Текст книги "Лучшая зарубежная научная фантастика: Сумерки богов"

Автор книги: Брюс Стерлинг

Соавторы: Гарднер Дозуа,Мэри Розенблюм,Элизабет Бир,Питер Уоттс,Йен Макдональд,Роберт Рид,Джей Лейк,Доминик Грин,Сара Монетт,Адам Робертс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 68 страниц)

А пока годы и звезды рассыпались за нами, подобно пыли, – тысяча лет, сто тысяч, миллион, еще больше, и галактика повернулась, как огромное колесо. Каждый из нас уже давно примирился с тем, что мы – последние из наших видов, что бы ни подразумевалось под этим словом.

Если ты слышишь меня, девочка, то, наверное, хочешь спросить, что я нашла в этом глубоком колодце странности, почему вода из него показалась мне достойной. Ну, я нашла друзей, как уже говорила, – разве этого недостаточно? И любимых. Даже Эразм начал принимать человеческий облик, чтобы мы могли касаться друг друга, как люди.

Проще говоря, я нашла дом, Карлотта, пусть его природа и была необычной, – настоящий дом, в первый раз за всю свою жизнь.

Вот почему я так испугалась, когда он начал разваливаться.

В соседней комнате Эбби решила бороться. Сегодня прямо идеальный шторм – дурной нрав Дэна и чувство уязвленного достоинства Эбби взмыли на одинаковую яростную высоту навстречу какому–то немыслимому крещендо.

Но злость матери казалась хрупкой, а Большой Дэн – откровенно опасным. Юная Карлотта все про него поняла с самого начала, с того самого момента, как мама пришла домой под руку с этим мужчиной; поняла по его равнодушным глазам и заученной улыбке; поняла по тюремным татуировкам, которые он даже не потрудился скрыть, по хвастовству, которым прикрывал любой свой недостаток. Поняла по смраду от метлаборатории, химическому запаху, исходящему от него. Поняла по его друзьям, по унылым сделкам, которые Дэн заключал с какими–то темными типами в доме Карлотты, так как его съемное бунгало было забито подозрительными банками с техническим растворителем. Но самое главное, по тому, как он отмеренными дозами скармливал Эбби Будэн мет, чтобы та постоянно хотела еще, и по тому, как мать, будто покорная служанка, каждую неделю отдавала ему чек из «Уолмарта», где работала кассиром.

Большой Дэн высокий, жилистый и сильный, несмотря на все свои дурные привычки. Старшая Карлотта слышит достаточно и понимает, что тот винит Эбби в краже барбитуратов, – по законам Дэна, это невероятный грех. Мать клятвенно все отрицает, и ее начинают бить. Ничего из этого Карлотта не помнит: ее юная версия спит, хотя явно уже скоро проснется; критический момент подходит слишком быстро. И Карлотта думает о том, что видела ствол из вороненой стали с рифленой черной рукояткой, когда обыскивала сумку Дэна, о том, как смотрела на него, взвешивая варианты, но потом с презрением отвергла.

Мы сошли с дуги эллипса, девочка, и неожиданно Флот стал исчезать, как капли воды на раскаленной сковороде. Эразм заметил это первым, иначе не был бы собой, и установил экран, чтобы я тоже все увидела: рои походили на призрачные точки, сияющие на схеме галактики, призрачные точки, мерцающие и исчезающие прямо на глазах. График бойни.

– Никто не может это остановить? – спросила я.

– Они остановили бы, если бы могли, – ответил Эразм, обняв меня одной рукой (он уже отрастил пару рук). – Они остановят, если смогут, Карлотта.

– Мы можем им помочь?

– Да уже помогаем, по сути. Мы существуем так, что для нашего поддержания не требуется слишком много умственных процессов. Для Флота мы – код, который работает только пару секунд в год. Не слишком тяжкая ноша.

И это было важно, так как Флот мог поддерживать лишь определенное количество вычислительных процессов и верхняя планка зависела от числа связанных узлов. А оно сокращалось, так как клетки сверхразума пожирали целиком.

– В последний раз, когда я проверял, – сказал Эразм (то есть примерно тысячу лет назад по реальному времени), – Флот выдвинул теорию, что Враг состоит из темной материи. – (Это странная штука, девочка, которая летает по галактике, невидимая, – но, в общем, не важно, поверь на слово, когда–нибудь ты все поймешь.) – Он не столько материальный объект, сколько процесс – паразитический протокол, функционирующий в облаках темной материи. По видимому, он может манипулировать квантовыми событиями, которых мы даже не видим.

– Значит, защититься от него мы не сможем?

– Пока нет. Нет. И у нас с тобой скоро, возможно, появится компания, Карлотта. В смысле, у скользящих.

Флот продолжал возносить умирающие цивилизации, но узлов уже не хватало. Было решено переключить выживших в режим «длинного настоящего», отправить в хроноскольжение вместе с нами, чтобы освободить вычислительные процессы для военных маневров.

– Здесь может стать людно, – предупредил Эразм.

– Если слишком многим понадобится уйти в «длинное настоящее», – сказала я.

Он бросил на меня подчеркнуто равнодушный взгляд:

– Закончи мысль.

– Мы… не можем просто… уйти еще дальше?

Если пальнуть из пистолета в такой жестянке, как этот убогий трейлер, звук будет невероятно громким. Словно по уху получить штакетиной. Юная Карлотта просыпается именно от выстрела. Ее веки взлетают, словно оконные ставни в доме с привидениями.

Ничего такого старшая Карлотта не помнит. Выстрел? Не было никакого выстрела: она просто очнулась и увидела призрака…

И призрака тоже нет. Она отчаянно пытается заговорить со своей юной версией, силой воли склонить реальность на свою сторону, но опять терпит неудачу. Так кто же выстрелил, куда попала пуля и почему она ничего такого не помнит?

Крики в соседней комнате тонут в тишине. Та кажется бесконечной. А потом Карлотта слышит звуки шагов – непонятно чьих, – те приближаются к двери спальни.

В конце концов почти каждая сознательная функция Флота ушла в «долгое настоящее», чтобы пережить невзгоды войны с созданиями из темной материи. После следующей петли через галактическое ядро от нас осталась лишь малая часть. Когда меня вознесли, Флот напоминал разрозненное облако предметов размером с бейсбольный мяч и вел квантовые вычисления, пользуясь структурой собственных плотных атомов, – миллионы и миллионы таких объектов связывала воедино составная иерархия. Когда же мы вышли из эллипса, счет шел на тысячи, а все оставшиеся связи аккуратно сузили ради максимальной незаметности.

Поэтому мы, те, кто сам решил заняться хроноскольжением, ушли еще дальше.

Как и в прошлый раз, Эразм предупредил меня, что это может стать самоубийством. Если Флот проиграет, то мы исчезнем вместе с ним… нашим субъективным «я» может прийти конец за несколько дней или часов. Если, с другой стороны, Флот уцелеет и снова начнет репликацию, то мы, ну, станем жить практически вечно – даже снова сможем вернуться в реальное время, если захотим.

– Ты согласишься так рисковать? – спросил он.

– А ты?

К тому времени он уже вырастил лицо. Думаю, Эразм достаточно хорошо меня знал, чтобы понять, какие черты мне понравятся. Но я любила его не за глупую и поддельную человечность, а за то, что крылось за этими все еще похожими на драгоценные камни, турмалиновыми глазами, за ту личность, которой он стал, разделив со мной смертность.

– Я рискую давным–давно, – ответил он.

Поэтому мы обняли друг друга и просто… пошли быстрее.

Трудно объяснить, почему этот прыжок во времени казался таким головокружительным, но представь века, пролетающие мимо, подобно пыли на ветру! В первую очередь изменилось ощущение пространства. Раньше у нас была точка обзора шириной и глубиной в несколько световых лет… теперь же все петли слились в один продолжительный цикл; мы сами стали размером с Млечный Путь, а Андромеда помчалась на нас серебряной армадой. Я держала Эразма за руки и наблюдала за реальностью, широко раскрыв глаза, а он обновлял данные о войне и шептал мне на ухо о новых открытиях.

Флот изобрел средства обороны, сказал он, и резня замедлилась, но наше количество по–прежнему уменьшалось.

Я спросила, не умираем ли мы.

Он ответил, что не знает. А потом встревожился и сжал меня крепче:

– О, Карлотта…

– Что? – Я посмотрела прямо в его глаза, глядящие куда–то вдаль, они казались мне странными. – Что такое? Эразм, не молчи!

– Враг, – прошептал он, оцепенев от удивления.

– Что там с ними?

– Я знаю, кто они такие.

Дверь спальни открывается.

Старшая Карлотта не помнит такого. Все происходит по–другому. Юная Карлотта прижимается к спинке кровати, она в таком ужасе, что едва дышит. Благослови тебя Господь, девочка, я бы взяла тебя за руку, если бы могла!

Но в дверях стоит Эбби Будэн. Эбби в дешевой белой ночнушке. Только глаза у нее с желтыми кругами, дикие, и все белье в крови.

В общем, штука в следующем. Все коммуникации ограничены скоростью света. Но если распределить саккады по времени, то это ограничение вроде как расширяется. С нашей точки зрения, свет пересекал галактическое пространство за несколько мгновений. Мысли поглощали века. Мы чувствовали, как тяжко, словно сердце, бьется сверхмассивная черная дыра в ядре галактики. Слышали шепоты из галактик по соседству, невразумительно тихие, но неоспоримо рукотворные. Да, девочка, вот настолько медленными мы были.

Но Враг, он оказался еще медленнее.

– Давным–давно, – рассказывал Эразм, переправляя информацию от умирающего коллективного разума Флота, – давным–давно Враг научился паразитировать на темной материи… использовать ее в качестве вычислительной основы… эволюционировать внутри нее…

– Как давно?

Его голос полон благоговения:

– Так давно, что у тебя даже слов таких нет, Карлотта. Они старше самой Вселенной.

Ты хоть понимаешь меня? Сильно сомневаюсь. Но вот в чем штука с Вселенной: она колеблется. Дышит, в смысле, как огромное старое легкое, расширяется, сжимается и расширяется снова. Когда она сжимается, то хочет превратиться в сингулярность, но не может этого сделать, так как существует предел тому, сколько массы может содержать в себе квант объема, не взорвавшись. А потом она расходится в стороны и останавливается, когда не может вместить в себя еще больше пустоты. Туда–обратно, снова и снова. Возможно, до бесконечности.

Но есть проблема – информация не может пройти сквозь эти горячие хаотические спазмы. Каждый взрыв рождает новую вселенную, чистую, как меловая доска в школе без учеников…

По крайней мере, так мы думали.

Но у темной материи особые отношения с гравитацией и массой, сказал Эразм, и поэтому когда Враг научился ее колонизировать, то понял, как переходить из одной вселенной в другую. Другими словами, Они могли пережить конец всего материального и уже совершили это много–много раз!

Враг оказался по–настоящему бессмертен, если у этого слова есть хоть какое-то значение. Враг вел свои дела не просто в галактическом пространстве, он пересекал пропасти, разделяющие галактики, скопления галактик и суперскопления… медленный, как патока, он был огромным, как все на свете, вездесущим, как гравитация, и невероятно могущественным.

– И какие у них претензии к Флоту, если они такие сильные и здоровые? Почему они нас убивают?

И тогда Эразм улыбнулся, и в его улыбке крылось столько боли, меланхолии и ужасающего понимания.

– Но они не убивают нас, Карлотта. А возносят.

Как–то в школе Карлотта безуспешно пыталась осилить «Венецианского купца». Она открыла книгу о елизаветинской драме на копии старой гравюры под названием «Utriusque Cosmi». Та вроде как символизировала весь космос, показывала, как люди представляли его во времена Шекспира, таким многослойным и упорядоченным: звезды и ангелы наверху, ад внизу и голый парень, квадратом растянутый между божественностью и вечным проклятием. Тогда она ничего не поняла, сочла старинной чушью. А сейчас по какой–то непонятной причине вспомнила о той гравюре. Только, девочка, на ангелах дело не заканчивается. Я усвоила урок. Даже у ангелов есть свои ангелы, а демоны пляшут на спинах больших демонов.

Мать в алой ночнушке парит в дверях спальни. Немигающим взглядом обводит комнату, пока наконец не видит дочь. Может, Эбби Будэн и стоит в комнате, но эти глаза смотрят откуда–то из далекого, глубокого и очень страшного места.

Кровь пропитывает ткань. Но принадлежит не матери.

– О, Карлотта… – говорит она. Потом откашливается, как перед важным звонком или разговором с кем–то, кого боится. – Карлотта…

И невидимая Карлотта, которая пришла сюда из мест, где ангелы играют с вечностью, понимает, что сейчас скажет мать, осознаёт наконец: никакого парадокса нет, только ужасающий круговорот. Она тихо произносит эти слова, а Эбби воплощает их в реальность:

– Карлотта, послушай меня, девочка. Я не думаю, что ты хоть что–то поймешь. Мне так жаль. Мне очень жаль. Но сейчас слушай. Когда придет время, уходи. Не бойся. Не жди. Не попадись. Просто уходи. И быстро.

Потом она поворачивается и оставляет дочь в темной комнате.

За окном койоты по–прежнему жалуются на луну. Их вой наполняет явь Карлотты, пока не проникает, кажется, прямо в сердце.

А потом раздается второй и последний выстрел.

Я видела Врага лишь мельком и к тому времени уже перестала его так звать.

Описать его нормально не получается. Тут слова меня подводят. И придется признать, к тому времени я и сама мало чем напоминала человека. Скажу только, что Эразма, меня и остальных скользящих приняли в объятия Врага вместе с остатками Флота – и вся память, что мы считали обреченной из–за энтропии или войны, сохранилась. Виртуальности, которые наши противники создали на протяжении кальп, оказались похожи на лабиринты, гостеприимные и невероятно странные. Скиталась ли я по этим таинственным равнинам? О да, девочка моя, и Эразм рядом со мной долгие–долгие (субъективно) годы, и мы стали… ну, в общем, больше любых слов.

Галактики старели и летели прочь друг от друга, пока их не поглотили пространства космической пустоты, связанные лишь нежными и непоколебимыми нитями притяжения. Звезды гасли, девочка; галактики сливались воедино, полные мертвых или умирающих светил; атомы распадались до последних стабильных форм. Но ткань космоса может вынести лишь определенное количество вакуума. Ее эластичность не бесконечна. Стареет все. И после триллионов и триллионов лет расширение обернулось сжатием.

В это время я иногда чувствовала или видела Врага – но мне теперь надо назвать его как–то по–другому. Скажем, Великими Древними, извини меня за помпезность, – именно они сконструировали виртуальности темного пространства, где я теперь живу. Они не были людьми. Никогда не были. Они проходили сквозь наши усыновленные миры, как штормовые облака, черные, величественные, полные еле заметных, загадочных молний. Даже тогда я не могла говорить с ними; и пусть стала большой и старой, но оставалась не более чем их частью.

Я хотела спросить их, зачем они уничтожили Землю, почему столько людей умерло или вознеслось благодаря эволюционному дружелюбию Флота. Но Эразм, который погрузился в эти вопросы куда глубже, чем я вообще могла, сказал, что Великие Древние не воспринимали такие крохотные и эфемерные объекты, как скалистый шар вроде Земли. Та, как и множество других планет, была уничтожена не намеренным решением, а автономным импульсом, развившимся в ходе множества космических слияний, – импульсом, настолько же неощутимым и непроизвольным для Древних, как работа твоей печени, девочка.

Логика тут такая: миры, где развивается жизнь, порождают цивилизации, которые со временем начинают играть с черной материей и тем самым угрожают непрерывности Древних. Часть таких вторжений можно стерпеть и изолировать – Флот, например, и вовсе обогащал их, – но большинство ставило под удар саму стабильность системы. В общем, мы вроде как были микробами, девочка, на которых отреагировала иммунная система гиганта. Они не видели нас, ощущали лишь соматическую угрозу. Вот так все просто.

Но Флот засекли. Тот оказался достаточно большим и стойким, и Древние его заметили. И надо понимать, что они не были злобными и видели Флот примерно так, как он видел нас, как нечто примитивное, но живое и мыслящее, стоящее того, чтобы его спасти.

Потому они вознесли Флот и подобные ему образования в других галактиках, коим не было числа, и так уберегли от слепых вибраций космической энтропии.

Мило с их стороны, конечно. Но если я когда–нибудь стану настолько большой или проживу достаточно долго, чтобы встретиться с Древними лицом к лицу, то подам жалобу. Черт побери, да, мы были крохотными. Люди – это мельчайшие мыслящие существа в космосе, и мне кажется, что мы даже знали об этом еще до конца света… Ты–то точно знала. Но боль есть боль, а скорбь есть скорбь. Возможно, наша гибель – неизбежность, возможно, такова природа вещей, но ничего хорошего в этом нет, и такое терпеть нельзя, если есть выбор.

И наверное, поэтому я сейчас здесь, смотрю за тем, как ты крепко зажмуриваешься, пока звук от второго выстрела рассеивается в воздухе.

Смотрю, как ты превращаешь кошмар в видение.

Смотрю, как ты выстраиваешь жемчужину вокруг крупицы кровавой правды.

Смотрю, как ты быстро уходишь.

Бесплотная Карлотта еще недолго парит в постоянных и неизменных коридорах прошлого.

В конце концов длинная ночь заканчивается. Кроваво–красный свет льется в окно.

Последний рассвет, который увидит этот маленький мир, но юная Карлотта еще не знает об этом.

Теперь, когда Вселенная закончила текущую итерацию, вся ее история сохранена в трансмерном метапространстве, как книга на полке – ее нельзя изменить. Теперь–то я это точно знаю, девочка. Память выкидывает фокусы, а история их исправляет.

Думаю, Древние дали мне доступ к этим событиям, так как мы застыли на пороге нового сотворения.

Я знаю часть вопросов, которые ты задала бы мне, если бы смогла. Спросила бы, где я нахожусь? По–настоящему. И я бы ответила, что в конце всего сущего, который на самом деле лишь очередное начало. Я гуляю по огромному саду темной материи, пока все известное и барионное поднимается по спиральной лестнице унификационных энергий навстречу огненному новому рассвету. Я стала такой большой, девочка, что могу летать по истории, как птица над прерией. Но я не могу изменить того, что уже случилось. Такой власти у меня нет.

Я наблюдаю за тем, как ты выбираешься из кровати. Как одеваешься. Голубые джинсы с потрепанными краями, мужская клетчатая рубашка, «рибоки» из секонд–хенда. Я смотрю, как ты идешь на кухню и набиваешь рюкзак бутылками с водой и шоколадными батончиками, ведь сидящая на мете мать больше ничего не припасла.

А потом ты на цыпочках крадешься в спальню Эбби. Признаюсь, об этом я ничего не помню. Наверное, эти воспоминания не подходили к фантазии о дружелюбном призраке. Но ты тут, лицо застыло в деланой маске равнодушия, ты переступаешь через труп Большого Дэна. Из дыры в его груди вытекло немало крови, и ковер превратился в липкую лужу цвета ржавчины.

Я смотрю, как ты вытаскиваешь сумку Дэна, которая торчит из–под кровати. Наверху лежит Эбби; кажется, будто она спит. Пистолет все еще у нее в руке, а рука лежит рядом с головой. Череп разворочен так, что Карлотта не может на него смотреть. Опусти глаза, девочка. Да, вот так.

Я смотрю, как ты вытаскиваешь пачку банкнот из сумки и запихиваешь ее в свой рюкзак. Там, куда ты отправишься, деньги не понадобятся! Хотя решение мудрое. Предусмотрительность, достойная похвалы.

А теперь иди.

Мне тоже пора. Чувствую, Эразм ждет меня, чувствую притяжение любви и верности, нежное и неизбежное, как гравитация. Он раньше был машиной, и более старой, чем земля под твоими ногами, Карлотта Будэн, но стал мужчиной, моим мужчиной, могу сказать с гордостью. Я нужна ему, потому что не просто перейти от одной вселенной к другой. Работа есть всегда, разве не так?

Но прямо сейчас иди. Оставь эти ужасные пилюли на столике, найди шоссе. Не бойся. Не жди. Не попадись. Просто уходи. И быстро. А еще извини меня, ведь сейчас я последую собственному совету.

СТИВЕН ГУЛД
РАССКАЗ С БОБАМИ

Стивен Гулд часто печатается в журнале «Analog», он также публиковался в «Asimov’s Science Fiction», «Amazing Fantasy», «New Destinies» и других изданиях, становился финалистом премий «Хьюго» и «Небьюла».

Его самая известная серия «Джампер» («Jumper») включает книги «Джампер» («Jumper»), «Отражение» («Reflex») и «Джампер. История Гриффина» («Jumper: Griffin's Story»), По первому произведению в 2008 году был снят высокобюджетный фильм «Телепорт» («Jumper»), Среди других романов Гулда «Дикий мир» («Wildside»), «Зеленая война» («Greenwar», в соавторстве с Лорой Миксон), «Шлем» («Helm») и «Слепые волны» («Blind Waves»), Гулд живет в Альбукерке, штат Нью–Мексико, с женой, писательницей Лорой Миксон, и двумя дочерьми.

В представленном ниже рассказе действительно есть бобы. А еще роботы–металлоеды, которые не прочь полакомиться и человечинкой, если кто–то из людей встанет на их пути…