Текст книги "Лучшая зарубежная научная фантастика: Сумерки богов"

Автор книги: Брюс Стерлинг

Соавторы: Гарднер Дозуа,Мэри Розенблюм,Элизабет Бир,Питер Уоттс,Йен Макдональд,Роберт Рид,Джей Лейк,Доминик Грин,Сара Монетт,Адам Робертс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 68 страниц)

Когда она в последний раз засыпала, командир расчета Тиг отказался от погружения. Она пожала ему руку, перед тем как забраться в кокон.

– Все будет хорошо, – ободряюще произнес он. – Я проживу долгую насыщенную жизнь, работая на корабле. Через двадцать пять лет приму новую команду.

– Я вас больше не увижу, – голос Меган дрогнул.

– Может, и увидишь. Но я буду старым. – Тиг старался не смотреть ей в глаза. – Я боюсь темноты.

Меган нечего было сказать на это – она понимала. Каждый раз погружение в кокон казалось приближением к смерти. Миг длиной в сто лет, а потом мучительное пробуждение. Болела даже кожа – активизировавшиеся клетки гоняли нейроны, возобновляя столь долго дремавшие контакты, но в этот раз, лежа в коконе, она думала о Тиге, как он ходит по кораблю, пока вся команда спит, и так он будет блуждать долгие–долгие годы, и двадцать пять из них – в полном одиночестве, пока не проснется следующая команда, и что он им скажет? У него будет опыт длиной в четверть века, не разделенный ни с кем из них. Они будут еще молоды – если не считать по годам. Тиг поздоровается с ними – ну, например, так: «Привет, я – тот, кем вы однажды станете». В нем они увидят свидетельство собственной смертности. Потом он будет ждать еще двадцать пять лет, один, и если останется жив, поприветствует следующую команду, проснувшуюся для двух недель напряженной работы. Едва ли Тиг встретит третью команду. Ему будет девяносто семь, и, что бы он ни говорил, командир точно не доживет до ее пробуждения.

Меган закрыла глаза, когда крышка кокона опустилась. Мускулы напряглись. Через миг придет боль – и это будет миг длиной в столетие. Лишь через несколько часов девушка смогла добрести до больничного отсека. В этот раз просыпаться было еще тяжелее. Доктор Арнольд с сожалением сказал:

– Мы еще даже пятую часть пути не преодолели. – Он растер ее руки, которые словно пронзил миллион игл. – Кто–то из медперсонала может бодрствовать больше двух недель – им нужно заниматься исследовательской работой. – Доктор Арнольд был молод, как и она, но на лбу уже появились маленькие морщинки, которые со временем стали глубже.

Меган подумала, что у него добрые глаза. Когда она вздрогнула, он тоже вздрогнул.

– Простите, я стараюсь как можно аккуратнее.

Добравшись до своей комнаты, Меган сняла с кровати защитный пластик и нашла на подушке хрупкую записку от командира расчета Тига: «Проверь стену». Он оставил ее двадцать лет назад. Это написал старик, подумала она.

Она махнула рукой в сторону сенсора, и левый бок пронзила боль. Стена замигала. Громкоговорители зашептали. Потом показалась Хрустальная река. Вода бежала по камням, шелестели листья. Длинное облако вдали медленно ползло над вершиной горы. Долго ли Тиг трудился над стеной? Подарок девушке, которую он больше не увидит.

Громкоговорители два раза щелкнули, затрещали микросхемы, звук отключился, потом картинка стала ярче и экран побелел. Починки хватило на десять секунд. А сколько времени потратил Тиг? Меган попыталась открыть щиток, но не смогла. В отчаянии она ударила по нему рукой, потом вытащила из–под кровати металлический подсвечник. Острым концом получилось приоткрыть крышку. Однако осмотр микросхем, расположенных под ней, ничего не дал. Она не разбиралась в таких вещах. Снова закрыть щиток не удалось. Меган долго смотрела на пустую стену, потом пошла искать доктора Арнольда и его мягкие добрые руки.

– Что это? – спросил он, указывая на подсвечник.

Меган покрутила артефакт в руках. Она и забыла, что прихватила его с собой.

– Это все, что у меня осталось с Земли. Шахтерский светильник.

Оставшееся от двух недель время, пока команда снова не вернулась в коконы, Меган спала с ним. В первый раз, когда девушка стянула с него рубашку через голову, он сказал:

– И хватит уже называть меня доктором Арнольдом. Меня зовут Шон.

Однажды Меган проснулась, все еще не привыкшая к его телу, и прислушалась к их дыханию в темноте. Оно напомнило ей о ветре в листьях ясеня.

Айзек думал о разных формах медитации. Он научился укоренять вопрос в своем уме, затем проводить целые дни, размышляя о его сути и следствиях. Айзек читал Библию и многочисленные труды, хранившиеся в монастырской библиотеке. Медитация лучше всего удавалась, когда он держал обет молчания. Наконец вопрос начинал светился у него в голове, словно угли костра. Теперь, лежа на кровати, тесно прижав руки к телу, пытаясь не дрожать, он размышлял о том, почему Бог допускает холод. В Книге Бытия было сказано, что холод – один из способов, которыми Бог показывает человеку, что Земля пребудет. Там было написано вот как: «Впредь во все дни земли сеяние и жатва, холод и зной, лето и зима, день и ночь не прекратятся»[61]61
  Бытие 8: 22.


[Закрыть].

Ночью крыша громко заскрипела, и на пол упала куча снега. Высоко подняв «Липкого Томми», Айзек увидел место, где проломилась доска. Он задумался, как выбраться наружу, чтобы скинуть снег с крыши, но ветер ревел, и в окно уже не было ничего видно. Айзек даже не знал, день сейчас или ночь. Разве бывает такой буран? Он никогда раньше не жил в горах. В монастыре было нелегко, но там его не научили выживать здесь. Если бы на Ноя обрушилось сорок дней снега, а не дождя, хуже, чем сейчас Айзеку, ему бы точно не было.

Библия не помогла прояснить вопрос о снеге. В основном он появлялся в ней в сравнении «белый, как снег», в десятке отрывков. Он вспомнил, что пророки связывали его с проказой. При свече он нашел этот стих в Книге Чисел. Листать в перчатках было невозможно, он стряхнул их и сунул между ног, чтобы согреть. В стихе говорилось: «И облако отошло от скинии, и вот, Мариам покрылась проказою, как снегом. Аарон взглянул на Мариам, и вот, она в проказе»[62]62
  Числа 12: 10.


[Закрыть]. В Книге Исход он нашел сюжет о Моисее, обратившем жезл в змею и снова в жезл. Тогда Бог сказал Моисею: «Положи руку твою к себе в пазуху. И он положил руку свою к себе в пазуху, вынул ее, и вот, рука его побелела от проказы, как снег»[63]63
  Исход 4: 6.


[Закрыть]. Даже Богу не нравился снег.

Крыша снова заскрипела, и на растущий на полу сугроб посыпалась снежная пыль. Дверь не подалась. Сдвинуть навалившуюся на нее тяжесть было нельзя, и тогда он открыл окно. Показалась сплошная белая стена. Он ткнул в нее лопатой, сбросил снег на пол, снова копнул. Полчаса спустя он прорыл тоннель на поверхность, примерно на фут выше окна. Он вытолкнул широкие снегоступы наружу и выбрался следом сам. Ветер ударил ему в лицо, когда он выкатился на поверхность, и рука увязла до подмышки, когда он сделал попытку опереться на нее. Пристегивать снегоступы пришлось дольше, чем ему хотелось бы. Снег набился в ботинки, смерзся комочками на перчатках, посыпался за шиворот. Он не видел даже деревьев, стоявших в двадцати футах от генератора. Глаза слезились, щеки щипало. Серое свечение воздуха указывало на то, что сейчас все–таки день, но точно он сказать не мог, и потом, это было не важно.

Судя по высоте снега на будке, он думал, что долина реки покрыта двадцатифутовым слоем снега, но теперь было видно, что дом засыпало лавиной. Когда он встал на снегоступы, оказалось, что свес крыши приходится вровень с его грудью, а снег лежит выше его головы. Айзек понимал, что сбивать эту тяжесть – опасно. Если все скатится с крыши сразу, его с легкостью завалит, и потому он осторожно копнул край, пытаясь дотянуться лопатой как можно дальше. Слетел целый пласт, обнажив дранку. Копнул снова – и пласт размером с гроб упал так тяжело, что он почувствовал удар ногами. В снеге, все еще лежащем на крыше, показалась трещина. Увидев, что она увеличивается, Айзек попятился как можно быстрее, и две трети массы медленно соскользнули, оставив лишь тонкий слой на коньке. Снег закрыл отверстие, из которого он только что выбрался.

– С ума сойти, – сказал он, употребив самое крепкое выражение, на какое был способен. Дыхание застывало на подбородке. Прежде чем он сможет пробраться в дом, придется почистить противоположную сторону. Высоко поднимая колени, чтобы отряхнуть снегоступы, он двинулся вокруг здания.

Пробираясь по снежным заносам, он думал о книге пророка Амоса, в которой говорилось: «И поражу дом зимний вместе с домом летним, и исчезнут домы с украшениями из слоновой кости, и не станет многих домов, говорит Господь»[64]64
  1 Книга пророка Амоса 3: 15.


[Закрыть]. Поразить Айзеку не мешало бы, хоть немного.

Когда мужчина прорыл обратный путь в генераторную будку и закрыл окно, сил уже не осталось, но, что еще хуже, он замерзал. Огонь в печке погас, и без слоя снега на крыше по комнате гулял сквозняк. Водяное колесо угрожающе заскрипело, и вместо того чтобы попытаться разжечь огонь, он вставил свечу в подсвечник и спустился по лестнице. В желобе образовался лед. Колесо вращалось вдвое медленнее, чем должно. Вода выплескивалась на пол, стекала под откос к дальней стене и замерзала.

Слишком усталый, даже чтобы сказать вполне уместное «с ума сойти», он ударил молотом по ледяному засору. Тот едва треснул, и он поскользнулся и упал под колесо. Его окатило ледяной водой. Айзек отполз, скользя. Если он сейчас же не очистит желоб, колесо встанет намертво. Механизм может стать непригодным для использования до весны и будет нуждаться в серьезном ремонте.

На этот раз аккуратно, распределяя вес на обе ноги, Айзек направился к желобу с молотом в руке. Он думал о Ламехе, отце Ноя, о котором в Библии говорилось: «и нарек ему имя: Ной, сказав: он утешит нас в работе нашей и в трудах рук наших при возделывании земли, которую проклял Господь»[65]65
  2 Бытие 5: 29.


[Закрыть]. Проклятием был лед, трудом – молот. Айзек так замерз, что едва мог держать тяжелый инструмент, но все же ударил им по засору.

Когда она снова проснулась, над коконом склонился пожилой мужчина.

– Не двигайся, Меган. Тебе не будет больно, но может несколько минут тошнить.

Она закрыла глаза. «Мне пятьсот двадцать лет, – подумала девушка. – Впереди еще три с половиной тысячи». Когда Меган открыла глаза, старик все еще склонялся над ней с озабоченным видом. Он протянул руку и положил ладонь ей на предплечье.

– Ты в порядке?

Она осторожно кивнула, потом подождала – интересно, будут ли у движения неприятные последствия? В желудке что–то крутило, но дискомфорт прошел.

– Думаю, да. – Суставы не болели, но соображалось туго. Меган пригляделась к нему. – Командир расчета Тиг?

Мужчина покачал головой:

– Нет, он умер.

Меган прищурилась:

– Доктор Арнольд?

Он кивнул.

– Я все еще Шон. Чтобы понять, что не так с долгим сном, понадобились годы.

– Сколько?

– Почти сорок.

Она вспомнила гладкую кожу Шона. Какой та была на ощупь, когда Меган просыпалась, а он еще спал. Как Шон обнимал ее, когда она говорила о Земле и своих страхах.

– Я умираю, – сказала Меган в их последнюю ночь вместе. – Мы никогда не доберемся туда, куда направляемся, и никогда не вернемся обратно.

Прошлой ночью, сто лет назад, Шон осторожно укачивал ее, прижимая голову девушки к груди.

– Мы еще не умерли.

Теперь она не узнавала его глаза. Шон протянул руку, чтобы помочь ей выбраться из кокона, но Меган не приняла ее. Он был чужой. Девушка села сама, и ее опять затошнило. Когда все прошло и она вылезла, Шон отошел, печально глядя на нее.

– Я скучал по тебе.

– Для меня прошло всего несколько минут.

– Это правда.

Она неловко постояла, не зная, что сказать.

Наконец она произнесла:

– У меня работа.

– Разумеется. У меня тоже.

На других коконах мигали лампочки, и она поняла, что ее он разбудил первой.

В течение первой недели Меган видела его только за едой, но садилась в другом конце кафетерия. Она старалась не думать о пустой стене и подсвечнике. Девушка запрещала себе вытаскивать коробку из–под кровати. Она думала: может, если я не буду смотреть на подсвечник, мне перестанет его не хватать. Я не буду скучать. Меган сосредоточилась на гидропонике. Было необходимо перепроверить и подогнать все соединения. Она присоединяла трубки, чинила насосы, сортировала оборудование для химических анализов, беседовала с агрономами, которые говорили о генетическом дрейфе, мутациях и эволюции. За прошедшие пятьсот лет растения адаптировались к искусственной среде. Успешно усваивающие питательные вещества из растворов заметно вытянулись. Высокие и быстрорастущие вытесняли своих более слабых сородичей.

В часы отдыха она не могла спать и возвращалась в отсеки с гидропоникой. Все растения были низенькие, они отлично росли под искусственным освещением. Томаты, клубника, огурцы, различные виды папоротников, свекла, перец и много чего еще. Высоких растений не было. Семена хранились до прибытия на Зета Ретикула, хотя было неизвестно, взойдут ли они. Никогда еще никто не сажал четырехтысячелетнее семечко. Она прошла вдоль длинного ряда, легко проводя ладонью по верхушкам растений и представляя себе ясень на борту корабля. Появится ли однажды на планете, вращающейся вокруг Зета Ретикула, ясеневая роща? Если взойдет всего одно семечко, оно сможет дать начало целому лесу. Будут ли земные деревья расти вдали от родного солнца?

Страх комком сжался в груди, и она потерла ее кулаком, пытаясь успокоиться. В конце ряда с растениями Меган подняла глаза к одной из длинных спиц – гигантской пустой камере, достигавшей самого сердца корабля – центра, вокруг которого вращался этот механизм, создавая иллюзию гравитации. Она привыкла к эффекту, который вначале ее дезориентировал, – к переходу от давления маленькой комнаты для проращивания к ошеломляюще широкому пустому пространству. Девушка пересекла диаметр спицы, пятьдесят футов, и оказалась у следующего ряда.

В конце последнего рабочего дня перед новым погружением в кокон Меган в последний раз прошла мимо растений. Они пахли влагой и чем–то химическим, но не естественной зеленью. Меган продолжала идти, пока не оказалась у комнаты Шона. Она медлила. Казалось, всего две недели назад девушка поцеловала на прощание молодого человека. Она не могла себе представить корабль без него. Каждый день ждала, что Шон выйдет из–за угла и присоединится к ней в лабораториях гидропоники. Но он не приходил. Вместо этого старик скорбно смотрел на Меган, когда та проходила мимо. Он пожертвовал сорока годами, чтобы спасти ее и остальных. Меган едва не ушла.

Когда Шон открыл дверь, она сказала:

– Я тоже скучала по тебе.

Шон впустил ее, в безжалостном свете лампы на его руке были видны пигментные пятна.

– У меня для тебя кое–что есть. – Он открыл ящик и достал металлический подсвечник. – Я знаю, как много он для тебя значил. Думал, не попросить ли открыть его для тебя. Мы бы посмотрели, есть ли что–нибудь внутри.

Меган провела пальцем по кольцу, в которое некогда вставляли свечу. Потерла шершавый медный колпачок на конце. Если повернуть другой стороной, он был похож на оружие – длинный узкий пятидюймовый шип, который закреплял подсвечник в стене шахты или в досках, мог еще и ранить.

– Я уже и забыла, – солгала она.

Продолжая тихо говорить в его комнате, Меган снова увидела человека, которого знала. Увидела, несмотря на редеющие волосы, морщины и усталость.

Когда позже они скользнули под простыни, Шон сказал:

– Мне теперь особо нечего предложить. Я… немолод.

– Тогда просто обними меня, и давай поспим.

Но когда они лежали и Меган, слушая его дыхание, думала о шелесте ветерка в ясеневой роще, Шон проснулся, и девушка узнала, что в нем больше жизни, чем она думала.

Айзек стоял у остывшей печки. С него больше не капало. Одежда хрустела при каждом движении. У самой кожи, однако, она была мокрой и вытягивала то немногое тепло, что оставалось. Когда Айзек сбивал снег с крыши, одна из потолочных досок окончательно сломалась, и припасы под ней были завалены снегом, включая коробки со спичками. Ему пришлось разгрести эту кучу, чтобы найти их. Но коробки были помяты, а спички испорчены. Когда он попытался зажечь огонь, то лишь размазал серу с головок.

Туго соображая, словно в полузабытьи, Айзек с минуту простоял на коленях. Хлопья сыпались сквозь дыру в потолке, крутясь на ветру, которого прежде не было. Без спичек ему не разжечь огонь. Может, снова удастся надеть снегоступы и пробраться к хижинам шахтеров… Айзек знал, что в такой сильный буран не сможет подняться по крутой тропе. Да и одежда на нем промокла насквозь, и он страшно устал. Айзек не чувствовал коленей на снегу, холод полз вверх по ногам. Мужчина подумал, что можно просто вот так застыть на месте. Подбородок медленно склонился на грудь. Мысль об отдыхе радовала. Через несколько минут он встанет, но пока все, что ему нужно, – это немного поспать. Однако его беспокоили дрожание и мерный стук генератора внизу, Мужчина испугался и встал. Если уснуть, генератор уж точно замерзнет, и он тоже. Если бы Айзек не имел обязанностей, то мог бы отдохнуть, но от него зависели другие.

Он помахал руками, чтобы восстановить кровообращение, похлопал ладонями по предплечьям, затем, шатаясь, пошел к лестнице. Ветер тряс домик с новыми силами. Не было видно света в глубине, свеча потухла. Айзек медленно двигался, держась рукой за доски, чтобы снова не упасть на скользкий пол, пока не наткнулся на «Липкого Томми». За спиной забурлила вода под колесом. Он рывком выдернул подсвечник из стены, заставил себя вскарабкаться по лестнице и сел у печки. Понадобилось с десяток попыток, чтобы отвинтить медный колпачок, хранящий спички. Их было только три. Мужчина осторожно зажег одну, но, прежде чем он коснулся свечи, ветер задул ее. Айзек едва не расплакался. С этой новой дырой в крыше не найти места, где можно быть уверенным, что новая спичка будет гореть достаточно долго, чтобы разжечь огонь. Айзек открыл дверцу печки, сунул руки внутрь, подальше от ветра, чтобы зажечь вторую спичку. Она вспыхнула, но тяга в трубе тут же загасила ее.

Айзек глубоко вдохнул, перекрыл тягу и, прежде чем зажечь последнюю спичку, пробормотал молитву. Вода в ботинках, похоже, замерзала. Он вообще не чувствовал ноги. Спичка занялась и горела. Мужчина осторожно поднес фитиль свечи к пламени. Тот вспыхнул. Айзек сунул свечу меж двух обугленных поленьев и подкинул хворост для растопки. Вскоре из открытой печки повалил дым. Мужчина прокашлялся, глаза слезились, когда он разнес табурет на крупные деревяшки – последнее топливо, что оставалось в доме, но не открывал дымоход, пока железную печку не наполнило пламя. Бока ее дышали жаром. На крышке печки дымились его перчатки – мужчина грел руки. Постепенно Айзек снял одежду и развесил ее вокруг печки и завернул дрожащие плечи в одеяло. Вода капала с пальто и штанов. От печки исходил жар, пронизывая искрами пальцы и ступы. Щеки покалывало, он поморщился и пододвинулся ближе.

Деревянные стены дома трясло на ветру, и огонь в печке разгорелся, словно адское пламя. В самый страшный момент, когда дом едва не рухнул, ветер прекратился, и впервые за десять дней стало тихо, разве что сердце реки билось там, внизу, под генератором. Буран кончился. Во внезапной тишине хижины Айзек потянулся за Библией, открыл ее и прочитал первый стих, на который упал его взгляд. Конечно, прекращение бури было чудом, и послание где–то рядом. Он записал стих на клочке бумаги, свернул его в трубочку, затем поместил в ручку подсвечника. Когда он закончил, лицо отогрелось, и пальцы ног перестали болеть.

После седьмого долгого сна Шон не проснулся.

– Он осознавал опасность, когда позволял себе стареть. Сон – процесс сложный. Простите. – Доктор Сингх пролистала записи. – Доктор Арнольд был великим человеком. Его труды по клеточной деградации и регенерации во время долгого сна – это прорыв. Будь он все еще на Земле, точно стал бы нобелевским лауреатом. Мы все доберемся до Зета Ретикула благодаря ему. – Сингх сочувственно покачала головой. – Понимаю, вы были близки.

Меган сжала край стола.

– Я видела его вчера… перед последним сном. Совсем недавно.

Она ощущала тяжесть каждой минуты из своих семисот двадцати двух лет.

– Я тоже, – сказала Сингх. – Если нужно, могу прописать вам антидепрессанты, но лучше не стоит. Трудно предугадать взаимодействие лекарств.

Меган прошла по длинному коридору к комнате Шона. Тонкие листы пластика закрывали его кровать и стол, покрытый слоем пыли. Несмотря на автоматические механизмы для чистки, она все равно оседала на поверхностях, которые были труднодоступны. Меган стянула пластик с его стола, и тот упал на пол. Шон оставил блокнот и ее подсвечник на середине. Она осторожно подняла обложку. Бумага, которая начала свой путь семьсот лет назад, даже очищенная от кислоты и специально обработанная для увеличения долговечности, стала хрупкой. Любые записи, от которых ожидалась хоть какая–то долговечность, делались на пластиковой бумаге, но Шону больше нравилось ощущать настоящие страницы. Он написал под обложкой «Для Меган», остальные страницы были пусты.

Когда она села на край кровати, пластик хрустнул. Подсвечник лежал у нее на коленях. Меган подумала – интересно, чувствует ли себя кто–нибудь настолько опустошенным? И можно ли с этим что–нибудь сделать? Пальцы коснулись холодного металла. Хотя воспоминание о шелесте ясеневых листьев на дисплее видеостены ускользало, она чувствовала себя связанной с ним через твердую форму. Как часто этот подсвечник втыкали в стену шахты, чтобы осветить несколько футов породы? Кто еще держал его? Был ли он для них больше, чем просто инструментом? Ее пальцы прошли по острому концу мимо кольца, державшего свечу, к полированной медной трубке. Впервые Меган посмотрела на старинный предмет как на вещь, созданную для практического применения, а не на произведение искусства. Снимается ли крышка с детали, которую она приняла за ручку? Меган попробовала ее открутить – не поддается. Может, там внутри что–то есть, еще одна ниточка, связывающая с Землей? Таким же вопросом задавались Тиг и Шон, и вот теперь хотелось узнать и ей.

Несколько минут спустя она спросила старшую по мастерской, женщину плотного сложения, чье имя никак не могла запомнить:

– Не сможете открыть вот это?

Механик повертела подсвечник.

– Кажется, это медь. Девятнадцатый век, говорите? Могу разрезать, но тогда мы его повредим.

– Давайте.

Механик аккуратно взяла резак и, рассыпая искры, аккуратно провела по ручке подсвечника. Кусочек металла размером с монету упал на пол. Меган глянула ей через плечо и увидела, как она щипцами вытаскивает из полости свернутую в трубочку бумажку.

Меган вздрогнула.

– Ей же почти тысяча лет!

– Тут написано.

– Послание.

Меган боялась, что бумага рассыплется, прежде чем она сумеет прочесть.

– Что это значит? – спросила механик, когда они аккуратно развернули записку.

– Кажется, стих из Библии. Думаю, я поняла.

Меган оставила озадаченную начальницу мастерской и направилась к гидропонике, уже планируя, где еще надо будет проложить трубы и подсветку. Ей придется оставить объяснения и распоряжения следующей смене инженеров.

Айзек выбрался из окна наружу. Позади в печке пылала табуретка. Холодный воздух обжигал все так же безжалостно, но небо прояснилось, ветер стих, и он уже не так мерз, хоть сырость пробралась в пока еще теплую одежду. Если он в ближайшее время не найдет дров, огонь снова погаснет, и – пусть даже буран прекратился – он продрогнет до костей. Взяв небольшой топор, он отправился в долгий путь вверх по каньону, где можно будет найти хворост.

Сначала он пытался сориентироваться. Снег преобразил долину, спрятав все знакомые черты. Сотни древесных стволов, прежде служивших метками, были так завалены, что он видел лишь ровную, гипнотически белую поверхность. Река почти исчезла, была заметна лишь узкая щель в снегу, из которой доносился хрустальный голос воды.

Но больше всего его удивили оставшиеся деревья. Две недели назад их самые нижние ветви были футах в двадцати над землей – те, до которых можно легко дотянуться, срубили на дрова. Однако теперь, под снежными заносами, их иглы касались сверкающей поверхности. Найти дрова будет нетрудно. Он подумал – а что, вон у того дерева хватит сухих ветвей, чтобы согревать меня целый месяц. Это было похоже на чудо.

Айзек размышлял о стихе из Библии, который написал на бумажке. Он не был уверен, что понимает смысл этого послания, но тот наполнял его надеждой: «зайди, будем упиваться нежностями до утра, насладимся любовью, потому что мужа нет дома: он отправился в дальнюю дорогу»[66]66
  Притчи Соломона 7: 18–19.


[Закрыть]. Фрагмент из Притчей.

Когда придет весна, Айзек возьмет подсвечник с запиской и зароет его у насосной станции. Когда–нибудь кто–то прочтет этот отрывок, и он поможет. Айзек был уверен.

Проснувшись, Меган долго не открывала глаза, пока наконец знакомый голос доктора Сингх не произнес:

– Я знаю, что вы меня слышите. Ваш организм не умеет лгать.

– Сегодня мне исполнилось восемьсот двадцать два года.

Она еще и пальцем не шевельнула, но не чувствовала усталость, как в прошлый раз. Только надежду.

Она нетерпеливо дожидалась, пока доктор Сингх не закончит анализы.

– Мне пора работать.

Она неслась по коридорам, едва замечая приветствия других членов команды У них тоже была работа. Впереди был такой большой отрезок пути. Столько еще космического пространства предстояло пересечь, прежде чем они смогут отдохнуть.

Первая лаборатория гидропоники выглядела практически так же, какой Меган ее покинула, хотя девушка заметила, что емкости, поддерживающие растения, нуждались в починке – в ее смену. Она прошла под одной из спиц, даже не глядя в высь, похожую на потолок собора. Интересно, получился ли эксперимент? Последовали ли другие инженеры ее указаниям? Меган не могла рассмотреть, что впереди. Выступ на потолке закрывал обзор, пока она не дошла до места – и тогда девушка увидела.

В конце ряда, там, где обычно заканчивались растения, трубки, сделанные ею, вели к новым емкостям. Из ее бака поднимался толстый ствол, и, когда она зашла под следующую спицу, взгляд невольно взлетел вверх. Оттяжки, закрепленные на вертикальных стенах, поддерживали дерево. На проводах висели лампы, купая ясень в свете.

Меган затаила дыхание. Ясень в благоприятных условиях может вырасти до восьмидесяти футов высотой. Этот был как раз таким, не меньше. Меган обошла дерево. Новые трубки и емкости, присоединенные к тем, что установила она. Из них росли еще три ясеня. Ближайшую емкость установил ее коллега двадцатью пятью годами позже, и дерево в ней было примерно таким же, как у Меган. Ясень поменьше, всего пятидесяти лет, рос рядом, последний – самый маленький – был высотой лишь в тридцать футов. Прикрепленная к нему табличка свидетельствовала, что он посажен двадцать пять лет назад. Каждый инженер добавил к роще одно дерево.

Меган села на пол, чтобы было удобнее смотреть вверх. Ветви деревьев соприкасались друг с другом. В комнате пахло ясенем. Легкий древесный запах напомнил ей о горах и ручьях и о старой генераторной будке на краю скалы. Посидев немного, она поняла, что потоки воздуха в корабле омывают спицу. Она слышала не механическое шипение из вентиляционных шахт, а тихий шелест листвы, звук, который, как ей казалось, остался в прошлом навсегда.