Текст книги "Лучшая зарубежная научная фантастика: Сумерки богов"

Автор книги: Брюс Стерлинг

Соавторы: Гарднер Дозуа,Мэри Розенблюм,Элизабет Бир,Питер Уоттс,Йен Макдональд,Роберт Рид,Джей Лейк,Доминик Грин,Сара Монетт,Адам Робертс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 68 страниц)

АЛЬБЕРТ КОУДРИ
ПОТЕРЯННЫЙ РАЙ[37]37
  Название повести представляет собой отсылку к классической поэме Дж. Мильтона «Потерянный рай», повествующей о грехопадении первых людей. Также имеется в виду одно из мест действия, планета Парадизо, название которой переводится с итальянского как «Рай».


[Закрыть]

Альберт Коудри оставил государственную службу, чтобы попробовать свои силы в литературе. С тех пор его произведения публикуются в «The Magazine of Fantasy and Science Fiction» – обычно это ужастики с налетом черного юмора, причем действие многих происходит в Новом Орлеане, полном демонов и черной магии. В 2000 году Коудри внезапно отказался от жанра хоррор ради научной фантастики и написал две лучшие научно–фантастические повести года: «Крукс» («Crux») и ее продолжение «Мош» («Mosh»), которые в 2004 году были объединены в роман «Крукс». Хотя Коудри по большей части продолжает писать фэнтези, иногда он обращается к научной фантастике, причем так успешно, что читателям хочется, чтобы это происходило чаще – как случилось несколько лет назад с «Племенами Белой» («The Tribes of Béla») или с «Потерянным раем» («Paradiso Lost»), приквелом к «Племенам Белой», который является чистейшей воды старомодной научно–фантастической приключенческой историей, показывающей читателям военный транспортный корабль, направляющийся на непокорную колонизированную планету и несущий груз тайн и предательств, по большей части смертельно опасных…

Коудри с неохотой покинул Новый Орлеан после урагана «Катрина» и проживает в Натчезе, Миссисипи.

Дорогой Хесус, сын Хесуса!

Я тут читал письмо, которое ты оставил на моем планшете. Да, я хорошо знал твоего отца, и да, он умер слишком рано. И я буду счастлив поделиться с тобой воспоминаниями о нем, если ты, конечно, готов их выслушать.

Увидев голограмму, которую ты прислал вместе с текстом, я вспомнил очень многое. Я вижу парня, с которым соперничал в боевых искусствах в Академии, когда мы оба были до смешного молоды. Парня, вместе с которым я отправился в космос, в свое первое путешествие за пределы привычного мира и вселенной.

Ну да, это старческая словоохотливость, и потом, я сейчас один и готов говорить. Моя жена Анна уехала в Китай навестить каких–то древних родственников, нуждающихся в помощи. Меня же оставили здесь, в оазисе Мэнипалмс в Великой Американской пустыне – место вполне пригодное для жизни, но не в августе же! Сорок восемь гребаных градусов на улице, впору скорпионов жарить. Напоминает лето на планете Бела, но наше хоть, слава богу, не тянется полвека подряд. Когда домашний бот подает мне холодный напиток из манго и груш, я вежливо говорю: «Это превосходно, Тихо», потому что он запрограммирован повторять действия, за которые его хвалят, а мне нужна вся жидкость, которую он только сможет предоставить.

Значит, сделаю глоточек, припомню былые приключения, поговорю с планшетом – и ты сможешь прочитать то, что получится, если ты не слишком занят, помогая управлять Луной. Слышал я сплетни, будто однажды ты станешь госсоветником и будешь вершить историю. Ну а ты сохрани это в памяти – как предупреждение, насколько жестока может быть история по отношению к невинным. Вообще–то история эта началась до того, как твой папа и я появились на свет.

Итальянский мистик, называвший себя Инноченте, учредил культ под названием Скала ди Аморе, или Лестница Любви. Инноченте учил, что любовь может подняться от грубого и плотского к возвышенному и универсальному. Это сделало его доктрину предлогом для чего угодно, от оргий до святости, и привлекло немалое количество верующих. Какое–то время культ процветал.

Его символом была молекула ДНК, которая смахивает на лестницу, ну, может, на винтовую – внутри хрустального шара. Если присмотреться, все части этой эмблемы несут в себе глубокий смысл. Сфера обозначает единство, хрусталь – чистоту, молекула – лестницу жизни и, соответственно, любви. Одно время женщины носили их на браслетах с брелоками, а мужчины вешали себе на шею на цепочках. Во всех городах появились храмы с этим изображением, снабженным ночной подсветкой. Подобно Богу, оно было вездесуще – или повсеместно, как там правильно говорится?

Популярность сделала культ поводом для споров и даже насилия. Старые религии не могли не заметить, что у них отбивают верующих, и в разных частях света начались гонения. Правительство, как и случается обычно, решило свалить все на жертв и устроило показательные процессы, причем некоторых последователей культа обвинили в сексуальных извращениях и подстрекательствах к мятежу. Понтий Пилат быстро сориентировался бы в такой ситуации.

И тогда Инноченте объявил, что он с группой избранных покидает Землю, дабы подготовить убежище для всех истинно верующих в глубинах космоса. Как и другие мистики, он претендовал на обладание сверхъестественными способностями – даром пророчества и ясновидением – и утверждал, что провидит для колонии чудесное будущее. Скептики говорили, что он увозит своих последователей туда, где их будет проще контролировать. Кстати, так и бывает с основателями культов – и нередко!

Так вот, в то время Государственный Совет пропагандировал эмиграцию по ряду причин, одна из которых – желание избавить Землю от потенциальных возмутителей спокойствия, например религиозных фанатиков. Короли Англии руководствовались теми же соображениями, когда предложили пуританам убраться к чертям в Америку, да там и остаться. Инноченте и семьсот его учеников – вообще–то, шестьсот семьдесят два, некоторые усомнились и отказались – быстро получили визы и были доставлены в систему, обозначенную в новом каталоге как Н-2223. Их разместили на третьей, или гамма–планете, которую Инноченте с надеждой переименовал в Парадизо, то есть Рай, и там оставили жить или умирать сообразно собственным усилиям и выделенным припасам.

Планета была – ну не то чтобы недвижимостью премиум–класса. Премиум-класс зарезервировали под добычу полезных ископаемых и военные поселения, Парадизо не имела луны, и система была какая–то жалкая – ближе к солнцу располагались два уголька – альфа и бета, а дальше – два газовых шара, дельта и эпсилон. Плюс, как водится, всякая мелочь, некоторое количество интересных комет, которые появлялись там раз в несколько столетий, и остатки несформировавшихся или разрушенных планет, устраивающие время от времени метеоритные ливни удивительной яркости.

По массе планета была примерно как Нептун, хотя по размерам, будучи твердым телом, заметно ему уступала. Высокая гравитация, надо полагать, требовала от местных форм жизни серьезных адаптаций, и карикатуристы вволю поглумились, рисуя колонистов, похожих на кривоногих гномов, безуспешно карабкающихся по Лестнице Любви. Пока верующие обустраивались, Инноченте умер из–за проблем с коронарными сосудами, возможно, вызванных увеличением гравитации, и ему наследовал сын, который тоже претендовал на обладание паранормальными способностями.

Земля потеряла с ними связь, когда примерно в том направлении произошло несколько стычек с неизвестными, но хорошо оснащенными захватчиками. Получивший гордое имя Первой Войны с Пришельцами конфликт продолжался с перерывами – да и состоял по большей части из них – сорок четыре стандартных года. Ты, наверное, помнишь из уроков истории, что нам не сопутствовал успех, хотя удалось разнести один их корабль снарядом, чья скорость превосходила скорость света, ССС. Потом наши немало повозились, роясь в обломках в поисках образцов живых тканей – и в итоге оказалось, что пришельцы принадлежат не к одному виду, видов там было как минимум пять, причем – в отличие от так называемых кузенов с планеты Бела – даже не близкородственных.

Возможно, они все жили в симбиотической гармонии (неплохая теория), или же четыре из них поработили пятый (теория похуже). В любом случае, за отсутствием представлений о том, как они сами себя называли, враждебно настроенные журналисты обозвали их Зоопарком, а карикатуристы изображали как клетку с чудищами.

Это было наше единственное достижение. При этом мы потеряли несколько очень дорогих кораблей и несколько сот прекрасно обученных бойцов Космической Службы. Тогда более осторожные Государственные Советы объявили политику Сокращения – отозвали колонистов из опасного региона, чтобы укрепить ближние миры, которые проще защитить. Вот тут император Адриан кивнул бы старой мудрой головой и пробормотал бы «Sic transit…» или что–то в этом духе. Неприязнь к Лестнице Любви утихла, потому что без лидера культ пришел в упадок на Терре и на Луне и больше не представлял угрозы. И тогда Совет возложил на единственный корабль, огромный старый «Жуков», задачу переселения людей с Парадизо, и подготовка к экспедиции началась.

Пока тянулась вся эта история, мы с твоим папой родились и выросли в крепких, неугомонных и туповатых юнцов, которые обычно так нужны Службе. Тогда, как и теперь, Силы Безопасности держали собственные войска для подавления восстаний и полицию для борьбы с преступностью – что–то типа Министерства внутренних дел в старой России, разве что не настолько мерзкое. Мы выбрали армию и вместе прошли базовую и расширенную программу подготовки офицеров – и получили погоны и право на то, чтобы нам отдавали честь рабы, избравшие то же призвание. Я был старше него минут на девять, потому что при выпуске список составлялся по алфавиту, и сначала шла буква «К» – Кон, Роберт, потом «М» – Моралес, Хесус. Мы подружились, уделывая друг друга на занятиях боевыми искусствами и гоняясь за девицами в увольнительных, и это радовало, потому что первое назначение обещало быть нелегким.

«Жуков» находился в ведении Космической Службы, но верховное руководство экспедицией было поручено командующему Силами Безопасности генерал-полковнику Шлехту[38]38
  Фамилия генерала в переводе с немецкого означает «плохой», «скверный».


[Закрыть]. Предполагалось, что он будет загонять стадо колонистов, которые, как имелись основания подозревать, будут не в восторге от перспективы сниматься с мест, где прожили несколько поколений. Про Шлехта поговаривали, что младших офицеров он прямо–таки ест живьем, желательно обмакнув в острый соус, так что мы с Моралесом не обрадовались, когда нас направили командовать двумя взводами пехоты, которым вменялось в обязанность караулить колонистов–репатриантов.

– Слишком молоды, чтобы умереть, – вздохнул твой папа. Хотя, разумеется, он сказал не совсем так. На учениях мы усвоили, что слова – лишь камешки, если их не скрепляет цемент ругательств. В общем, представь, что он сказал: «Гребаные ублюдки! Слишком, засранцы, молоды, чтобы, мать вашу, умереть!»

Я не мог не согласиться.

Мы встретились с генералом на Орбитальной Станции Один, где много лет спустя я пережил весьма интересные события. Большое Колесо, как его тогда все называли, было на тот момент в полном порядке, никаких монахов, зато толпы ученых – белые лабораторные халаты вместо белых облачений – плюс некоторое количество транзитных пассажиров. Как обычно, все умели изъясняться на базовом английском, и повсюду звучал целый Вавилон акцентов, включая наши. Мы видели вояк, щеголяющих яркой формой, и штатских в унылых костюмах – в тот год это были широченные штаны, строгие рубашки и лакированные парики – и у мужчин, и у женщин. Нам хватало времени пялиться на голубой шар Земли, перекусывая в столовой для военных, а за кофе в Гостиной Темной Стороны мы смотрели на оставшуюся часть нашей огромной вселенной. Потом начинали пищать планшеты, и мы бегом тащили свои задницы в кабинет генерала.

У меня было не так много времени на знакомство со Шлехтом – по причинам, о которых скажу позже, и я так и не научился испытывать к нему сколько–нибудь теплые чувства. Но, должен признать, он впечатлял: два метра ростом, восемьдесят сантиметров в ширину и лицо, как у водяного буйвола, осаждаемого мухами: хмурый, фыркает, усы торчком. Волосы у него были седые, взлохмаченные, целая копна – совсем не по–военному, и по ним ясно читалось: шваль вроде нас с Моралесом должна думать о правилах, а вот он – нет. То же самое читалось по его погонам. Ему полагалось семь звездочек, но генерал не носил ни одной – он не нуждался в кусочках блестящего металла, чтобы сообщить окружающим, какая он чертовски важная персона.

Он сидел молча, казалось, целых полчаса, глядя на нас с очевидным презрением, а потом заговорил – точнее, хрипло зарычал.

– Значит, вот вы двое будете у меня комвзвода.

Мы гаркнули «Так точно, сэр!», как на плацу, а он тем временем изучил распечатку и, когда воцарилась тишина, проворчал:

– Моралес и Кон. Иисус и иудей[39]39
  Имя одного героя пишется как Jesus, что по–английски может быть прочитано как «Иисус», у другого – типично еврейская фамилия.


[Закрыть].

– Сэр, мое имя произносится как «Хесус», – храбро сказал твой папа.

– Что касается меня, мистер, то ваша фамилия произносится как «Дерьмо»[40]40
  Mierda – дерьмо (исп.).


[Закрыть]. Это mierda, если вы вдруг плохо понимаете по–английски.

После этого собеседование резво покатилось под откос. Примерно час спустя мы с Хесусом выпивали в офицерской гостиной, ожидая, что наши уши наконец перестанут гореть.

– Ну, – сказал он наконец, – думаю, понятно, что из себя представляет этот гребаный генерал.

Я ответил, что, похоже, путешествие будет непростым. К счастью, пока еще никто не знал насколько.

Пару дней спустя легкий катер перевез нас на борт «Жукова». Это был звездолет класса «Александр» – ну, они такие круглые, но не совсем, кажется, это называется «уплощенный сфероид». Все суда были названы в честь знаменитых полководцев и флотоводцев: «Сунь–Цзы», «Саладин», «Цезарь», «Нельсон» и уж не знаю кто еще. Считаюсь, что они практически неуязвимы – тройной нос из молекулярной стати и всевозможные дополнительные приспособления, дабы сделать их «структурно непроницаемыми». Пример людской самонадеянности, смею добавить, наказанной, когда три таких корабля были подорваны вражескими сверхсветовыми снарядами во время Первой Войны с Пришельцами.

Теперь переоборудованный «Жуков» использовался для перевозки колонистов, по большей части потому, что он был огромен, и если на человека давать не больше полутора кубометров пространства, примерно с большой холодильник, то туда поместится прорва народу. «Жуков», между прочим, был все еще хорошо вооружен – криоснарядами альфа–класса и генератором пучков частиц, потому что он отправлялся в неспокойные края, где по–прежнему были возможны близкие контакты худшего рода.

Шлехт милостиво выделил нам с Моралесом двадцать минут, чтобы обустроиться в шкафу, гордо именуемом кают–компанией, затем приказал приступать к работе, то есть начинать гонять нижестоящих. Он говорил с нами через хромированный шар на потолке нашей комнаты, который, несмотря на небольшой размер, производил невероятное количество шума. Мы называли его сучьим мячиком. И вот на нас наорали и потребовали, чтобы мы живо тащили свои задницы в казармы, где нас ожидал командир вместе со своим альтер эго, карликом.

Да, карликом – с большой головой, непропорционально длинным туловищем, короткими кривыми ногами, маленькими ручками и крошечными пальцами. Судя по шаткой походке, у него были проблемы с позвоночником. Одет он был во что–то неописуемое, у него была красная морщинистая кожа и внимательные темные глаза. В тех редких случаях, когда Шлехт обращался к нему, он называл его Кос, в рифму с «недорос». Едва странная парочка удалилась, Моралес тут же обозвал их «Кос и Босс», а позже, когда мы уже всерьез возненавидели генерала, он переименовал их в Борова и Гнома.

Сначала я решил, что Шлехт путешествует с собственным придворным шутом. Но Кос вроде бы не шутил и не устраивал розыгрыши, ничего такого. Вообще–то он по большей части молчал, и все же, едва Боров появлялся, дабы несколько усложнить нам жизнь, тут же рядом обнаруживался и Гном, глядя на нас пристально, но безо всякого выражения, словно каракатица.

Мы принялись за работу – надо было познакомиться с составом наших взводов, два раза по тридцать пять человек. На службе есть своего рода неписаное правило: в любом подразделении, сколь угодно малом, представлены все человеческие типы. У меня были такие чистюли, что их невозможно было застать c грязными ногтями, а были и столь упорно пренебрегающие личной гигиеной, что товарищи насильно загоняли их под душ и обрабатывали щеткой, чтобы избавиться от вони. Были парни и девицы, гомо и гетеро, неженки и головорезы, пьяницы и трезвенники, почти что полные болваны и один странный гений в духе Лоуренса Аравийского, по имени Соза, который по неизвестной причине предпочитал обитать на нижнем уровне иерархии и отказался от повышения, которое я ему предложил.

У Моралеса был ровно такой же взвод – только совсем другой. Вот такое вот животное человек – все особи разные, и все одинаковые, прямо как снежинки, разве что не настолько симпатичные.

Сержантом у меня был здоровенный ирландец по фамилии О’Рурк, у Моралеса – мелкий, но опасный кикбоксер по фамилии Чулалонгкорн. Внешне совсем не похожие, но оба отважные, сообразительные и совершенно аморальные. От них я узнал, что сержанты – это особый подвид и что офицерам, особенно салагам вроде нас, чертовски повезло, что они есть в ближайших окрестностях и говорят нам, что надо делать.

Пока «Жуков» стартовал – я толком не заметил, когда мы начали двигаться, машины не жужжали и не тряслись, – мы проводили время в Арсенале, тускло освещенном помещении, немилосердно воняющем потом, графитом и машинным маслом. Сначала мы смотрели, как сержанты руководят рабами, распаковывающими оружие, отчищающими смазку, собирающими и разбирающими и опять собирающими и полирующими все и вся. Затем мы установили и закрепили оружие, чтобы никому не пришло в голову схватить ружье и уладить конфликт вроде «чей это интерактивный комикс» или «кто сейчас идет в душ», причем под душем подразумевалось несколько казарменных шлюх, пополняющих свои доходы путем обмена секса на деньги. Почему душ? Потом что «они намочат вам хвост». Армейский юмор.

Когда все закрепили и убрали подальше, у нас с Моралесом образовалось десять минут, чтобы облачиться в парадную форму по случаю важного события – обеда с прочими членами комсостава. Кроме генерала, Хесуса и меня, одетых в серую форму Сил Безопасности, офицеры были в синих мундирах Космической Службы. Как старший по званию, Боров сидел во главе стола. Пилот, полковник Делатур. расположилась по правую руку от него, навигатор – по левую, затем командующий артиллерией, старший инженер, военный врач и все прочие, в порядке понижения статуса, определяемого Табелем о рангах, вплоть до Иисуса и иудея, между которыми умостился карлик Кос – с торца, ровно напротив генерала.

Разговаривали напряженно, что нетрудно понять, – генерал, собственно, и не разговаривал, а делал официальные заявления, и единственным, кто смел выражать несогласие, была полковник Делатур, умная француженка лет сорока с короткими обесцвеченными волосами, которая любила в самой что ни на есть вежливой форме сообщать ему, какая он задница. Так, когда он объявил, что третий закон Ньютона – полная чушь, она промурлыкала: «Уверена, вы могли бы заставить вселенную работать намного более разумно, генерал, если бы у вас была такая возможность».

Ей–то что до него? Корабль не мог без нее функционировать, и потом, она была в синем, и ее неизбежное соседство с ревущей ветряной мельницей по левую руку было сугубо временным.

Так вот, наше пестрое сообщество неслось прямо в бездну, как свойственно людям. Разумеется, корабль был по большей части пуст – и готов принять колонистов. Но вскоре Шлехт заставил нас обшарить каждый кубометр пространства, потому что – хотя тогда я этого не знал – он убедил себя, что на борту имеются «зайцы».

Старший инженер начал поиски, закрыв сотни защитных дверей, которые разделяли помещения корабля, чтобы локализовать разрушения в случае пробоины. Затем за дело принялись мы, передвигаясь, как мухи на липких лапках, потому что провода системы псевдогравитации проходили прямо по палубам, которые, соответственно, были всегда «вверх тормашками».

Хлюпая присосками при каждом шаге, мы бродили по полутемным отсекам друг за другом – Моралес, я, О’Рурк, Чулалонгкорн и наши нервные юные подопечные, и все искали Зайца – мы мысленно писали это слово с заглавной буквы – или же прочих незаконных постояльцев.

Ну, в общем, мы никого не нашли. Но зато поняли, как устроен «Жуков» изнутри. Боже, какой лабиринт! Складские помещения, напоминающие пещеры, – ближе к носу, чертовски холодные, темные, огромные. Даже немного жуткие. Припасы в транспластовых упаковках, покрытые морозными узорами там, где жидкость оказалась внутри и замерзла. Отсеки в форме полумесяца, служившие казармами во времена, когда корабль перевозил целый экспедиционный корпус, с койками по четыре одна над другой, отогнутыми к переборкам и закрепленными на месте. Пустые уборные. Странные комнатки с водостоками на полу – надо полагать, изоляторы. Связывали все это узкие коридоры, узкие лестницы, узкие трапы и маленькие лифты, засунутые в трубы с запирающимися дверями на каждом этаже.

По центру корабля с севера на юг тянулся цилиндр из стали ядерного класса, заключающий в себе двигатели, генератор темной энергии и системы жизнеобеспечения, причем все это контролировалось компьютером, запертым в отсеке, куда имели доступ лишь пилот, навигатор и старший инженер. Тяжелое вооружение занимало «Полярный Круг» – область, формой напоминающую пончик, вокруг «северного полюса», а в верхней части центрального цилиндра располагался генератор пучков частиц. Внешние переборки Полярного Круга окаймляли двадцать стальных стартовых шахт, в четырех были альфа–снаряды, остальные пустовали. За стрельбу отвечал большой блестящий кусок искусственного интеллекта, тоже запертый в отсеке, куда имели доступ лишь ответственные лица.

Вот таким был «Жуков», когда мы его увидели. Огромный, невероятно сложно устроенный, безумно мощный и совершенно пустой. Возможно, образ современного мира?

Сначала я решил, что Шлехт постепенно успокоится и начнет действовать по–человечески. Но я ошибся.

Дни сменялись днями – естественно, я имею в виду циклы, когда свет включался и выключался, – а Заяц так и не нашелся, и генерал начал форменным образом сходить с ума и орать все громче и громче. В результате мы с Моралесом перестали его бояться. Когда вулкан извергается впервые, это не может не впечатлить, но на трехсотый или четырехсотый раз невольно начинаешь думать: «Что, опять?»

Иногда он грозил нам кулачищами, и я про себя решил, что, если он меня ударит, я дам ему сдачи, и клал я на последствия. Твой папа не был таким здоровяком, как я, но у него тоже был черный пояс, и он сказал мне, что уже выбрал кадык Шлехта в качестве первой мишени. Я спросил почему.

– Даже если я не убью его, ему придется заткнуться, когда я порву ему его гребаные голосовые связки, – объяснил Хесус.

Взрыв, которого мы все ждали, произошел, когда генерал наблюдал за тренировкой с оружием. Один из моих ребят устанавливал гранатомет, и вдруг запчасти выскользнули у него из рук и посыпались на палубу, звеня и грохоча, а генерал шагнул вперед и ударил его так, что послышалось эхо.

Так вот – никто не смеет нападать на моих людей, особенно какой–то сукин сын, который знал, что они не дадут ему сдачи. Я встал между ними, сжав правую руку в кулак, в полной боевой готовности, и – он замахнулся на меня. Но не ударил. Мы стояли, буравя друг друга взглядами и тихо рыча, а потом, к моему удивлению, он опустил руки, развернулся на каблуках и зашагал прочь, а за ним. словно тень, последовал Кос.

После этого напряжение, царившее на корабле, несколько спало. Моралес крепко меня обнял, а взвод чуть ли не ноги мне целовал за то, что я заступился за них и угомонил генерала. Даже Шлехт, кажется, что–то понял. В тот вечер за обедом он обращался со мной не без вежливости и потом дольше сидел в кабинете и меньше орал, когда покидал его. Никогда не знаешь, как все обернется, верно?

Через сутки–другие выяснилось, что, собственно, произошло. Я пил в столовой пиво с Моралесом, когда притащился Кос. Он казался особенно маленьким, и одиноким, и совсем потерянным. В конце концов, на корабле он был лишним, штатским среди военных и маленьким среди больших. Никто, кроме генерала, толком не был с ним знаком, и ему было не с кем выпить, потому что Шлехт пил один.

Я пригласил Коса присоединиться к нам, не из простой любезности – мне было интересно, что он тут делает. Я подождал, пока он зальет пару кружек «Пилснера» в свое уродливое тельце, и начал его расспрашивать как ни в чем не бывало – о нем самом. Оказалось, что, как и многие одинокие люди, он просто жаждал поговорить. Мы получили тонну информации: о его физическом состоянии – по–научному это называется ахондроплазия – и о трудностях взросления маленького человека. Как родители держали его дома, чтобы защитить от большого мира, и как в пятнадцать лет он удрал и поступил в цирк.

– Цирк, – безо всякого выражения повторил я.

– Это не было шоу уродов.

– Да я вовсе не о том подумал.

– Нет–нет, как раз о том. Но это не так, у меня был собственный номер. Я читал мысли. У меня редкий уровень экстрасенсорного восприятия.

Я спросил, не значит ли это, что он слышит все, о чем думают вокруг. Он сказал, что, разумеется, нет.

– Эта система нестабильна, как любая сенсорная система. Делаешь бессознательные умозаключения, фильтруешь то, что не представляется важным. И потом, отвлекаешься, устаешь и путаешься. Но все же у меня хорошо получается Генерал увидел мой номер в Нью–Вегасе и нанял меня сидеть в соседней комнате, пока он играет в «девятку», и говорить ему, что видят у себя в руках другие игроки, в микрофон размером с перчинку, который он установил у себя во внутреннем ухе. Он выиграл кучу денег, расплатился со мной и нанял меня на постоянной основе делать то же самое на заседаниях штаба Службы безопасности. Ну я и наслушался всякого! Вы бы обалдели, если бы узнали, сколько времени высший комсостав тратит на заговоры друг против друга. Я был просто потрясен.

– Но почему? – спросил Моралес. – Все знают, что они за птицы.

– Не забывай, Хесус, родители защищали его от внешнего мира, – вставил я.

– О да. Надо полагать, в таких условиях кто угодно сохранит наивность. Так что ты делаешь тут, на «Жукове», для нашего большого начальника?

– То же самое. Он пристрастился к подслушиванию чужих мыслей. Несколько дней назад я предупредил его, чтобы не ссорился с тобой, – сказал он и кивнул мне. – Я сказал ему, что ты готов его убить. Он не трус – но и, между прочим, не дурак. Ты такой же здоровый, да еще и на сорок лет моложе, и он решил отступить. И, разумеется, – добавил он как ни в чем не бывало, – я рассказал ему про Зайца.

– Которого мы не нашли.

– Это просто выводит его из себя. На борту есть кто–то, кому вовсе не надо быть здесь, и они враждебно настроены по отношению к нему.

– Они – значит, безбилетник не один?

– Нет, просто – он или она, я не знаю. А все эта сверхпрочная сталь, – пожаловался он. – Перегородки. Даже обычный металл здорово мешает, заглушает частоты, которые я мог бы уловить. Конечно, при условии, что они вообще электромагнитные – эксперты придерживаются разных мнений по этому поводу. Но сверхплотный металл еще хуже. Ну, – сказал он, приканчивая третью и последнюю кружку пива и соскальзывая с барной стойки, – увидимся позже, парни. Смешно, конечно, но мне нужен… сон красоты.

Когда он ушел, мы с Моралесом просто сидели, глядя друг на друга и думая: «Боже, во что я вляпался?»

– Карлик–телепат, – сказал он, начиная перечислять странности нашего корабля. – Чокнутый генерал. Враждебный и, по всей вероятности, невидимый Заяц. Семьдесят военнослужащих, включая головорезов, дрочеров, кретинов, гениев, сержантов и шлюх. Вооружение, достаточное, чтобы разнести пару–тройку цивилизаций. Я ничего не пропустил?

– Нас, – сказал я.

– О да. И мы тоже.

Так вот, Хесус, когда двое мужиков живут в таком тесном соседстве, как мы с твоим папой, они начинают вести себя как женатая пара. Это называется «привязанность». Ты начинаешь догадываться, что скажет сосед по комнате, когда он еще и рта не раскрыл. Ты ненавидишь, как он храпит и похрюкивает во сне, но когда его нет на месте, ты не можешь спать именно потому, что он не храпит и не похрюкивает. Вы спорите по каким–то несусветным мелочам. Моралес выводил меня из себя, размышляя о природе псевдогравитации – она электростатическая или нет? Я же уподобился Шерлоку Холмсу, которому было плевать, Солнце вращается вокруг Земли или наоборот, потому что это не имеет отношения к его работе. Я сказал Хесусу, что ему не хватит квалификации, чтобы обсуждать технические проблемы или даже понять, когда кто–то ему их растолкует. Он сказал, что мне повезло, ибо я начисто лишен любознательности.

– Некоторые из наиболее успешных созданий природы лишены ее, – отметил он. – Вспомни, например, таракана.

Вот так, бодрствуя и пребывая во сне, работая и ссорясь, мы с Хесусом привязались друг к другу, тем более что работу мы выполняли по большей части одинаковую и почти все время были вместе. Мы обсуждали свои проблемы, амбиции, надежды и мечты и вступили в союз против враждебно настроенных внешних элементов, в первую очередь генерала. Вскоре после прибытия на «Жуков» мы начали прикидывать, как бы его убить.

Это была не совсем месть, хотя и отомстить, конечно, хотелось. Нам нравилась полковник Делатур, пилот; мы уважали ее. Она казалась решительной и разумной – и всяко меньше мешала осуществлению нашей миссии, чем Шлехт. Проблема была в том, чтобы избавиться от нашего семизвездного психа так, чтобы это выглядело несчастным случаем. После беседы с Косом мы решили по мере возможности пропускать обеды комсостава, беспокоясь, как бы карлик не уловил наши мысли. Однако, как заметил Моралес, к этому времени Шлехт уже так всех достал, что даже его личный экстрасенс не сразу бы понял, кто именно желает ему смерти.

И вот однажды ночью, когда мы лежали в койках – Моралес занимал верхнюю, а я нижнюю – и шепотом плели заговор против командира, из сучьего мячика донесся не его громоподобный голос, но интеллигентный акцент полковника Делатур.

– Лейтенант Кон? Лейтенант Моралес? Могу я попросить вас подойти на мостик, если не трудно? Дело весьма срочное.

Моралес свесился с койки и уставился на меня. Я вытаращился на него. Поскольку самым вежливым, что нам ранее приходилось слышать из этого прибора, было «БРОСАЙ ДРОЧИТЬ, ХВАТАЙ ПОРТКИ!», мы поняли, что случилось что–то важное.

На мостике собрался весь комсостав, за исключением Шлехта, протирая заспанные глаза. Одеты были как попало – мундиры поверх пижам и все такое. Нижняя палуба дрожала – работая генератор темной энергии, а значит, мы готовились войти в ту подобную пустому пузырю вселенную, о которой все были наслышаны, в то место, куда отправляются хорошие корабли, когда превышают скорость света.

Сначала я решил, что стряслась какая–то экзотическая техническая накладка. Но полковник Делатур приготовила для нас куда более радостное и волнительное известие. Холодным звучным голосом она приветствовала нас: