Текст книги "Забудь обо мне (СИ)"
Автор книги: Айя Субботина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 39 страниц)
Глава шестидесятая: Сумасшедшая
Пока Дина что-то трещит Миллеру, я пытаюсь что-то сделать со своей дурной головой, в которой просто не укладывается, как все это возможно.
Мы что – живем на клочке земли размером с «малосимейку»?
Что вообще происходит?!
– Позвони мне завтра, ок? – Бармаглот не улыбается ей, но довольно мил и общителен, как будто ничего не происходит.
Хотя, он ведь не знает о нашем с Диной общем «темном прошлом».
С другой стороны – эта почти_сестра его жены обязательно при возможности развяжет язык и все ей вывалит. И все это точно ничем хорошим не кончится.
– Приятного вечера, – как бы нам, а на самом деле только Бармаглоту говорит Дина.
И уходит, на прощанье не удержавшись от едкого взгляда в мою сторону.
Вот, оказывает, как выглядит серная кислота в «твердой валюте».
– Я еще толком не успела стать вашей любовницей, Марк Игоревич, а нас уже спалила почти_сестра, – пытаюсь спрятать панику за наигранной веселостью.
– Тебя это беспокоит?
Даже не знаю, что сказать, потому что Бармаглот выглядит так, словно ничего не произошло.
Злюсь.
Просто с пустого места.
– Ну да, – вонзаю вилку в ни в чем не виновный рыбий стейк, – это же вам привычно все время попадаться на глаза со своими кикиморами. А мне что делать, если ваша жена додумается наябедничать моим родителям? Вы помиритесь и склеите горшки, а я могу остаться без семьи!
Откладываю вилку.
Аппетит испаряется.
А под взглядом Дины – она сидит через два стола от нас, и мы друг у друга просто как на ладони – вообще хочется превратиться в колючий кактус.
– Зай, что происходит?
– А этого мало?
– Перестань отвечать вопросом на вопрос. – Он дает паузу, чтобы я немного пришла в чувство. – С каких пор я перестал быть мужиком, который умеет нести ответственность, и превратился в сцыкливого пацана, которой не в состоянии справиться с бабскими склоками?
Я бы хотела сказать, что меня это успокаивает, но это не так.
Чего я боюсь?
Что Мила, когда узнает о нас с Бармаглотом, плеснет мне в лицо серной кислотой? Что натравит на меня бандитов, когда буду возвращаться одна домой?
Это все кажется смешным и нелепым, из разряда сериалов по «Россия 1», но в тот наш последний разговор с Милой она не на шутку меня испугала. В особенности своей одержимой и навязчивой идеей о том, что Марк любит только ее. Когда женщина свято верит, что муж на самом деле изменяет ей не по своей воле, а из-под палки, она будет думать, что физическое уничтожение соперницы – реальный выход из ситуации.
И мне правда страшно, что будет, если о нас с Бармаглотом узнают мои родители.
Особенно папа.
На минуту даже появляется мысль просто встать и уйти, потому что Дина как раз вертит в руках телефон, и он подозрительно «случайно» смотрит объективом как раз в нашу сторону.
– Она ничего не скажет Миле, – все так же спокойно говорит Бармаглот.
– Откуда такая уверенность?
– Потому что кое в чем я могу очень сильно испортить ей жизнь. Достаточно, чтобы ее блестящая карьера закончилась очень быстро и очень окончательно. Прости за каламбур. – Он снова расслабленно откидывается на спинку стула.
– С ней вы тоже трахались? – не могу удержаться от встречного вопроса.
И даже как-то не сразу доходит, что в данный момент, если он скажет «да», это правда будет, наверное, намного более болезненной, чем когда я увидела Дину вместе с Андреем.
Потому что тогда на эту женщину можно будет официально вешать ярлык «Личное проклятье Алисы Волковой».
Хорошо, что я не успела съесть все, что заказала, а то бы меня стошнило.
– Нет, Заяц, с ней я точно не трахался, – без намека на попытку улизнуть от ответа отвечает Бармаглот. – Но мне прямо льстит твое мнение, что через меня прошла половина женских особей столицы.
– Какой же вы мудак, – кривлюсь от собственного бессилия.
– Она не в моем вкусе, – как нарочно подначивает он.
– Слишком старая? – пальцем в небо. Дина точно не выглядит старой, хоть, в отличие от Милы, и не так маниакально пытается скрыть свой возраст.
– Слишком сука, – поправляет Бармаглот.
Ладно, хорошо, будем считать, что я немного успокоилась.
Глава шестьдесят первая: Март
Я рад, что март, наконец, подходит к концу.
Дурацкий месяц, в честь которого меня назвала Динамщица, а я даже не думал, что так быстро привыкну к прозвищу, хоть с детства не любил, когда кто-то придумывал мне новые «имена». Но каждый раз, когда кто-то говорил «март» – я, как придурок, оглядывался.
И вроде как должен начать приходить в себя, потому что в моей жизни, наконец, все оптимально и приведено к общему знаменателю: для отношений есть Дина, для «потрахаться» – Маша. Они не знают друг о друге, но Маша, кажется, в курсе, что я с кем-то встречаюсь, потому что когда у мужика есть женщина для секса, другая женщина, которую он тоже периодически трахает, об этом рано или поздно догадается. Дина, если бы не несла корону размером с «пробей потолок», тоже бы что-то заподозрила, но она слишком уверена в собственной неотразимости и уникальности, и до сих пор думает, что я вернулся к ней потому что она – лучшая.
Я так вообще не озвучивал причину. Зачем мешать женщине самой придумать лучшее оправдание поступкам мужчины?
Но лучше мне не становилось.
Дни превращались в недели, а меня каждый раз все так же неприятно кололо в боку каждый раз, когда на глаза попадалась наша с Алисой переписка.
Я так и не смог ее удалить.
Как и все остальное.
Пару раз даже хотел позвонить, напомнить, что у нее до сих пор остались ключи от моей квартиры, но потом вспомнил, что это мы уже проходили.
Да и мириться я никогда не умел, поэтому…
Все просто как-то сошло на нет.
До того вечера, когда Дина вдруг не прислала мне пару фото из ресторана с припиской: «Твоя бывшая таскается с мужем моей сестры!» И потом вдогонку еще какие-то идиотские смайлики. Наверное, их комбинация должна была что-то значить, но я даже не стал вникать, как и в большую часть того, что присылала Дина. Потому что вся ее жизнь за пределами постели, в которой я ее трахал, стала мне неинтересна.
Я смотрю на фото, которое, хоть и не лучшего качества, но точно дает рассмотреть и лица, и эмоции на них.
Это Алиса, конечно.
Одета слишком просто для дорогого ресторана, но выглядит…
Черт.
Выглядит она вполне счастливой и даже улыбается своей привычной хитрой лисьей улыбкой, как будто тот мужик перед ней – предел ее мечтаний, и она вовсю флиртует с ним, и сразу после ресторана они пойдут…
Только на втором фото, когда ракурс лучше – и мужчина немного поворачивает голову, я узнаю и его.
Сука, Миллер!
Даже не сразу доходит, что там Дина писала про мужа сестры.
Я просто смотрю на этого здоровенного бугая, который уже таскался с моей Лисицей, и мне хочется смять телефон в руке, словно компрометирующую бумажную фотографию. Как будто если сделать это, ничего и не было: мы с Алисой не расставались, она мне не изменяла, и она теперь не встречается с мужиком, который на столько лет старше ее, что мне даже думать противно о том, как они… Как он… И она…
Меня бомбит до грохота крови в висках.
Одеваюсь.
Сую босые ноги в ботинки.
Куртку – прямо на голые плечи.
Хорошо, что джинсы, хоть и домашние, приличные даже для выхода на улицу.
Прыгаю в машину.
Я знаю этот ресторан, это я сводил туда Дину первый раз, и теперь она решила перетаскать туда всех своих подружек.
Хорошо, что это всего в паре кварталов от моего дома, и с момента, когда Дина прислала мне фото, и до момента, когда притормаживаю на стоянке, проходит минут тридцать.
Внутрь меня, конечно, в таком виде не пустят.
Но мне по хрен – через прозрачные огромные окна-витрины хорошо вижу стол, за которым сидит моя Лисица и этот старый конченый бугай.
Что, Лисица, решила завести себе богатого папика?
Ему ты сразу дала? Не выебывалась? Не играла в целку-недотрогу?
Я давно бросил курить, но, когда мимо проходит стайка малолеток хрен поймешь какого пола, стреляю у них сигарету. Прикуриваю у той, что с розовыми – как когда-то у Алисы – волосами. Игнорю ее попытку завязать знакомство.
Затягиваюсь так, что в легких не остается кислорода – только дым.
Это любовь?
Вот эта херня, когда не знаешь, что творишь и зачем, когда просто срываешься без цели, когда караулишь свою бывшую, словно задрот?
Когда хочется выхаркать из себя все чувства к ней, как раковую опухоль, но понимаешь, что жить без этой херни просто не сможешь и целее не станешь?
Нервно смеюсь, выкашливая горький дым дешевого курева.
И чуть не пропускаю момент, когда дверь ресторана открывается – и Алиса выходит на улицу, зябко кутаясь в легкое пальто. То, которое мне никогда не нравилось, но из которого она упрямо не хотела вылезать.
Мы смотрим друг на друга сразу, как будто нас притягивает внутренними магнитами.
Моя Лисица не выглядит удивленной, как будто я примчался не по своей воле, а потому что она что-то нашаманила.
– Март, – без удивления в голосе.
С улыбкой.
Вежливо.
Как голову с плеч.
Я непроизвольно дергаюсь от звука ее голоса.
Никогда так не было. Все женщины, даже те, которые задерживались в моей жизни на год или больше, уходили из моей головы легко, как кальянный дым. И случайные встречи потом не трогали ничего ни в душе, ни в сердце.
Алиса была в моей жизни, кажется, самой странной женщиной.
У нас с самого начала все было не так, все шло через пень-колоду, и мы спотыкались на тех вещах, о которых я до встречи с ней часто даже не задумывался.
Она должна была просто выйти из меня, как алкоголь после не очень удачной гулянки, не тронув ничего, не задев ни одну струну, если уж шпарить высоким слогом.
Особенно после того, как призналась, что изменяла мне с мужиком… который годится ей в отцы.
Я смотрю в ее огромные зеленые глаза и понимаю, почему некоторые мужики впадают в дурную агрессию и хотят забрать своих бывших любой ценой.
Мне нужна моя Лисица.
Но я не знаю, как простить ей то, что она сделала.
Подхожу к ней сам, четким рваным шагом, и чтобы не придушить, нервно сую ладони в карманы куртки. От нее пахнет так же, как всегда – чем-то медово-терпким, особенным, как будто ее кожа выделяет нектар, на запах которого «встают» все мои рецепторы.
– Ты трахалась с ним, когда привозила меня к родителям? Когда я жал руку этому хую-переростку – уже трахалсь с ним, Лисица?
Не говорить же ей, что скучаю без нее, что каждый день пересматриваю ее фотки, пересматриваю наше интимное видео, где она голая на мне сверху, раскрепощенная и невинная одновременно, и в моей жизни вряд ли когда-нибудь снова будет женщина, умеющая быть и скромницей, и распутницей.
Алиса просто качает головой.
Это да или нет?
Это пренебрежение, ответ на отъебись?!
– Что ты здесь делаешь? – Она осматривает меня с ног до головы, немного хмурится, когда становится понятно, что на мне даже для теплой весны не слишком много одежды. – Простудишься.
Я делаю еще шаг к ней.
Ее запах душит, как удавка на шее.
С силой сжимаю кулаки в карманах.
– Такая забота, – язвлю, как последний дурак. И самое смешное – понимаю, каким долбоебом выгляжу со стороны. Будь на месте моей Лисицы какая-то стерва – уже бы давно подняла меня на смех. – Даже странно, она не помешала тебе изменять мне со старым козлом.
– Ты приехал чтобы ругаться? – Она выглядит озадаченной, как будто я вдруг начал доказывать ей какую-то сложную теорему.
– А ты думала зачем? Возвращать?! – Нарочно кривлюсь, как от горького. – Ты точно сумасшедшая, если так думаешь.
Отпираться, что я здесь случайно, учитывая мой внешний вид, просто смешно. Еще смешнее, чем приехать, чтобы спросить, когда она начала трахаться с Миллером – до того, как трахнулась со мной, или уже потом. Это как будто пальма первенства в тяжелом забеге, которую я получил, поставил на видном месте и холил и лелеял, а потом узнал, что все это время первым к финишу пришел другой.
И что делать с этим дерьмом – я не знаю.
Выкинуть с полки трофей в фальшивой позолоте куда проще, чем живую женщину из своей головы. Особенно, когда она такая… словно ей срать на все это – и наши отношения что-то значили только для меня одного.
– Да, я точно сумасшедшая, – спокойно, как будто даже безразлично, пожимает плечами Лисица. – Всегда думала, если мужчина приезжает топлес в мороз, чтобы сказать женщине, как он ему безразлична – это про любовь. Но я вообще люблю думать о людях лучше, чем они есть на самом деле.
Это почти как пощечина, только сильнее и прямо по внутренностям.
Как будто сунула мне руку в грудину и сжала сердце ледяными пальцами.
С хуя ли я стал таким романтиком?!
Что вообще творится в моей голове, где же мой хваленый контроль и пофигизм?
Голос разума орет, что нужно просто сваливать, даже если это будет еще более странно, чем приезд сюда, но я словно прикручен ногами к земле – ни шагу вообще никуда.
– Встречаешься с Диной? – Алиса совсем немного приподнимает бровь. Это не то, чтобы удивление по поводу наших отношений. Скорее – недоумение, почему после всех тех вещей, которые я о ней говорил, мы с Диной снова вместе.
– Нет, блядь, – вру, но убедительно.
– Нет? – теперь уже откровенная насмешка.
– Нет! – еще злее в ответ. – Ты как обычно додумываешь всякую херню!
– Вы не встречаетесь, но общаетесь достаточно близко, чтобы ты стал первым, кому она отправила мои фото из ресторана? Это настоящая дружба.
Я все же вынимаю руки из карманов, тянусь к ее плечам, чтобы сгрести в охапку, но в этот момент на заднем фоне появляется рослая фигура Миллера.
Ее любовника.
И меня скручивает намертво, словно раскаленную кочергу, опрокинутую в ледяную воду.
Глава шестьдесят вторая: Сумасшедшая
Я боялась, что Дина отправит фото жене Бармаглота, но все оказалось намного хуже, потому что вместо разъяренной Милы на пороге ресторана меня поджидает… Андрей.
Он немного взъерошен, в не зашнурованных ботинках и джинсах, которые мне так нравилось с него снимать, когда мы вдруг случайно пересекались взглядами из разных концов комнаты и тянулись друг к другу, чтобы поскорее стащить одежду.
Зато почти полностью избавился от бороды, и в колючках щетины хорошо видны его губы – полные, немного крупные, как для мужского лица.
Замечаю, что он курит.
Я заметила, что он курит, хоть выбросил сигарету на автомате, когда мы увидели друг друга.
Давно начал?
Или он курил?
Странно, что я не помню таких подробностей, зато хорошо помню, как темнеют его глаза, когда злится. И сейчас на меня смотрят два бездонных провала, куда мне страшно снова провалиться.
Хорошо, что, когда Андрей как будто собирается меня обнять, появляется Бармаглот.
Я просто чувствую его за своей спиной. Хоть этот мужчина умеет двигаться удивительно тихо для своего роста и комплекции.
Андрей ведет взгляд вверх, поджимает губы и молча отступает, снова слишком выразительно пряча руки в карманы.
– Все в порядке? – Бармаглот приобнимает меня за плечи, подтягивает к себе.
Андрей, не моргая, следит за его рукой, открывает – и закрывает рот.
– Мы, кажется, встречались? – Слышу в голосе Миллера знакомые угрожающие нотки. Таким же тоном он мог спросить, какую руку оторвать первой – правую или левую.
– Ага, пару раз, – жестко отвечает Март. Снова смотрит на меня, на этот раз с прищуром, от которого я непроизвольно вжимаюсь Бармаглоту под подмышку. – Еще созвонимся.
Поворачивается – и уходит, пока Миллер поглаживает меня по плечу, чуть сильнее, чем обычно, вдавливая пальцы в плоть через все слои одежды.
Молча ведет меня к машине.
Помогает сесть, привычным движение проверят мой ремень безопасности, но уже совсем не привычно сильно захлопывает дверь.
Сам не садится – просто обходит машину, опирается бедрами на капот и долго курит, изредка приглаживая растрепанные из «хвостика» волосы.
Андрей такой… не крупный против него.
И кажется таким эмоционально открытым, даже если несет чушь и говорит совсем не о том.
Он любит меня?
Возможно, это просто мое больное воображение, но, кажется, любить меня он начал только сейчас. Иначе не примчался бы вот так, как будто час назад собирался умываться, чистить зубы и укладываться спать.
Бармаглот садится в машину вместе с горьким запахом табака.
Заводит мотор, и, когда начинает выруливать со стоянки, я говорю:
– Хочу сегодня к тебе.
Наклоняюсь к нему, провожу ладонью от колена вверх, до бедра.
Сжимаю пальцы.
– Зай, ты в порядке? – Бармаглота никогда нельзя было провести просто так.
Но я попробую.
– Да, – призывно складываю губы в полуулыбку. – Просто хочу заниматься с тобой сексом до утра на кровати, которая не скрипит.
Бармаглот несколько секунд смотрит на меня, но так ничего и не отвечает.
На перекрестке мы сворачиваем в сторону моего дома.
Я молча смотрю в окно и не могу избавиться от стоящего перед глазами Андрея – в куртке на голое тело, расшнурованных ботинках и с руками в карманах. Он сжимал кулаки, потому что нервничал? Потому что ему было больно и хотелось меня обнять? Или мне просто показалось и я, как обычно, выдаю плод своих фантазий за реальность?
Когда машина останавливается на светофоре, только ремень безопасности и капля здравого смысла не дают мне выйти и побежать обратно, посмотреть Марту в глаза и спросить: «Зачем ты приехал и зачем снова вернулся в мою жизнь?!»
Это не имеет смысла.
Как и то, что связывает меня с этим здоровенным мужиком, который уверенно управляет машиной одной рукой, а второй снова и снова задумчиво, не отрывая взгляд от дороги, поглаживает свою чертову губу.
Он не везет меня к себе, как бы показывая, что я никогда не проведу его вокруг пальца и никакие мои даже самые отточенные беззаботные улыбки не заставят его поверить, что с моей головой все в порядке.
Но и ко мне мы тоже не едем.
– Покатаю тебя по городу, – говорит, не глядя на меня. Тянется за сигаретой, закуривает. Когда держит ее в губах, находит какую-то ретро радиоволну.
Отлично. Старые песни, сигаретный дым и затуманенная мартовская ночь – то, что нужно для восстановления моего внутреннего равновесия.
– Решили вспомнить молодость, Марк Игоревич?
Теперь я «выкаю» уже совершенно осознанно, чтобы отгородиться от него и защитить хотя бы ту часть меня, что до сих пор принадлежит мне одной. В какой-то книжке прочитала, что человек остается свободным до тех пор, пока у него есть личное зачищенное внутреннее убежище, в которое нет хода никому. В котором он принадлежит сам себе.
Я берегу свой маленький бункер, как зеницу ока.
Там только я, никаких мужиков и глупых чувств. Идеальный порядок и одна зубная щетка в ванной.
– Решил, что потрахаться мы всегда успеем, – отвечает Бармаглот, делая звук чуть громче.
Глава шестьдесят третья: Сумасшедшая
Я помню, что в январе, когда немного сошел снег, Андрей катал меня по Москве.
Обычно, я подпевала – считай, орала – глупым песням в его плейлисте, пила что-то слабоалкогольное за двоих, потом мы ехали домой и занимались сексом.
Все было понятно.
Как в американских фильмах про красивую любовь.
Бармаглот просто выбирает какие-то далеки районы Москвы, которые даже мне, которая в поисках всяких интересных распродаж перерыла, кажется, каждый угол, кажутся незнакомыми. Даже шучу, что если он собирается от меня избавиться, то самое время сделать это, потому что я вообще и близко не представляю, где мы.
Миллер еле заметно улыбается уголком губ.
И когда я понимаю, что окончательно перестала понимать смысл происходящего, останавливается у кофейни. Строго на меня смотрит, чтобы никуда не уходила, и уходит, снова чуть громче обычного хлопнув дверью.
Я заглядываю в телефон и от нервов прикусываю кончик языка.
Сообщения от Андрея.
Куча пропущенных вызовов от него.
Пытаюсь сунуть телефон в карман. Так спешу, что промахиваюсь, роняю его на пол.
Пытаюсь достать. Не могу. Замок от ремня безопасности как нарочно держит намертво.
От бессилия царапаю джинсы на коленях.
Но все-таки как-то отстегиваюсь, достаю телефон и дрожащими пальцами выключаю его с концами.
Чтобы не ответить.
Не вляпаться в него снова.
Он же ответит.
Нагрубит или бог его знает что. Я тоже отвечу.
И так пока мы снова не превратим наше молчание в подобие перемирия.
Бармаглот возвращается с двумя стаканчиками кофе, хмурится, потому что я не успеваю пристегнуться обратно, но ничего не говорит.
Привозит меня в какой-то старый двор, со всех сторон окруженный домами времен еще моей прабабушки. Здесь и фонарей толком нет, но мне даже в голову не приходит боятся. Я не знаю, каким на всю голову отбитым нужно быть, чтобы сунуться к двухметровому шкафу с разными тупыми вопросами, типа, нет ли у него лишней сигареты.
Еще не очень поздно, но из всех окон горят только два – одно прямо рядом с лавочкой, куда усаживается Бармаглот. Сначала сам, потом – меня себе на колени.
Чтобы не грохнуться, обнимаю его за шею одной рукой.
– Когда я был чуть младше тебя сейчас, – говорит Бармаглот, когда выкуривает я уже сбилась со счету какую сигарету, – любил приезжать сюда. Здесь мой приятель студенческий жил, воооон там, – показывает на темное окно на третьем этаже трехэтажного дома.
– А сейчас не живет?
Бармаглот оставляет мой вопрос без ответа.
Делает глоток чая из своего стаканчика и продолжает:
– У нас тогда вообще ни хрена не было, только планы стать однажды до хуя богатыми и крутыми, иметь всех баб, которых сможем себе позволить, и просто наслаждаться жизнью. Типа, если денег в кармане достаточно – жизнь будет классной априори.
Я проглатываю неуместный нервный смешок, потому что, хоть Миллер в своем репертуаре и матерится через слово, но все же говорит как-то… очень по-взрослому, такими словами, которых я думала, он даже не знает.
– Потом мы как-то подзаработали, наскребли денег, вложились в общее дело. Естественно, прогорели. Он сдулся, сказал, что мог бы потратить все на красивую жизнь уже сейчас, начал что-то заливать о том, что я его впутал в дерьмо. В общем, мы как-то перестали общаться. Он загулял, я продолжал пахать. Грызло, что я должен этому мудаку вернуть деньги, которые вроде как он просрал по моей вине. Заработал, выкрутил, отдал. Он их пробухал. Въебашился пьяный в столб.
Снова затягивается.
Я молча ставлю свой стаканчик на скамейку, обхватываю Бармаглота обеими руками, кладу голову на плечо.
Он ведь рассказывает мне что-то особенное. Личное. То, что, возможно, не знает никто.
Мы с ним сейчас не про секс. Кажется, вообще впервые.
И я не чувствую себя девочкой, которой нужна его крепкая мужская рука.
– Иногда мне кажется, что мне надо было жить как он, потому что все гнался за чем-то, что-то доказывал, что-то вырывал зубами. А в итоге – в сороковник как-то уже ни хера от жизни не хочется.
В каком-то безумном порыве нежности обхватываю его колючие щеки ладонями.
Заставляю посмотреть на себя.
Достает сигарету, сжимает ее между пальцами и костяшкой указательного проводит по моей губе.
– Сорян, Зай, но любить тебя так, как ты хочешь, я не смогу. Разучился. Да и старый уже.
В эту минуту я понимаю, что мы с ним, как говорится в дурацких цитатках из интернета – не про чувства. Мы про что-то такое, для чего человечество еще не придумало подходящее слово. Это не та любовь, которой я правда хочу – чтобы были признания, объятия, нежности и чувства, от которых кружится голова.
Это вообще не любовь.
Это притяжение двух планет, которые могут сойтись вместе, потому что такова их природа, но рано или поздно, когда мы окажемся слишком близко – нас просто разорвет друг об друга.
Поэтому мне нельзя принимать все это слишком близко.
Ничего хорошего из «нас» все равно не получится.
Я нужна ему, как нужен желанный и очень долго уходящий в другие руки трофей.
Он мне – чтобы забыться, выдохнуть, выздороветь от того, что, вопреки моему желанию, пустило корни слишком глубоко мне в душу.
И когда-нибудь нам придется просто разойтись и сделать вид, что мы все те же маленькая глупая девчонка и крутой взрослый друг папы.
Но не сегодня.
Господи, что же меня так тянет на идиотские цитаты?!
Я пытаюсь поймать фильтр сигареты губами, но Бармаглот уводит руку и в отместку щелкает меня по носу.
Морщусь, как кошка, на которую щедро брызнули холодной водой.
– Вы, Марк Игоревич, вообще никого не любите и никогда не сможете любить, – говорю так, будто обсуждаем героя какой-то книги. – Потому что только так в вашей вселенной все работает, как нужно.
Желание услышать хотя бы какое-то отрицание все равно появляется.
Совсем без участия моего головы, откуда-то из сердца.
Но Бармаглот просто еще раз затягивается, отбрасывает сигарету – аккуратно в урну рядом со скамейкой – берет меня на руки и легко, как будто я котенок, несет к машине.
