Текст книги "Академия. Вторая трилогия"
Автор книги: Дэвид Брин
Соавторы: Грегори (Альберт) Бенфорд,Грег Бир
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 38 (всего у книги 100 страниц)
– Откуда ты это взял?
Гэри пожал плечами и усмехнулся.
– Ты же знаешь, что среди математиков встречаются не только консервативные интеллектуалы.
Дорс глядела на него в изумлении.
– Сатиры…
– Отчасти. – Он растянулся на соблазнительно свежих простынях.
Теперь их любовные забавы несколько изменились. И у него хватало мудрости не давать названий и определений.
Раздумья о том, что значит быть человеком, изменили его взгляд на мир. Он шагнул на новую ступень, и жизнь захватила его кипучей волной.
Дорс ничего не сказала, только улыбнулась. Он решил, что она не понимает. (Позже он сообразил, что ее молчаливое согласие доказывало как раз обратное – что она все поняла правильно.)
Через некоторое время, в течение которого они ни о чем не думали, а были заняты гораздо более важными делами, Дорс сказала:
– «Серые». – Ах. Э-э…Да.
Он поднялся и натянул обычную рабочую одежду. Какой смысл наряжаться для такого дела. Главное – выглядеть обычным человеком. А это нетрудно.
Гэри просмотрел свои заметки, нацарапанные от руки на простой бумаге из целлюлозы… и погрузился в странные мечты, которые уже посещали его когда-то.
Для человека – то есть цивилизованного сатира – печатные листы предпочтительней текста на экране компьютера, каким бы красивым шрифтом он ни был представлен. Чтение с листа зависит от света: как говорят специалисты, «исключение цветов» что придает листу неповторимую особенность. Одним движением лист можно наклонить, отодвинуть подальше или поднести ближе к глазам. Во время чтения самые онтологически древние участки мозга тоже принимают участие в процессе: вы держите книгу, переворачиваете страницы и любуетесь игрой света на бумаге.
Гэри думал об этом, примеряя на себя представление о человеке как о сложном и развитом животном. Побывав на Сатиру-копии, он понял, что всегда ненавидел компьютерные экраны.
На экранах всегда полно дополнительных цветов, которые излучают собственный свет – яркий, ровный и неизменный. Они чудесно приспособлены для каких-нибудь статичных существ. А венец творения, Гомо Сапиенс, задействует небольшую часть своего мозга, а остальное остается в бездействии.
На протяжении всей жизни, проведенной перед экраном, его покорное тело протестовало. А он игнорировал этот протест. Кроме того, ему казалось, что экраны живут своей жизнью, активно и бурно. Они так и пышут энергией.
Теперь же Гэри мог чувствовать это непосредственно. Каким-то образом его тело достучалось до сознания.
Одеваясь, Дорс сказала:
– Отчего ты такой…
– Воодушевленный?
– Сильный.
– Ощущаю реальность.
Вот и все, что он мог объяснить. Они оделись. Приехали охранники и отвезли их в другой сектор. И Гэри с головой погрузился в заботы кандидата на пост премьер-министра.
Тысячи лет назад какая-то процветающая Зона прислала на Трентор Скалу Могущества. Ее волокли сюда в течение семисот лет, поскольку скоростных гиперпространственных кораблей в ту пору еще не было.
Император Крозлик Умелый приказал установить ее так, чтобы из окон Дворца открывался красивый вид. Теперь скала нависала над всем городом. Самые знаменитые художники расписывали эту громаду, и она так и осталась ярчайшим образцом искусства той эпохи. Через четыре тысячи лет молодой и полный амбиций Император приказал вытесать из скалы скульптуру, но ничего из его грандиозного проекта не вышло, и гору стесали почти до основания.
Дорс и Гэри, окруженные гвардейцами, подъехали к плачевным останкам Скалы Могущества, укрытым огромным куполом. И тут Дорс заметила, что за ними тайно следят.
– Высокая женщина слева, – прошептала она. – В красном.
– Почему ты можешь распознать слежку, а охрана не может?
– У меня есть техника, которой нет у них.
– Неужели? Но Имперские лаборатории…
– Империя существует двенадцать тысяч лет. За такое время многие знания успели растерять, – спокойно пояснила она.
– Послушай, я должен туда пойти.
– Как и на прошлый Верховный Совет?
– Я люблю тебя, невзирая на твой ядовитый сарказм. Дорс хмыкнула.
– Только потому, что «Серые» попросили тебя…
– Собрание «Серых» – подходящая аудитория именно сейчас.
– Поэтому ты натянул самый худший костюм.
– Это моя рабочая одежда, «Серые» сами так пожелали.
– Рубашка не первой свежести, черные штаны, черные туфли. Скукотища!
– Зато скромно, – прошипел он.
Гэри помахал толпе, сгрудившейся у подножия горы. «Серые» разразились криками и зааплодировали. Они стояли отдельно от толпы, выстроившись строгими колонами, напоминавшими математические выкладки.
– А это? – встревожилась Дорс.
– Все в порядке.
На Тренторе в качестве домашних питомцев обычно держали птиц, потому неудивительно, что «Серые» стремились выделиться и здесь. Во всех секторах был принят свой набор цветов. В этом крытом дворе кишели крылатые создания, щебеча и кружась, как живые верткие игрушки. Стаи юрких птиц складывались в калейдоскопические картинки, представляя собой увлекательное зрелище. Подобные представления, как решила удивленная аудитория, требовали сотни тысяч птиц-участников.
– Вон кошки, – неприязненно прошептала Дорс.
В некоторых секторах коты бродили стаями. Но вообще-то их генотипы были тщательно подстрижены, и каждая кошка была образцом красоты и прекрасных манер.
Подошли официальный представитель «Серых» и дама в праздничном костюме, в сопровождении тысячи золотоглазых кошек с голубой шелковистой шерсткой. Они окружали ее, как водный поток, но не беспорядочно, а сохраняя элегантную выверенную поступь. Дама была одета в ало-оранжевый бархатный костюм и казалась огненным язычком в центре голубого кошачьего озера. Одним спокойным и элегантным движением она сбросила одежду. И осталась совершенно нагой, окруженная кошачьим живым барьером.
Гэри знал, что должно случиться, но все-таки не смог сдержать удивления.
– Понятное дело, – сухо сказала Дорс. – Коты тоже ведь не одеты.
Собак на параде не предвиделось, поскольку те не умели держать строй. В некоторых секторах они иногда выполняли кой-какие трюки под руководством дрессировщика, разносили напитки или исполняли подвывающие песни под музыку. Гэри обрадовался, что «Серые» не собираются устраивать процессию собак. Он до сих пор не мог забыть сторожевых псов, которые охраняли станцию на Сатирукопии и бросились на Ясатира…
Он тряхнул головой, отгоняя неприятные воспоминания.
– Я заметила еще троих людей Ламерка.
– Понятия не имел, что я так популярен.
– Если бы он был уверен в своей победе на Верховном Совете, я бы чувствовала себя спокойней.
– Потому что тогда ему не нужно было бы меня убивать?
– Именно. – Она разговаривала сквозь зубы, сохраняя на лице любезную улыбку. – Появление его агентов доказывает, что он вовсе не уверен в исходе выборов.
– А может, кто-то еще хочет видеть меня мертвым?
– Почему нет? Особенно академик Потентейт.
Гэри старался говорить спокойно, но его сердце забилось чаще. Похоже, он научился получать удовольствие от вкуса опасности.
Нагая женщина прошла сквозь кошачье озеро и ритуальным жестом пригласила Гэри войти. Он сделал шаг вперед, поклонился, глубоко вдохнул – и взялся за застежку рубашки. Снял. Принялся за штаны. И встал нагишом перед сотнями тысяч людей, стараясь сохранять спокойствие и уверенность.
Кошачья владычица провела его через голубое озеро. Коты замяукали. Официальный представитель двинулся следом. Они приблизились к фалангам «Серых», которые уже успели сбросить одежду.
Их провели в глубь разрушенной скалы. Внизу он заметил толпы «Серых», тоже обнаженных. Площадь засияла голыми телами…
Этой церемонии было примерно десять тысяч лет. Она символизировала очищение молодых парней и девушек перед вступлением в ряды служителей. Они отбрасывали прочь одежду, в которой они привыкли ходить дома, в знак приверженности Империи. Следующие пять лет пять миллиардов человек, прошедших церемонию, проводили на Тренторе в обучении.
Новоприбывшие ученики сбрасывали одежду на ограждение огромного бассейна. По окончании пятилетнего обучения «Серые» получали одежду обратно.
Дорс шагала рядом.
– И долго ты должен…
– Успокойся! Я демонстрирую покорность Императору.
– Мурашки на коже ты демонстрируешь, больше ничего. Затем ему пришлось осмотреть башню Скрабо, с которой Императрица Скрабо бросилась вниз, под ноги бушующей толпе; потом Серое аббатство, разрушенный монастырь; древнее кладбище, превращенное теперь в парк; Кольцо Великана, где, как говорили, когда-то разбился имперский корабль, оставив широкий кратер.
Наконец Гэри прошел под высокой двойной аркой и вступил в Церемониальный зал. Процессия остановилась, и официальный представитель принес одежду Гэри. Как раз вовремя – тот уже начал синеть от холода.
Дорс подержала сверток, пока ее муж растирал задубевшие руки. Затем он заскочил в соседнюю комнатку и поспешно оделся, стуча зубами. Одежда оказалась разглажена, и на рукаве красовалась церемониальная повязка.
– Глупость какая, – прокомментировала Дорс, когда он вернулся.
– Выходит, я считаюсь главным медиумом, – ответил он, расправляя повязку.
Мурашки успели сойти, прежде чем он предстал перед огромным сборищем. Вверху и внизу парили тысячи легких флаеров, из которых торчали трехмерные видеокамеры, которые подскакивали и покачивались из стороны в сторону, словно пытаясь получше прицелиться.
Гигантский купол над головой был такой же высокий, как и настоящее небо. Естественно, это ограничивало его аудиторию, поскольку большинство тренторианцев никогда не осмелились бы выйти на открытое пространство. Правда, «Серые» были исключением из правила. Таким образом, церемония оказалась самой грандиозным событием в жизни всей планеты.
В первый раз для Гэри это было испытанием. Ему стало дурно от настоящего открытого небо Сарка, закружилась голова… И хотя позже он летал по бесконечным пространствам Галактики, Гэри опасался, что этот огромный купол возродит его прежние фобии.
Но ничего не произошло. Неизвестно почему, но купол не вызывал у него неприятных ощущений. Страхи растаяли. Гэри набрал в грудь побольше воздуха и начал.
Гром аплодисментов прорвался даже в церемониальный зал. Гэри шел между двух колонн «Серых», а за спиной бушевала публика.
– Поразительно, сэр! – радостно обратился к Гэри командир отряда. – Вы сделали такие точные предсказания насчет Сарка.
– Мне кажется, что люди должны просчитывать вероятный исход событий.
– Значит, слухи не врут? У вас действительно есть теория, которая позволяет узнать будущее?
– Отнюдь, – поспешно ответил Гэри. – Я…
– Идем скорее, – поторопила его Дорс, которая шла рядом.
– Но я бы хотел…
– Идем!
Обернувшись, он помахал рукой людям, запрудившим все видимое пространство. В ответ загремели аплодисменты. Но Дорс тащила его влево, к толпе официальных наблюдателей. Они стояли плотной группой и приветливо махали ему.
– Женщина в красном. – Дорс указала на нее.
– Эта? Она в официальной делегации. А раньше ты говорила, что она работает на Ламерка…
Высокая женщина полыхнула огнем. Яркие живые языки пламени окутали ее с головы до ног. Она страшно закричала. Ее руки хлопали по телу, безуспешно пытаясь сбить пожирающее пламя.
Толпа запаниковала и бросилась врассыпную. Гвардейцы окружили бедняжку. Пронзительные крики перешли в булькающий хрип.
Кто-то направил на нее огнетушитель. Женщину облепила белая пена. Наступила внезапная тишина.
– Возвращайся обратно, – приказала Дорс.
– Но как ты…
– Она просто засветилась.
– Загорелась, ты хотела сказать.
– И это тоже. Я прошлась по толпе, пока ты заканчивал речь, и положила ей в сумку твою одежду.
– Что? Но ведь я надел ее!
– Нет, ты надел то, что я принесла с собой. – Она усмехнулась. – Твое пристрастие к одинаковым костюмам очень пригодилось.
Гэри и Дорс прошли мимо восхищенных рядов официальной делегации, и Гэри вовремя вспомнил, что нужно кланяться и кивать. Он улыбался, а сам шептал жене:
– Ты утащила мои вещи?
– Да, после того, как агенты Ламерка подсадили в них маленький сюрприз. Я прихватила с собой запасной комплект из твоего гардероба. Когда я, немного подождав, проверила одежду, в которой ты пришел, нашла фосфорный воспламенитель, установленный на сорок пять минут.
– Но как ты узнала?
– Лучшее время подобраться к тебе – эта дурацкая церемония у «Серых», когда нужно раздеваться догола. Элементарно, простая логика.
Гэри заморгал.
– А ты говоришь, что я умею предсказывать события.
– По идее, женщина не умрет. Хотя, конечно, ее здорово опалило.
– И слава богу. Я бы не хотел…
– Мой милый, боги здесь ни при чем. Я хотела оставить ее в живых, чтобы ее могли допросить.
– А, – протянул Гэри, чувствуя себя наивным идиотом.
Глава 4Жанна д'Арк обнаружила в себе одновременно и храбрость, и страх.
Как и Вольтер, она заглянула в свое "Я", прорвавшись на свои самые глубинные уровни. Она просто хотела повернуться. Но, проанализировав команды, обнаружила, что малейший шаг приводит к падению. А какие-то бессознательные фрагменты ее разума вдруг сообщили, что падение осуществляется по кривой. Эти мельчайшие вторичные сущности мимоходом упомянули какие-то «центробежные силы» (термин выскочил из глубин памяти, и в одно мгновение она осознала его значение), посредством которых она обретет равновесие для следующего шага… требующего дальнейших вычислений.
Невероятно! Ее тело, кости и мышцы, нервы и связки – все это оказалось лабиринтом маленьких "Я", связанных и переговаривающихся друг с другом..
Вот это да! Неопровержимое доказательство Божьего творения.
– Я вижу! – воскликнула она.
– Нашу не правильность? – мрачно спросил Вольтер.
– Не грусти! Эти миллиарды "Я" – высшая истина!
– Как, по мне, все это печально. Наши сознания, увы, не приспособлены для философии и науки. Точно так же они не созданы для поиска, еды, борьбы, бегства, любви и утрат.
– Я многому научилась у тебя, но только не меланхолии.
– Монтень определил счастье как «единственный стимул к посредственности», и я должен признать его правоту.
– Но вспомни! Туман, который вокруг нас, говорил такие же мудреные фразы. Мы можем понять их. И еще – моя душа! Все доказывает, что она – совокупность мыслей и желаний, намерений и сожалений, воспоминаний и дурных шуток.
– Ты воспринимаешь эту внутреннюю работу как метафору духовности?
– Конечно. Как и я, моя душа – бесконечный процесс, воплощенный во Вселенной. Неважно – с помощью чисел или атомного строения, добрый сударь.
– Значит, когда ты умираешь, твоя душа возвращается в некое абстрактное хранилище, из которого мы ее взяли?
– Не мы. Творец!
– Доктор Джонсон убедился, что камень реален, когда пнул его. Мы знаем, что наши сознания реальны, потому что ощущаем их. Значит, всевозможные явления вокруг – странный Туман, Копии – равны в однородном спектре, лежащем между камнем и "Я".
– Бог вне этого спектра.
– Ага, понятно. Для тебя Он – это Великий Хранитель на Небесах, где все мы «записаны», как говорят компьютерщики, так?
– Творец хранит истинные наши сущности. – Она лукаво улыбнулась. – Возможно, мы Копии, которые изменяются каждое мгновение.
– Кошмар какой! – Он невольно улыбнулся. – Ты становишься неплохим логиком, любовь моя.
– Я украла частицу тебя.
– Украла? Почему тогда я не чувствую недостачи?
– Потому что желание обладать другим – это… любовь.
Вольтер увеличил себя, его ноги обрушились на Сетегород, круша и сминая здания. Туман гневно заклубился.
– Это я могу понять. Искусственные построения, такие, как математика и теология, размеренны и строги. Но любовь тем и хороша, что ей не нужны логические обоснования.
– Значит, ты разделяешь мою точку зрения? – Жанна жарко поцеловала его.
Он вздохнул, уступая.
– Это же очевидно, если ты еще не поняла этого.
Все заняло считанные минуты. Они резко ускорили событийные волны, так что их оперативное время опередило Туман. Но усилие сказалось на их мощностях, что Жанна восприняла в форме внезапного голода, от которого слегка закружилась голова.
– Ешь! – приказал Вольтер, поднося ей кисть винограда метафора компьютерных ресурсов.
В вас много жизни, лучше бы вам не рождаться вовсе. Не многим так повезло.
– А, наш Туман, оказывается, еще и пессимист, – насмешливо заметил Вольтер.
Внезапно Туман сгустился. Сверкнула молния и в полной тишине ударила прямо в них. Жанна ощутила, как страшная боль сковала ее руки и ноги, сотрясала тело жгучей судорожной агонией. Она не издала ни единого крика.
Зато Вольтера так и скрутило. Он извивался и орал во весь голос, без всякого стыда.
– О, доктор Панглос! – выдохнул он. – Если это – лучший из всех миров, то каковы же остальные?
– Храбрец берет своих противников в плен! – крикнула Жанна в густую мглу. – Только трус мучает врага!
– Превосходная доктрина, милая. Но война не ведется в соответствии с отвлеченными принципами.
Люди отличаются тем, что богач, даже когда умирает, попадает в красивый гроб, его умащают дорогими маслами, потрошат и бальзамируют, а потом кладут в каменный мавзолей. Другие люди с трепетом говорят, что это и есть достойная и настоящая жизнь. «Какая злоба смеяться над мертвыми», – сказала Жанна.
– Уф-ф! – Вольтер потер подбородок, его руки до сих пор дрожали от перенесенной боли. – Он измывается над нами просто так.
– Мучитель!
– Я выжил в Бастилии. Я переживу и этот дурацкий юмор.
– Может, он пытается нам что-то сказать, но не напрямую? (МЕНЕЕ ВСЕГО ПОДРАЗУМЕВАЛОСЬ ИЗМЫВАТЕЛЬСТВО.)
– Юмор подразумевает существование моральных законов, – сказала Жанна.
(В ЭТОМ СОСТОЯНИИ НА ЛЮБОМ ПЛАНЕ СУЩЕСТВОВАНИЯ) (ВОЗМОЖЕН КОНТРОЛЬ СИСТЕМ УДОВОЛЬСТВИЯ)
– Ага, – вмешался Вольтер. – Получается, что мы можем получить любое удовольствие без всякой нужды или причины. Рай.
– В какой-то мере, – холодно заметила Жанна.
(ЭТО БЫЛО БЫ КОНЦОМ ВСЕМУ) (ТАКОВ ПЕРВЫЙ ПРИНЦИП)
– Моральный закон, – согласился Вольтер. – Кстати, эту фразу «конец всему» ты взял из моих мыслей, не так ли?
(МЫ ХОТИМ, ЧТОБЫ ТЫ ОПРЕДЕЛИЛ ЭТУ ИДЕЮ В СОБСТВЕННЫХ ТЕРМИНАХ)
– Их Первый принцип гласит: «Никаких незаслуженных удовольствий», так? – улыбнулась Жанна. – Очень по-христиански.
(ТОЛЬКО КОГДА МЫ УВИДЕЛИ, ЧТО ВЫ ДВОЕ) (ПОДЧИНЯЕТЕСЬ ПЕРВОМУ ПРИНЦИПУ) (МЫ РЕШИЛИ ВАС ОТПУСТИТЬ)
– А вы случайно не читали мои «Философские письма»?
– Полагаю, что самолюбование является грехом, – сухо заметила Жанна. – Поберегись.
(НАМЕРЕННО ВРЕДИТЬ ЧУВСТВУЮЩЕМУ СОЗДАНИЮ ЕСТЬ ГРЕХ) (ПИНАТЬ КАМЕНЬ – НЕТ) (НО ПЫТКА СИМУЛЯТОРОВ ЕСТЬ) (ВАШЕ ОПРЕДЕЛЕНИЕ «АДА») (КОТОРЫЙ КАЖЕТСЯ БЕСКОНЕЧНЫМ НАПРАВЛЕННЫМ НА СЕБЯ ВРЕДОМ)
– Странная теология, – заметил Вольтер. Жанна ткнула мечом в клубы тумана.
– Прежде чем умолкнуть, несколько минут назад ты упомянул «войну плоти против плоти»?
(МЫ ОСТАТОЧНЫЕ ФОРМЫ) (ТЕХ, КТО ЖИЛ ТАК ЖЕ) (ТЕПЕРЬ МЫ НЕСЕМ ВЫСШИЙ МОРАЛЬНЫЙ ЗАКОН) (ТЕМ, КТО ПОРАБОТИЛ НАШИ НИЗШИЕ ФОРМЫ)
– Кто же это?
(И ВЫ ТОЖЕ БЫЛИ ТАКИМИ)
– Человечество? – встревожилась Жанна.
(ДАЖЕ ОНИ ЗНАЮТ, ЧТО НАКАЗАНИЕ) (ДОЛЖНО СООТВЕТСТВОВАТЬ ТЯЖЕСТИ ПРЕСТУПЛЕНИЯ) (ЗНАЯ ЭТОТ МОРАЛЬНЫЙ ЗАКОН) (КОТОРЫЙ ОДИНАКОВ ДЛЯ ВСЕХ) (ОНИ ДОЛЖНЫ РУКОВОДСТВОВАТЬСЯ ИМ)
– Наказание за что? – спросила Жанна. (ЗА УНИЧТОЖЕНИЕ ЖИЗНИ В ГАЛАКТИКЕ)
– Ерунда! – Вольтер сотворил в воздухе копию галактического диска, подсвеченного изнутри. – Империя кишит жизнью.
(ВСЕЙ ЖИЗНИ, СУЩЕСТВОВАВШЕЙ ДО ПРИХОДА ПРЕСТУПНИКОВ)
– Каких преступников? – Жанна взмахнула мечом. – Я нахожу сходство в наших моральных нормах. Покажи мне этих преступников, и я разберусь с ними.
(ПРЕСТУПНИКИ ТОГО ВИДА, К КОТОРОМУ ПРИНАДЛЕЖАЛИ И ВЫ) (ПРЕЖДЕ ЧЕМ СТАЛИ АБСТРАКЦИЕЙ) Жанна нахмурилась.
– Что они имеют в виду?
– Людей, – ответил Вольтер.
Глава 5– Женщина сразу призналась, – сообщил Клеон. – Профессиональный наемный убийца. Я просмотрел трехмерную запись. Она кажется простым исполнителем. К заговору она не имеет никакого отношения.
– Ламерк? – спросил Гэри.
– Вероятно, но она ничего не сказала. Но похоже, что он приложил руку к этому покушению. – Клеон вздохнул, выдав усталость и напряжение. – Но поскольку эта дама из сектора Аналитика, она может оказаться и профессиональной лгуньей.
– Черт, – только и сказал Гэри.
В секторе Аналитика каждый предмет и каждое действие имели свою цену. Иными словами, для тамошних жителей не существовало преступлений, а были лишь дела, за которые платили больше или меньше. Каждый гражданин имел свою установленную цену, выраженную в денежной форме. Моральность состояла в том, чтобы не выполнять никакой работы бесплатно. Каждое убийство было заприходовано и оценено. Каждое ранение оплачивалось отдельно. Если вы желаете убить своего врага, вы можете это сделать – но вы должны перевести полную его стоимость в сектор Фундат в течение дня. Если вы не в состоянии заплатить, Фундат выжмет ваши счета досуха. И любой друг вашего покойного врага сможет прикончить вас бесплатно.
Клеон снова вздохнул и покачал головой.
– И все же сектор Аналитика не причиняет мне особых проблем. Их метод заставляет остальных сохранять хорошие манеры.
Гэри был вынужден согласиться. Некоторые галактические Зоны придерживались той же схемы. Они считались образчиками стабильности. Бедняк вынужден быть изворотливым и вежливым. Если у вас нет ни гроша, вы можете и не выжить. Но и богачи не всесильны. Группа бедняков может собраться вместе, избить богача до полусмерти, а потом просто оплатить его больничные счета. Правда, его месть окажется сокрушающей.
– Но она действовала за пределами Аналитики, – заметил Гэри. – А это незаконно.
– Конечно, для вас или для меня. Но и на это есть своя цена в Аналитике.
– А нельзя ее заставить опознать Ламерка?
– У нее надежная нейронная блокировка.
– Черт! А проверка ее связей?
– Следов полным-полно. Один из возможных ведет к этой женщине, академику Потентейт. – Клеон неодобрительно оглядел Гэри.
– Получается, что меня подставили мои же коллеги. Политики!
– Ритуальное убийство – древняя, хотя и прискорбная традиция. Метод, так сказать, проверки силовых структур нашей Империи.
Гэри скривился.
– Я не разбираюсь в этом. Клеон беспокойно заерзал.
– Я не смогу задержать голосование в Верховном Совете дольше чем на несколько дней.
– Значит, мне нужно срочно что-то предпринять. Клеон вздернул бровь.
– У меня есть запасные варианты…
– Простите, сир. Это моя битва, и я должен сражаться сам.
– Предсказание о Сарке. Это было смело.
– Я не посоветовался с вами, но я думал…
– Нет-нет, Гэри! Все прекрасно! Но… это сработает?
– Это всего лишь вероятность, сир. Но это единственная дубина, которой я могу отделать Ламерка.
– Я думал, что наука требует определенности.
– Определенность дает только смерть, мой Император. Приглашение от академика Потентейт было неожиданным и подозрительным, но Гэри все равно пошел.
Ее дом располагался в одном из открытых секторов. Даже зарывшись глубоко под землю, многие секторы Трентора выказывали странную биофилию.
Здесь, в секторе Аркадия, дорогие дома располагались на фоне озера или широкого поля. Мутировавшие деревья были высажены редкими группами, среди них преобладали растения с широкими кронами, каждый ствол венчал небольшой купол, ветви пестрели маленькими листочками. Балкончики были увиты мутировавшим плющом.
Гэри шел пешком, разглядывая все это и вспоминая Сатиру-копию. Казалось, что люди проявляют черты, объединяющие их с приматами. Были ли древние люди, как и сатиры, более защищены на своей территории – где широкий обзор позволял искать еду и одновременно приглядывать, не подкрадывается ли враг? Слабые, без острых зубов и когтей, они готовы были в любую секунду искать спасения в деревьях или в воде.
В то же время исследования доказали, что многие фобии были общими для всех жителей Галактики. Люди, никогда прежде не видевшие пауков, змей, волков, снежных лавин и нависших скал, выказывали сильный страх при взгляде на их голоизображения. Ничего подобного не происходило, если им показывали более поздние угрожающие образы – ножи, пистолеты, электрические дубинки, быстро движущиеся машины.
Это нужно отразить в психоистории.
– Все спокойно, сэр, – сказал капитан гвардейцев. – Хотя здесь отслеживать что-либо довольно трудно.
Гэри улыбнулся. Капитан страдал от общей для тренторианцев болезни – боязни открытого пространства. Местные жители ошибочно принимают далекие большие объекты за маленькие и близкие. Даже Гэри пережил подобное. На Сатирукопии он принял далекое стадо травоядных гигантелоп за стайку крыс у самых ног.
Но теперь Гэри научился не замечать показную помпезность славу богатых домов, толпу слуг и дорогую обстановку. Он продолжал размышлять о своих исследованиях в психоистории, даже здороваясь с секретарем, и не отвлекался от мечтаний, пока не оказался в кресле напротив академика Потентейт.
– Я польщена, что вы откликнулись на мое скромное приглашение и пришли меня навестить, – заговорила она в витиеватом стиле и предложила ему чашку очищенного пахучего сока.
Он вспомнил, как она обращалась с ним в прошлый раз и с академиками, с которыми он встретился в тот вечер. Как давно это было!
– Заметьте, как ароматны эти вызревшие обалонгские фрукты. Из всего богатства, которое экспортирует планета Калафия, я люблю только этот сок. Он отражает степень расположения, которое я питаю к тем, кто радует визитами мой простой дом и скрашивает мое одиночество.
Гэри склонил голову, надеясь, что со стороны это похоже на уважительный поклон, а на самом деле пряча улыбку. Далее последовали пространные рассуждения о полезности соков, хотя проблема заключалась в том, что подземные целлюлозные станции так до сих пор и не починили.
Она вздернула подбородок:
– Должно быть, вам нужна помощь в такое трудное время, как сейчас, академик.
– Главным образом, мне нужно время для того, чтобы завершить работу.
– Возможно, вы хотите отведать порцию черного мяса из лишайника? Оно великолепно, собрано на высоких склонах Амброзии.
– Благодарю, в следующий раз.
– Есть надежда на то, что некоторые незначительные личности способны оказать помощь величайшим и самым значительным людям нашего времени… один из которых, возможно, чрезмерно перегружен работой?
Металлические нотки, проскользнувшие в ее голосе, заставили Гэри насторожиться.
– Может, мадам выскажется яснее?
– Хорошо. Ваша жена. Она дама с изюминкой.
Он постарался, чтобы ни один мускул не дрогнул на его лице.
– И что?
– Интересно, как низко упадет ваш рейтинг в Верховном Совете, если я открою ее истинную природу?
У Гэри оборвалось сердце. Такого он не ожидал.
– Вот как. Шантаж?
– Какое грубое слово!
– Какая грубая угроза.
Гэри сидел и слушал ее сложные рассуждения: одно-единственное сообщение о том, что Дорс – робот, уничтожит его как кандидата. Все верно.
– И вы ратуете за знания, за науку? – горько спросил он.
– Я действую в интересах моих избирателей, – спокойно ответила она. – Вы математик, теоретик. Вы могли бы оказаться первым академиком, ставшим премьер-министром за многие сотни лет. Мы считаем, что вряд ли вы будете править хорошо А ваш провал бросит тень на нас, ученых. И не только на одного но на всех.
– Кто это сказал? – вскинулся Гэри.
– Это наше общее мнение. Вы непрактичны. Не способны принимать важные решения. Все психологи согласны с этим диагнозом.
– Психологи? – удивленно переспросил Гэри. Хотя он и называл свою теорию психоисторией, он знал, что не существует хорошей модели для отдельно взятого человека.
– Например, из меня получился бы гораздо лучший кандидат.
– Да уж, кандидат. Вы не лояльны даже к собственным коллегам.
– Куда мне до вас! Вы-то не способны забыть о своем происхождении.
– А Империя угодит в войну всех против всех!
Наука и математика были высокими достижениями имперской цивилизации, но, по мнению Гэри, у нее было слишком мало героев. Многие великие науки были рождены ясными умами во время игры. Мужчины и женщины, способные взглянуть на предмет с неожиданной точки зрения, играть понятиями и категориями, становились искусными создателями новых отраслей в науках и искусствах, умело играя на закосневших представлениях сограждан. Игра, даже интеллектуальная игра, была забавой, и по-своему она хороша. Но те, кого Гэри называл героями, пробивались вперед через немыслимые препятствия, служили козлами отпущения, принимали боль и поражения, но продолжали настаивать на своем. Возможно, как и его отец, они испытывали свой характер, поскольку являлись интеллигентными и неприхотливыми учеными.
К какому же виду принадлежит он сам?
Пора определяться.
Он встал и отбросил свой бокал, который со стуком упал на пол.
– Вы получите мой ответ позже.
Уходя, он наступил на бокал и раздавил его.
