Текст книги "Забудь обо мне (СИ)"
Автор книги: Айя Субботина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 37 (всего у книги 39 страниц)
Глава сто шестнадцатая: Сумасшедшая
Роддом, в котором лежит Танян, почти мне по пути.
Придется сделать небольшой крюк, но мне адски везет не влипнуть ни в какой затор, так что я даже успеваю заскочить по пути в супермаркет, купить фрукты и сок, и у меня в запасе еще достаточно времени для разговора, прежде чем ехать встречать Бармаглота.
Медсестра придирчиво осматривает меня с ног до головы, менторским тоном говорит, что часы приема с четырех до семи, а уже начало девятого, и у меня нет пропуска.
Я была готова к чему-то подобному.
Но Танян почему-то лежит в самой обычной больнице, причем не с самой лучшей репутацией в городе, поэтому я, собирая нервы в кулак, объясняю, что мне очень нужно встретится с подругой, тем более, что сама она знает о моем визите и не против.
– Я буду очень вам благодарна, – протягиваю ей презент, под который кладу эннуюю сумму денег.
Она быстро сует все это в карман, ворчит, что на этаж меня все равно не пустит, но позовет роженицу.
На маленьком пролете между этажами довольно холодно даже в июне, и безжалостно свистят сквозняки, так что я становлюсь поближе к закрытому окну, разглядывая темно-индиговое небо перед самым закатом.
Даже не хочу строить какие-то предположения.
После детского крика я просто спросила Танян, где она. Услышала адрес и сказала, что приеду.
Разговаривать по телефону о чем-то важном – это детский сад.
Тем более – разговаривать об этом с человеком, которого я когда-то называла своей потерянной сестрой, который знал обо мне все, которому я доверяла больше тайн и секретов, чем родной матери.
А сейчас у меня даже злости на нее нет.
Вообще ничего, кроме желания узнать, как она и что вообще с ней произошло за этот год.
Но, когда слышу медленные шаркающие шаги на лестнице и поворачиваюсь, часть вопросов пропадает сама собой. По крайней мере тех, которые о ее прошлом и о тех месяцах, которые мы провели, не разговаривая и никак не пересекаясь.
Она выглядит просто ужасно.
Лицо опухло, глаза красные, как будто она плакала, не переставая, весь этот год.
Она снова заметно прибавила в весе.
Икры располнели, щиколотки тяжелые, как будто этот год Танян прожила за целую жизнь наперед.
Волосы грязно-розового цвета, губы раза в два больше, чем я помню. Явно не обошлось без «наполнителя».
Но на ней какой-то дешевый халат и ни намека на украшения.
Почему-то первым делом бросаю взгляд на безымянный палец правой руки – кольца нет.
Танян замечает это и нервно сует руку в карман, свободной плотнее запахивает полы халата на груди.
Она тоже меня изучает.
И ее большие губы поджимаются, а по щекам снова бегут слезы.
– Это тебе, – показываю стоящий на подоконнике бумажный пакет. – Там яблоки, бананы, яблочный сок. Вроде все, что можно роженицам.
Она неуклюже спускается с последней ступени и становится так, чтобы держаться от меня на расстоянии.
– Не нужно было, – говорит тем же надрывным голосом.
– Отдашь кому-нибудь, – пожимаю плечами. Честно говоря, мне вообще все равно, что она в итоге со всем этим сделает. Я просто поступила так, как считала правильным и нужным, и никакие проявления благодарности в ответ мне не нужны. – Когда?
– Вчера ночью, – после паузы говорит Танян. – Девочка, два девятьсот.
– Поздравляю. – Это, пожалуй, даже искренне. – Как назвала?
Она так на меня смотрит, будто я спросила, с чем она собирается ее готовить.
Снова подвисает тяжелая пауза.
– Андрей… – Танян сглатывает. – Он правда не у тебя?
– Я же здесь – как он может быть у меня? – Понимаю, что, наверное, нужно как-то сразу в лоб все высказать, обозначить свое отношение ко всему этому малобюджетному мексиканскому сериалу, но просто не хочется. Ради кого и чего? – Что случилось, Танян? Я могу чем-то помочь?
Моя бывшая лучшая подруга вздрагивает словно от крепкой пощечины.
Открывает рот, и я даже мысленно готовлюсь встретить волну ненависти, но вместо этого она тянется к другому карману халата, достает оттуда сигареты, зажигалку – и закуривает.
Она точно не курила и даже успешно отучила от этой дурной привычки Виноградова.
А сейчас затягивается как курильщик с двадцатилетним стажем.
– Он сказал, что не хочет ребенка, – говорит Танян, глядя куда-то вниз на лестницу, как будто там стоит призрак человека, который превратил живую веселую девчонку в обрюзгшую несчастную женщину, за год постаревшую лет на сто. – Когда я забеременела – сказал, чтобы я не смела оставлять ребенка. Что он не готов к детям и тем более не хочет ребенка от меня.
Почему я не удивлена?
– Я хотела сделать аборт, – продолжает свою исповедь эта уже почти незнакомая мне женщина. – Два раза приходила, записывалась – и уходила. Потому что, если бы я избавилась от ребенка, тогда бы Андрей просто исчез из моей жизни.
Она выпускает серую струйку дыма и роняет взгляд в мою сторону, как будто ждет, когда же я начну истерить и обвинять ее во всех смертных грехах.
Но, мне кажется, это вообще бессмысленно.
– Даже ничего не скажешь? – в ее голосе горечь борется с иронией. – Будешь святой хорошей Алисой?
– Ты же знаешь, что ни святой, ни хорошей я никогда не была.
– Я с ним трахалась, Алиса.
– Ну логично, что ты не забеременела по сотой связи, – не могу удержаться от колкости.
– Он мне всегда нравился, – Танян идет ко мне, как будто хочет раздавить аурой своей злости на весь мир, а меня – в особенности. – Когда ты привела его в клуб, помнишь? Я уже тогда поняла, что мне нравится этот мужик и что я его хочу. Что он должен быть моим, потому что он был таким…
Она делает жест рукой, как будто рисует что-то на невидимом холсте.
– Мудаком? – подсказываю подходящее слово.
– Какого никогда бы не смогла себе позволить такая убогая серая мышь как я, – кривит губы. – Потому что всегда, всю свою жизнь, жила в тени красивой обаятельной Алисы и подбирала объедки с ее стола. Я знала, что если мне и обломится нормальный мужик, то это будет кто-то из твоих бывших или кого не захочешь ты. А то что Андрей тебе не нужен, у тебя на лбу было написано. Вот такими, – отмеривает высоту в свой рост, – красными буквами. Ты бы все равно его бросила – и тогда я могла бы забрать его себе. Мне нужно было время, чтобы появился повод с ним встретиться.
Теперь понятно, почему она так старалась не дать мне от него уйти.
Не из большой заботы о подруге.
А потому что ловила свою счастливую звезду.
– Он говорил тебе, что у нас просто дружеская договоренность? – с каким-то легким превосходством спрашивает Танян. – Когда приглашал в кафе? Что у нас просто план по возвращению тебя ему?
Киваю, уже догадываясь, что услышу в ответ.
– Мы с ним трахались, Алиса. Просто так, без обязательств. Это я придумала. Был хороший повод.
– Мне все равно. – Правда все равно.
Я не знаю ни эту женщину, ни того человека, о котором она говорит.
– Он изменял тебе все время. – Она продолжает свой акт унижения. – Спал с Диной, спал еще с какой-то своей бывшей. Спал даже со своей сводной сестрой!
– Господи. – Хочется выблевать всю эту мерзость.
– Наверное, забыл упомянуть, что они не кровные, да? Я тоже не сразу узнала, верила, что ездит помогать трудной сестренке устраивать свою жизнь. А он ее трахал. Просто потому что у них тоже «свободный секс без обязательств» уже много лет. И когда он встречался с тобой – все было так же. Утром он мог спать с тобой, а вечером – с ней. А потом опять с тобой. И иногда – вообще с кем захочет.
Мне гадко от всего этого.
Но еще гаже от того, что Танян говорит все это в надежде причинить мне боль.
Унизить.
Поставить на один уровень с собой.
Только это – не так. И никогда так же не было.
Я забираю у нее сигарету, тушу об низ подоконника и бросаю в урну.
– Хватит дымить, – говорю жестко и даже грубо. – И так хуево выглядишь.
Минуту Танян смотрит на меня пустым и безразличным рыбьим взглядом, потом тянется к карману за новой сигаретой. Демонстративно, как будто этими идиотскими выходками причиняет вред и боль мне, а не гробит свое здоровье.
Жду, пока закурит, затянется.
Отбираю сигарету, тушу и отправляю в мусорное ведро.
А когда снова пытается запустить руку в карман, успеваю ее опередить – достаю сама, зажигалку выбрасываю сразу, а сигареты у нее на глаза переламываю и сминаю.
– Да пожалуйста, – пожимает плечами Танян, но видно, что ее это очень злит. – Ты больше никак не влияешь на мою жизнь, умница и папина доченька, которая думает, что, сделав что-то хорошее, хоть когда-нибудь отмоется от клейма любовницы женатого мужика.
– Конкретно ты можешь думать обо мне все, что хочешь, – не даю ей повод ликовать. Мне действительно уже давно все равно, что и кто обо мне думает. Тем более люди, которых я добровольно и осознанно оставила в своей прошлой жизни. – Но дымить как паровоз матери новорожденной не стоит. Если ты сама настолько опустилась, что не в состоянии это понять – я тебе помогу.
Бросаю взгляд на часы.
Пора бежать, потому что нужно оставить в запасе время на случай пробок.
Танян пытается что-то сказать, но я останавливаю ее, отрицательно качая головой.
– Заеду завтра – поговорю с твоим врачом.
– Что? – не понимает Танян.
Я уже стою внизу лестницы, но все-таки задерживаюсь и поворачиваюсь для ответа.
– Думаешь, Андрей сюда заявится? Хочешь перед ним хвостом покрутить? – Ее снова несет куда-то не туда, но распаляться и тратить на это свои нервы, пожалуй, точно не стоит.
– Хочу поговорить с педиатром, который принимал малышку – у ребенка маленький вес, ей наверняка нужны какие-то особенные условия и уход. Точно не в этом месте.
– Это – мой ребенок! Не лезь к нам! – Она краснеет от бешенства. Странно и неприятно смотреть, как по перекошенному от бессильной злобы лицу текут слезы. – Тебя кто-то просил?!
– Нет, – спокойно отвечаю ей. – Но, если у малышки нет отца и почти нет матери, кто-то должен подумать о ее здоровье и благополучии. Просто потому, что может и хочет это сделать. А что будет с тобой, мне, если совсем честно, вообще насрать.
Грубо, да. Но за год в этом бизнесе и мире людей, которым все равно, чья ты дочь и что еще «зеленая» и на тебе легко можно нагреть руки, учишься понимать, что вежливость, как и любовь, нужно давать лишь тем, кто этого действительно заслуживает.
Точно не бывшим подругам, не уважающим себя настолько, чтобы превратиться в такое…
– Он все время меня твоим именем называет! – снова вдогонку орет Танян. – Чтоб ты…
Я не слышу, потому что уже выхожу за дверь и иду на пост дежурной медсестры.
– Кто-то приносит ей сигареты. Думаю, это запрещено?
Видимо, пока я общалась со своим прошлым, она успела пересчитать сумму моей «благодарности за хлопоты» и явно не собирается шипеть. Улыбается почти заискивающе.
– Это, конечно же, запрещено, – уверяет с видом человека, который знает правила назубок.
– Пожалуйста, если вам не сложно, проследите за тем, чтобы этой роженице больше ничего не передавали. Хотя бы до завтрашнего дня.
– Обязательно, – энергично и усердно кивает медсестра.
– Я могу поговорить с врачом, который наблюдает новорожденную?
Через минуту она протягивает мне листок с именем и фамилией врача, часами посещения и даже его личным номером. Я говорю, что заеду завтра к часу и, если это возможно, прошу передать мою просьбу встретиться с ним.
Ребенок не виноват в том, что его родители – моральные уроды.
Глава сто семнадцатая: Сумасшедшая
Самолет задерживают, и я нервно хожу по залу ожидания, то и дело мысленно давая себе по рукам, чтобы не гуглить новости и не накручивать себя всякими ужасами.
Бармаглот не писал, что вылетает позже, но, может, что-то случилось?
Рядом так же нервно топчется женщина в возрасте и, когда мы понимающе переглядываемся, говорит, что ждет дочь и тоже очень беспокоится.
– Я… – Запинаюсь.
Нужно хотя бы из вежливости ответить, кто должен прилететь ко мне, но я даже не знаю, как это сформулировать. Мой мужчина? Мой молодой человек? Мой взрослый «молодой человек» – это очень даже ничего, но все равно не то.
Мой любимый?
Да, конечно – уже давно так и так всегда будет.
– Я мужа жду, – наконец, нахожу подходящее слово. – Вы не знаете, из-за чего может быть…
Но вопрос теряет свою актуальность, потому что самолет уже приземляется.
Я что есть силы сжимаю пальцы вокруг термокружки в смешном вязаном чехле.
Бармаглотище точно отпустит пару колких шуток по этому поводу, но что поделать, если я хочу привезти своему мужчине его любимый горячий чай не в суровой стальной кружке, а в милоте персикового цвета с приклеенными глазами и кроличьими ушами?
Бармаглот идет где-то почти в самом конце вереницы пассажиров.
С сумкой на плече, в деловом костюме, но, традиционно, без галстука.
Наверное, спал в самолете, потому что прикрывает зевок кулаком и пытается пригладить растрепанные волосы.
Но все равно идет уверенно, пружинистым шагом.
Такой… черт, слишком тяжеловес, чтобы не обращать на него внимания и не пускать слюни. Краем глаза замечаю, что какая-то молоденькая девчонка – явно даже младше меня – пытается щелкнуть его телефоном, очень неумело маскируя это под селфи. А когда замечает мой выразительный взгляд, тут же прячет телефон в сумку, густо краснея.
Бармаглотище прет ко мне, как ледокол – через вековые льды Севера.
Бросает сумку на пол.
Обнимает крепко – до хруста позвоночника.
Отрывает от земли.
Голова так приятно кружится, что хочется вылететь из этой Вселенной туда, где играет чилаут[1], трещит огонь в камине, а за окнами шумит снег.
Девчонка за его спиной, та, что пыталась сделать фото, поджимает губы.
От всей души показываю ей средний палец: отвали, сучка, это мой мужик!
– Зай, соскучился, – лыбится мой Брамаглотище и держит меня так высоко, что смотрю на него сверху вниз. Редкое явление. – Привез тебе подарки – только попробуй не взять.
– Маленький «Порше»? – делаю круглые удивленные глаза и сую ему под нос термокружку. – Простите, мужчина, что я к вам с приземленным и нищебродским чайком. Ничего?
Ставит меня на пол, берет кружку, долго вертит в руках.
Корчит плюшевому зверю на чехле страшную рожу.
Ржет во весь голос, немного запрокинув голову.
Шея у него – умереть не встать: крепкая, смуглая, под воротом – широкое кольцо грубой серебряной цепочки без намека на кулон.
– Типа, я должен идти вот с этим? – подавляет смех, но, когда киваю, снова хохочет. – Смерти моей хочешь?
– Там чай, Бармаглот Игоревич, не надо так плохо обо мне думать!
– Зай, ты – прибитая на всю голову.
– Ага! – снова довольно киваю.
Он смотрит на меня пристально, потом с деловым видом открывает «носик» кружки, делает глоток и довольно жмурится.
– Зай, я же такой чай люблю, – почему-то выглядит слегка сбитым с толку.
– Я помню, – продолжаю довольно улыбаться.
– И теплый как раз чтобы пить.
– Да, – улыбаюсь еще шире, хотя, куда уж больше.
– Так хочешь «Порше»? – интересуется вкрадчиво, рассматривая меня чуть пристальнее, чем секунду назад.
– Дурак вы, Бармаглот Игоревич. – Обнимаю его, практически повиснув на шее, как довольная ручная белка-летяга. – Соскучилась по вам. Очень-очень. Ужин приготовила. Освободила вам целую полочку под мужские принадлежности. Выходные – у меня: спите, отдыхаете, рубитесь со мной в приставку, трескаете мою божественную еду и ведете тюлений образ жизни.
– Да какая в жопу полочка, Зай? У меня пена для бриться и шампунь. – Наклоняется, к самым губам, обжигая их уже едва слышным шепотом. – Я же тебя в «Mortal Combat»[2] со свистом натяну.
– Обещания все какие-то, – тоже шепчу, глотая каждый его выдох. – Угрозы…
И мы, конечно же, совсем не про игру.
Разве что чуть-чуть.
Возле машины, когда Бармаглот направляется к водительской стороне, приходится немного забежать вперед, чтобы его опередить. Он удивленно приподнимает бровь.
– Молчите, мужчина, сегодня ваш удел – пассажирское сиденье, – киваю на соседнее с водительским место, но, подумав, добавляю: – ну или можешь на заднем задрыхнуть, если очень устал.
– У меня такой помятый вид, что выгляжу как мужик, неспособный справиться с «Ровером»? – Бармаглотище снова приглаживает волосы, но я успеваю его остановить, повиснув на локте.
Провожу по его волосам своей пятерней.
Они у него по-мужски густые и немного жесткие, но лежат, кажется, идеальнее некуда, даже если это выглядит как «спал мордой в подушку».
– Я просто хочу, чтобы сегодня и все выходные вы отдыхали и дали мне о вас позаботиться, – озвучиваю свой не слишком хитрый и почти прозрачный план.
Бармаглот осторожно, но уверенно подталкивает меня назад, всем своим телом прижимая к дверце машины. Между нами почти нет свободного пространства, и то, как сильно мне приходится запрокидывать голову, чтобы посмотреть ему в лицо – само по себе сексуально и невероятно заводит.
– Зай, я, конечно, не вьюноша бледный со взором горящим и не страдающий Вертер, – ухмылка в придачу, – но и в старые валенки меня тоже лучше не записывай, а то начну звереть и творить всякую пошлую самцовую дичь.
Я снова завожу руки ему на шею, притягиваясь максимально тесно.
Это совсем не сложно – мое тело тянется к нему само по себе, словно намагниченное.
Игриво приподнимаюсь на цыпочки, притрагиваюсь губами к уголку этой его жутко сексуальной ухмылки. Это не то, чтобы поцелуй – скорее слишком очевидный выдох на кожу, в ответ на который Бармаглот крепче сжимает пальцы на моем теле, держа их почти прилично чуть ниже талии.
Но сила, с которой я чувствую этот нажим – это чистый секс.
И, может, после того, что мы творили в постели – и не только в постели – все эти намеки на поцелуи могут выглядеть дико, но я чувствую – сейчас все правильно, сейчас все так, как должно быть.
Потому что мы как-то сразу перешли в «высшую лигу», и у нас не было ни нормальных свиданий, ни нормального развития отношений. А любой девочке, даже если ей девяносто, хочется ванильной романтики с Тем Самым Мужчиной: вздыхать, предчувствуя поцелуи, дрожать от мурашек на коже в ответ на его прикосновения, держаться за руки, и по фигу, что это для кого-то слишком по-детски, долго-долго разговаривать, гуляя по теплой ночной Москве.
– Бармаглот Игоревич, – я заглядываю в серебряные глаза, наслаждаясь тем, как в ответ на мои действия его зрачки расширяются, «съедая» радужку до тонкого стального круга, словно в этом взгляде случилось настоящее лунное затмение, – я думаю, что вы самый красивый, самый сексуальный, самый классный мужчина в этой Галактике, и останетесь таким даже через миллион лет, если вдруг цивилизация разовьется – и из наших косточек начнут клонировать людей. Ваши клоны будут лучшими! И еще я думаю, что мои вкусовые рецепторы сходят с ума от ваших морщинок, от вашей уставшей улыбки, от ваших рук…
В ответ на это признание его пальцы на моем теле сжимаются сильнее.
Он держит руку почти прилично – чуть ниже талии, но я на мгновение жмурюсь от того, сколько обещаний в этой сильной собственнической хватке.
– И еще я думаю, – сую нос ему в шею, не стесняясь, громко втягиваю аромат, – что ни один мужчина в этой Галактике не пахнет так же вкусно, как вы. И только желание оставить предкам ваши идеальные косточки «для размножения клонами» удерживает меня от желания вас сожрать.
Ох ты ж божечки мои!
Поверить не могу, что в ответ на это мое радужное девчоночье признание он пару раз моргает, а дьявольская ухмылка становится чуть мягче, наполняясь чем-то таким…
Ну в общем, я этого точно раньше не видела.
Хочется тут же заморозить момент, достать телефон и сделать снимок на память, потому что вряд ли мой большой злой татуированный мужик будет очень часто баловать меня вот такими всплесками легкого… смущения что ли? Но сомневаюсь, что он даст мне это сделать.
– Так что, Бармаглотище, сегодня рулю я, – заканчиваю свою пламенную речь и, юркнув у него под рукой, хватаю его с обратной стороны за полу пиджака, утаскивая на другую сторону «Ровера».
Мы садимся.
Я мысленно считаю до пяти и потом тянусь, чтобы пристегнуть Бармаглот ремнем безопасности. Проверяю, надежно ли.
Вот это, конечно, уже больше игра, но мне хочется показать ему, что все те вещи, которые он когда-то делал для меня – я помню. Что для меня они были важны тогда и сейчас одинаково сильно.
И, самое главное.
Я хочу, чтобы он знал, что теперь ему есть на кого положиться.
Во всем и всегда.
Он запрокидывает голову на спинку, с блаженной физиономией отхлебывает чай из термокружки, но остается верен себе, своим хриплым мачо-голосом интересуясь:
– А спину мне в душе потрешь? Голыми сиськами.
Скучно там точно не будет.
Уже дома, пока он плещется в душе, разбираю его сумку: все постирано, и не скажешь, что мужчина был в командировке целую неделю. Он всегда был сам себе автономной единицей.
И мне даже немного обидно, что я не могу позаботиться о нем как-то еще, кроме того, что уже сделала.
Из душа Бармаглотина выходит в полотенце, изо всех сил стараясь делать вид, что не зевает.
Пинками в спину заталкиваю его в спальню, говоря, что экскурсию по дому я устрою ему в следующий раз, а сейчас ему нужно в постель, тюлениться и наслаждаться заботой одной мелкой засранки.
Даже почти не сопротивляется.
Но когда через десять минут почти торжественно вношу в комнату кроватный столик с тарелками, на которых красиво разложен ужин, мой большой злой татуированный мужик… спит, слегка посапывая во сне.
Как простой смертный мужчина.
Достаю еще одно тонкое одеяло, набрасываю на него, укрывая плечи.
Спящий, елки зеленые, красавец.
Мой.
[1] Чилаут (также чиллаут, от англ. to chill out – «успокаиваться», «расслабляться») – в англоязычном мире метафорическое обозначение лёгкой (также простой для восприятия) академической музыки, призванной способствовать снятию психического напряжения, релаксации; в России в таком же смысле иногда употребляется словосочетание «музыка отдыха». В узком смысле чилаут – направление неакадемической, главным образом электронной, музыки
[2] Mortal Kombat (от англ. Mortal Combat – Смертельная Битва) – серия видеоигр в жанре файтинг
