Текст книги "Лучшая зарубежная научная фантастика: Сумерки богов"

Автор книги: Брюс Стерлинг

Соавторы: Гарднер Дозуа,Мэри Розенблюм,Элизабет Бир,Питер Уоттс,Йен Макдональд,Роберт Рид,Джей Лейк,Доминик Грин,Сара Монетт,Адам Робертс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 68 страниц)

Дарий подал мне бокал укрепляющей настойки, словно это он был послушником, а я – мастером. Он сел в свое большое кресло, усадил меня напротив и велел вспомнить каждую деталь миссии. Я так и поступил.

– Воистину удивительно, что ты вернулся живым, – задумчиво произнес Дарий. – Если бы ты умер, пьесы были бы утрачены навсегда.

– Боги не допустили такого святотатства.

– Возможно. Единственные экземпляры сейчас существуют только в твоем разуме?

– Да. Я даже цитировал их Нахид.

– Надеюсь, не слишком обширно.

Я засмеялся и сказал:

– Теперь мы можем освободить Гельветику. Прежде чем пострадает еще больше невинных, вы должны связаться с каслонским колониальным правительством и сказать, что пьесы у нас. Сказать, что они должны остановиться, иначе мы уничтожим тексты.

Мастер поднял руку и пристально взглянул на меня – во время моего обучения я очень часто видел этот жест.

– Сначала позволь задать мне несколько вопросов о твоей истории. Ты говорил, что, как только обрел сознание в имперском городе, бог приказал тебе бежать. Но бег в каслонской столице всегда привлекает ненужное внимание.

– Да. Бишамон, наверное, хотел ускорить мой отлет.

– Но когда ты добрался до портового базара, бог приказал тебе остановиться и зайти в ресторан. То есть сначала ты бежал, напрасно рискуя, а потом зря потратил время и чуть не попался. Где тут смысл?

От усталости я даже думал с трудом. Что мастер пытается мне объяснить?

– Возможно, я не должен был останавливаться. И причина в моей слабости. Я сильно проголодался.

– Затем ты сказал мне, что, когда десантники ворвались на корабль, ты сбежал, послушавшись Нахид, а не божьего слова.

– Лю–Бей вывел нас из машинного отделения. Думаю, в этом кроется причина моего недопонимания…

– И этот металлический человек, которого вы повстречали в древнем городе. Разве он не сказал, что боги хотят смерти Нахид?

– Статуя говорила немало безумных вещей.

– Но она дала тебе устройство, которое вас спасло?

– Да, я воспользовался им. – От стыда я не сообщил мастеру, что ослушался бога, когда тот велел мне бежать.

– Как много парадоксов. – Дарий сделал глоток из своего бокала. – Итак, если мы отдадим пьесы, что случится?

– Гельветика обретет свободу.

– А потом?

– А потом мы сможем поступать так, как пожелаем. Каслонцы не осмелятся нарушить священную клятву. Боги накажут их. Они об этом знают. Они – верующие, такие же как и мы.

– Да, они – верующие. Они подчинятся любому договору из страха перед гневом божьим. Адлан, они верят в то, что информация, которая сейчас хранится в твоем разуме, истинна. Поэтому, как ты и сказал, ты должен отдать мне тексты прямо сейчас, и я распоряжусь ими.

– Распорядитесь? Как вы ими распорядитесь?

– Это не твоя забота, сын мой. Ты все прекрасно сделал и заслуживаешь нашей благодарности. Брат Исмаил избавит тебя от великой ноши, которую ты сейчас несешь.

Наступила тишина. Я знал, что должен был уйти, отправиться к брату Исмаилу, но не двинулся с места:

– Что вы с ними сделаете?

Мастер Дарий не сводил с меня своих карих глаз и тихо произнес:

– Ты всегда был моим любимым учеником. Полагаю, ты знаешь, что я задумал.

Я вспомнил весь наш разговор.

– Вы… вы собираетесь их уничтожить.

– Возможно, я допустил ошибку и должен был приказать тебе уничтожить пьесы в тот самый момент, когда ты получил доступ к архивам. Но тогда я еще не пришел к нынешним выводам.

– Но гнев каслонцев не будет иметь пределов! Нас уничтожат!

– Возможно, нас уничтожат и Гельветика останется в цепях, но, когда пьесы исчезнут безвозвратно, человечество станет по–настоящему свободным. Металлический человек сказал, что, уходя, боги оставили лучшую часть себя. Это очень глубокая и верная мысль. Но нет и секунды, когда бы они не заглядывали нам через плечо. Если мы хотим стать свободными людьми, а не марионетками, за ниточки которых дергают невидимые силы – причем непонятно, существуют они или нет, – бога должны уйти. И начало этому положит уничтожение космогонических пьес.

Я не знал, как себя вести, и по своей наивности сказал:

– Кажется, это неправильно.

– Уверяю тебя, сын мой, все правильно.

– Если мы уничтожим пьесы, это будет нашим последним поступком.

– Разумеется, нет. Время не остановится.

– Может, нет, а может, и да. Если мы потеряем богов, все последующее перестанет иметь смысл.

Мастер Дарий встал с кресла и подошел к своему столу.

– Ты очень устал и очень молод. – Он стоял спиной ко мне. – Я жил в тени богов гораздо дольше тебя.

Он открыл ящик, достал оттуда что–то и выпрямился.

Он лгал. Как будто голос самого Инти раздался у меня в голове. Я чувствовал невероятное изнеможение, но двигался бесшумно. В ботинке у меня до сих пор лежал силовой нож, украденный из ресторана на Каслоне. Я вытащил его, достал лезвие и подошел к мастеру, когда тот начал оборачиваться.

В руке он держал бластер и очень удивился, увидев, насколько близко я стою. Его глаза широко открылись, когда я вонзил нож прямо ему под ребра.

 
Сточик:
Наша история завершена,
О крахе больше речи нет.
Из семени появится росток,
Что станет доказательством деяний наших.
И более свидетельств нам не будет.
 
 
Селена:
Я не уйду ни с кем, кроме тебя,
Любимый. Так сохрани то слово,
Что дает нам силу идти вперед.
Оставим позади все остальное,
Чтобы покой пришел к нам.
 

После того как орден связался с каслонским правительством, оно капитулировало через неделю. Как только империя стала выводить войска с планеты, а в Астаре появилось временное правительство Гельветической республики, я прошел через сложный процесс скачивания космогонических пьес из своего разума. «Уход» вновь заключили в кристалл и даровали каслонскому легату во время торжественной церемонии по случаю возрождения человечества.

Она прошла в солнечный день посредине лета в городе тысячи шпилей. Свет затопил улицы, на которых граждане в ярких цветастых одеждах танцевали и пели под музыку волынок. Пурпурные и зеленые флажки развевались на вершинах башен; дети свешивались из окон вторых этажей всех школ, выбрасывая целую бурю конфетти на шествие, проходящее внизу. Из огромного храма доносился аромат благовоний, а на небе флаеры разноцветными линиями выводили сложные узоры.

Мы с Нахид тоже там были, хотя я не вел церемонию, предпочтя выбрать свое истинное место. Я на самом деле мало значу. Я всего лишь слушался велений богов.

Я покинул орден, как только завершились переговоры. Поначалу братья пришли в ужас от убийства мастера Дария. Я объяснил им, что он сошел с ума, хотел застрелить меня и уничтожить пьесы. Конечно, многие сомневались. Но когда я настоял на том, что нужно придерживаться плана, который мастер изложил всем, прежде чем отправить меня на задание, они, кажется, поверили мне на слово. Успех нашей миссии затмил потерю великого лидера, и, более того, его гибель стала частью легенды, превратив Дария в поистине трагическую фигуру. О его жизни и смерти, а также об освобождении Гельветики сочинили драму.

Прошлой ночью Нахид, я, наши дети и внуки смотрели за тем, как актеры разыгрывали эту пьесу на площади в центре города, где мы открыли мастерскую по пошиву одежды. Последние сорок лет вокруг нее вертелась вся наша жизнь. Я смотрел на события своей юности, на комедию и трагедию, на горе и радости и вновь задавался вопросом, заслужил ли все те блага, что пали на меня с того самого дня. С тех пор как я вонзил нож в живот собственного учителя, от которого получил все, что знаю о благодати, голоса в моей голове исчезли навсегда.

Стремительный упадок Каслонской империи и сопутствующее ему возрождение Гельветики начались в тот самый момент, когда я покончил с желанием Дария освободить людей от веры и долга. Народ, стоя на коленях в храмах двенадцати планет, радостно возносит молитвы об освобождении, слушает, слышит и подчиняется.

Скоро я упокоюсь под землей, как тот металлический человек, что хулил богов, хотя, в отличие от него, навряд ли когда–нибудь пойду снова. Если я и совершил ошибку, то не мне о ней судить. Я умру, держа любимую женщину за руку, но истины так и не узнаю.

МОРИН МАКХЬЮ
ПУСТЯКИ

Свое первое произведение Морин Макхью опубликовала в 1989 году и с тех пор, несмотря на сравнительно небольшое количество работ, неизменно восхищает мир фантастики, заслужив репутацию одного из самых уважаемых современных авторов. В 1992 году ее роман «Чжан с Китайской горы» («China Mountain Zhang») стал одним из самых высоко оцененных и обсуждаемых, получив премию журнала «Locus» за лучший дебютный роман, а также премию «Лямбда» и премию Джеймса Типтри–младшего, оказался в числе финалистов «Хьюго» и «Небьюлы» и был включен газетой «New York Times» в число самых значительных книг года. Рассказ «Поезд Линкольна» («The Lincoln Train») принес писательнице премию «Хьюго». Другие произведения, в том числе романы «Половина дня – ночь» («Half the Day is Night»), «Дитя миссионера» («Mission Child») и «Некрополь» («Necropolis»), были приняты с таким же энтузиазмом. Яркие рассказы автора выходили в «Asimov’s Science Fiction», «The Magazine of Fantasy and Science Fiction», «Starlight», «Eclipse», «Alternate Warriors», «Aladdin», «Killing me Softly» и других изданиях, а также представлены в сборнике «Матери и другие монстры» («Mothers and Other Monsters»). Вместе с мужем, сыном и золотистым, ретривером, по имени Хадсон писательница живет в городе Остин, Техас.

Этот рассказ переносит нас лет на десять вперед, в мир, где экономика потерпела крах. Неторопливая и глубоко искренняя история о женщине в обнищавшем обществе, которая пытается свести концы с концами и вместе с тем не растерять основные человеческие качества.

– Сеньора? – У моей обтянутой сеткой двери стоит перепачканный пылью мужчина – мигрант из Мексики. Собаки не слышали, как он подошел, зато сейчас зашлись яростным лаем, пытаясь исправить допущенную оплошность. Я сижу за кухонным столом, расписываю куклу и жду, когда таймер сообщит мне о том, что пора вынимать из печи готовые детали следующей.

– Гудзон, Эбби! – кричу я, но собаки не обращают внимания.

Мужчина делает шаг назад.

– Есть ли у вас работа? Я могу, прополка. – Он жестами помогает сделать речь доступной для понимания. Мужчина коротконог, с длинным туловищем. Вероятно, направляется к Великим озерам, где на территории США самый большой запас пресной воды и наиболее востребован сельскохозяйственный труд.

Из–за спины гостя виден мой участок земли, огороженный забором. Небо только начинает розоветь. В это время года я работаю, избегая жары: рано утром и поздно вечером. Видимо, в это же время мой гость путешествует.

Провожаю мексиканца туда, где он может зарядить телефон. Показываю ему цистерну и отправляю полоть.

По интернет–радио играет «(You’re So Square) Baby I Don’t Саге»[5]5
  «(Ты так консервативна) Малышка, мне плевать» (англ.).


[Закрыть]. Сегодня сорок пятая годовщина смерти Элвиса Пресли. Я иду в дом и наливаю мексиканцу тарелку фасолевого супа.

Странствующие рабочие с помощью специальных кодов оповещают себе подобных о том, где остановиться, а где лучше пройти мимо. Зубы обозначают скрягу. Треугольник с руками – домовладельца, у которого есть ствол, и он не прочь использовать его по назначению. Кошка – милая дамочка. Сегодня люди активно пользуются интернет–сайтами и по мере возможности просматривают новости с дешевых смартфонов. Почему–то я там оказалась в качестве «милой дамочки» или как они нынче это называют. Отсюда железная дорога проходит на восток, и здесь, возможно, поезда в последний раз замедляют свой ход перед большой сортировочной станцией в Белене. Люди поднимаются вдоль Рио–Гранде в надежде запрыгнуть на поезд.

Мне не по себе. Я бы с радостью покормила кого–нибудь, оставаясь неизвестной. Так просто быть довольной собой, вручая миску супа тому, кто, может, не ел несколько дней! Но я не горю желанием открыть столовую для мигрантов. Экономические трудности делают жизнь беженца непростой, от этого люди не становятся добрее и лучше, и мне кажется, что благодаря упоминанию на каком-то сайте я становлюсь уязвимей. Собаки могут сколько угодно захлебываться безумным лаем, только Гудзон – помесь бордер–колли и золотистого ретривера, а Эбби – метис черного лабрадора. Они славные псы, а не охранные собаки, и, чтобы понять это, не надо быть семи пядей во лбу.

Теперь я иногда просыпаюсь ночью, опасаясь, что кто–то забрался в дом. Эбби спит на другой стороне кровати, Гудзон – на полу. Безлунные ночи здесь темные как смоль, никому и в голову не приходит зря тратить электричество в это время суток. Дом у меня небольшой: две спальни, гостиная и кухня.

Я наклоняюсь, бужу спящего на полу Гудзона и шепчу:

– Кто там?

Эбби тоже просыпается и садится. Собаки ничего не слышат. Вместе со мной они идут по коридору в темную гостиную. Я вглядываюсь через окно в тенистый сад и жду, когда залают собаки. Часто в такие ночи я не могу снова уснуть.

Но человек, оказавшийся этим утром у моих дверей, прополол мой сад. Он принимает миску супа, несколько лепешек и горячо меня благодарит. Берет заряженный телефон и показывает мне фотографию женщины и ребенка.

– Моя жена и малыш, – говорит он. Я киваю, мне неинтересно знать о его семье, но не грубить же ему.

Заканчиваю работу над куклой. Я уже расписала ее, собрала все детали и вручную укоренила волосы. Малышка получилась более миловидной, чем хотелось бы. Покупатели моего сайта могут по своему желанию подбирать различные части кукол: черты лица, цвет глаз, положение рук. Стоимость комбинированной куколки составляет примерно двухнедельный заработок мигранта. Некоторые клиенты желают получить портретную куклу по фотографии и делают спецзаказ. В этом случае к стоимости добавляется ноль.

Я одеваю пупса, держа его за ножку. Когда Эбби, радостно и звонко лая, врывается в комнату, я вздрагиваю и встаю. Кукленок звучно стукается головой об пол, так что мужчина в ужасе ахает.

– Это кукла, – говорю я.

Не знаю, понял ли мигрант мои слова, но он все же догадывается. Прикрывает рот ладонью и нервно смеется. Поднимаю малыша с пола.

Я делаю гиперреалистичных пупсов, которые выглядят совсем как новорожденные. Однако сходство должно быть передано не совсем достоверно. Людям нравится, когда куколки чуть–чуть симпатичнее и немного совершеннее настоящих детей. Мне же по душе, если в них есть что–то странное, безобразное, как в живых новорожденных, с неким намеком на то, что онтология подытоживает филогенетику: человеческий плод зародился как одноклеточный организм и развивался в виде крохотной рыбки, до того как наконец принял форму млекопитающего. Теория о том, что развитие человеческого эмбриона воссоздает ход эволюции, конечно же, ошибочна. Но мне нравится, когда младенцы напоминают нам, что в действительности мы – животные, некогда древние и немного фантастические. Эдакие крохотные подменыши, поселившиеся в людских домах.

Также я охотно отождествляю приготовленную на День благодарения индейку с угощением из мяса динозавра, когда–то занимавшее почетное место на столе. Возможно, именно поэтому я живу одна.

– Que bonita[6]6
  Какая красивая (исп.).


[Закрыть], – говорит мексиканец, протягивая пустую тарелку.

– Gracias[7]7
  Спасибо (исп.).


[Закрыть], – благодарю я. Беру тарелку и отправляю беженца восвояси.

Проверяю электронную почту, вижу заявку на спецзаказ – портретную куклу новорожденного. Это от пары, живущей в Чикаго, Рейчел и Элам Мазар. Мне кажется, что пишет мне именно Рейчел, но по электронным сообщениям сложно понять, кто набирает их на самом деле. Прилагается фото грудного младенца. Довольно странно. За последние три года это уже их третий заказ с той же фотографии. А куклы стоят дорого, особенно по спецзаказу.

После окончания художественной школы несколько лет я работала скульптором в компании по производству игрушек. В то время я занималась не куклами, а трансформерами, пришельцами и космическими кораблями из кинокартин. На моих игрушках выросло целое поколение мальчишек. Когда прошло увлечение космическими фильмами, компания уволила многих людей, в том числе и меня. Собственно, трещала по швам вся экономика. Мне еще повезло продержаться там долго. Затем я перебралась в Нью–Мехико. Мне нравилось это место, да и жить здесь дешевле. Попытала счастья во фрилансе, работала в гипермаркете. Жизнь моя, как и очень многих людей того времени, напоминала свободное падение. Я купила это ранчо, изъятое банком, в месте, где никто ничего не покупал, маленький домик, граничивший с ветшавшими, похожими на беззубые рты постройками. На это ушли мои последние сбережения. В качестве временной меры я начала делать кукол.

Я кое–как свожу концы с концами с помощью вырученных за кукол. денег и еды, которую выращиваю в огороде. И живу получше некоторых.

На вырученные за спецзаказ деньги я смогу заплатить налог на собственность. Воды в цистерне все меньше, до июньского муссона еще очень долго. А если этот год выдастся таким же, как прошлый, то дождей не хватит, чтобы заполнить цистерну. Можно заказать воду, только мне не хочется. Размещая информацию о спецзаказах, я думала о том, как бы раздобыть денег. Подсмотрела это на другом сайте по изготовлению и продаже кукол. Я просто скульптор. И я совсем не думала о том, почему люди делают спецзаказы.

Некоторые просили меня увековечить в пупсах своих собственных детей. Если бы маме взбрело в голову купить мою младенческую версию, меня бы это сильно встревожило.

Одна женщина сделала спецзаказ на саму себя. Она писала длинные электронные письма о том, каким самовлюбленным человеком была ее мать – настоящим монстром, и собиралась символически сама себя удочерить. Муж дамы был мэром одного калифорнийского города, поэтому она могла позволить себе запечатлеть свой младенческий образ. Ее воплощение вышло очень симпатичным, гораздо милее, чем она сама на фотографии. Дама не сделала мне замечания. Не знаю, поняла ли она это вообще. Ее письма были мне неприятны, и после я передала эту клиентку другому мастеру. Полагаю, эта женщина запечатлела себя и на других этапах детства.

Думаю, Мазары попадают в другую категорию. Я получала три заказа от родителей, потерявших малышей. Я говорила себе, что, возможно, в воссоздании умершего ребенка в кукле есть что–то утешительное. Получая такой заказ, я каждый раз серьезно думала об исключении этой услуги со своего сайта.

Выплата налога на собственность. Вода в цистерне.

Если чета Мазаров потеряла ребенка – не знаю, так ли это на самом деле, но вряд ли я ошибаюсь, – скверно, что им хочется получить точную копию младенца. Через год после первого заказа от Мазаров пришла заявка на вторую куклу. Я подумала, что Рейчел – если я переписывалась с ней – по ошибке отправила прошлое фото, и спросила, уверены ли они, что прислали нужное изображение? Пришел лаконичный ответ – они уверены. Тогда я написала, что в случае поломки могу починить куклу. На этот раз ответ был столь же кратким – они хотят, чтобы я выполнила заказ.

Я искала в Сети, но мне ничего не удалось узнать о Мазарах из Чикаго. О состоятельных людях нет информации в Интернете? Связаны ли они с организованной преступностью? Или просто вели уединенный образ жизни? Теперь третья кукла. На почту я не отвечаю. Пока.

Вместо этого я достаю ноутбук из ниши, где располагается печь для сушки кукольных деталей после росписи, втыкаю штепсель в розетку для подзарядки и убираю компьютер на полку выше уровня глаз. У меня есть части кукол, отлитые Тони в Огайо, – старые связи времен производства игрушек. Он изготавливает для меня медные кристаллизаторы и с помощью центробежного литья делает различные детали. Обычно спецзаказы единичны, поэтому Тони отсылает мне медный образчик головы, чтобы его не хранить. Я порылась в своих литейных формах и отыскала голову, сохранившуюся с прошлого раза. Ставлю на полку и смотрю на нее.

Я грубо леплю части тела куклы из глины, затем делаю гипсовый слепок с этого оригинала. Потом делаю восковой макет, который смотрится как некий викторианский памятник инфанты, скончавшейся от желтухи. Я изготавливаю воск по собственному рецепту – смешиваю покупной с парафином и тальком. Большинство мастеров подцвечивают его розовым, но мне нравится, как выглядят белые детали.

Я тщательно вылепливаю и полирую восковую модель. Хорошенько накую и отправляю Тони, он отливает медную форму. Процесс изготовления неприятен и токсичен, мне самой с этим не справиться. Для обычных кукол он делает небольшую партию в сто экземпляров из поливинилхлорида и отправляет мне. Медные формы хранятся у Тони, на случай если составные мне понадобятся еще. Для спецзаказов он высылает мне обратно отлитую голову и форму.

Все элементы находятся внутри, снаружи форма представляет собой всего лишь грубый контур. Головы младенцев ото лба до затылка длинные, личики у них крохотные и невыразительные, Они – удивительные и странные существа.

Около семи я слышу звук приближающегося грузовичка Шерри. Собаки вскакивают. Шерри и Эд живут в полутора милях вверх по дороге. Они держат маленькую ферму с дойными козами. Шерри на шестом месяце беременности, в Альбукерке она ездит на прием к акушеру. Ее отец работает в лабораториях Сандия, получает приличные деньги и оплачивает ее медицинскую страховку. До Альбукерке путь неблизкий, грузовичок старенький, и Эду не нравится отпускать жену одну. Поэтому я езжу вместе с Шерри, Заодно в городе мы покупаем продукты и заезжаем на ланч к ее маме.

– Ужасно жарко, – сообщает Шерри, когда я забираюсь в кабину маленького желтого грузовичка марки «тойота». – Как у тебя с водой?

– Все меньше, – отзываюсь я, зная, что у них есть колодец.

– Боюсь, как бы нам в этом году не пересохнуть, – говорит Шерри. – По-прежнему продолжается скулеж о водоносном пласте. Если придется покупать воду, уж и не знаю, что мы будем делать.

По происхождению Шерри китаянка – одна из тысяч девочек, удочеренных из Китая в девяностых и в начале двухтысячных годов. Она говорит, что, пытаясь изучать всякие китайские штучки, она обнаружила единственную национальную черту – непереносимость лактозы.

– Этим утром ко мне заявился мигрант, – рассказываю я.

– Что, накормила его? – спрашивает она, склоняясь в сторону рычага переключения скоростей, пытаясь его отыскать, и заставляет грузовик тронуться на первой передаче.

– Он прополол мой огород.

– Пока ты их кормишь, они не отвадятся.

– Как бродячие кошки, – соглашаюсь я.

Альбукерке никогда не был славным городком. Когда я приехала сюда, он представлял собой череду моллов и гипермаркетов, окруженных пригородом. Десять лет засухи со среднегодовой нормой выпадения осадков в четыре дюйма и меньше изрядно повредили городу, особенно после утраты прав водопользования по проекту «Сан–Хуан–Чама». В Альбукерке вода дорогая. Она оказалась невыгодна для многих компаний, в том числе и для «Интел». В длинной череде невзгод закрытие «Интел» оказалось ощутимым ударом.

В окрестностях много брошенных домов – владельцы не смогли расплатиться с ипотекой и просто оставили их стоять без окон, заваленные мусором. Кто мог, отправился на север в поисках воды. Оставшихся развал экономики вынудил переселиться в сдающиеся дома и квартиры, жить в машинах или с родственниками, прозябать прямо на улицах.

Но в доме родителей Шерри время как будто остановилось лет двадцать назад: гранитные столешницы, большой плазменный телевизор показывает сотни каналов, холодильник забит мясом и заморозками, кондиционер поддерживает благословенные 75 градусов по Фаренгейту[8]8
  75 градусов по Фаренгейту – около 24 градусов по Цельсию.


[Закрыть]. Бренда, мать Шерри, – психолог с небольшой практикой, стройная женщина с красиво подстриженными седеющими волосами.

У Бренды есть одна из моих кукол, которую она купила, потому что я ей нравлюсь. Когда прихожу в гости, она мила и приветлива со мной, хотя это совершенно не подходит беззаботному, благоустроенному образу жизни Бренды.

Мне никогда не доводилось слышать, чтобы Бренда нелестно отозвалась об Эде. Могу только предполагать, что они с Кайлом желали союза Шерри с кем–нибудь более благополучным, работающим в Лос–Аламосе, Сандии или в университете, с кем–нибудь, располагающим государственными пособиями, например медицинской страховкой. С другой стороны, Шерри всегда была оторвой и, по словам Бренды, «примерила на себе амплуа лесбиянки». Как будто быть лесбиянкой – это что–то вроде членства в Корпусе мира. Невозможно заставить собственное дитя полюбить того, кто вам нравится. Вот бы мне найти мужчину из Лос-Аламоса! И больше того, вот бы я сама смогла получить работу в Лос–Аламосе или университете. Я, а также половина Альбукерке.

Шерри заходит в дом. Ее волосы неровно подстрижены с помощью зеркала. Она шумная и уютная. Живот небольшим плавным изгибом выступает под синей футболкой из шерсти румательских коз. Бренда ловит каждое ее слово, зная о трудностях ведения козьего хозяйства, справляется об Эде и грузовике, а заодно кормит нас ланчем.

Раньше я думала, что жизнь, строящаяся на вдумчивом либерализме, является и моим неотъемлемым правом. Потом поняла: моему поколению было суждено родиться в занимательное время.

Я сижу в приемной акушера и стараюсь не уснуть. Бренда досыта накормила меня цыпленком, бутербродом с сыром и кукурузной похлебкой. Листая журнал «People Magazine», я наткнулась на статью о Томе Крузе – он проходил курс терапии по восстановлению, которая продлит его жизнь лет на сорок. В следующей публикации говорится о доме какого–то музыканта, оснащенном современной роскошью: новейшими технологиями, позволяющими затемнять стекла окон и менять цвет стен прикосновением руки, распознавать, тепло тебе или холодно, и поддерживать комфортную температуру в помещении. Также в статье идет речь о любви этого музыканта к антиквариату из Турции и России. Другая публикация рассказывает о женщине, посвятившей всю жизнь помощи людям из Сибири, которые больны СПИДом.

Разговаривая по мобильному, Шерри выходит из кабинета врача. Я слышу половину ее беседы с матерью. Доктор сказал, что при наличии медицинской страховки ей бы сделали положенный на этом сроке беременности ультразвуковое исследование.

– Этот малыш, – говорит Шерри, положив руку на живот, – наполовину крепкий китаец–крестьянин, и с ним все отлично. – Они решают подождать с УЗИ еще месяц.

Шерри уверена, что носит мальчика, а Эд не сомневается: родится девочка. Он напевает животу песню Дэвида Боуи «China Doll»[9]9
  «Китайская куколка» (англ.).


[Закрыть], чем почему–то совершеннейшим образом выводит из себя Шерри.

По дороге домой мы останавливаемся, чтобы запастись рисом, бобами, мукой, сахаром и кофе. Все это можно приобрести и в Белене, только в «Клубе Сэма» – дешевле. У Шерри есть членская карточка, половину взноса оплачиваю я. Шерри рассчитывается картой за наши покупки, а я возвращаю ей деньги в машине. Кассирам, наверное, известно, что мы делим членство на двоих, но им все равно.

Дорога домой очень утомительна. Кондиционер сломан, и в грузовичке невыносимо душно. Но вот показываются деревья – мы приближаемся к долине.

Подъезжая к ранчо, мы видим распахнутую парадную дверь.

– Кто здесь? – удивляется Шерри.

Эбби бегает по палисаднику. Признав грузовик, заливаясь лаем и отчаянно виляя хвостом, псина со всех лап мчится нам на встречу. Я выхожу из машины и иду к дому. Собака обгоняет меня, но потом возвращается, явно не желая заходить одна, и снова семенит к двери.

– Гудзон! – зову я второго пса, хотя знаю: если дверь открыта, он наверняка воспользовался этим, пошел побродить и потерялся. Повсюду разбросаны вещи. Валяются диванные подушки, содержимое кухонных ящиков, задняя дверь распахнута. Я иду туда и, надеясь на чудо, зову собаку. Задние ворота тоже открыты.

Из–за моей спины доносится предостережение Шерри:

– Не ходи туда одна!

– Собаки нет, – говорю я.

– Гудзона? – уточняет она.

Я выхожу на задний двор. Зову пса, но его нигде нет. Некоторые собаки, такие как Эбби, всегда держатся поближе к дому. Но Гудзон не из их числа.

Мы с Шерри обходим весь дом. Никого. Я вхожу в мастерскую. Ящика с инструментами нет, зато вор не заметил закрытого ноутбука, стоящего на верхней полке.

Должно быть, это сделал тот парень, которого я накормила супом. Он мог остаться неподалеку пережидая дневную жару, и увидеть, как я уезжаю.

Я запираю ворота, заднюю дверь и мастерскую. Эбби льнет ко мне, собакам не нравится, когда что–то не так.

– Давай поищем его, – предлагает Шерри.

Мы с Эбби залезаем в ее грузовичок и час ездим по проселочным дорогам, высматриваем и зовем Гудзона, но его нигде не видно. Нам звонит Эд, муж Шерри. Он заявил в руководство округа, и дома меня ожидает следователь, готовый взять у меня показания. Мы входим в дом, и я перечисляю пропажи. Кажется, украдено не так уж и много, в основном инструменты. Шериф говорит, что обычно грабители ищут деньги, оружие, ювелирные украшения. Все кредитки и мобильный телефон были при мне. Дорогих украшений и оружия у меня нет.

Я рассказываю шерифу о мигранте, который приходил утром. Он говорит, что ворваться ко мне мог и этот мигрант, и кто угодно. Мне кажется, мы никогда этого не узнаем. Шериф обещает дать объявление о пропаже собаки.

Когда все уехали, уже стемнело, и я принялась за уборку. Подняла подушки, разложила их на диване, собрала с пола столовые приборы и поместила их под горячую воду. Эбби поскуливала у задней двери, но выйти боялась.

Внезапно я понимаю, что пропала кукла, над которой я работала. Зачем он украл куклу? Продать ее он не сможет. Полагаю, он сделал это, чтобы отправить домой для своего ребенка с фото. Или для жены, у которой есть настоящий ребенок и которая, вне всякого сомнения, куда менее сентиментально относится к младенцам, чем большинство моих клиентов. Пропала пара недель работы, не целых рабочих дней, конечно, но расписывание, ожидание, пока высохнет этот слой, и наложение следующих…

Снова скулит Эбби, Гудзон где–то там, в темноте. Потерявшиеся собаки слабо приспособлены к условиям пустыни. А там водятся ядовитые змеи. Я опускаюсь на пол, обнимаю Эбби за шею и плачу. Я не смогла его защитить. Да, я глупая женщина, которая до безумия обожает своих собак. Но они все, что у меня есть.

Я не могу уснуть, всю ночь прислушиваюсь к самым тихим звукам. Меня тревожит отсутствие денег. Будет непросто возместить украденные инструменты.

На следующее утро я наношу первый слой краски на новую куклу, которой заменила похищенную. Я решила заняться тем, чего обычно предпочитаю не делать. Через Интернет я могу продавать не только пластиковых кукол. Начинаю вылепливать глиняную заготовку для фаллоимитатора.

За последние пару лет компании определенного плана, которые видели моих кукол в Интернете, не раз предлагали мне подумать насчет изготовления дилдо. Сделать натуралистичный пенис ничуть не сложней, чем детские ручонки. И даже проще. Заказать у Тони я не могу, он не станет делать фаллоимитаторы. Но несколько лет назад они получились у меня при комнатной температуре из медицинского силикона. Я сама смогу сделать формы, отливать небольшими партиями и вручную доводить до совершенства. Надеюсь, что люди готовы платить за новизну, когда дело касается секса.