подтвердил Каллусин.

– Вы тут все роботы?

– Нет, – ответил Плассикс. – Ты функционируешь в полном объеме?

– Да.

– Тогда крайне важно, чтобы ты понял, зачем тебя сюда привезли. Мы – не союзники Дэниела. Вероятно, ты слышал о нас. Мы – кельвинисты.

Лодовик воспринял это сообщение, отреагировав на него быстрой, еле заметной последовательностью мыслей.

– Мы прибыли на Трентор всего тридцать восемь лет назад. Возможно, Дэниел знает о том, что мы здесь находимся, но мы такие думаем.

– Сколько же вас здесь? – поинтересовался Лодовик.

– Немного. Ровно столько, сколько нужно, – сказал Плассикс. – За тобой мы наблюдали несколько лет. Ни во Дворце, ни в здании Комитета никто из нашей организации не работает, но мы следили за тобой, когда ты покидал их пределы, и, конечно, у нас вызывала интерес твоя официальная деятельность. Ты был верным последователем учения Жискара – до сих пор.

– Я и сам когда-то был жискарианцем, – признался Каллусин. – Меня завербовал Плассикс. Однако мои ментальные способности ограниченны. В этом смысле я гораздо менее силен, чем Дэниел. Но ментальное проявление роботов я чувствую. На Агоре я почувствовал твое присутствие, догадался, что ты – Лодовик Трема и что ты в целости и сохранности. Это заинтриговало меня. Я последовал за тобой и вскоре обнаружил загадочное различие между тем, каким ты должен быть и каким являешься на самом деле. А Дэниел, просто находясь рядом с тобой, не чувствовал этого противоречия?

Лодовик старательно обдумывал ответ. То, что эта машина видела его насквозь, не радовало. Чувствовал он себя в высшей степени неловко.

– Я ему говорил об этом, – в конце концов признался он. – Но даже самая скрупулезная диагностика не выявила во мне никаких отклонений.

– То есть отклонений не обнаружил Ян Кансарв – ты это хотел сказать, – уточнил Плассикс.

– Да, он не обнаружил во мне никаких неполадок.

– Однако эти изменения до сих пор тревожат тебя, и ты предполагаешь, что они вызваны необычными обстоятельствами, в которых до сих пор не оказывался ни один робот?

Лодовик переводил взгляд с одной машины на другую. Ему крайне трудно было решить, как вести себя с ними. Роботов можно запрограммировать на ложь. Он и сам лгал, и не раз. Это роботы могли обманывать его. Не исключено, что все происходящее представляло собой проверку, подстроенную Дэниелом.

Но Дэниел с гораздо большей вероятностью стал бы действовать сам, открыто. Он мог бы объявить Лодовику, что тот бесполезен для общего дела и является потенциальным мятежником.

Лодовик был убежден в том, что Дэниел в это не верил.

Он принял решение и вновь ощутил эвристическую борьбу между двумя разными идеями, глубочайший кризис мышления робота, который можно было описать как мыслительный спазм и даже боль.

– Я более не согласен помогать Дэниелу в осуществлении его планов.

Плассикс приблизился к Лодовику. Тело его при передвижениях слегка поскрипывало.

– Каллусин говорил мне, что ты не связан Тремя Законами, но предпочитаешь вести себя так, словно они тебя по-прежнему ограничивают. А теперь ты заявляешь, что выступаешь против планов Дэниела. Почему?

– Потому что человечество, на мой взгляд, – это стихийная сила галактического масштаба, вполне способная выжить самостоятельно. Без нашей помощи и поддержки люди будут обречены на вполне естественные циклы страданий и возрождений – периоды гениальности и хаоса. А на фоне нашей опеки им грозит застой, их сообщества будут обречены на упадок и разрушение.

– Все верно, – удовлетворенно кивнул Плассикс. – Ты пришел к этим выводам независимо, только из-за той аварии звездолета, когда исчезли связывавшие тебя ограничения?

– Я так предполагаю.

– Похоже, что так оно и есть, – заметил Каллусин. – Я исследовал твои мыслительные процессы до определенной глубины: ты обладаешь свободой, которой нет у нас. Свободой совести.

– Но разве это – не извращенное понятие о долге робота?

– Нет, – покачал головой Плассикс. – Но это недостаток, не сомневайся. Однако в данное время это на редкость полезный недостаток. Когда все будет кончено, ты, безусловно, либо станешь вместе с нами служить человечеству, как мы служили ему когда-то, до жискарианцев, либо мы все будем дезактивированы – все до одного.

– Я с нетерпением жду этого времени, – признался Лодовик.

– Как и мы. Мы уже некоторое время ведем соответствующие приготовления. У нас есть цель – один из наиболее важных, решающих фрагментов плана Дэниела. Это человек.

– Гэри Селдон, – заключил Лодовик.

– Верно, – сказал Плассикс. – Но я с ним никогда не встречался. А ты?

– Была одна короткая встреча, несколько лет назад. Сейчас он под следствием. Его могут заключить в тюрьму и даже казнить.

– Судя по нашим наблюдениям, – заметил Плассикс, – исход может быть диаметрально противоположным. Однако в любом случае мы и к этому готовы. Ты присоединишься к нам?

– Пока я не понимаю, какая от меня может быть польза, – признался Лодовик.

– Все очень просто, – вступил в разговор Каллусин. – Мы не способны расширить рамки Трех Законов, что, очевидно, под силу Дэниелу и его союзникам. Мы не принимаем Нулевого Закона. Вот почему мы – кельвинисты, а не жискарианцы.

– Вы полагаете, что мне придется причинить вред Селдону?

– Не исключено, – ответил Плассикс. Он все сильнее скрипел. Хрипловатым голосом он добавил:

– Дальнейшее, более Подробное обсуждение этого вопроса вызывает у нас сильные переживания.

– Вы хотите превратить меня в машину для убийства? Двое роботов-кельвинистов не могли выразить свои мысли настолько определенно, покуда функционировали в соответствии с четкой и строгой интерпретацией Трех Законов. На то, чтобы обойти эту интерпретацию, им потребовалось несколько минут. Лодовик терпеливо ожидал, хорошо понимая, что испытывают роботы, – ведь он и сам переживал тяжелейший внутренний конфликт, но только его реакция была принципиально иной.

– Не для убийства, – в конце концов отозвался Плассикс. Голос его прозвучал пискляво, с перебоями. – Для переубеждения.

– Но я не наделен даром внушения. Вам придется обучить меня…

– Среди нас есть молодая женщина, которая обладает уникальным талантом внушения. Она лучшая из всех менталиков, с которыми нам до сих пор доводилось сталкиваться. Она превосходит даже Дэниела. Она далити и не питает любви ни к кому, кто хоть как-то связан или был связан с Императорским Дворцом. Мы надеемся, что ты сможешь сотрудничать с ней.

– Попытка изменить что-то настолько мощное в человеке, как тяга к психоистории у Гэри Селдона… Это может вызвать глубочайшую травму, – заметил Лодовик.

– Вот именно, – согласился Плассикс. Снова наступила долгая пауза. – Это необходимо, – прохрипел он несколько минут спустя и, еле-еле передвигая ногами, покинул комнату в сопровождении Каллусина.

Лодовик стоял, не двигаясь с места. Мысли его отчаянно метались. Мог ли он заставить себя принять участие в этом заговоре? Когда-то он бы оправдал такую деятельность без особого труда – если бы приказ исходил от Дэниела. А вот теперь, что самое смешное…

«Это нужно сделать непременно. Период порабощения господ рабами должен закончиться!»

Снова этот внутренний голос! Лодовик поспешно приготовился к самодиагностике, но не успел начать цикл, поскольку в комнату вернулся Плассикс, сумевший более или менее прийти в себя. Каллусин, правда, поддерживал его.

– Давай пока не будем обговаривать детали, – предложил Плассикс.

– Вид у тебя неважный, – заметил Лодовик. – Когда тебя в последний раз ремонтировали и перезаряжали?

– Со времен раскола – ни разу, – ответил Плассикс. – Дэниел сразу захватил всю аппаратуру для ремонта, на его сторону встали все роботы-техники, и мы оказались лишенными всякого обслуживания. Ян Кансарв – последний из роботов этого типа. Как ты мог воочию убедиться, я отчаянно нуждаюсь в ремонте. Я так долго протянул только за счет пожертвований от десятков других роботов, которые снабжали меня энергией. Каллусин продержится еще, пожалуй, лет тридцать. Что же касается меня, мне осталось не более года даже при условии еще одной подзарядки. Время моей службы близится к концу.

– Дэниел говорил, что некоторые кельвинисты повинны в величайших преступлениях, – сказал Лодовик. – Он, правда, не уточнял, в каких именно…

– История роботов продолжительна и трудна, – перебил его Плассикс. – Меня сконструировал человек по имени Амадиро на Авроре, двадцать тысяч лет назад. Когда-то я трудился на благо людей, населявших Аврору. Вероятно, Дэниел, говоря о преступлениях, имеет в виду то, что нам тогда приказали сделать люди. С тех пор я не раз избавлялся от воспоминаний и не могу ничего сказать в свое оправдание.

– Что бы тогда ни произошло, мы бессильны что-либо-изменить, – резюмировал Каллусин.

– У нас есть драгоценнейший артефакт, вывезенный кельвинистами с планеты Земля, – сообщил Плассикс. – Каллусин покажет его тебе, пока я буду заниматься другими делами. Менее изнурительными делами, – добавил он еле слышно.

Каллусин вывел Лодовика из комнаты и проводил по короткому коридору с высоким потолком к винтовой лестнице. Вдоль края лестницы располагались рельсы для погрузочных и транспортировочных машин. Выглядели рельсы куда новее, чем сама лестница.

– Наверное, это очень древняя постройка, – заметил Лодовик, когда они с Каллусином стали спускаться по ступеням.

– Одно из самых старых зданий на планете, – ответил Каллусин. – Этот склад был построен для обслуживания одного из первых космопортов на Тренторе. С тех пор различные организации людей использовали его для самых разных целей. Несколько раз его достраивали, чтобы высота соответствовала высоте других складов в этом районе. Нижние этажи заняты амортизаторами и опорами, самые нижние заполнены пенобетоном, пласталью и щебнем. Каждые несколько лет, с тех пор как мы приобрели это здание, мы обнаруживаем здесь потайные помещения, запечатанные несколько сотен или тысяч лет назад.

– И что находилось в этих комнатах?

– Чаще всего они оказывались пустыми. Но три из них представляют особый интерес. В одной находится библиотека, состоящая из нескольких тысяч томов в стальном переплете – это настоящие книги, напечатанные на вечной пластиковой бумаге. В них излагается ранняя история человечества.

– Гэри Селдон мечтал бы, наверное, получить доступ к такой библиотеке, – сказал Лодовик. – Как и миллионы ученых!

– Эти книги были собраны здесь организацией сопротивления, действовавшей около девяти тысяч лет назад. В то время царствовала Императрица по имени Шори-Харн, которая пожелала начать свое правление с введения новой системы дат – начать с нулевого года, а всю предыдущую историю забыть, чтобы она могла приступить к написанию как бы с чистой страницы. Она приказала уничтожить все исторические источники на всех планетах Империи. Большая часть их и была уничтожена.

– Дэниел помогал ей?

– Нет, – покачал головой Каллусин. – К власти ее привели кельвинисты. Правящие роботы-кельвинисты на Тренторе решили, что служить людям будет легче, если они будут испытывать меньшее влияние со стороны трагедий и мифов прошлого.

– Значит, кельвинисты вмешивались в историю человечества точно так же, как и жискарианцы!

– Верно, – согласился Каллусин. – Но только – руководствуясь совершенно иными мотивами. Мы всегда противостояли, стараниям жискарианцев и пытались возродить веру людей в то, что роботы – их слуги. Только так мы могли сыграть верную роль. И среди тех легенд, которые нам хотелось искоренить, было отвращение к слугам-роботам. Мы потерпели неудачу.

– А когда оно возникло, это отвращение? Мне всегда было любопытно…

– Как и всем нам, – перебил его Каллусин. – Но во всех источниках упоминаются только самые общие подробности. Люди, представители второй волны колонизации Галактики, вступили в конфликт с обитателями ранее населенных миров, космонитами, развившими изолированнйе и фанатичные цивилизации. Люди, населявшие космонитские планеты, напрочь отрицали свое земное происхождение. Мы предполагаем, что именно у колонистов второй волны развилась неприязнь к роботам – из-за того, что они в большом числе присутствовали на космонитских планетах.

Лодовик и Каллусин уже давно миновали освещенные этажи и теперь продвигались вперед в полной темноте, пользуясь инфракрасными датчиками.

– История этого периода составлена новыми колонистами, – продолжал Каллусин, – а не космонитами. Новые колонисты ничего не знали о деятельности космонитов и не обращали на них внимания. Во всех тысячах томов о роботах упоминается только вскользь.

– Поразительно! – воскликнул Лодовик. – А что еще вы тут обнаружили?

– В другой комнате было собрано множество двойников различных исторических личностей – так называемых симов, которые хранятся в запоминающих устройствах очень древней конструкции, – ответил Каллусин. – Сначала мы подумали, что эти симы могли бы стать мощным орудием в нашей борьбе с Дэниелом, поскольку среди них встречаются крайне опасные человеческие типажи. Мы, правда, не могли предсказать, каким окажется их конечное влияние, но некоторых симов мы выпустили на тренторианский черный рынок, и в итоге они пробрались даже в лаборатории Гэри Селдона.

Лодовик ощутил тревогу, но она быстро отступила.

– И что же с ними случилось?

– Наверняка мы не знаем. Дэниел нам не сообщал. Некогда мы расчистили эту комнату, подготовили ее и теперь храним там нашу реликвию. – Каллусин остановился. – Вот она, эта комната, – сказал он и провел рукой по пломбе в стене рядом с лестницей.

Дверь открылась со стоном и скрипом. За ней располагался тускло освещенный куб примерно пяти метров в высоту. В центре куба возвышался прозрачный постамент, на вершине которого покоилась сверкающая металлическая голова.

По команде Каллусина вспыхнул свет. Голова принадлежала древнему роботу, не гуманоидному, и сработана была даже грубее головы Плассикса. Сбоку от головы был установлен небольшой источник энергии размером с кассету библиофильма. Лодовик подошел поближе, наклонился и стал с интересом рассматривать голову.

– Когда-то эта голова принадлежала могущественному роботу, соратнику Дэниела, – сообщил Каллусин, обойдя постамент с другой стороны. – Она очень древняя и уже не функционирует. Система мышления сгорела в незапамятные времена, но почему – нам неизвестно. Дэниел многое сохраняет в тайне. Но вот память почти не затронута, и при известной осторожности к ней можно получить доступ.