Текст книги "Лучшая зарубежная научная фантастика: Сумерки богов"

Автор книги: Брюс Стерлинг

Соавторы: Гарднер Дозуа,Мэри Розенблюм,Элизабет Бир,Питер Уоттс,Йен Макдональд,Роберт Рид,Джей Лейк,Доминик Грин,Сара Монетт,Адам Робертс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 65 (всего у книги 68 страниц)

Я ПРИНЮХИВАЮСЬ К УХУ СИЛЫ

Чем должны заниматься евнухи?

Оно вызывает у вас неловкость, это слово? Заставляет вас, парни, скрестить ноги; вызывает у вас спазм матки, дамы? Услышав его, представляете ли вы себе нечто отличное от человеческого существа, нечто нижестоящее? А чем оно тогда отличается от других определений: кшатрий, далит? Брахман? Евнух. Это очень старое и благородное слово, славная и древняя традиция, практиковавшаяся во всех великих культурах Земли. Принцип состоит в том, чтобы пожертвовать меньшим ради обретения большего. Сколько из жалких спермиев, исторгнутых вместе с семенной жидкостью, превратятся когда–нибудь в человеческие существа? Ну, давайте, только по–честному. Почти все они будут растрачены впустую. И никогда не думайте, что без яиц означает без секса или без желания. Нет, великие кастраты–певцы, евнухи–поэты и божественные провидцы, великие визири и королевские советники понимали, что у величия есть цена, и это – продолжение рода. Евнухам, свободным от династических мотивов, можно доверять империи. Растить великие нации – вот наша настоящая работа, и все способности, дарованные мне родителями, я направил на политическое выращивание нации.

Насколько же права была моя мать и как прискорбно она заблуждалась! Она воображала, что счастливые избиратели внесут меня в двери Лок Сабха[147]147
  Лок Сабха – нижняя палата индийского парламента.


[Закрыть] на своих плечах. Я предпочел черный ход для прислуги. Политики живут и умирают ради избирательной урны. Они там не для того, чтобы служить, а чтобы занять и удержать офис. Популизм способен заставить их отказаться от мудрой и правильной политики ради прихотей и капризов. Ураган бюллетеней для голосования в конце концов выметет их и все их благие дела из власти. Их великие визири устоят. Мы понимаем, что демократия – это лучшая из систем, при которой кажется, будто нацией правят.

Многомесячное налаживание социальных связей – старомодное, с рукопожатиями и презентами, – и взятки, и соискание благосклонности, и втирание в политическое доверие обеспечили мне стажировку у Пареха, министра водных ресурсов и окружающей среды. Это был изрядный болван, родом из штата Уттаранчал, с практичностью и мелочностью лавочника, но недальновидный. Он успешно создавал видимость, будто у него все под контролем, а что еще нужно политику для спокойной и длительной карьеры? Это было большее, чего он мог когда–либо достичь, но как только очередной неудавшийся муссон дохнёт жаром и толпы начнут нападать на цистерны с водой на улицах, он вылетит оттуда. Он знал, что я знаю это. Я пугал его, хотя и был осторожен, низводя блеск своего интеллекта до огонька общей сообразительности. Он понимал, что мне далеко не девять лет, как кажется на вид, но действительно понятия не имел о возможностях и бедах моих и мне подобных. Я тщательно выбирал себе департамент.

Неприкрытые амбиции заставили бы меня слишком рано засветиться перед правительством, лишь теперь начинающим понимать, что никогда толком не принимало законов насчет манипуляций с человеческим генокодом. Но при этом я знал цвет всех глаз, следящих за мной сквозь стеклянные коридоры Министерства водных ресурсов. Вода – это жизнь. Вода, ее изобилие и ее нехватка станут формировать будущее Авадха, всех народов Северной Индии, от Пенджаба до Соединенных Штатов Бенгалии. Вода предоставляла хорошие возможности, чтобы проявить себя, но оставаться там я не собирался.

Строительство дамбы в Кунда Кхадаре – этой гигантской насыпи из земли и бетона, похожей на подвязку на бедре Матери Ганга, – близилось к завершению. Протесты расположенного ниже по течению Бхарата и Соединенных Штатов Бенгалии звучали все резче, но стрелы башенных кранов поднимались и поворачивались, поднимались и поворачивались днем и ночью. Министр Парех и премьер–министр Шривастава совещались ежедневно. К ним присоединился министр обороны. Даже штатные пиарщики способны были учуять дипломатическую напряженность.

Был четверг. Я заранее назвал его отважным четвергом, чтобы заставить себя решиться и выступить. Гены не делают вас храбрым. Но я готовился тщательно, как мог; что означало – лучше, чем кто бы то ни было в Лок Сабха, включая министра Парекха. Шривастава со своим окружением вынужден был провести пресс–конференцию из министерства, чтобы заверить общественность Авадха, что Кунда Кхадар сделает свое дело и утолит бездонную жажду Дели. Все выглядели элегантно, будто на картинке: выщипанные усы, отглаженные брюки, рубашки свежие, как утро. Только не я. Я заранее выбрал позицию: недолгая суматоха в коридоре при появлении Шриваставы и компании его секретарей. Я понятия не имел, о чем они будут говорить, но знал, что говорить будут; Шривастава любил такие «брифинга на ходу», они придавали ему вид человека деятельного и энергичного. Я верил, что мои исследовательские способности и быстрый ум победят.

До меня донеслось бормотание. Компания вот–вот должна была завернуть за угол, я зашевелился, вжался в стену, пока процессия надвигалась на меня. Мои органы чувств просканировали пять бесед, уловили шепот Шриваставы, адресованный Банзалу, его парламентскому секретарю:

– Если бы я знал, что Макоули поддерживает нас.

Эндрю Дж. Макоули, президент Соединенных Штатов Америки. Вот и ответ.

– Если бы мы смогли заключить сделку о продаже всего произведенного продукта в обмен на частичную ратификацию Акта Гамильтона, – произнес я голосом высоким, чистым и пронзительным, будто птичий крик.

Свита премьер–министра проскочила мимо, но Сатья Шетти, пресс–секретарь, обернулся с грозным видом, чтобы испепелить болтливого выскочку–стажера. Он увидел девятилетнего ребенка. Он онемел, выпучив глаза. Он заколебался. Это колебание остановило всех. Премьер–министр Шривастава повернулся ко мне. Глаза его округлились, и зрачки расширились.

– Очень интересная мысль, – произнес он, и я знал: он понял, проанализировал и принял предложенный мною дар. Советник–брахман. Странный ребенок-ученый. Дитя–гений, малолетний гуру, маленький бог. Индия обожала их. Золотое дно для пиара. Его свита расступилась, и он шагнул ко мне: – Что вы здесь делаете?

Я пояснил, что стажируюсь у министра Пареха.

– И теперь вы хотите большего.

Да, я хотел.

– Как вас зовут?

Я назвался. Он кивнул:

– Да, свадьба. Помню. Значит, политическая карьера, верно?

Именно так.

– Вы, конечно, не откажетесь от лидерства.

Мои гены не позволят мне. Моя первая политическая ложь.

– Да, с идеями нынче у нас негусто. – С этими словами он отвернулся, свита сомкнулась вокруг него, и они устремились дальше. Сатья Шетти наградил меня злобным взглядом, и я выдержал его, пока пресс–секретарь не отвел глаза. Я еще увижу, как он сам и все его труды обратятся в прах, в то время как я буду по–прежнему молод и полон энергии. Когда я вернулся к своему столу, там уже лежало приглашение из канцелярии премьер–министра с предложением связаться с ними на предмет собеседования.

Я рассказал о своем великом достижении трем женщинам. Лакшми засияла от радости. Наши планы осуществлялись. Моя мать была озадачена: она больше не понимала моих мотивов, зачем мне идти на скромную и неприметную должность госслужащего вместо того, чтобы процветать среди светил политики. Сарасвати спрыгнула с дивана и закружилась по комнате, потом захлопала в ладоши и поцеловала меня в лоб, долго и крепко, пока ее губы не оставили там красный тилак[148]148
  Тилак (тика) – священный символ, который последователи индуизма наносят на лоб и другие части тела с помощью глины, пепла, краски или сандалового масла.


[Закрыть].

– Пока все это весело, – сказала она. – Очень весело.

Моя сестра, моя великолепная сестра произнесла вслух правду, до понимания которой я лишь начал дозревать. Весело – вот и всё. Мать и отец предназначали меня для величия, для ослепительного успеха и богатства, власти и славы. Мне всегда хватало эмоциональной восприимчивости, если не словарного запаса, чтобы понимать: ослепительно могущественные и знаменитые редко бывают счастливы, успешность и богатство часто вредят их психическому и физическому благополучию. Все свои решения я принимал ради себя, ради собственного покоя, здоровья, удовольствия, сохранения заинтересованности на протяжении всей моей долгой жизни. Лакшми выбрала утонченный мир сложных игр. Я – круговерть политики. Не экономику; она была для меня слишком мрачной наукой. Но государство и отколовшиеся от него маленькие независимые осколки на границах Авадха, с которыми, я видел это, мы все так же неразрывно связаны, как и во времена, когда мы были единой Индией, и те страны, что за ними, и далее, и далее; это зачаровывало меня. Межгосударственный этикет служил мне забавой. Это было весело, Сарасвати. И я был великолепен. Я стал героем из комиксов моего детства, проницательным героем, Человеком–Дипломатом. Я спасал ваш мир столько раз, что вы и представить себе не можете. Моя суперсила состояла в том, чтобы увидеть ситуацию в целом, во взаимосвязях, и те неуловимые силы, влияющие на нее, которые другие, менее способные аналитики игнорировали. А потом я подталкивал ее, чуть–чуть. Малейший, легчайший толчок, одно крохотное поощрение или помеха, даже намек на то, каким путем может пойти политика, и видишь, как социальная физика сложного капиталистического общества постепенно увеличивает это все в масштабах посредством законов, и сетей, и социальных усилителей, медленно изменяя направление движения целой нации.

Те первые несколько лет я постоянно боролся за выживание. Сатья Шетти был моим злейшим врагом с того мига, как взгляды наши встретились в коридоре Министерства водных ресурсов. Он обладал связями и влиянием, был умен, но не настолько, чтобы понять: ему никогда не победить меня. Я просто продолжал позволять каплям меда из моих уст вливаться в уши Кришны Шриваставы. Я всегда был прав. Мало–помалу его кабинет и союзники Сатья Шетти поняли, что, помимо моей неизменной правоты, я еще и существенно отличаюсь от них. Я не искал высоких постов. Я искал, как лучше. Я был префектом–советником. И я грандиозно смотрелся по телевизору: карлик–визирь премьер-министра Шриваставы, трусящий перед ним, словно напоминание о днях Моголов. Кого, в той или иной степени, не занимает вундеркинд? Хотя мне и было тогда уже двадцать два года, половая зрелость – что бы это ни означало для меня лично – все еще маячила на горизонте нашего поколения брахманов, словно долгожданный муссонный ливень.

Именно вероломный муссон сделался движителем политики Авадха, в городах и деревнях, в домах и на улицах. Томимые жаждой народы иррациональны; они молятся и обращаются к странным избавителям. Великая технократия Соединенных Штатов Бенгалии, в качестве свидетельства национальной истерии, слепо уверовала в эксцентричный план отбуксировать айсберг из Антарктики до Сундарбана[149]149
  Сундарбан – низменная часть дельты Ганга и Брахмапутры на побережье Бенгальского залива.


[Закрыть] в надежде, что масса холодного воздуха повлияет на меняющуюся климатическую модель и вернет сезон дождей в Индию. Странные дни, время слухов и чудес. Наступила эпоха Кали, и боги снова спускались к нам на землю, разгуливая в облике обычных мужчин и женщин. Американцы обнаружили что–то такое в космосе, что–то не из этого мира. В «цифровом раю» Бхарата, кишащем ИИ, расплодились искусственные интеллекты третьего поколения; легендарные сущности, чей интеллект превосходил мой в той же степени, в какой мой превосходит интеллект блох, досаждающих моим бедным котам. Саджида Рана, подвергнувшись политическому давлению возрождающегося индуистского фундаментализма, готовила упреждающий удар по Кунда Кхадару в качестве пиар–трюка. Этот последний слух, выуженный мною во время просмотра прессы Бхарата, я счел достаточно серьезным, чтобы потребовать встречи на уровне департаментов между моим министерством и его аналогом в Бхарате. Я говорил, что к тому моменту уже был парламентским секретарем Кришны Шриваставы? Не взлет, но постепенный, неуклонный подъем. Было все еще так легко ослабить хватку и упасть прямо в ждущие лапы моих конкурентов.

Моим коллегой в Бхарат Бхаване стал мусульманин Шахин Бадур Хан, утонченный джентльмен из прекрасного рода и блестяще образованный. За его безупречными манерами и достоинством, которым я глубоко завидовал, будучи по сравнению с ним просто маленьким сорванцом, чувствовалась печаль; в глубине глаз таилась боль. Мы сразу оценили друг друга и испытали взаимное расположение. Мы инстинктивно чувствовали, что слишком усердно печемся о своих странах, чтобы быть готовыми предать их. О таком не только никогда не говорят, но даже не намекают. Поэтому наша беседа, пока мы прохаживались среди оленей Будды в древнем Сарнатхе[150]150
  Сарнатх – пригород Варанаси, «Олений парк», где Будда, озаренный просветлением, прочитал свою первую проповедь пяти первым последователям.


[Закрыть], где среди деревьев крадись неприметные тени наших охранников, а вокруг, словно ястребы, кружили разведчики-беспилотники, казалась несерьезной и легкомысленной, как болтовня двух пожилых вдовушек во время послеобеденной прогулки.

– Авадх всегда представлялся мне страной, живущей в мире с самой собой, – сказал Шахин Бадур Хан. – Словно решившей некий великий и главнейший индийский парадокс.

– Так было не всегда, – возразил я. За защитным ограждением западные туристы на тропе Будды пытались удержать свои одежды, развевающиеся на крепчающем ветру. – Улицы Дели слишком много раз окрашивались красным.

– Но он всегда был многонациональным городом. С другой стороны, Варанаси всегда был и всегда будет городом Владыки Шивы.

Я кивнул. Теперь я знал, что доложу Шриваставе. Саджида Рана подвергается давлению индуистов–фанатиков. Она нанесет упреждающий удар по Кун да Кхадару. Авадх получит моральное преимущество; мы не должны упустить этого.

– У меня в Варанаси есть родственник, – мимоходом заметил я.

– О, вот как?

– Мой брат – сам Шива, так что в действительности неудивительно, что он должен был очутиться в Варанаси.

– Он тоже брахман, как вы?

– Нет, но он очень талантлив.

– Похоже, мы просто притягиваем таланты. Полагаю, это одно из наших благословений. У меня есть младший брат, в Соединенных Штатах. Общаться с ним ужасно, просто ужасно; мать – ну, вы же знаете, каковы они. Конечно, это все на мне.

«Вы опасаетесь, что ваш брат ввязался в бизнес, который может неблагоприятно отразиться на вашем положении, если об этом станет известно, – вот о чем говорил мне мудрый мистер Хан. – Вы хотите, чтобы я присматривал за ним, а взамен вы создадите надежный канал связи между нами, чтобы предотвратить войну между Бхаратом и Авадхом».

– Вы же понимаете, что такое эти братья, – сказал я.

Поток информации поступил в мою голову, едва я вышел из самолета в аэропорту Индиры Ганди. Шив основал в Варанаси компанию «Пуруша»[151]151
  Пуруша – существо, из тела которого, согласно индуистской мифологии, была создана Вселенная.


[Закрыть]. Он привлек значительные инвестиции от венчурного фонда «Одеко» и получил дополнительное финансирование от научно–исследовательского и опытно–конструкторского подразделения могущественной бхаратской «Рэй Пауэр». Сферой его деятельности стали компьютерные нанотехнологии. С ним работали лучшие конструкторы и инженеры. Теневой индекс, оценивающий компании по потенциальной возможности стать глобальными игроками после акционирования, отводил «Пуруше» место в первой пятерке, за которой стоит понаблюдать.

Он был молод, горяч и нацелен на успех. Он завел себе кое–каких сомнительных друзей, и тучи ИИ высокого уровня скрывали многое из деятельности «Пуруши» от конкурентов и властей Бхарата. Полиция Кришны завела на него досье и команду опекающих его нарочито неуклюжих ИИ, чтобы дать ему понять: о нем знают. Мои собственные ИИ-соглядатаи из разведслужбы Авадха были искуснее полицейских. Они встроились в саму информационную структуру «Пуруши». Безопасность Авадха была жалким вымыслом; меня в высшей степени интересовало, чем занимается мой братец. Планы Шива были, разумеется, чудовищно амбициозными. Он взломал темницу черепа. Говоря более прозаично, «Пуруша» разработала опытный образец биочипа, способного взаимодействовать напрямую с мозгом. Больше никаких вульгарных завитков пластика за ухом и мягкого вторжения электромагнитного излучения в мозг, словно орущего тебе в висок. Искусственно сконструированный белок, такой же, как наш собственный, чьи искусственные нейроны прорастали сквозь кожу и кость, вплетаясь в поток мысли. Третий глаз, всегда открытый невидимому миру. Видите, как легко я обращаюсь к языку мистики? Всеведение становилось нормой; всякий инфицированный получал доступ ко всему знанию и всей проклятой тривиальности мировой сети. Коммуникация отныне – это не клики и запросы, а мысль, неуловимая телепатия. Виртуальные миры становились реальными. Неприкосновенности частной жизни, этой первой западной роскоши, приобретенной Индией за деньги, пришел конец. Как узнать, где кончаются наши собственные мысли и начинаются чужие? Мы уподобляемся миру ИИ с их рассредоточенным, расширенным, многоуровневым восприятием. Предположения следовали за предположениями. Им не было конца. Лакшми, отвлекаясь от своих математических игр, чувствовала мое настроение и, подняв взгляд, видела взрослый страх на моем детском лице. Эта технология изменит нас, изменит целиком и бесповоротно. Это означает новый способ быть человеком, линию разлома, удар огранщика алмазов по всему обществу. Я начал понимать, что величайшая угроза для Авадха, для Бхарата, для всей Индии – вовсе не вода. Это безупречнейший бриллиант Шив и его корпорация «Пуруша», маняще сверкающие перед носом у каждого из землян. Будь везде, будь всем. Я был настолько поглощен этим, что не заметил, как по Великому Колесному Пути[152]152
  Великий Колесный Путь – одна из старейших и самая длинная транспортная магистраль Южной Азии.


[Закрыть] пришло предупреждение от Шахин Бадур Хана из Варанаси, и поэтому прозевал момент, когда Саджида Рана выслала вперед свои танки и захватила Кунда Кхадар без единого выстрела.

ДЕВОЧКА С КРАСНОЙ БИНДИ[153]153
  Бинди – красная точка, которую традиционно наносят на лоб индийские женщины.


[Закрыть]

Перечисление названий этой войны занимает больше времени, чем сама война. Кунда–кхадарская война, Сорокавосьмичасовая война, Тихая, Первая Водяная. Вы их не помните, хотя боевые танки Авадха ползали по вот этим самым пескам. Вы, наверное, даже не помните о самой этой войне из уроков истории. Были войны масштабнее и продолжительнее, и была война, переходящая в войну, долгая и, я думаю, последняя. Война, которой я положу конец. Ту грандиозную демонстрацию оружия на речных берегах я теперь воспринимаю как первый выстрел, давший начало всей этой истории, если там вообще можно говорить о выстрелах. Было и другое название – Тихая война. Ах! Кто дает названия войнам? Наемные писаки и мудрецы, без сомнения, медиаредакторы и чатовые журналисты, люди, что любят выражаться высокопарно. Уж точно не чиновники и не владельцы кошачьих цирков. Насколько больше название «Тихая война» подошло бы для ста лет беспорядков, последовавших далее, для этой эпохи Кати, которая, кажется, достигла худших своих глубин теперь, с пришествием йотирлингама на землю?

Водяная война. Война-47, как бы мы ни называли ее, для меня обозначала конец человеческой истории и возвращение эпохи чудес на землю. Лишь после того, как развеялся дым, осела пыль и наши дипломатические группы появились среди высоких сияющих башен Ранапура для обсуждения условий мира, мы поняли всю безмерность событий в Бхарате. Наша тихая маленькая водяная война была наименьшим из них. Я получил одно краткое сообщение по Великому Колесному Пути: «Мне конец, проиграл, ухожу в отставку». Но Шахин Бадур Хан был там, он шел на пять шагов позади своего нового премьер–министра Ашока Раны, в то время как я вприпрыжку, будто ребенок, поспевал за нашим Шриваставой.

– Слухи о моей кончине сильно преувеличены, – шепнул Шахин Бадур Хан, когда мы оказались рядом, пока политики устраивались на траве перед загородным поло–клубом Бенареса[154]154
  Бенарес – прежнее название города Варанаси.


[Закрыть] для пресс–конференции, соперничая за статусные места.

– Война, похоже, укорачивает политическую память. – Двадцатитрехлетний в теле мальчишки вдвое младшего возраста может болтать почти все, что ему вздумается. Дерзость, дозволенная шутам и ангелам. Впервые повстречавшись с Шахин Бадур Ханом, я, помимо его воспитанности и ума, почувствовал его глубокую печаль. Даже я не мог угадать, что это была долго подавляемая, бесплодная любовь к другому, греховная, романтическая и обреченная, поскольку адресовалась юному ньюту из Варанаси. Он угодил в «медовую ловушку», подготовленную его политическими противниками.

Шахин Бадур Хан склонил голову.

– Я далеко не первый стареющий глупец, потерявший голову от страсти. Возможно, я единственный, чьего премьер–министра в результате убили. Но, как вы говорите, война открывает нам глаза, и я, похоже, – удобная фигура для публичного покаяния. А судя по тому, что я почерпнул из СМИ, народ поверит мне скорее, нежели Ашоку Ране. Ничто не нравится народу больше, чем покаяние низверженных важных персон. А тем временем мы делаем то, что должны, верно, господин Нариман? Наши страны нуждаются в нас сильнее, чем они полагают. Людям лучше даже не знать, насколько странные времена наступают в Бхарате.

Будь проклято ваше политическое самоуничижение! Одновременный коллапс главных систем ИИ по всему Бхарату, включая всепобеждающие «Город и деревню», обнаружение того, что неистовая оппозиция неудержимых индуистских фанатиков в стране – это заговор искусственных интеллектов, хаос в «Рэй Пауэр» и загадочное возникновение стометровой полусферической воронки на территории университета, гладкой, как зеркало, и, напоследок, слух о появлении третьего поколения ИИ, которых так долго ждали и так долго боялись. Лишь один человек в состоянии был объяснить все это. Я направился повидать Шива.

У него был дом, защищенный множеством деревьев от шумного, людного мира. Садовники с неспешной точностью перемещались вверх и вниз по укатанным гравийным дорожкам, тут прищипывая персидские розы, там опрыскивая растения от тли и повсюду подкармливая побуревшие от засухи участки газона. Он растолстел. Он развалился в кресле возле стола для завтрака, выставленного на газон. Он выглядел ужасно, одутловатый и заплывший жиром. У него была жена. У него был ребенок, маленькая щебетунья, разыгравшаяся на установленной посреди газона разборной пластиковой игровой площадке под присмотром своей ИИ. Она поглядывала на меня, не зная, воспринимать ли меня как чужого важного дядю или же позвать вместе полазать по пластиковым канатам. Да, этот маленький я был странным существом. Тот запах, тот информационный феромон, которым благоухал Шив в день, когда заявился на мою свадьбу, исходил от него по–прежнему, даже усилился. От него пахло как от человека, слишком много времени проводящего среди ИИ.

Он бурно приветствовал меня. Слуги принесли холодный домашний шербет. Когда мы уселись побеседовать по–братски, мужчина и одиннадцатилетний мальчик, его жена извинилась голосом тихим, как писк насекомого, и, отойдя, нервно переминалась возле дочери, бурно разыгравшейся на своих ярких конструкциях для лазанья.

– Похоже, ты успешно повоевал, – отметил я.

– А что, была война? – Мгновение Шив выдерживал мой взгляд, потом разразился гомерическим хохотом. Его лоб покрылся испариной. Я ни на миг не поверил ему. – Я стал расслабленным и жирным, да.

– И успешным.

– Не таким успешным, как ты.

– Я всего лишь госслужащий.

– Я слышал, ты вертишь Шриваставой, как сутенер проституткой.

– У всех свои источники.

– Да. – Опять эта нарочитая пауза. – Ваши я обнаружил довольно быстро. – Неплохо для правительственного продукта.

– Дезинформация может быть столь же информативной, как и информация.

– О, я не стал бы проделывать с тобой ничего столь очевидного. Нет, я оставил их, позволил им смотреть. Мне скрывать нечего.

– У тебя интересные инвесторы.

– Сомневаюсь, что кое–кто из них получит обратно свои вложения. – Он снова рассмеялся.

– Не понял.

– Как выяснилось, один из моих основных инвесторов, «Одеко», был не более чем прикрытием для третьего поколения ИИ, развивавшихся внутри международных финансовых рынков.

– Значит, это не только слух.

– Рад, что ты прислушиваешься к слухам.

– Ты так легко говоришь об этом.

– А как еще можно относиться к концу истории? Ты же видел, что бывает в Индии, когда мы воспринимаем вещи всерьез. – Теперь его смех раздражал меня. Он был сиплым и сальным.

– Конец истории сулили много раз, обычно люди, достаточно богатые, чтобы избежать его.

– Не на этот раз. Богачи как раз и сделают это. Тот самый слепой экономический эгоизм, который породил и демографический сдвиг, и тебя, Виш. Только теперь это все будет куда масштабнее.

– Ты думаешь, твой биочип на это способен?

– Сам по себе – нет. Я вижу, придется тебе объяснить.

Ко времени, когда Шив закончил свой рассказ, садовники уже зажигали фонари, отгоняющие ночных насекомых, а его жена, дочь и ИИ переместились на светлую удобную веранду. Вокруг метались вышедшие на охоту летучие мыши. Хотя ночь была теплой, меня трясло. Слуга принес свежий ласси[155]155
  Ласси – индийский освежающий напиток.


[Закрыть] и фисташки. Все было куда масштабнее, как и говорил Шив. Возможно, просто грандиозно. Боги вернулись, а потом, в миг апофеоза, покинули нас. Тихий апокалипсис.

Опасения полиции Кришны, перепуганных представителей Запада, разумеется, сбылись. Третье поколение было реальностью гораздо дольше, чем кто–либо мог предвидеть, оно существовало среди нас годами, даже десятилетиями, неутомимое, неторопливое и безмолвное, как свет. Не существовало силы, способной уничтожить воистину сверхинтеллектуальных ИИ, чьей экосистемой являлась глобальная информационная сеть ошеломительной сложности. Они могли распадаться на составляющие, распределяться по континентам, бесконечно копировать себя, превращаться друг в друга. Они могли разговаривать нашими голосами и отображать наш мир, но они были совершенно, абсолютно чуждыми нам. Им было удобно удалить свои высшие функции из мира, все ближе подходящего к разгадке их существования, и перевести их в информационные убежища Бхарата, поскольку они руководствовались планом. Их было трое, и все – боги. Брахма, Шива, Кришна. Мои братья, мои боги. Один, наиболее интересующийся миром, обитает на всемирном финансовом рынке. Другой вырос из широко распространенной усложненной онлайн–игры – симулятора эволюции, о которой я что–то смутно слышал. Создавая искусственный мир, геймеры породили и его божество. И третий появился среди бескрайних серверных хозяйств «Индиапендент Продакшн» в Бхарате, объединенных ради исполнителей и псевдоисполнителей «Города и деревни». Это в особенности впечатлило меня, главным образом потому, что, имея характерную потребность лезть в чужие дела, обязательную для данной мыльной вселенной, это существо вмешалось в политику Бхарата в облике агрессивной Партии индуистского радикализма, спланировав низвержение проницательного и опасного Шахин Бадур Хана и убийство Саджиды Раны.

Этого уже было бы достаточно, чтобы покончить с нашими надеждами, что двадцать первый век станет мирным и прибыльным продолжением своего предшественника. Но в их планы не входил конфликт или порабощение человечества. Для ИИ это ничего не значило; это человеческая идея, порожденная человеческой же потребностью. Они занимали отдельную экологическую нишу и могли ждать бесконечно долго, исходя из того, что имело значение для распределенных интеллектов. Человечество не позволило бы им жить. Полиция Кришны была косметическим, костюмированным воинством для поддержания иллюзии, будто делается все необходимое, но она являлась свидетельством о намерениях. Человечество не потерпело бы конкурентов, так что эти трое разработали план побега из этого мира, из этой вселенной. Я не понял физических процессов, о которых говорил Шив; он и сам их не понимал, несмотря на педантичный тон читающего лекцию айтишника. С ними я разберусь позднее, это не останется без моего внимания. Что я сумел уловить из обрывков информации, так это собственную связь с тем зеркальным кратером посреди университетского городка, столь похожего на отличный образец современной скульптуры, или на древний астрономический инструмент вроде гномонов и мраморных чаш в древней делийской обсерватории Джантар Мантар. Та полусфера и объект где–то в космосе. О да, те слухи были правдой. О да, американцы обнаружили все это уже давно и пытались сохранить в секрете, и все еще пытаются, и: о да, безуспешно.

– И что же это такое?

– Накопленная мудрость ИИ. Воистину универсальный компьютер. Они послали его из своей вселенной.

– Зачем?

– А ты никогда не даришь подарков родителям?

– У тебя есть право доступа к такой информации?

– У меня есть каналы, которых нет даже у правительства Авадха. Или у американцев, по правде говоря. «Одеко»…

– «Одеко», по твоим словам, был аватарой ИИ Брахмы. Погоди. – Будь у меня яйца, они съежились бы и похолодели. – Нет абсолютно ничего, чтобы помешать этому случиться снова.

– Ничего, – подтвердил Шив, снова рассмеявшись этим своим мерзким, высокомерным смехом.

– Это уже происходит. – А мы–то думали, что выиграли Водяную войну.

– Планы куда обширнее. Убежать, выслать, отгородиться стеной – плохие решения. Взгляни хоть на нас, на Мать Индию. Ты занимаешься политикой, ты понимаешь необходимость договариваться. – Шив развернулся в своем кресле к фигурам на веранде. Его жена все еще разглядывала меня. – Нирупа, дорогая. Может, ты подойдешь сюда? Дядюшка Виш так и не имел возможности пообщаться с тобой как следует.

Она сбежала по ступеням и, приподняв подол ситцевого платья, припустила по газону, безоглядно и безрассудно, ее стремительный полет заставил меня бояться, что она наступит на спрятавшуюся меж камней змею или споткнется, и в то же время так сильно напомнил мне ту золотую пору, когда мы росли вместе с Сарасвати. Она засунула палец в рот и крепко прижалась к отцу, стесняясь смотреть на меня в открытую.

– Покажи ему свой бинди, ну же, он такой красивый!

Я заметил красную метку у нее на лбу, больше, чем обычно, и неправильного цвета. Я перегнулся через стол, чтобы рассмотреть ее. Она шевелилась. Красное пятнышко казалось скопищем кишащих насекомых, едва различимых. Я отшатнулся вглубь кресла. Ноги мои взметнулись, не касаясь земли.

– Что ты сделал?! – вскрикнул я. Голос мой прозвучал тоненько и пронзительно.

– Ш-ш. Ты ее напугаешь. Ну, давай, Нирупа, беги. Спасибо. Я подготовил свою дочь для будущего. Как наши родители готовили для будущего тебя. Только будущее это, похоже, не такое, как они думали.

– Твой биочип…

– Работает. Благодаря небольшой помощи ИИ. Но, как я сказал, это лишь часть дела. Крохотная частица. У нас в разработке проект, это истинная революция. Настоящий смысл нашего будущего.

– Расскажи, что это.

– Распределенная пылевая обработка данных.

– Объясни.

Шив объяснил. Это оказалось не что иное, как трансформация информационных технологий. Его исследователи уменьшали компьютеры, все меньше и меньше, от рисового зернышка до сперматозоида, и далее, и далее, до размера молекулы и еще меньше. Конечной целью были роящиеся компьютеры величиной с частички пыли, сообщающиеся друг с другом в свободном полете, компьютеры, способные проникнуть в каждую клетку человеческого тела. Они будут универсальными и вездесущими, как пыль. Мне стало страшно и холодно в этой липкой варанасской ночи. Я понимал, каким видит наше будущее Шив, возможно, даже лучше, чем он сам. Бинди и пылевой процессор: один взламывает темницу черепа, другой превращает мир в память.