Текст книги "Лучшая зарубежная научная фантастика: Сумерки богов"

Автор книги: Брюс Стерлинг

Соавторы: Гарднер Дозуа,Мэри Розенблюм,Элизабет Бир,Питер Уоттс,Йен Макдональд,Роберт Рид,Джей Лейк,Доминик Грин,Сара Монетт,Адам Робертс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 68 страниц)

Чем выше мы поднимались, тем реже становился лес. В углублениях между гребнями выветренного и покрытого трещинами гранита на невесть откуда взявшейся почве небольшими группами росли деревья. Приходилось кружить, чтобы не выходить на открытое пространство, но даже это станет невозможно, когда деревья кончатся. Я указал на юг, где Дундрахадский перевал прорезал гряду, ныряя вниз на три тысячи метров. У нас не было ни снегоступов, ни оборудования для альпинизма, но сейчас стояло лето, и я надеялся, что при нынешних температурах нам удастся миновать перевал ночью и не погибнуть. Комбинезоны вполне могли справиться с ночным холодом.

Каслонцев видно не было, но, когда лес закончился, мы остановились, решив дождаться темноты. Похолодало, и резкий ветер дул по перевалу с другой стороны гор. Мы устроились во впадине под сенью перекрученных низкорослых деревцев и стали наблюдать за тем, как садится солнце. В зените шла первая луна, Маншид, ее выпуклый серп уже убывал. В трещине ущелья впереди поднималась вторая луна, Рошанак. Маленькая, сверкающая и зеленоватая, она двигалась так быстро, что это было заметно даже невооруженным взглядом. Я грыз крекеры, пил воду из резервуара в костюме. Глаза Нахид скрывала тень, лейтенант пристально осматривала склон.

– Надо подождать, пока Маншид сядет, а только потом идти, – сказала она. – А то на перевале слишком светло.

– В темноте будет трудно понять, куда двигаться.

Нахид не ответила. Стало еще холоднее. Через какое–то время, по–прежнему не глядя в мою сторону, она спросила:

– И что стало с моими соратниками?

Я не видел смысла скрывать от нее правду:

– Когда каслонцы укрепились на планете, республиканское подполье начало партизанскую войну. Два года спустя оно напало на столицу провинции в Кофарнихоне. Мятежники развернули твой батальон, чтобы тот им помог, и умудрились захватить арсенал. Но каслонцы послали подкрепления и взяли город в осаду. Когда повстанцы отказались сдаться, каслонцы стерли город с лица земли вместе с врагами, заложниками и гражданами империи. Так Республиканской гвардии пришел конец.

Нахид не сводила с меня своих карих глаз, пока я все это рассказывал. По плотно сжатым губам женщины я видел, сколь мрачные чувства ее одолевают.

– Но все–таки я здесь, – сказала она.

– Я не знаю, как ты попала в распоряжение ордена. Наверное, какой–то беженец принес. Шестьдесят лет назад мастера спорили о том, что с тобой делать. Они прекрасно знали, каков темперамент у типичного гвардейца, и решили, что, если воскресить тебя, ты сразу нападешь на каслонцев, тебя убьют, а орден окажется в опасности. Поэтому мастера посчитали, что лучше будет подержать тебя в резерве, на случай если когда–нибудь в будущем твои услуги пригодятся.

– Вы, монахи, всегда были очень ненадежными демократами. Вы всегда ставили свой орден превыше благосостояния людей и даже их свободы. Потому и предали республику.

– Ты несправедлива к нам.

– Наверное, меня принес Джавид – тот скользкий монах, которого приставили к моему подразделению.

Я знал его. Брат Джавид, сгорбленный лысый старик, заведовал кухней. Я никогда о нем особо не думал. Он умер через год после того, как я стал членом ордена.

– Как думаешь, почему меня отправили на это задание? – спросил я. – Мы хотим освободить Гельветику. И мы это сделаем, если доберемся до Шаришабза.

– И какой же у тебя план? Хочешь, чтобы и твой монастырь стерли с лица земли?

– Они не осмелятся. У меня есть нечто такое, за что они отдадут целую планету. Потому и пытались захватить мой корабль, а не уничтожить; потому не стали взрывать челнок, хотя легко могли подстрелить нас прямо с орбиты.

– И что же такого невероятно ценного ты несешь с собой? Оно должно быть очень маленьким.

– Оно в моей голове. Я украл единственные копии космогонических пьес.

Нахид взглянула на меня:

– И?

Вполне предсказуемый скептицизм, но все равно он меня разозлил:

– И… они с радостью даруют Гельветике свободу в обмен на эти пьесы.

Она склонила голову, потерла лоб ладонью. Я не мог понять, что с ней происходит. Лейтенант шумно вздохнула. На секунду мне показалось, что она сейчас заплачет. Но потом женщина расхохоталась прямо мне в лицо.

Я едва не ударил ее:

– Тише!

Она засмеялась еще громче. Ее плечи тряслись, на глазах выступили слезы. Я почувствовал, как краснею.

– Вы должны были дать мне умереть с другими, в бою. Священник, ты безумен!

– Почему ты смеешься? – спросил я. – Неужели думаешь, что они послали бы корабли оцепить орбитальное пространство Гельветики, отправили полицию и солдат, если бы у меня не было ничего ценного?

– Я не верю в твою дурацкую религию.

– Ты когда–нибудь видела спектакли по пьесам?

– Однажды, еще девочкой. «Падение лучника» на фестивале в Тьенкаше. Я уснула.

– Они – основа человеческой культуры. Священные истории нашего народа. Мы остаемся людьми только благодаря им. Через них с нами говорят боги.

– А я думала, что с монахами боги говорят напрямую. Это они приказали тебе бежать прямо навстречу десантникам, охранявшим вход в челнок? Тебе повезло, что я была с тобой и прорезала дыру в рукаве, а то ты бы уже помер.

– Нет, убили бы тебя. А я бы лежал в капсуле сна, и мой мозг разбирали бы на части, чтобы вытащить из него пьесы.

– Нет никаких богов! Только голоса в твоей голове. Они говорят тебе делать то, что ты уже хочешь сделать.

– Если ты думаешь, что подчиняться богам просто, попробуй выполнять их приказы хотя бы один день.

Настала неловкая тишина. Солнце зашло, на небе проступили кольца, розоватые на западе от заката и серебряные в зените, где их скрывала тень планеты. Свет большой луны по–прежнему озарял камни перед нами. Надо было преодолеть крутой подъем в триста метров до перевала, открытое пространство без всяких деревьев, а потом еще пару километров между вершинами в полной темноте.

– Холодно, – сказал я спустя какое–то время.

Ничего не говоря, она потянула меня за руку. Лишь через пару секунд я понял, чего она хочет, – чтобы я придвинулся ближе. Я подчинился, и мы склонили головы, защищаясь от ветра. Я чувствовал, насколько она напряжена. Меня поразил парадокс нашего отчуждения. Нас обоих сотворили боги, но лейтенант в это не верила. Впрочем, истине не нужна вера, чтобы восторжествовать.

В одном Нахид не ошиблась: мы сбежали от десантников на орбите совсем не так, как я предполагал.

Великие часы вселенной сделали еще один оборот. Зеленая Рошанак пролетела мимо Маншида, в какой–то миг напомнив мне зрачок внимательного божьего ока, села, а спустя час вторая луна последовала за ней, уйдя за горизонт на западе. Звезды сияли во всей своей красе, но вокруг царила кромешная тьма, и так будет до тех пор, пока на небе во второй раз за ночь не покажется Рошанак. Пришла пора попытать счастья.

Мы вышли из укрытия и направились к кустарникам. Впереди возвышалась изломанная гранитная вершина, светло–серая в звездном свете. Мы пробирались по скале, где–то карабкались, перешагивали через каменистые поля, огибали ледники и тающий снег. Пару раз пришлось друг друга подсаживать, забираясь на валуны, ища зацепки в отвесных стенах. Перевал оказался гораздо дальше, чем я предполагал.

Мы как раз переходили через последнюю гряду, когда нас озарил ослепительный белый свет и искаженный громкоговорителем голос приказал:

– Не двигаться! Бросайте оружие, лицом на землю!

Языком я переключил тело в ускоренный режим. Словно в замедленной съемке Нахид пригнулась, подняла бластер, взяла флаер на прицел и выстрелила. Я рванулся к ней и отбросил в сторону. Как раз вовремя. Ответный огонь выбил из скалы град осколков там, где стояла женщина. В моей голове голос благой Эвриномы настаивал: «Назад. Мы покажем тебе дорогу».

– Сюда! – Я стащил Нахид с края гребня, на который мы только что взобрались. Падение с трехметровой высоты на голый гранит – приземлился я жестко, а она упала мне на грудь, чуть не выбила весь дух. Вокруг взорвался град горошин с сонным газом. Пытаясь совладать с дыханием, я случайно глотнул воздух, и меня сразу повело. Нахид быстро натянула шлем на лицо и то же самое проделала со мной.

Судя по звуку, наверху приземлился флаер. Лейтенант, хромая, бросилась к деревьям. То ли в нее попали, то ли она повредила ногу при падении. Я потянул ее влево, вдоль скалы.

– Да куда ты… – начала она.

– Заткнись! – рявкнул я.

Десантники рухнули на уступ за нами, но флаер направил поисковый луч в сторону леса, и солдаты побежали туда же. Нас прикрыл туман сонного газа.

Мы бежали вдоль гранитной стены, пока не ушли от входа на перевал. К тому времени мое тело уже израсходовало все запасы накопленной энергии, и пришлось перейти в нормальный режим. Я чуть не падал от усталости.

– Ты через гору хочешь идти? – спросила Нахид. – Мы не сможем.

– Под горой. – Я с трудом заставлял себя двигаться, ища расселину в камне, которую боги показали мне, как только атаковал флаер. И нашел – два темных углубления над вертикальной трещиной в граните, напоминавших чье–то бесстрастное лицо.

Мы поднялись на пару метров. Нахид шла все медленнее, волоча ногу.

– Рана тяжелая? – спросил я.

– Не обращай внимания, идем.

Я подставил ей плечо, помог взобраться на уступ. Внизу, в лесу, мерцали фонари солдат, а сверху парил флаер, ярким сиянием озаряя кроны деревьев.

Внутри расселины лейтенант оперлась о стену. За узким входом путь расширялся. Я включил фонарь в костюме и, пройдя вперед, обнаружил овальную пещеру высотой около трех метров с песчаным полом. Судя по мелким костям, в ней когда–то жил хищник. В глубине зиял низкий лаз. Я опустился на колени и пополз дальше.

– Ты куда? – спросила Нахид.

– Иди за мной.

Сначала потолок опустился еще ниже, но потом пошел вверх. Я оказался в каком–то большом помещении. Не в пещере, а в комнате с отшлифованными стенами. Напротив нас виднелась металлическая дверь. Прямо как в моем видении.

– Что это такое? – удивилась Нахид.

– Туннель под горой. – Я снял шлем и произнес слова, открывавшие вход. Загудел древний механизм. Посыпалась пыль, сбоку появился проем, а потом и вся дверь скользнула в сторону.

Она захлопнулась за нами с жутковатой бесповоротностью, погрузив в поистине могильную тишину. Мы оказались в коридоре высотой примерно в два наших роста, а шириной и вовсе в три. В свете фонарей стены казались гладкими, словно оштукатуренными, но когда я прикоснулся к одной, то выяснил, что это настоящий камень. Стук ботинок эхом раздавался по отполированному, но пыльному полу. Воздух был затхлым, человеческие существа не дышали им бессчетное количество лет.

Я заставил Нахид сесть.

– Отдохни и дай мне взглянуть на твою ногу.

Она подчинилась, но бластер держала наготове, беспокойно осматривая окрестности.

– Ты знал об этом?

– Нет. Боги сказали мне, когда мы попались на перевале.

– Слава Пуджманианскому ордену!

Кажется, в ее голосе слышался сарказм, но я не был уверен.

Из огнестрельной раны по ботинку бежала струйка крови. Я распорол шов на ее комбинезоне, обработал пораженное место антисептиком из аптечки, перевязал ногу.

– Идти сможешь?

Она натянуто улыбнулась:

– Веди меня, о брат Адлан.

И мы пошли. От центрального коридора ответвлялись другие, поменьше, но мы держались основного пути. Периодически нам попадались закрытые двери. Только одна была распахнута, за ней оказался целый гараж: длинные ряды покрытых пылью машин на колесах ожидали хозяев. В углу комнаты из трещины в потолке неутомимо капала вода, и автомобиль под ней превратился в груду ржавчины.

Над дверными проемами виднелись иероглифы и мертвые овалы там, где раньше, скорее всего, располагались экраны и пульты. Мы, наверное, прошли километр или около того, когда коридор неожиданно вывел нас в огромную пещеру.

Лучи терялись во мраке наверху. Склон вел в подземный город: к зданиям с изящными изгибами фасадов, домам, похожим на виноградные гроздья, разложенные на столе, залам со стенами столь сложных форм, что те больше напоминали складки платья, небрежно брошенного на кровать. Мы спустились на улицу.

Поверхности всех зданий покрывали абстрактные, невероятно хитроумные композиции, в лучах фонарей блестели разрозненные узоры, от огромных до микроскопических, из цветных плиток, кусочков стекол и слюды. Некоторые дома больше походили на набор стен, размечающих пространство, с горизонтальными трельяжами, которые держали не крышу, а скорее были основой для растительного полога. То тут, то там из отполированного пола росли столы и скамейки, – наверное, рядом когда–то находились кафе. Мы вышли на широкую площадь, окруженную невысокими строениями, с высохшим фонтаном посередине. В пыльной чаше возвышались исполинские статуи мужчины, женщины и ребенка с хрустальными глазами, слепо взиравшими на опустевший город.

Невероятно уставшие, голодные, побитые, мы привалились к бортику фонтана и заснули. Лицо Нахид осунулось, ей явно было больно. Я попытался успокоить лейтенанта, положил ее ноги на свои. И заснул.

Когда проснулся, женщина уже меняла повязку на окровавленной ноге. С потолка пещеры на мертвый город арктическим рассветом лилось бледное сияние.

– Как твоя нога? – спросил я.

– Лучше. У тебя еще обезболивающие есть?

Я отдал ей все, что у меня было. Нахид взяла их и вздохнула. Потом задала вопрос:

– А куда ушли люди?

– Покинули Вселенную. Они переросли нужду в материи и пространстве. Стали богами. Ты знаешь историю.

– Те самые, что сотворили таких, как мы.

– Ты и я – потомки воссоздания второй человеческой расы три миллиона лет назад, когда история первой закончилась после вознесения и обожествления. Или же мы те, кого оставили или выбросили в материальный мир за какое–то невероятное преступление.

Нахид потерла ногу над перевязкой:

– И за какое? В какую детскую сказку мне, по–твоему, верить?

– А как, ты думаешь, я нашел это место? Мне сказати боги, и вот мы здесь. Наша миссия важна для них, и они присматривают за нами, чтобы мы преуспели. Ибо должна свершиться справедливость.

– Справедливость? Расскажи о ней голодающему ребенку. Недоношенному или умирающему. Я лучше буду плодом случайного столкновения атомов, чем капризом каких–то сверхлюдей, в которых божественного не больше, чем во мне.

– В тебе говорит злоба.

– Если они – боги, тогда именно на них лежит ответственность за весь тот ужас, что происходит в мире. А значит, они – зло. Иначе почему допускают такое?

– Говорить так – значит судить, исходя из нашего ограниченного опыта. Мы не знаем последствий событий. Находимся слишком близко. Но боги видят, чем все закончится. Время для них – это пейзаж. Они видят, как желудь падает на землю, видят древний дуб, лесоруба, что срубит его, и пламя, что сожжет древесину, и дым, что пойдет от огня. Поэтому боги привели нас сюда.

– А пулю мне в ногу не они направили? Они приказали вам положить меня на полку, лишить всех, кого любила? – Лейтенант рассердилась. – Прошу, избавь от своей теологической болтовни! Хватит с меня теодицеи!

– Теодицеи? Впечатляющий словарный запас для солдата. Но ты…

За нами раздался какой–то скрежет. Я повернулся и увидел, что гигантская мужская фигура в центре фонтана зашевелилась. Прямо на моих глазах ее рука дернулась на пару сантиметров. Нога оторвалась от постамента, и статуя сошла в пустой бассейн.

Мы отбежали прочь. Глаза истукана горели тускло–оранжевым огнем. Его губы зашевелились, голос был такой, словно кто–то тер два напильника друг о друга:

– Не бегите, малыши.

Нахид навскидку выстрелила из бластера, луч рикошетом отлетел от плеча металлического человека и опалил потолок. Я оттащил ее в сторону, и мы залезли под стол у открытого здания на краю площади.

Статуя подняла руки, призывая нас остановиться.

– У вас шнурки развязаны, – сказала она, призрачно скрежеща. – Мы знаем, почему вы здесь. Вам кажется, что ваши жизни висят на волоске, и, разумеется, вы их цените. Как и должны, дорогие мои. Но я, тот, кто не имеет души, а следовательно, способности заботиться и беспокоиться, могу сказать, что желания, управляющие вами, суть явление временное и преходящее. Мир, где вы живете, – это игра. У вас нет билета.

– Безумие какое–то, – сказала Нахид. – У наших ботинок нет шнурков.

– Так это правда – потому они и развязаны, – заметил я. – И у нас действительно нет билетов.

Я обратился к металлическому человеку:

– Ты – бог?

– Я – не бог, – ответил он. – Боги оставили лучшую часть себя, когда покинули материю. Флаер лежит на боку в лесах. Нажми на серебряный пятигранник. Вы должны поесть, но не стоит злоупотреблять этим. Вот пища.

Магазин позади нас озарился светом, в воздухе повис приятный аромат.

Я подбежал к входу. На столе стояли две тарелки с рисом и овощами.

– Он прав, – сказал я Нахид.

– Я не собираюсь это есть. Откуда оно взялось? Тут тысячи лет никого не было.

– Заходи, – не стал спорить я. Завел ее внутрь и усадил за стол рядом с собой. Попробовал еду. Вполне сносно. Нахид никак не могла расслабиться, не спускала глаз с площади, а бластер положила рядом с тарелкой. Металлический человек сел на брусчатку, скрестив ноги, и склонил массивную голову, чтобы нас видеть. Спустя какое–то время он начал петь.

Голос у него был полностью механический, но мелодия оказалась приятной, похожей на крестьянскую песню. Я не могу передать всю странность той ситуации: как мы сидели в древнем ресторане, ели пищу, такую свежую на вкус, но сотворенную из ничего невероятно старыми машинами, слушали музыку существ, возможно даже не принадлежавших к нашему виду.

Закончив петь, металлический человек заговорил:

– Если хочешь кого–то узнать, надо лишь понаблюдать за тем, чему он дарует заботу свою и какие стороны собственной натуры взращивает. – Истукан поднял руку и указал на Нахид. Его палец почти дотянулся до двери. На нем виднелся налет ржавчины. – Если оставить тебя на попечении богов, ты скоро умрешь.

Рука двинулась, теперь указывая на меня.

– Ты должен жить, но жить не слишком сильно. Возьми это.

Металлический человек разжал кулак, на его огромной ладони лежало маленькое стальное устройство размером с яблоко. Я взял его. Черное, плотное, оно полностью заполнило руку.

– Спасибо, – поблагодарил я.

Исполин встал, вернулся к пустому фонтану, взобрался на пьедестал и принял прежнюю позу. После чего застыл. Если бы мы не видели его, я бы никогда не поверил, что он двигался.

Нахид какое–то время размышляла о приговоре, вынесенном металлическим человеком, а потом подняла голову:

– Что тебе дали?

Я осмотрел сферу, чью поверхность покрывали пятиугольные грани из тусклого металла:

– Не знаю.

В одном из домов мы нашли старую мебель и подушки из какой–то ткани, напоминающей фольгу, из которых соорудили себе кровать. Потом прижались друг к другу и заснули.

 
Селена:
Слышите корабль, что причалил над нами?
Это значит, что конец жизни близок
И страдания совсем рядом.
 
 
Сточик:
Но смерть придет,
А после сгинет. Кто знает,
Что лежит за горизонтом событий?
Жизнь наша – лишь пустяк,
Игрушка детская, забытая в дороге,
Когда мы возвращаемся домой.
 
 
Селена:
Домой? Надейся, что так и есть,
Но…
(За сценой раздаются звуки сирены. Входит бог.)
 
 
Бог:
В корпусе пробоина!
Вам нужно лететь.
 

Ночью я проснулся, разгоняя туман сна. У здания не было крыши, и тусклый свет лился на нас прямо с потолка пещеры. Нахид прижалась ко мне, ее рука лежала на моей груди, а дыхание щекотало мне щеку. Я посмотрел на ее умиротворенное лицо с длинными и черными ресницами, оно было так близко, буквально в нескольких сантиметрах.

Пока я наблюдал за ней, веки лейтенанта затрепетали и она проснулась. Не оттолкнула меня, а просто и серьезно посмотрела в глаза. Словно вечность прошла. Я наклонился вперед и поцеловал ее.

Нахид не отпрянула, но с силой ответила на поцелуй. Застонала еле слышно, и я крепко прижал ее к себе.

Мы занимались любовью в пустом древнем городе. Пальцы, переплетенные с моими, напряженные руки. Тень от моего тела на ее груди. Тяжелое, прерывистое дыхание. Поцелуи. Моя рука, ласкающая ее живот. Темная кожа. Тихий женский смех.

– Твоя нога, – сказал я, когда мы, уставшие, лежали в темноте.

– Что с ней?

– Я тебе больно не сделал?

Она снова рассмеялась:

– И ты решил спросить об этом только сейчас. Вот все вы такие, мужчины.

Утром мы снова поели в древнем ресторане, пищу нам приготовили то ли прямо из молекул, то ли из продуктов, хранившихся тысячи лет.

Мы покинули пещеру через коридор, расположенный прямо напротив того, через который вошли, и направились к другой стороне хребта. Нахид хромала, но не жаловалась. Туннель уперся в дверь, за которой резко пошел вверх. В одном месте потолок рухнул, пришлось ползти прямо по камням сквозь узкий, оставшийся сверху проем. Выйдя наружу, мы оказались под перевалом, на широком уступе, заросшем деревьями. Было позднее утро. Мелкий дождь туманом застилал долину Шаришабз. В отдалении, размытые облаками, еле заметно сверкали белые здания монастыря на хребте Кающегося. Я показал Нахид, куда идти. Мы осмотрели склон под нами, ища путь.

Нахид первой нашла тропинку и заметила:

– Каслонцев не видно.

– Они охраняют перевал с другой стороны гор, обыскивают там лес.

Мы спустились вниз, к дороге, аккуратно пробираясь между деревьями. От тумана по комбинезонам скатывались капли воды, но на скорость это не влияло. У меня поднялось настроение. Я уже видел финал этого приключения и думал о том, что тогда случится с Нахид.

– Что ты будешь делать, когда мы доберемся до монастыря?

– Думаю, уйду отсюда как можно скорее. Я не хочу там быть, когда каслонцы выяснят, что ты добрался до своего ордена с пьесами, – ответила лейтенант.

– Они ничего не сделают. Монастырь держат длани богов.

– Тогда надейся, что они его не выронят.

Она скоро умрет, сказала статуя, – если оставить Нахид на попечение богов. Но какой человек не пребывает в божественной милости? И все–таки одна, вдали от ордена, она будет в большой опасности.

– А как же твоя нога? – спросил я.

– А у вас там есть больница?

– Да.

– Возьму экзоскелет, болеутоляющие и пойду своей дорогой.

– И куда же ты отправишься?

– Куда смогу.

– Но ты же не знаешь, что произошло за эти шестьдесят лет. Что ты станешь делать?

– Может, мои родственники все еще живы. Вот туда и отправлюсь, в город, где выросла. Возможно, найду кого–то, кто все еще помнит меня. Или свою могилу, к примеру.

– Не ходи.

Она упрямо, целеустремленно шла вперед, но я видел, как Нахид морщится при каждом шаге.

– Слушай, мне плевать на твой монастырь. И на эти пьесы. И больше всего мне плевать на тебя. Дайте мне таблеток, экзоскелет – и больше меня не увидите.

На том разговор и закончился. Мы молча шли сквозь лес, я погрузился в мрачные размышления, она хромала рядом и морщилась.

Мы нашли путь. Откос тут был очень крутой, и дорога, больше похожая на обыкновенный проселок, резко петляла, пока мы спускались с горы. Нас никто не преследовал. По–прежнему шел дождь, но здесь, внизу, стало теплее, и я сразу взмок. Ботинки не предназначались для походов, я натер ноги, поясница болела. Я даже представить не мог, каково было сейчас Нахид.

Я много лет пытался обуздать свои желания, но сейчас не мог прогнать образы прошлой ночи. Чувствуя одновременно вожделение и стыд, я понял, что все еще хочу ее, и теперь сомневался, что смогу просто так вернуться и стать обыкновенным монахом. Орден существовал задолго до каслонского завоевания и переживет его. Я был не более чем клеткой этого бессмертного создания. Что боги хотели от меня? Чем обернутся мои поступки?

В конце тропы дорога выпрямилась, следуя вдоль реки Шаришабз вверх по долине. Впереди вздымалось плато, ясно виднелись белоснежные здания монастыря. Декоративные сады, террасные поля, о которых орден заботился многие тысячи лет. Я почти чувствовал вкус сладких апельсинов и гранатов. Так хорошо вернуться домой, в место, где я мог спрятаться от мира и понять, каково же мое предназначение. Хотя я бы не возражал, если бы меня превознесли как героя, освободителя нашего народа, как самого Сточика, который забрал пьесы из рук богов.

Платаны и тополя шелестели на ветру. Миновал полдень. Мы остановились у ручья, попили, отдохнули, а потом продолжили путь.

Дорога поднималась, изгибалась, уходя на плато. Появились человеческие следы, колеи от железных колес – то люди из деревень возили припасы в монастырь. По этому пути шли паломники, хотя сегодня никого не было.

Мы повернули, и тут я услышал крик за спиной. Повернулся и увидел, как Нахид бьется посреди дороги. Я поначалу решил, что у нее припадок. Тело дергалось, извивалось. А потом увидел, как пленка дождя стекает по человекоподобному силуэту, и понял, что на нее напал солдат в плаще–невидимке.

Но сделать ничего не успел, меня бросила на землю незримая рука. Я начал лягаться и куда–то попал ботинком. Гравий разлетелся там, где упал напавший на меня. Я переключился в ускоренный режим, снова пнул десантника ногой и побежал в лес. Над головой послышался вой приближающегося флаера. «Беги!» – сказал мне Гор, бог солнца и луны.

И я побежал. Десантники знали эти леса не так хорошо, как я. Им не пришлось изучать их десять лет, играя в прятки и охотясь вместе с остальными послушниками. Я знал, что смогу отыскать путь в монастырь и никто меня не поймает.

А Нахид? Очевидно, что пришла ее смерть, о которой говорила статуя. Несомненно, ее уже убили. Или же станут пытать, предполагая, что она что–то знает, а даже если и не знает, то все равно будут мучить – в отместку. Немало республиканских гвардейцев так погибло. Для Нахид это даже не будет неожиданностью. Орден в первую очередь.

С каждой секундой я все дальше уходил от каслонцев. Но спустя минуту поспешного бегства через лес неожиданно почувствовал что–то тяжелое в руке и остановился. Машинально вытащил из поясной сумки предмет, который мне дал металлический человек. Она не хотела бы, чтобы ты возвращался. Свобода ее народа превыше собственной безопасности.

Я сделал круг назад и нашел их на дороге. Флаер приземлился и встал поперек проселка. Солдаты отключили плащи, трое мужчин, с ног до головы закованные в матово–серые светоотклоняющие костюмы. Двое каслонцев держали Нахид на коленях, прямо в грязи, связав ей руки за спиной. Один дернул ее за волосы, запрокинул голову и приставил нож к горлу, пока офицер задавал вопросы. Не получив ответов, он ударил ее наотмашь ладонью по лицу.

Я обогнул их, прячась за деревьями, все еще держа металлическую сферу в руке. Дождь барабанил по листьям. Флаер стоял недалеко от опушки. Я притаился поблизости от него, разглядывая странный подарок статуи. Повертел его в ладони, пока не нашел посеребренный пятиугольник. Надавил на него, внутри шара что–то щелкнуло.

А потом я бросил его на дорогу, прямо к посадочным ногам флаера, и быстро отошел назад.

Это больше походило не на взрыв, а на смерч, оно смяло аппарат под каким-то невероятным углом, сбросив машину с дороги. Пилота выкинуло из кабины, его форма горела электрическим голубым пламенем. Трех человек около Нахид сбило с ног пространственным искажением. Они повернулись на крики пилота, офицер, покачиваясь, встал, сделал два шага в сторону воронки, один из его подчиненных последовал за ним. И тогда я ринулся на дорогу, врезался обожженным плечом прямо в поясницу солдата, держащего Нахид. Схватил винтовку, застрелил офицера и второго каслонца, потом убил последнего, лежащего на земле. Пилот катался по гравию, пытаясь потушить пламя, но я спокойно подошел к нему и пустил парню пулю в голову.

Едкий дым поднимался от смятого флаера, который лежал на боку под деревьями.

У Нахид виднелся большой порез на шее. Она прижала ладонь к ране, но кровь не останавливалась, сочилась между пальцев. Я взвалил женщину на себя и потащил в лес, пока не подошло подкрепление.

– Спасибо, – задыхаясь, произнесла Нахид, не сводя с меня взгляда огромных глаз. Мы, хромая, исчезли в чаще.

Лейтенанту было совсем плохо, но я знал, где мы находимся, и сумел довести ее по тропе паломников до монастыря. Когда мы добрались до железных ворот, которые у нас называют Грязевыми вратами, она уже потеряла сознание, и я ее нес на руках. Весь в чужой крови, я не мог сказать, жива Нахид или нет.

Послушники часто пользовались этим выходом, так они выбирались из монастыря, сбегали в лес, где могли играть, исследовать, притворяться, что они всего лишь обыкновенные люди. Люди, которые если чего–то хотели, то просто могли это взять. Люди, которые не приносили обета непротивления злу насилием. Именно здесь я заработал неделю поста, разбив нос брату Тахиру в приступе гнева. Теперь же я вернулся, так и не раскаявшись в убийстве множества человек, умерших за последние дни. Я, тот, кто ослушался гласа божьего, надеясь спасти женщину, прежде чем она истечет кровью.

Первым меня встретил брат Прамха и отпрянул в ужасе:

– Кто это?

– Друг, солдат. Ее зовут Нахид. Быстро. Ей нужна помощь.

Вдвоем мы отнесли лейтенанта в лазарет. Прамха убежал оповестить мастера. Наш врач, брат Настрихт, запечатал Нахид рану на горле, сделал переливание крови. Я держал женщину за руку. Она так и не пришла в сознание.

Скоро прибыл послушник и проводил меня в покои мастера Дария. Хотя сил у меня почти не осталось, я поспешил за ним через лабиринт коридоров, в башню. Снял пояс с бластером, отдал его моему поводырю – он явно расстроился из–за того, что пришлось взять столь разрушительное устройство, – и вошел в покои.

В широком окне, что занимало почти всю дальнюю стену, рассвет уже окрасил небосвод розовым. Мастер Дарий протянул ко мне руки. Я подошел к нему, смиренно склонил голову, и он обнял меня. Тепло от его большого тела накрыло меня невыразимым уютом. От него пахло корицей. Дарий отпустил меня, сделал шаг назад и улыбнулся. На нем было кимоно, которое я сам сшил.

– Не могу описать, насколько рад тебя видеть, Адлан.

– Пьесы у меня, – объявил я.

– Доказательством тому служит поведение наших каслонских хозяев, – ответил мастер. Его простое, широкое лицо помрачнело, когда он рассказал о резне в Раднапудже, где колониальное правительство взяло шесть тысяч граждан в заложники, требуя, чтобы подлый злодей, человек без чести и души, богохульный террорист, укравший космогонические пьесы, явился лично.

– Они убили шесть тысяч человек?

– И эти жертвы не будут последними. Для каслонцев пьесы – это оружие, нас контролировали этими текстами. Воплощенные в них верования живут в разуме и душе каждого создания на планете. Они имеют воздействие даже на неверующих.

– Нахид – неверующая.

– Нахид? Женщина–солдат, которую ты принес сюда?

– Республиканский гвардеец, вы послали ее со мной. Она не верит, но сыграла свою роль и помогла мне добраться до монастыря.