Текст книги "Лучшая зарубежная научная фантастика: Сумерки богов"

Автор книги: Брюс Стерлинг

Соавторы: Гарднер Дозуа,Мэри Розенблюм,Элизабет Бир,Питер Уоттс,Йен Макдональд,Роберт Рид,Джей Лейк,Доминик Грин,Сара Монетт,Адам Робертс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 68 страниц)

НЭНСИ КРЕСС
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Нэнси Кресс начала публиковать свои изящные и язвительные произведения в середине 1970-х годов и с тех пор постоянно сотрудничает с «Asimov’s Science Fiction», «The Magazine of Fantasy and Science Fiction», «Omni», «Sci Fiction» и другими изданиями. Ее перу принадлежит роман «Испанские нищие» («Beggars in Spain»), являющийся расширенный вариантом одноименной повести, за которую Кресс была удостоена премий «Хьюго» и «Небъюла», а также его продолжение «Нищие и страждущие» («Beggars and Choosers»). Среди других произведений Кресс романы «Принц утренних колоколов» («The Prince of Morning Bells), «Золотая роща» («The Golden Grove»), «Белые трубы» («The White Pipes»), «Свет чужого солнца» («Ап Alien Light»), «Расширение мозга» («Brain Rose»), «Клятвы и чудеса» («Oaths and Miracles»), «Жало» («Stinger»), «Максимальная яркость» («Maximum Light»), «Ничего человеческого» («Nothing Human»), «Перекрестный огонь» («Crossfire»), «Суровое испытание» («Crucible»), «Псы» («Dogs»), «Отбор в путешествие по небу» («Steal Across the Sky») и трилогия в жанре космооперы: «Луна возможностей» («Probability Moon»), «Солнце возможностей» («Probability Sun») и «Космос возможностей» («Probability Space»). Малая проза писательницы представлена в сборниках «„Троица“ и другие рассказы» («Trinity and Other Stories»), «Чужаки с Земли» («The Aliens of Earth»), «Чертова дюжина» («Beaker’s Dozen») и «„Нанотехнологии приходят в Клиффорд–фоллс “и другие рассказы» («Nano Comes to Clifford Falls and Other Stories»). Помимо наград за повесть «Испанские нищие» Нэнси Кресс получила премию «Небъюла» за рассказы «Среди всех ярких звезд» («Out of All Them Blight Stars»), «Цветы тюрьмы Аулит» («The Flowers of Aulit Prison») и «Нексус Эрдмана» («The Erdmann Nexus»).

В представленном ниже произведении автор доказывает, что хорошего иногда бывает много – даже сочувствия.

Чтобы выяснить, кому принадлежит фильм, надо не в сценарий заглядывать, а в договор–заказ.

Джоан Дидион

Следом за пареньком в маске я спускался в складской подвал, жалея при этом, что не взял перчатки: нарочно, что ли, перила слоем грязи покрыты? Если нарочно, то какого черта, спрашивается, нас подвергали такому мудреному электронному досмотру в паре со столь незамысловатым ощупыванием – даже во рту у меня побывал палец охранника, хорошо хоть в другие полости не залез. Влажная уборка стоит дешевле подобного обыска и, сдается, грязь тут неспроста.

Группа решила сделать заявление. Так нам велено их называть – Группа. Звучит таинственно, страшновато и претенциозно.

Лестницу освещала только старомодная сорокаваттная лампочка, я даже не успел заметить, где она приткнулась. За моей спиной участилось дыхание Джейн. Я сам вызвался идти первым, вернее, сразу за нашим юным поводырем. Из каких соображений? Трудно сказать. «Мужественной защитой» назвать мои жалкие потуги язык не повернется. К тому же у меня привычка всегда держать Джейн в поле зрения. Так лучше работается.

– Барри? – тихо окликнула она.

Нижний пролет утонул во мгле, до того кромешной, что приходится нащупывать твердь носком вытянутой ноги.

– Джейн, еще две ступеньки.

– Спасибо.

И вот мы внизу. Она остановилась рядом со мной и перевела дух. Даже не рядом, а почти вплотную, куда ближе, чем обычно, – ее грудь вровень с моим лицом. Джейн у нас невеличка – пять футов шесть дюймов, но это на семнадцать дюймов выше моего роста.

– Уже близко, – сообщил мальчишка.

На том краю подвального помещения отворилась дверь, впустила нам навстречу свет.

– Пришли.

Прежде, наверное, здесь располагалась прачечная, одновременно служившая жильем какому–нибудь разнорабочему Должно быть, немало времени прошло после его кончины. В углу ютились дырявые лохани, числом три. Ни единого окошка в стенах, зато на полу постелен чистый тонкий ковер, и трое дожидающихся нас людей тоже выглядят чистыми.

Я быстро осмотрел каждого. Высокий мужчина в куртке с поднятым капюшоном держит в руках штурмовую винтовку. Взгляд типичного телохранителя: настороженный, но бездумный. Женщина без маски, в джинсах и мешковатом свитере, при виде Джейн моментально надулась. Это потенциальная проблема. Третий – лидер, он уже идет нам навстречу, улыбаясь и протягивая руку.

– Милости просим, мисс Сноу Ваш визит – большая честь.

Я его сразу раскусил. В политике, с каковой моя жизнь была связана очень долго, это самый ходульный персонаж. Высокий, красивый, довольный собой и своим положением настолько, что попросту не способен к правильной оценке того и другого. Лишь он один из троицы не носил джинсов, а щеголял в широких брюках и спортивном пиджаке поверх черного бадлона. Ему бы и правда не в генетические террористы податься, а в политики – дорос бы до бюрократа муниципального уровня, претендовал бы на пост мэра и потом напрасно ломал голову, из–за чего продул выборы.

Стало быть, перед нами низший оперативный уровень Группы, и это, пожалуй, хорошо. Уменьшает риск нашей безумной экспедиции.

– Спасибо, – ответила Джейн своим знаменитым голосом, низким и хрипловатым, волнующим и кинозрителя, и того, кто общается с ней вживую. – Это Барри Тенлер, мой менеджер.

Я не только менеджер, но правда слишком сложна, чтобы ее разъяснять в подобной обстановке.

Красавчик в спортивном пиджаке даже взглядом меня не удостоил. Пришлось понизить спесивого и глупого чинушу с муниципального уровня до районного. Недооценивать советников категорически противопоказано, ведь у нашего брата всегда на вооружении ум или даже харизма.

Зато надутая дамочка с Джейн переключилась на меня. Несложно понять природу такого интереса, ведь он преследует мою скромную особу, сколько себя помню.

– Как мне к вам обращаться? – осведомилась Джейн у смазливого лидера.

– Зовите меня Измаил.

Ой, мама родная! Это что же получается, Джейн у нас – Белый Кит?[67]67
  «Зовите меня Измаил» – так начинается первая глава романа Германа Мелвилла «Моби Дик, или Белый Кит».


[Закрыть] Вожак решил блеснуть интеллектом, не подозревая, как банален и туп. Но Джейн это не смутило, и даже я, зная ее как облупленную, готов был принять за чистую монету опасную для ледяных сердец улыбку. Мисс Сноу не потеряла ни грана мастерства и таланта, хоть и снималась в последний раз лет десять назад.

– Давайте сядем, – предложил красавчик.

В дальнем углу комнаты пустовали три простых стула. Один занял Измаил, за его спиной встали телохранитель с мальчишкой. Надутая уселась на второй. А Джейн грациозно опустилась прямо на ковер, подобрала под себя ноги в красивой лужице из зеленой тонкой ткани.

Это она для того, чтобы мне достался третий стул. Не могу стоять дольше пяти–шести минут – вернее, могу, но очень болят ноги и позвоночник. А на полу сидеть противно – потому что я при этом гораздо ниже, чем на самом деле.

Измаил, конечно, ничего обо мне не знал, а потому изрядно опешил:

– Мисс Сноу!

– Мне так удобнее, – пресекла возражения Джейн своей безотказной улыбкой.

Эта улыбка заодно с проникновенным голосом тридцать пять лет назад дала старт ее карьере. Теплая, страстная, с едва уловимой грустинкой – она действовала в обход лобных долей мозга, целя в примитивные затылочные. Неважно, что эта способность досталась от природы, то бишь даром; важно, что ей всегда находилось применение. Джейн гораздо хитрее, чем можно предположить, глядя на эту хрупкую блондинку. И страсть у нее непритворная. Если моя приятельница чего–то хочет, то хочет каждой жилочкой, каждой нервной клеткой, каждой каплей своей жадной крови.

Ее грациозное подражание Сидящему Бизону[68]68
  Сидящий Бизон, или Татанка Йотанка, – легендарный вождь индейцев сиу, в 1876 году возглавивший борьбу против переселения в резервации нескольких индейских племен.


[Закрыть] вынудило Измаила смущенно заерзать на стуле. Правильным решением было бы составить компанию гостье на ковре, но он до этого не додумался, за что и был мною мысленно разжалован в порученцы.

Я забрался на третий стул. Измаил, глядя сверху вниз, пыжился как петух перед курицей: это ж надо, сама Джейн Сноу у его ног! Надутая кривилась. А мне было тревожно.

Группа очень хорошо знает, кто такая Джейн Сноу. Почему же провести столь важную встречу доверили какому–то неуклюжему нарциссу? Я с ходу мог выложить несколько версий. Первая: так террористы выражают свое презрение миру, от лица которого выступает Джейн. Вторая: они не хотят засвечивать тех, кто реально ценится в сей очень и очень скрытной организации. Третья: это услуга за услугу, оказанную им Измаилом или его хозяевами. Четвертая: решили создать фотогеничный фон для Джейн, нас ведь наверняка снимают. Любая из этих причин меня устраивала, но беспокойство почему–то не отступало.

– Что ж, Измаил, если у вас все в порядке, давайте начинать, – предложила Джейн.

– У нас все в порядке, – проворчат он.

Измаил сидел спиной к софиту, резко светившему в лицо Джейн и Надутой. Последняя выглядела не ахти: дурная кожа, маленькие глаза, жидкие волосы.

Правда, губы красивые – пухлые, красные. И шея, частью спрятанная под тканью ветровки, молода и крепка, без морщин.

К Джейн свет был не столь милостив. Показывал гусиные лапки у глаз, усталую вялость кожи, даже безупречный макияж не выручал. Ей ведь ни много ни мало пятьдесят четыре. И ни одной пластической операции. Впрочем, она никогда не была по–настоящему красивой, как Анджелина Джоли или Кэтрин Зета–Джонс. У Джейн неправильные черты лица, да и ноги с бедрами толстоваты. Но все это чепуха в сравнении с улыбкой, голосом, весенней зеленью глаз и мощной сексуальной аурой, которая ей не стоит ни малейших усилий.

«Джейн Сноу как будто получила при своем зачатии двойной набор женских генов, – написал какой–то критик, – и в ней удвоилось то, что принято считать женственностью. Остается лишь гадать: в самом деле это божий дар или всего лишь необычное уродство».

– Я сейчас готовлюсь к съемкам, – сообщила она Измаилу. Он наверняка был в курсе, но не простаивать же без дела ее чарующему голосу. – Это будет фильм о вашей организации. И дальнейшей судьбе девочек. Кое с кем из них я поговорила и…

– С кем конкретно? – перебила Надутая.

Да неужто она всех знает по именам? Я решил к ней приглядеться.

В твердых, как камень, глазках угадывается ум. Возможно, она принадлежит к штабной ячейке, или как там у них это называется. Возможно, ей поручено проследить, чтобы Измаил не провалил встречу.

Если она и впрямь умна, такие олухи должны ее бесить. Хотя… из четырех мужей Джейн трое оказались красивыми пустышками.

– Ну, пока я встречалась только с Римой Ридли–Джонс, – ответила Джейн. – Но в пятницу проведу весь вечер с близнецами Баррингтон.

Не желая выпускать вожжи из рук, Измаил прокомментировал:

– Близнецы очень милы. Такие смышленые девочки.

А то весь белый свет об этом еще не знает. Тем и отличаются Баррингтоны–младшие от прочих «изделий» Группы, что помешавшиеся на пиаре родители лепят их на все журнальные обложки.

Но Джейн улыбнулась Измаилу так щедро, как будто он самого Спинозу заткнул за пояс.

– Да, они просто душки. Измаил, пожалуйста, расскажите о вашей организации. Ну хоть что–нибудь. Мне это так необходимо для роли в «Идеальном будущем».

Он подался вперед, упер ладони в ляжки, отразив на красивом лице напряженную работу мыслительного аппарата, и заговорил с драматичными повелительными интонациями:

– Джейн, что касается Группы, вы должны четко понять одну вещь. Очень важную вещь. Вы не в силах нам помешать!

Зловещая пауза.

Самое паршивое, что он мог быть прав. ФБР, ЦРУ, СВД, АЗЧ[69]69
  СВД – ныне существующая в США Служба внутренних доходов, АЗЧ – придуманное автором Агентство по защите человека.


[Закрыть] и еще нескольким аббревиатурам удалось срубить какое–то количество голов, но гидра осталась жива и даже прибавила в росте. Очень уж много у нее доброжелателей и покровителей, либеральных законодателей и политиков, мечтающих отменить запрет на генные модификации и распустить Агентство по защите человека.

Это и богатенькие родители, желающие усовершенствовать свои чада еще на эмбриональной стадии. Это и офшорные банки, охочие до долларов Группы. Это и Карибские острова, и Мексика, и еще бог знает какие страны, дающие за долю малую приют мобильным лабораториям.

– Мы – идеалисты, – вещал Измаил, – и за нами будущее. Благодаря нашим усилиям человечество изменится к лучшему. Войнам придет конец, исчезнет жестокость. И тогда люди смогут…

– Позвольте вас на секундочку перебить, Измаил. – Джейн эффектно интонировала имя; ее влажные глаза, распахнутые во всю ширь, сошли бы за чудо–оружие в борьбе с опустыниванием. Она такая, из кожи вылезет вон, чтобы добиться успеха. – Мне столь многое нужно понять, Измаил. Подвергая генной модификации одного младенца за другим, вы, как ни старайтесь, измените лишь ничтожную долю процента населения Земли… Сколько у нас сегодня детей с синдромом Арлена?

– Мы предпочитаем термин «блага Арлена»!

– О да, разумеется. Так сколько?

У меня сперло дыхание. Подобные сведения Группа еще ни разу не разглашала.

Джейн в умоляющем жесте положила руку на колено Измаилу. Но получила лишь полный высокомерия и негодования отказ:

– Это секретная информация.

– Три тысячи двести четырнадцать, – ответила за него Надутая. Неужели не солгала? Инстинкты, а они у меня очень даже неплохие, хотя в таком контексте эти слова и выглядят шуткой, подсказывали: все верно. Надутой в самом деле известна цифра. Значит, статус у нее точно повыше, чем у Измаила. И поскольку она абсолютно непрошибаема для чар Джейн, вывод ясен: Группа решила огласить число обработанных детей.

– Да, точно, – поспешил подтвердить Измаил, – три тысячи двести четырнадцать.

– Но это же очень малая доля процента от шестимиллиардного населения Земли. Это…

– Пять десятимиллионных, – подсказал я.

Глупо. Мальчишество. Кто за язык тянул? А, к черту! Так болят ноги…

Джейн – мастерица импровизировать:

– Спасибо, Барри. Но мой вопрос предназначался Измаилу. Если «благами Арлена» пока обзавелась столь крошечная доля человечества, пусть даже генно–модифицированные люди смогут передавать новые признаки по наследству…

– Они уже могут! – высказал Измаил явную глупость. Самому старшему из «Арленовых детей» всего–навсего двенадцать.

– Чудесно! – не отступалась Джейн. – Но все же доля обладателей «благ» ничтожна. Как Группа собирается изменить будущее всего человечества, на что она надеется?

Измаил накрыл ее кисть ладонью и улыбнулся. И даже подмигнул!

– Скажите–ка, дорогая Джейн, вам случалось бросать камешки в пруд?

– Да.

– Ну и? Что вы при этом видели?

– Круги.

– Все шире и шире, до самых берегов! – развел руками Измаил.

Вот же осел, не мог придумать нормальную аналогию. Человечество не пруд, а самый настоящий океан, рябь же на воде преходяща.

Но Джейн, актриса до мозга костей, лучезарно улыбнулась и перевела разговор в доступную этому павлину плоскость.

– Понятно. Расскажите, Измаил, как вы сами оказались во все это вовлечены?

За возможность поговорить о себе любимом он ухватился с восторгом. Из потока чепухи Джейн мастерски выуживала крупицы сведений о Группе: история возникновения, организационные принципы, способы связи. Надутая не мешала. Я следил за террористкой, она же следила за Измаилом, не проявляя, однако, ни малейшего беспокойства. Он не мог выдать важной информации. Ему просто нечего было выдавать.

Зато чесать языком он был горазд. Такие обожают работать на публику и, увлекаясь, перестают думать о том, что говорят. Рано или поздно ляпнет чего не следует, и Группа его спишет в расход.

По части актерского мастерства Надутая и в подметки Джейн не годилась. Я почти физически ощущал, как она злится на пустомелю. Даже посочувствовал бы ей, наверное, если бы так не стреляло в ногах, шее и спине. Нечасто мне приходится подолгу сидеть, да еще на жестком.

Моя болезнь называется ахондроплазия, ею страдают семьдесят процентов карликов. Искривление костей и хрящей дает не только короткие конечности и непомерно большие голову и зад, но и столь любимое карикатуристами лицо с запавшей переносицей. А кое–кого из нас природа «наградила» особым строением позвоночного канала, из–за чего мы постоянно испытываем боль. С возрастом она только мучительнее, а ведь я всего на два года моложе Джейн. И многочисленные хирургические операции меня не вылечили, а лишь помогли прожить столько лет.

Через полтора часа Джейн встала, тонкая ткань юбки обвила на миг ее точеные икры. Сразу обострилась моя тревога. Если должно произойти что–то плохое, это произойдет сейчас.

Но страхи оказались напрасны. Снова появился паренек в маске и вывел нас через темный подвал. Я едва ноги переставлял от боли. Джейн, будучи не в силах помочь, сочувственно прошептала:

– Барри, прости. Это был мой единственный шанс.

– Не бери в голову.

Все же кое–как я поднялся по лестнице. Мы пробрались через бесхозный склад; в этом пыльном лабиринте невидимые боевики Группы стояли против наших невидимых телохранителей. Заморгав на ярком солнце, я вдруг повалился на растрескавшийся бетон.

– Барри!

– Все в порядке… Не надо!

– Дальше будет легче… Потерпи!

Я встал и выпрямился – вернее, сделал для этого все, что мог. За нами приехал неприметный фургон. Слава богу, обошлось без насилия. Безумное интервью прошло как по маслу.

Но отчего же мне по–прежнему так тревожно?

Через час Джейн появилась везде: в ЛинкНете, на телеэкранах и настенных мониторах. Бессовестно искаженные редакторами слова Джейн заставляли подозревать ее в сочувствии к террористам, а то и в соучастии. Само собой, мы были к этому готовы. В ту же минуту, когда фургон отъехал от склада, первый из заранее снятых мною роликов разлетелся по всем адресам. Известный репортер Си–Си Коллинз, не дурак срубить легких деньжат, интервьюировал Джейн на предмет ее встречи с Группой. Выдающаяся актриса берется играть нетипичную роль, жертвует личной безопасностью ради искусства, не грешит против закона, но добивается открытого обсуждения важной темы и т. п. Ролики здорово ударили нас по карману, но они того стоили. Мы обезоружили критиков и, что несравненно ценнее, привлекли внимание общественности к будущему фильму, съемки которого должны были начаться менее чем через месяц.

Я не следил за этой пиар–акцией и не находился в офисе, когда ФБР, ЦРУ, АЗЧ и иже с ними наносили Джейн ожидаемые визиты, проводя «опросы» и угрожая арестом за несанкционированную встречу с врагами государства. В моем присутствии не было нужды, поскольку я заранее обеспечил Джейн правовым иммунитетом в рамках «Закона Мальверна – Мерфи о СМИ», а также договором с самим Эвереттом Мерфи, исключительно ушлым адвокатом. Эверетт отслеживал все ее интервью, а я валялся в кровати и глотал анальгетики. ФБР. ЦРУ и АЗЧ захотели пообщаться и со мной, как же без этого, но Джейн не выдала моего логова. Подождите, мол, пока Барри найдет возможность с вами связаться. Ага. стали бы они ждать, если бы знали, где я прячусь.

«Почему ты так настроен против генной модифицикации человека?» – спросила однажды Джейн. Только однажды, и при этом не смотрела в глаза. «Почему именно ты?» – вот каков был подтекст. Обычно я ей отвечал. Обычно я ей доверялся. Но только не в этот раз.

«Тебе не понять», – сказал я напрямик.

Джейн, надо отдать ей должное, не обиделась. Она смышленая. Знает, что доступно ее пониманию, а что нет.

Лежа на любимом обезболивающем пластыре, я рисовал в воображении, как мы с ней рука об руку идем по лесу. На Джейн юбка из тончайшей зеленой ткани. И спутнице моей, чтобы я видел ее улыбку, приходится низко опускать голову.

В течение нескольких следующих дней интерес к фильму рос очень бурно. Джейн направо и налево раздавала интервью. Телевидение, ЛинкНет, робокамеры, бумажные и голографические газеты и журналы… Сияя в лучах всеобщего внимания, она как будто сбросила десять лет. Кое–кто из репортеров и дикторов пытался ее подловить, но она четко держалась студийной линии: «Идеальное будущее» – на самом деле не мелодрама на тему генной инженерии, а честная проверка на прочность вечных ценностей. Это фильм о людях, а не о политике. О слабостях, которые есть у любого из нас, и о нашей удивительной силе. О том, что делает человека человеком, и прочая, и прочая. Так что синдром Арлена – не более чем транспортное средство для достижения цели. Сценарий почти готов, он будет сложным и реалистичным, и все такое.

– Ну и как же насчет генномодифицированных людей, вы за или против?! – вышел из себя какой–то журналист в заднем ряду.

Джейн ответила с ослепительной улыбкой:

– Я за то, чтобы этот вопрос решался комплексно и прагматично.

«За» и «против», дай им волю, обрушились бы на нас лавиной полоумных леммингов.

Развитие событий меня так воодушевило, что я решил позвонить Лейле. Выдержать разговор с ней я способен только в хорошем настроении. Лейлы не оказалось дома, пришлось записаться на автоответчик – впрочем, это не стало поводом для огорчения.

Между тем Джейн вовсю улыбалась в объективы и раздавала автографы, отыгрываясь за десять лет кинематографического небытия. А вот я не способен с такой легкостью стереть пятнадцать лет прошлого. Даже если бы и мог, не стал бы этого делать. Потому–то и обрадовался, не дозвонившись до своей бывшей.

Стадия вживания в роль начиналась в пятницу. Джейн пообещала, что на этот раз мне будет полегче.

Она ошиблась.

Близнецы Баррингтон жили с родителями и сестрой–подростком в Сан–Луис–Обиспо. Нашему пилоту разрешили посадить флаер на бархатистом зеленом газоне в глубине усадьбы, за надежными стенами. Уже неплохо – мне не надо далеко идти.

– Милости просим, мисс Сноу. Какая честь!

Нас встречала ряженая ягненком овца, Фрида Баррингтон собственной персоной. Тетка лет пятидесяти, в мини–юбчонке и игривом свитерке с капюшоном и прорезями в стиле «пикабу». Тонкая, накрашенная и загорелая; но груди, выглядывающие из прорезей, никогда не станут вновь двадцатилетними, а напряженные мышцы лица выдают неврастеника, который большую часть отведенного времени бодрствования изображает безмятежное спокойствие.

Джейн грациозно покинула флаер и стала, закрывая собою мой неуклюжий спуск. Я схватился за скобу на корпусе, уселся на днище, кулем свалился на траву и кое–как утвердился на ногах. Моя спутница шагнула в сторону; юбку длиной по щиколотку, на сей раз цвета сливочного масла, вздувал легкий ветерок.

– Давайте я буду просто Джейн. Позвольте представить Барри Тенлера, моего менеджера.

Я сразу понял: Фрида Баррингтон из «этих». Она и не пыталась скрыть отвращения.

– Добро пожаловать, мистер Тенлер.

– Привет, – буркнул я, надеясь, что это будет единственное мое слово в ее адрес за всю встречу.

Ступая по траве, мы пересекли шедевр ландшафтного дизайна. У таких женщин, как Фрида, всегда полны закрома пустой болтовни, и хозяйка, не скупясь, потчевала ею гостей. Дом был построен лет сто назад для какой–то звезды немого кино. Огромный, розовый, с позолоченными оконными рамами и дверьми, он смахивал на броскую газонную скульптуру – этакий раскормленный фламинго.

Мы вошли в широченный вестибюль с покрытым плитками из черного и белого мрамора полом – ей–богу, шахматная доска скорее напомнит о Вермеере, чем он[70]70
  Ян Вермеер (1632–1675) – один из самых ярких представителей голландской школы живописи. Сравнение относится к его картине «Аллегория живописи», где изображен мраморный пол в черно–белую клетку.


[Закрыть]. Там стоял шезлонг, занятый хмурой девицей в грязных джинсах. Она зыркнула на нас поверх пестрой обложки комиксов.

– Сьюки, вставай! – рявкнула Фрида. – Это мисс Сноу и ее менеджер мистер… э-э… Танглер. Моя дочь Сьюки.

Девица слезла с шезлонга, изобразила насмешливый реверанс и улеглась обратно. Вырвавшийся из горла Фриды звук означал гнев и смущение, но я посочувствовал не ей, а Сьюки. Когда тебе пятнадцать (как и моему Этану, кстати) и ты не красавица, с одного боку у тебя мамаша, присвоившая твой стиль одежды, а с другого – сестры–близнецы, присвоившие всю заботу взрослых… Фриде очень повезет, если мятеж Сьюки ограничится одним лишь хамством. Я адресовал девице ироничный неглубокий поклон и ухмыльнулся, отметив, что это подействовало.

– Где близнецы? – буркнула Фрида.

Сьюки пожала плечами. Ее мать закатила глаза и повела нас в глубь усадьбы.

Девочки играли на террасе – затененной возвышенной площадке из выветренного камня; от нее ступени вели к лужайке. Отсюда открывался шикарный вид на виноградники у подножия Сьерра–Мадре. Фрида усадила нас в мягкие, удобные кресла. Подкатил робослуга, предложил лимонад.

Не дожидаясь зова, подошли Бриджит и Белинда. Джейн приветствовала их и словом, и своей чарующей улыбкой, но девочки не ответили, зато на добрых тридцать секунд уперлись в нее немигающим взглядом, а потом и меня подвергли точно такой же процедуре. Мне не понравились ни процедура, ни дети.

Как и любая генетическая кустарщина, синдром Арлена имеет побочные эффекты. Уж кому это знать, как не мне. Ахондроплазия возникает в результате точечной мутации, когда у белка FGFRЗ в положении 380 глицин замещается аргинином. Это сказывается на росте костной и хрящевой тканей, что, в свою очередь, создает проблемы с дыхательными путями и нервной системой, а также с общением.

Какие именно гены участвуют в синдроме Арлена – коммерческая тайна, но ясно, что многие, и побочных эффектов тоже хоть пруд пруди. Поскольку для обретения «благ Арлена» годится только женский пол, можно не сомневаться, что в число изменяемых хромосом входит икс–хромосома.

Две одиннадцатилетние девчушки, столь дерзко пялившиеся на меня, были не по возрасту малы и хрупки. Прямо не дети, а эльфы какие–то. Молочная кожа, подстриженные шапочкой шелковистые волосы, лучистые серые глаза. Во всем остальном они не очень–то походили друг на дружку, но ведь дизиготные близнецы редко получаются одинаковыми. Бриджит была пониже, пополнее и посимпатичнее. Баррингтоны–старшие взяли из чашки Петри с оплодотворенными яйцеклетками Фриды две самые перспективные и подвергли их генной модификации по методу Арлена, после чего внедрили в староватую, но все еще годную утробу матери. Будучи эксгибиционистами, любящие родители выложили мировым СМИ все до малейшей подробности, за исключением того, кем и где проделана работа.

В отличие от Римы Ридли–Джонс, о которой на прошлой неделе упоминала Джейн, здешние Арленовы дети – знаменитости, тщательно сделанные на заказ.

Джейн решила повторить попытку:

– Я Джейн Сноу, а вы Бриджит и Белинда. Рада с вами познакомиться.

– Да, – произнесла Белинда, – вы рады. – И перевела взгляд на меня: – А ты – нет.

Я не видел смысла обманывать детей.

– Ну да… пожалуй.

– Впрочем, это нормально, – заключила Бриджит с удивительной для ребенка мягкостью.

– Спасибо, – сказал я.

– А я не считаю это нормальным, – заявила Белинда.

Мне нечем было крыть. Встреча с Римой Ридли–Джонс выглядела совсем иначе. Мамаша мало того что ограждала Риму от любопытной прессы, но и приучала к вежливости.

Фрида вела себя как зритель на спектакле – смотрела, откинувшись в кресле. С интересом ждала, что еще отмочат ее уникальные доченьки, но при этом опасалась, как бы не перегнули палку. Наверное, сценка разыгрывается не впервые, предположил я. Девочкам одиннадцать, они все меньше напоминают невинных, безропотных ангелочков.

– Ты никогда ее не получишь, – пообещала мне Белинда в ту самую секунду, когда Бриджит положила ей на запястье ладонь. Белинда стряхнула руку сестры. – Брид, отстань. Пускай он знает. Пусть оба знают.

Она улыбнулась, и под взглядом ее серых глаз я почувствовал, как что–то съежилось в груди.

– Никогда не получишь, – повторила Белинда со своей жуткой улыбочкой. – Как ни старайся, хоть в лепешку расшибись, Джейн тебя не полюбит. Она еле терпит, когда ты дотрагиваешься, даже если случайно. Ты ей противен. Противен, противен, противен!

А началось это все с собаки.

Доктор Кеннет Бернард Арлен, генетик и заядлый шахматист, приобрел той–пуделя. Порода, как известно, смышленая. Дважды в неделю Арлен приглашал к себе в «Стэнфорд апартментс» зоолога Келсона Хьюса. Обычно они играли от трех до пяти партий кряду, в зависимости от того, насколько легко Хьюс мирился с проигрышами. Козетта спала на коврике до конца – при финальном матче она всегда вскакивала с лаем, протестуя против ухода гостя. Странность заключалась в том, что Козетта лаяла до того, как мужчины вставали. Ведь смахивание шахмат с доски могло предшествовать новой партии. Но собака не ошибалась.

Когда это было замечено, Хьюс предположил, что дело в феромонах. Либо у него, либо у Арлена, а может, у обоих менялся запах, едва они собирались пожелать друг другу спокойной ночи. Феромонами Хьюс занимался профессионально, даже написал важную статью о том, как мыши выбирают себе по запаху партнеров для спаривания. Он поручил своему аспиранту удалить гломерулы у взрослых собак и поставил несколько экспериментов, чтобы выяснить, изменятся ли приобретенные на людей реакции. Реакции собак не изменились. Феромоны оказались ни при чем.

Однако не только Хьюс был нешуточно заинтригован. Аккурат в это время перешел на вторую стадию проект «Геном человека»: предстояло выяснить, какими генами какие белки кодируются и как это происходит. Арлен занимался синдромом Тернера – у некоторых девочек при рождении частично или полностью отсутствует одна из двух икс–хромосом. Это создает не только физические, но и социальные проблемы; даже простые социальные взаимодействия даются детям трудно. Хьюс решил выяснить, не являются ли девочки с синдромом Тернера, которым по отцовской линии досталась нормальная икс–хромосома, в социальном плане значительно более приспособленными, нежели девочки с нормальной материнской икс–хромосомой. То есть нельзя ли задавать социальные реакции генетически, посредством отцовской икс–хромосомы.

Где еще в геноме могут прятаться социальные факторы? Какие намеки от языка тела, мимики или интонации улавливала Козетта?

Ведь той–пудель как–то догадывался, что Хьюс и Арлен, расставляя на доске фигуры, не намерены больше играть. Значит, в генах Козетты содержалось нечто такое, что вызывало в мозгу соответствующие процессы. Причем только в ее мозгу – Самоед, большой и глупый пес Хьюса, ничего подобного не предчувствовал.

Арлен разобрался с собачьими генами. Это заняло десять лет, и пришлось отказаться от должности преподавателя, чтобы целиком сосредоточиться на задаче. Уйдя из Стэнфордского университета, он жил затворником и не оглашал своих открытий. Он обнаружил искомые гены у людей, но воздержался от сенсационных публикаций. Разорился дотла, но идеализма не растерял – обычная судьба фанатика науки.

Его путь не мог не сойтись с путем еще более рьяных фанатиков. Кеннет Бернард Арлен примкнул к организации, спонсируемой из–за границы, и открыл клинику искусственного оплодотворения, чтобы производить на свет детей–суперэмпатов.

В некоторых детях эмпатия проявляется рано. Естественный эмпат в двенадцатимесячном возрасте отдаст другому младенцу, если тот заплачет, своего плюшевого мишку. Начинающий ходить ребенок уже угадывает, как себя чувствуют другие дети. Малыши с синдромом Арлена понимают – не на вербальном уровне, а на уровне лимбической системы, – что мама волнуется, что бабушка добра и заботлива, что папа требует посадить ребенка на горшок, что незнакомец опасен.