Текст книги "Лучшая зарубежная научная фантастика: Сумерки богов"

Автор книги: Брюс Стерлинг

Соавторы: Гарднер Дозуа,Мэри Розенблюм,Элизабет Бир,Питер Уоттс,Йен Макдональд,Роберт Рид,Джей Лейк,Доминик Грин,Сара Монетт,Адам Робертс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 68 страниц)

– Ну и что, черт тебя подери? Нужно пытаться. Не можешь же ты просто остаться там и… – Ученый умолк. Стараясь не потерять точку опоры, он медленно остановился, затем повернулся и посмотрел на техника, который был уже в пятидесяти метрах от него. – Боже мой, Робсон…

– Да, – кивнул тот. – У нас нет с собой ни одного флажка–радиомаяка, зато у нас есть транспондеры. Те, что встроены в скафандры. С помощью этого передатчика они отыщут меня и, когда найдут, увидят… его.

– Нет, Робсон. Слушай, даже если у нас не получится вернуться на базу, нам будет достаточно оказаться в радиусе действия радиосигнала… Мы скажем участникам экспедиции…

– Если доберемся туда, где берет радиосигнал. И у поискового отряда может все равно не получиться найти этого парня. Чтобы увидеть инопланетянина сквозь толщу льда, нужно оказаться прямо над ним.

– Ты не можешь… не можешь вот так вот… Боже, Робсон…

– Вы сами сказали, мистер Сандерс. Это важно. Это же вообще самое главное. Крушение – всего лишь груда покореженного металла, но он – нечто совершенно реальное. Тело, скафандр пришельца… Вы, ученые, чего только не узнаете с его помощью. Но для этого его нужно будет найти.

Сандерс тяжело вздохнул:

– Робсон, я не могу ждать. У меня нет времени стоять здесь и спорить с тобой. Я отправляюсь в Джанша и намерен туда дойти. Плевать, если для этого мне придется дышать вакуумом. Я добьюсь своего, слышишь? Можешь сидеть себе здесь и дожидаться, пока умрешь, а я не собираюсь!

Шли секунды, но техник ничего не говорил. Сандерс что–то пробормотал, но Робсон не смог разобрать. Тогда ученый развернулся и направился к базе, паря надо льдом при каждом мощном прыжке.

Робсон коснулся блока управления на рукаве скафандра и выключил радио. Прислушался к раздававшемуся в шлеме собственному дыханию, учащенному и трепещущему.

– Теперь я задыхаюсь от волнения, словно чертова школьница, мистер Сандерс, – сказал он про себя. Сел и положил руку на лед совсем рядом с лицом инопланетянина. – Так что же ты здесь делаешь, малыш? – спросил он его. Лег на спину и посмотрел вверх. Стоял полный Сатурн, и Мимас только что начал прохождение, нарисовав маленький серый диск у края лика Сатурна. Долго Робсон молча смотрел ввысь. – Как же им удается не замечать этого? – тихонько произнес он, внимательно глядя вверх и силясь представить себе в открывшемся взору зрелище нечто угрожающее и зловещее; ощущение, что тебя, легкого, словно перышко, отрывает от поверхности Энцелада и засасывает во тьму. Но, вместо этого, он видел большой пастельно–желтый шар с тенью от колец. Когда дома он смотрел на фотографии этой планеты, то ничего особенного не чувствовал: красиво, только и всего. Совсем другое дело здесь, когда этот невероятный, невозможно огромный шар висит над головой. Здесь Робсон не мог не замечать изливавшейся с неба радости – вопиющего с небес громогласного клича красоты.

Чтобы снова посмотреть на замерзшего пришельца, Робсон лег на бок. Один глаз инопланетянина был закрыт, другой белел узенькой щелкой.

– Готов поспорить, что ты ничего не имеешь против этого зрелища, верно? – спросил он его. – Ты знал, что тебе не выбраться, и, так же как я, лег и смотрел на небо. Полагаю, ты тоже был обделен воображением.

Робсон опять перевернулся на спину. Попытался заложить руки за голову, только в скафандре это оказалось неудобно. Тогда он покрепче скрестил руки на груди, его била дрожь.

– Так что же ты здесь делал, черт подери? – снова спросил он. Несколько минут он молчал. Потом произнес: – Ага, я догадался. Ты делал свою работу. Просто делал свою проклятую работу, точно так же, как все мы.

ДЖОН КЭССЕЛ
СОБЫТИЯ, ПРЕДШЕСТВОВАВШИЕ ВОЗРОЖДЕНИЮ ГЕЛЬВЕТИКИ

Джон Кэссел родился в городе Буффало, штат Нью–Йорк, сейчас живет со своей семьей в Роли, штат Северная Каролина, где преподает американскую литературу и руководит программой обучения писательскому мастерству в университете штата. Печататься Кэссел начал в 1975 году. Его первый роман, «Хорошие новости из дальнего космоса» («Good News From Outer Space»), вышел в 1988 году и получил высокую оценку критиков, но еще до того Кэссел прославился как автор прекрасно написанных рассказов, большинство из которых вошло в сборники «Встретимся в бесконечности» («Meeting in Infinity») и «Чистый продукт» («The Pure Product»), В 1983 году Кэссел стал обладателем премии «Небьюла» за повесть «Другая сирота» («Another Orphan»), которая в том же году номинировалась на «Хьюго», а впоследствии вышла отдельной книгой. Рассказ «Буффало» («Buffalo») в 1991 году получил премию Теодора Старджона, а повесть «Истории для людей» («Stories for Men») завоевала престижную премию Джеймса Типтри–младшего в 2003 году. Среди других произведений писателя можно назвать такие романы, как «Подкуп доктора Пайса» («Corrupting Dr. Nice»), «Берег свободы» («Freedom Beach») (написанный совместно с Джеймсом Патриком Келли), «Девяносто процентов всего» («Ninety Percent of Everything») (в соавторстве с Джеймсом Патриком Келли и Джонатаном Летемом). Вместе с Марком Л. Ван Неймом и Ричардом Батнером он составил антологию «Перекрестки» («Intersections»), куда вошли рассказы, созданные в ходе деятельности известной писательской мастерской Сикамор–Хилл, в которой Кэссел периодически ведет занятия. Также Кэссел составил три антологии совместно с Джеймсом Патриком Келли: «Очень странное чувство: антология слипстрима» («Feeling Very Strange: The Slipstream Anthology»), «Замена проводки: антология посткиберпанка» («Rewired: The Post–Cyberpunk Anthology») и «Тайная история научной фантастики» («The Secret History of Science Fiction»).

В следующем рассказе традиционная приключенческая история приобретает затейливые и неповторимые формы, столь характерные для творчества писателя.

Когда мой разум прояснился, я обнаружил, что нахожусь на улице. И бог-защитник Бишамон заговорил со мной: «Бульвар до космопорта идет в гору. И ты должен бежать по нему».

В воздухе полно коварных духов, а бег в имперском городе считался преступлением. Но может ли человек ослушаться гласа божьего? Я подчинился. Тротуар вибрировал от громыхания невероятного размера машин Каслонской империи. Кураторы имперских архивов, наверное, уже обнаружили иллюзию, которую я оставил вместо их защитных систем, и ищут, что же пропало.

Небо над плато испещряли полосы облаков, сквозь них пробивались фиолетовые гравитационные лучи, вознося корабли на планетарную орбиту и спуская их сюда. Рядом с воротами космопорта семья оборванцев – муж, жена, двое детей – сетью из узловатых веревок ловила рыбу в сточной канаве. Не обращая на них внимания, зажиточные граждане в украшенных вышивкой нарядах чинно расхаживали по магазинам портового базара, покупая беспошлинные товары, перезаряжая наложниц и подыскивая себе угощение перед отлетом. Так, надо помедленнее.

Я сбавил шаг. Стал неотличим от них, плавно двигаясь среди путешественников.

Для каслонского взгляда я был спокоен и сдержан; внутри же меня радость и ярость боролись друг с другом. В моих руках сейчас находилось средство спасения моего народа. Я старался не думать, лишь действовать, возрожденный разум мчался вскачь. Конечно, будет лучше покинуть планету прежде, чем кураторы поймут, что у них украли. Но я так проголодался, аромат еды казался непреодолимым. Хотя остановиться здесь значило бы совершить невероятную глупость.

«Зайди в ресторан», – сказали мне. И я отправился в самое изысканное заведение.

Меня встретил официант:

– Желает ли господин пройти к столику или же предпочитает отобедать у барной стойки?

– У стойки, – ответил я.

– Прошу за мной. – В его манерах не было даже намека на непристойность, хотя что–то в нем говорило о невоздержанности. Он гордился тем, что может предложить мне нечто доступное очень немногим.

Я сел у круглой стойки из отполированного розового дерева. Передо мной и еще несколькими посетителями шеф–повар жарил куски мяса на металлическом противне. Всплеснув руками в воздухе, как танцор, он подбросил вырезку между двумя силовыми ножами, позволил ей упасть на разогретую поверхность и тут же снова подкинул ножами, ловко перевернув. Он не столько готовил, сколько давал представление. Мощные лезвия проходили сквозь мясо без всякого сопротивления, а широкими сторонами повар похлопывал по нему, как лопаточками. В воздухе висел аромат сожженного углеводорода.

Привлекательный молодой человек продемонстрировал мне список виртов с вырезками, включая вкусы, действующие на подсознательном уровне. «Вырезками» назывались порции мускулатуры животных, откуда изымали куски мяса. У меня слюнки потекли.

Официант принял заказ, а я пригубил коктейль из лагера и «Белановы».

Ожидая, осмотрел ресторан. Одна из главных задач нашего ордена – защищать божественное правосудие, позволяя злу существовать. За столиком поблизости молодая женщина склонилась над ребенком, скорее всего, своей дочерью, подбадривая ее. Прекрасное лицо девочки казалось самим воплощением невинности, когда она нерешительно попробовала полоску розовой плоти. Мать тоже была очень красивой. Я задумался, первая ли это у нее юность.

Шеф–повар закончил представление, со стороны других посетителей раздались жидкие аплодисменты. Молодой человек поставил передо мной тарелку со стейком. Шеф убрал лезвия и отложил ножи в сторону, затем, нырнув сквозь люк в полу, спустился в темницу, где держали рабов. Как только он исчез из виду, бог сказал мне: «Укради нож».

Пока остальные отвлеклись на еду, я перегнулся через стойку, взял силовой нож и засунул его в ботинок. Потом приступил к трапезе. Вкус был невероятным. Каждая клеточка моего тела вибрировала от радости и стыда. Голова закружилась, и есть быстро я не мог.

Стройный мужчина в черной сутане сел рядом со мной и сказал:

– Хорошо пахнет. Это настоящее мясо животных?

– А вам какая разница?

– А, брат, успокойся. Я не ставлю под сомнение твои предпочтения.

– Рад слышать.

– Но ставлю под сомнение твою личность. – Он распахнул одежду – под ней оказался мундир со знакомым символом. Служба безопасности порта. – Паспорт, пожалуйста.

Я открыл внутреннюю поверхность запястья. По левому глазу стражника скользнуло сканвеко, проанализировав метки на коже.

– Очень хорошо, – сказал красавчик и вынул бластер из складок сутаны. – Нам редко попадаются такие замечательные подделки. Вставай и иди со мной.

Я подчинился. Он крепко взял меня за руку, конусом дула ткнул в бок. Никто в ресторане ничего не заметил. Служитель вывел меня наружу, на людный базар.

– Видишь ли, брат, от сознания не сбежать. Как только оно возвращается, ты становишься уязвим. И молитва твоя бесполезна.

Вот оно, каслонское высокомерие. Они обращаются с нами как с существами, лишенными сознания, и ни во что не верят. Правда, я действительно начал молиться, но не услышал ни слова.

Я повернулся к нему:

– Вы, может, и желаете, чтобы богов не было, но ошибаетесь. Боги повсюду.

Звонко произнеся «п» в слове «повсюду», я надкусил верхний коренной зуб с правой стороны и выдул лунную пыль прямо в лицо незнакомцу.

Агент в судорогах рухнул на тротуар. Я побежал сквозь толпу, уворачиваясь от людей. Мой корабль стоял на частной площадке в конце базара. Уже на полпути завыла тревога. Народ принялся ошеломленно оглядываться, останавливаясь посреди дороги. Стены зданий и прилавков мигнули, и на них появилось множество моих изображений. В воздухе раздался голос:

– Этот человек – государственный преступник. Задержите его.

Без помощи я бы до корабля не добрался, поэтому включил перцептивное ускорение. Людские голоса, портовый шум стали ниже на целую октаву. Все двигались словно в замедленной съемке. Я и сам двигался еле–еле – тело никак не могло поспеть за разогнавшейся нервной системой, – но для людей, живущих с нормальной скоростью, мои рефлексы казались молниеносными. На пределах физиологии – укрепленные суставы выносили дополнительную нагрузку, а мускулы – чрезмерный избыток молочной кислоты, пусть и недолго, – я мог двигаться вдвое быстрее обычного человека. Примерно десять минут, а потом падал.

Первым ко мне пристал здоровяк средних лет, я схватил его за руку, вывернул ее и швырнул на второго, который только что подчинился команде. Пока я бежал сквозь толпу, начал накрапывать дождь, и мне казалось, что я скольжу между каплями. А потом вытащил силовой нож из сапога и отсек ухо следующему противнику. До сих пор помню, как смешно он скривился от ужаса. За мной бежал агент в черном, его лицо опухло из–за волдырей от лунной пыли.

Я уже добрался до взлетной площадки. В погрузочном ангаре проводники складывали низкостатусных пассажиров и запихивали их в отправочные сумки, потом их отнесут на корабль и на время полета развесят в шкафчиках. Прямо перед собой я увидел женщину и девочку из ресторана. Мать раскрыла зонт и держала его над дочкой, чтобы та не промокла. Не сбавляя скорости, я подхватил малышку. Она взвизгнула, мать закричала. Я приставил лезвие к шее ребенка и крикнул охранникам у входа на площадку:

– Расступитесь!

Те отошли.

– Стоять! – раздался голос сзади. Будку у ворот обжег залп из бластера. Я дернулся, повернулся, прикрывшись девочкой.

Агент в сутане, за которым бежали две женщины из службы охраны, резко остановился:

– Ты не должен ее трогать.

– Да? А почему?

– Это против всех заповедей твоего ордена.

Мастер Дарий, наставляя меня перед миссией, предупредил о будущей дилемме. Он сказал: «Ты обязательно попадешь в такую ситуацию, Адлан. И когда это произойдет, будь готов разрешить все сложности».

– Вы правы! – крикнул я преследователям и бросил им ребенка.

Агент поймал девочку, женщины прицелились и начали стрелять. Один луч обжег мне плечо, но я уже пробрался на взлетную полосу.

Робот системы безопасности запустил зажигательную гранату. Я перекатился через пламя. Мой корабль находился в ремонтной яме, покачиваясь на фиолетовом антигравитационном луче. Я скользнул вниз по склону в открытый шлюз, быстро закрыл его и поднялся в рубку. Снаружи выли сирены. Пришлось обойти все процедуры запуска и отключить луч. Корабль взлетел вверх, словно семечко от щелчка; как только он достиг стратосферы, я запустил двигатели и резким толчком вырвался в космос.

Системы орбитальной безопасности сработали с опозданием, и я сумел сбежать.

Очнулся в кресле пилота, потрепанный, весь в синяках, вымотавшийся. Запах от ожога на плече напомнил о стейке из портового ресторана. Напряжение после ускорения нервных импульсов сказалось на всем теле: болел каждый сустав. Руки посинели от кровоподтеков; ослабев, я чувствовал себя стариком.

Судя по приборам, я добрался до кометного облака системы, в этом квадрате практически никто не летал; вдобавок корпус моего корабля был покрыт защитным слоем льда, и теперь на любом детекторе он походил на обыкновенный каменный осколок, один из миллиарда таких же, летающих вокруг. Я с трудом поднялся из кресла, прошел в камбуз, где разогрел себе суп и сделал инъекцию клещей для клеточного восстановления. Потом рухнул на койку и заснул.

Очнувшись во второй раз, я почувствовал себя лучше. Перезарядил зуб, снова поел. Опустился на колени перед алтарем, склонил голову в молитве и почувствовал, как покой течет по позвоночнику, а мускулы на спине расслабляются. Я вслушался в голоса богов.

Моя мать вырастила меня на Бембо. Она была невероятно красивой девочкой. Однажды Акван, взглянув на нее сверху, почувствовал такую похоть, что обратился бродягой и изнасиловал ее прямо на обочине дороги. Через девять месяцев родился я.

Богиня Седна взревновала настолько, что наложила проклятие на мою мать, л та стала юристом. Мы переехали на Гельветику. Там, в захудалом городишке Урушана, в районе, растянувшемся по берегу реки, мать начала практику: защищала преступников, получала небольшой бакшиш, устраивая отношения между правительством Каслонской империи и продажными местными чиновниками. Она очень хотела, чтобы я отправился в университет на другой планете, но учеба казалась мне сродни подъему огромного камня на очень крутой холм. Я влезал в драки, волочился за женщинами крайне сомнительной репутации. Исчерпав все возможности в городе, записался в местную полицию, где меня переделали, ускорив боевые навыки, но из–за склонности к насилию я вылетел со службы через шесть месяцев. Понадеявшись, что смогу совладать со страстями, я отправился в паломничество к монастырю Пуджманианского ордена. Там попросил взять меня в послушники и, к своему огромному удивлению, получил согласие.

Несомненно, мастер Дарий обратил на меня внимание с первого дня, как я оказался на плато. Может, дело было в моем божественном происхождении, из–за которого я постоянно слышал голоса. А может, в бурной карьере. Мастер научил меня видеть разницу между желаниями, что были частью моей дикой натуры, и велениями богов. Научил отличать друг от друга голоса разных божеств. Путь оказался непростым. Я постился, работал в саду, учился боевым искусствам, чистил отхожие места, чинил старую одежду, шил новую, ухаживал за фруктовыми деревьями. Стал профессиональным портным, мои замечательно сделанные кимоно мастера носили по праздникам. Вдобавок мастер Дарий проводил со мной специальные сеансы, погружая в транс, во время которого, как потом рассказывали мне другие послушники, я несколько дней жил вполне нормально, но потом просыпался и ничего не помнил о своих поступках.

А потом меня отправили с миссией, так как я научился не думать, и духи, охраняющие имперские архивы, засечь меня не могли.

На свете существует лишь пять пьес, в которых можно найти свидетельства возрождения человечества после его долгого вымирания. Цикл называется «Уход» и состоит из двух частей. В космогоническую входят «Падение лучника», «Месть Сточика», «Пылающее древо», «Скрой чувства, захлопни двери», а в мистическую лишь «Магическая черепаха». Никто не знает, кто их написал. Говорят, пьесы сочинили в первые тридцать лет после того, как боги воссоздати человеческую расу. Эти произведения искусства – не только наиболее почитаемые символы человеческой культуры, священные тексты вселенской религии, но и основополагающие политические документы всех планетарных правительств. Их хранят в одном–единственном экземпляре. Пьесы играют на космогонических фестивалях по всем мирам, но записей представлений не существуют. Актеры не заучивают текст; они буквально становятся персонажами с помощью тех же самых техник, которыми мастер Дарий обучил меня запутывать духов. А после выступления артисты ничего не помнят.

Эти бесценные космогонические пьесы сейчас существовали только в моей голове. В архиве я уничтожил кристалл, на котором они хранились. Каслону словно вырвать сердце. Если население узнает о пропаже священных текстов, оно придет в отчаяние и взбунтуется.

Когда же мастер Дарий объявит, что орден владеет единственными оставшимися копиями, империи придется освободить наш мир. Это лишь дело времени.

Через три дня после побега с Каслона я взял курс на Гельветику и с помощью исчезающей червоточины должен был появиться во внутреннем кольце планеты, где мой корабль, все еще закованный в ледяной панцирь, по идее сливался с окружением. Оттуда я хотел разведать обстановку, выбрать место для схода с орбиты и приземлиться. Но кольцо находилось глубоко в гравитационном колодце, и маневр оказался довольно трудоемким.

Даже слишком. Когда корабль появился у кольца Гельветики, он столкнулся с железно–никелевым метеороидом, и двигатели отключились. Уже через двадцать минут каслонские охотники–убийцы вцепились мне в корпус. Правда, у меня оставалось преимущество: они уже знали, что пьесы у меня, а потому взорвать корабль не могли. Я мог их убить, а они меня – нет. Но если поймают, то в поисках текста разорвут мой разум на клочки, это без сомнений.

Счет шел на минуты – шлюз долго не протянет. Я вышел из рубки и отправился в машинный отсек. Там царил полный кавардак, после столкновения давление еле держалось, повсюду валялись кислородные цилиндры, а в воздухе стоял едкий запах сгоревшей проводки. Я открыл отсек кладовой в три метра высотой и два шириной, из шкафчика достал два пьезоволоконных костюма. Включил их, взглянул на датчики – заряжены полностью – и кинул внутрь. Там было тесно, валялась куча инструментов и коробок с припасами. Присев на один из ящиков, я стянул рубашку. Всю грудную клетку покрывали синяки. В алюминиевом свете кожа казалась тошнотворно белой. Микротомом я сделал надрез на животе, под ребрами. Крови вытекло совсем немного. Третьим и указательным пальцем достал изнутри девятимерный мешочек. Распылил псевдокожу над раной. Тут отрубилась искусственная гравитация, и погас свет.

Я натянул веки ночного видения, прочитал инструкцию на мешочке, вскрыл его, вытащил оттуда солдата и развернул. Тот расширился в трех измерениях и уже через минуту, обнаженный, парил передо мной. Вот тут я удивился: оказалось, это женщина. Темнокожая, стройная, с очень красивым телом. Я склонился над ней и сделал искусственное дыхание рот в рот. Она конвульсивно дернулась, поперхнулась, вздохнув, затем замерла. Ее веки, затрепетав, открылись.

– Просыпайся! – сказал я, натягивая пьезокостюм. Сунул силовой нож в ботинок, пристегнул к поясу бластер и боеприпасы, надел рюкзак. – Вот твой костюм! Нет времени.

Она быстро огляделась вокруг, пристально осмотрела меня. Из–за двери раздалось громыхание, десантники входили в машинный отсек.

– Я – брат Адлан, – быстро прошептал я, помогая женщине влезть в костюм. – Ты – солдат Республиканской гвардии.

– Лейтенант Нахид Эсфандьяр. Что происходит?

– Мы на орбите Гельветики, нас атаковал отряд каслонских десантников. Нам нужно вырваться отсюда.

– Какое оружие есть?

Я передал ей бластер:

– У них ускоренное восприятие. Ты можешь усилить свое?

Она окинула меня взглядом, словно приняв за дурака:

– Уже усилила.

Загерметизировала костюм и опустила щиток шлема.

Я не обратил на нее внимания, так как, когда она говорила, ко мне обратился всевидящий Лю–Бей. За дверью три человека. Перед глазами встал машинный отсек и три солдата, готовящихся вскрыть кладовку.

Я прикоснулся своим шлемом к шлему Нахид и прошептал:

– Снаружи трое. Командир прямо напротив двери. У него обыкновенный бластер, на парализаторе. Справа, где–то в метре от него, десантник с импульсной винтовкой. Третий ставит заряды, у него пневматический газомет, скорее всего, заряжен сонным газом. Когда они взорвут дверь, я пойду вверх, ты – вниз. Три метра до перекрестного коридора, вниз на один уровень и по правому борту до спасательного челнока.

Тут солдаты вскрыли кладовку, и внутрь ворвался залп сонного газа. Но на нас были костюмы и герметические шлемы. Лучи наших бластеров, розовые во тьме, скрестились, когда мы появились из мрака. В невесомости оттолкнулись от переборок, паля по врагам. Десантники стояли именно там, где мне сказали боги. Я срезал одного, еще не успев выбраться наружу. Хотя они двигались столь же быстро, убить не могли, к тому же присутствие Нахиды застало их врасплох.

Лейтенант выстрелила у меня над ухом, убрав еще одного солдата. Мы нырнули в люк и полетели по трапу. В конце коридора из рубки вышли еще два десантника; я умудрился разрезать одного прежде, чем тот успел поднять оружие, но заряд из парализатора второго попал мне в ногу. Нахид отстрелила солдату голову, схватила меня за руку и швырнула в боковой коридор.

Вход в челнок охраняли двое. Лейтенант открыла по ним огонь, одним выстрелом убила одного и ранила второго. Но направилась не к шлюпке, а дернула меня в другую сторону, к рукаву, ведущему в каслонский корабль.

– Ты что делаешь? – запротестовал я.

– Заткнись. Они могут нас услышать.

Где–то на середине соединителя Нахид остановилась, прижалась к одной стене и без колебаний прожгла дыру в противоположной. Сирена объявила о разгерметизации корпуса, у входа в каслонский корабль появился еще один десантник – я тут же срезал его, – и мы вылетели в открытый космос. Лейтенант схватила меня за руку и потянула вокруг борта моего собственного судна.

Я понял, чего она хотела. Хватаясь за осколки льда, мы перевалили через край корпуса, пока не добрались до внешнего шлюза спасательного челнока. Я вбил код доступа. Мы вошли внутрь, и, пока Нахид закрывала люк, я включил энергию и быстро отстыковался. Мы даже пристегнуться не успели.

Челнок понесся к верхним слоям атмосферы. Десантники, охранявшие внутренний люк, вылетели в вакуум. Перегрузка вжала нас в кресла. В хаосе, оставшемся после нашего отлета, парили тела, но тут каслонский рейдер ударил по нам протоновыми лучами, и шлюпку сразу завертело.

– Ты хоть с этим без меня справиться сможешь? – спросила Нахид.

– Давай без сарказма, пожалуйста. – Я сражался с управлением, выравнивая аппарат и ориентируя тепловые щиты на вход в атмосферу.

Мы рухнули в верхние слои. Поначалу нас тормозил реактивный поток, и в крохотной капсуле стало жарко. От Нахид пахло потом и розовой водой; похоже, она подушилась, прежде чем ее сложили в мешочек, а потом имплантировали в меня. Она медленно осматривала внутренности челнока.

– А какое сегодня число?

– Девятнадцатая кунигунда, – ответил я. Шлюпку резко тряхнуло, по моему лицу тек пот. На приборной доске зажглись три красных индикатора, но поделать с этим я ничего не мог.

– Какого года?

Я понял, что скрывать от нее всю правду не получится.

– Ты пробыла в девятимерном пространстве шестьдесят лет.

Челнок вновь дернулся, отлетел кусок теплозащитного экрана. Лейтенант сидела неподвижно, осознавая, что вся ее жизнь потеряна безвозвратно.

На ум мне пришли незваные строки:

 
– Жизнь наша – лишь пустяк,
Игрушка детская, забытая в дороге,
Когда мы возвращаемся домой.
 

– Очень поэтично, – заметила Нахид. – Мы на челноке до самой земли спустимся? Они, скорее всего, ведут нас по локатору еще с орбиты и испарят, стоит нам сесть. Я лучше вернусь домой попозже.

– Мы катапультируемся на высоте в десять километров. Вот твой парашют.

Когда жар от вхождения в плотные слои воздуха сошел и мы достигли тропосферы, то взорвали пироболты и вылетели из кувыркающейся шлюпки. Несмотря на разреженность воздуха, от сопротивления я чуть не лишился сознания, вращаясь молитвенным колесом, и тут же потерял из виду Нахид.

Падал я долго, но в конце концов смог выровнять полет, раскинув руки и ноги. Голова кружилась, в животе что–то ворочалось. Внизу, в лучах восходящего солнца, с севера на юго–запад протянулся Якобинский хребет, покрытая ледяным покровом скала напоминала сброшенное платье, а густой лес карабкался к снежной границе.

Несколько минут спустя я увидел впечатляющую вспышку, когда челнок вонзился в вершину одного из пиков, прорезав рану в студеном панцире и взметнув вверх столб черного дыма, который вскоре развеял ветер. Я ткнул языком триггер в шлеме, меня затошнило от сильного толчка, когда из рюкзака вырвался парашют–крыло. У Нахид был такой же, красный, в пятистах метрах подо мной; я полетел к ней, надеясь, что мы приземлимся недалеко друг от друга. Лесистый склон быстро приближался. Я заметил поляну на уступе где–то в двух третях пути от вершины и решил направиться туда, но обожженное плечо работало плохо, и летел я слишком быстро. Крыло Нахид мелькнуло в скальном шраме впереди, но добираться до нее я уже не собирался.

В последнюю минуту я поддал вверх, прямо над верхушками деревьев, задел ногой крупную ветку и кувырком рухнул в листву, свесившись с лиственного полога вверх ногами. Жесткость костюма сохранила мне кости, но стропы я отстегивал минут десять. Чуть снизил твердость пьезоволокна и снял шлем, чтобы лучше рассмотреть, куда попал. В этот самый момент сук, на котором я висел, сломался, и последние десять метров я пролетел сквозь листву, по пути врезался головой в еще одну ветку и потерял сознание.

Очнулся я от того, что Нахид растирала мне лицо. Костюм она отключила, и ткань вновь стала эластичной. Лейтенант склонилась надо мной, поддерживая мне голову:

– Ногами двигать можешь?

Бедро все еще не восстановилось после парализатора. Я попытался пошевелить правой ногой. Ничего не почувствовал, но ботинок дернулся.

– Похоже на то.

Нахид расслабилась и отпустила мою голову:

– И как, есть у тебя план?

Я подтянул колени к груди и встал. В затылке стреляло. Вокруг возвышались стволы елей, ветер качал верхушки деревьев, но внизу воздух был неподвижен, а солнечный свет пятнами проникал сквозь полог, скользя по плотному слою иголок на земле. Нахид стянула мой парашют, чтобы тот нас не выдал, и сейчас присела на одно колено, проверяя заряд бластера.

Я поднялся на ноги и подсчитал запасы – примерно литр воды в резервуаре костюма, три пачки крекеров в поясе. У лейтенанта было не больше.

– Нам надо двигаться; каслонцы отправят за нами людей или уведомят местные власти в Гулистоне, чтобы те прислали охрану.

– А мне–то какая разница?

– Ты сражалась за республику против каслонцев. Когда мы проиграли войну и был установлен протекторат, тебя сложили. Разве ты не думала снова взяться за оружие, когда вернешься к жизни?

– Ты сам мне сказал, что прошло уже шестьдесят лет. Что случилось с Республиканской гвардией?

– Всех убили во время последних атак каслонцев.

– А наш сложенный батальон?

Над деревьями раздался разъяренный рев флаера. Нахид прищурилась, следя за сверкающим кораблем:

– Они полетели к месту крушения челнока.

Она потянула меня вниз по склону, наверное надеясь отыскать подходящее убежище в густом лесу около одного из ручьев, сбегавших с горы.

– Нет, – остановился я. – Нам надо наверх.

– Там будут они.

– Ничего не поделаешь. Нам нужно попасть в монастырь. Мы с другой стороны гор.

Я пошел вверх по склону. Лейтенант недолго думая отправилась следом.

Мы оставались под сенью деревьев так долго, как могли. На этой высоте подъем был не таким крутым, а воздух прохладным, умирающие пятна старого снега еще белели в тени. Под прямыми лучами стало жарковато, но потом наступил вечер. Пятнадцать лет назад я уже карабкался по этим горам, подросток, пытающийся найти себе место вдали от мира. Мы шли вдоль мелкого ручья, и боль в суставах постепенно проходила.

Мы не разговаривали. Я никогда не думал о том, что произойдет, когда я разбужу выданного мне солдата, только о том, как он мне поможет в минуту настоящей опасности. В нашем ордене женщин не было, и, хотя мы не принимаем обетов безбрачия и поздно ночью в кельях между братьями происходит кое–какое общение, у нас мало возможностей для контактов с противоположным полом. Нахид, несмотря на свое неприступное и угрожающее обличье, была очень красива: темная кожа, карие глаза, блестящие, коротко подстриженные волосы, три параллельных шрама на левой щеке, говорящих о ее звании. Еще мальчиком в Урушане по ночам я мучил себя образами женщин столь же прекрасных, как она; будучи констеблем, жадно волочился за дамами куда менее привлекательными. Из–за одной из них встрял в драку и вылетел с работы.