Текст книги "Забудь обо мне (СИ)"
Автор книги: Айя Субботина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 39 страниц)
Глава девяносто восьмая: Сумасшедшая
Его губы так и не разжимаются.
Хотя, может это потому, что за прошедшие месяцы я абсолютно разучилась целоваться и перестала быть сексуальной?
В любом случае, Марик с силой отводит мою голову, опуская ладонь мне на шею. Нет, это, конечно, не угроза меня придушить, но предупреждение больше не делать глупостей.
И одновременно с этим второй рукой лениво, с рожей сытого хищника, расстегивает ремень и молнию на брюках.
Я мелко дрожу.
От страха и возбуждения одновременно, и эта гремучая смесь намертво блокирует все мыслительные процессы.
Я хотела просто поговорить. Да, конечно, но ведь…
– Хочешь меня? – мрачная усмешка в лицо, одновременно с приспущенными брюками.
Белая резинка трусов с логотипом модного бренда мужского белья, остро, как бритва, контрастирует со смуглой кожей и узкой дорожкой волос вниз от пупка.
Вместо ответа сама тянусь руками к его трусам, поддеваю резинку и, немного путано, но все же приспускаю ее вниз.
Член тут же выпирает наружу: твердый, большой, уверенно стоящий под острым углом.
Темная кожа перевита налитыми кровью венами.
Он столько раз трахал меня им, что сейчас достаточно одного взгляда, чтобы начать сходить с ума от желания быть до упора натянутой на него. Быть его маленькой игрушечной куколкой, которую имел, как хотел, а потом кутал в одеяльце и отпаивал вкусным чаем.
Может, если мы сейчас займемся сексом, снова будут обнимашки, чай и поцелуй в нос?
Серебряный взгляд темнеет, когда обхватываю член ладонями у самого основания и начинаю медленно двигать по нему вверх-вниз.
Несколько мгновений в полной тишине слышен лишь шорох одежды, который сменяется влажными звуками, когда на головке выступают тяжелые прозрачные капли.
Я растираю их подушечкой большого пальца и почему-то вместо Бармаглота стону от удовольствия. Это слишком приятно – глубоко в мозгу, на уровне инстинктов и подсознания, мое тело помнит, что после таких вещей у меня всегда была пара-тройка классных долгих сладких оргазмов, даже если расплачиваться за них приходилось тянущей болью между ног.
Бармаглот протягивает руку, расстегивает пуговицу на моих джинсах, тянет вниз «язычок» молнии. Я виляю бедрами, помогая стащить их ниже по ногам, до самых колен.
Уже готовлюсь к тому, что он будет разглядывать меня полуголую, но…
Картина резко меняется, потому что эти здоровенные ручищи резко отрывают меня от пола. Разворачивают лицом к стене. Одна ладонь жестко разводит ноги, другая с силой надавливает на поясницу, вынуждая прогнуться в неприличную позу с откляченной задницей.
– Соскучилась, значит? – Его пальцы уверенно поглаживаю меня между ног.
Разводят мокрые и припухшие от желания складки.
– Очень, очень, – как в бреду шепчу я.
Бедра непроизвольно виляют.
– Выпрашиваешь прямо, Зай, – прищелкивает языком – и через мгновение мой зад обжигает крепким шлепком.
– Ты больной?! – ору я, топая ногами и пытаясь огрызнуться.
Ни слова в ответ.
Только еще крепче прижимает мою голову щекой к стене, проталкивает член между ягодицами.
Я вздрагиваю, проглатываю непрошенный стон.
Снова и снова, пока этот гад просто дразнит, водя головкой по моей влаге и едва притрагиваясь ко входу.
Когда-то я бы сказала, что вот такой грубый секс – это против воли и про плохие игры в доминирование. Но с Бармаглотом всегда было так: он вел, он меня имел, он вертел мною, как хотел, прости, господи, драл во всех позах, пока я не начинала хныкать и просить пощады, а потом валялся рядом довольный, как сытый котяра.
Я знаю, что он не сделал бы мне больно тогда и не сделает сейчас, но все же, когда его член резким жестким толчком входит в меня почти на всю длину, я кусаю губы и чувствую, как на веках собирается соль слез.
Черт.
Проклятье!
– А так достаточно клево, Зай?! – Сильные пальцы забирают в пятерню мои волосы, вынуждая немного развернуть голову, чтобы он мог провести зубами по линии челюсти. – Как тебе такой расклад: ты вертишь задом – тебя жестко ебут? И больше никакой, блядь, ванильной хуйни!
– Пожалуйста… – О чем я прошу – кто бы мне самой сказал?
– Да-да, Зай, все, что попросишь.
Он просовывает под меня руку, кладет ее на живот и ниже, продавливает, чтобы я встала на носочки, как балерина. Фиксирует так, что не пошевелиться. Я словно распята без цепей, и когда Бармаглот снова выходит, чтобы с оттяжкой вогнать член на этот раз по самые яйца, я хнычу от ощущения боли – приятной, сладкой, от которой, я знаю, завтра буду исполнять кавалеристскую походку.
И пошло оно все!
– Трахни меня, – стучу зубами от лихорадочного возбуждения.
– Не слышу, громче.
– Ты больной ублюдок, ты же все слышал!
– Недостаточно четко. Громче, Зай.
Я мотаю головой, пытаюсь сама податься ему навстречу, но это бесполезно – я едва способна шевелиться, настолько вся под его контролем.
– Бармаглот, трахни меня уже, наконец!
Голос срывается на хриплый крик.
Он усмехается, наваливается на меня сверху.
И от следующих толчков меня выколачивает куда-то в пропасть.
Я растянута на нем так сильно, что кажется, разорвусь от промежности до пупка.
Мне больно и клёво.
Хочется, чтобы был еще глубже, и страшно, что его член просто на хрен продырявит мне живот.
Бармаглот кладет руки мне на бедра. Выпирающие тазовые косточки трещат от этой жесткой хватки, но мне так хорошо.
Боже, невыносимо хорошо, как будто только сейчас, спустя все эти месяцы, вспоминаю, что значит быть живой, чувствовать и хотеть чего-то большего, чем есть, пить и спать.
Он буквально натягивает меня на себя, и от этого я становись неприлично мокрой.
Влажные хлопки становятся все более частыми и грубыми.
Тяжелая мошонка колотится по моей промежности.
Мы словно образуем наше личное поле, внутри которого существует сила притяжения, толкающая нас друг к другу неумолимо и беспощадно.
Мозг окончательно заклинивает на острой волне удовольствия, когда мой здоровенный татуированный мужик хрипло стонет, кончая в меня. Я чувствую рваные толчки спермы внутри, когда наполняюсь ей так сильно, что внутренная поверхность бедер сразу становится мокрой.
Оргазм разрывает мое сознание.
Полностью.
Мне даже кажется, что тысячи нервных окончаний плавятся, не выдержав напряжения.
Сильные спазмы внизу живота скручивают в тугой узел.
Я едва стою на ногах, вдруг неожиданно и без предупреждения теряя свою точку опоры – руки Бармаглота.
Поднимаю на него затуманенный взгляд.
Где же мой поцелуй? Что-то… милое и теплое для его Заи?
Он спокойно одевается, застёгивает молнию, затягивает ремень.
Только рукава рубашки так и оставляет закатанными.
Чтобы не грохнуться на слабеющих ногах, хватаюсь пальцами за столешницу.
Что происходит? Он собирается просто так уйти?
– Зай, это называется «тебя поимели», – как будто слыша мои суетливые испуганные мысли, объясняет Бармаглот. Даже не утруждается тем, чтобы повернуть голову.
Я так растеряна и до сих пор ужасно слаба, что не знаю, что и сказать.
Это месть?
– Нет, Зай, это просто секс без обязательств – как ты хотела.
Я зажмуриваюсь и стою так, сжав колени, пока дверной колокольчик не прощается с гостем жалобным перезвоном.
Первое желание в ответ – пойти за ним и как следует врезать по этому выбритому затылку чем-нибудь тяжелым. Не важно чем, главное, чтобы прилетело от всей души, чтобы не думал, будто имеет право так себя вести. Как будто я вдруг перестала быть женщиной, а превратилась в одну из тех его бесконечных «давалок», которых он меняет чаще чем девушки прокладки в критические дни.
Чувствую себя мерзко.
Использованной.
Как та самая одноразовая бумажная салфетка, о которых любила говорить Мила и почему-то считала, что я – одна из них, и нет во мне ничего особенного.
Рядом на стуле лежит моя сумка. Хорошо, что можно достать, протянув руку. Там пара влажных салфеток в почти пустой упаковке. Дрожащими руками привожу себя в порядок, надеваю штаны, стараясь игнорировать мелодию звонящего телефона.
Перевожу дыхание, уговорив себя не думать о случившемся хотя бы пару минут, иначе просто рассыплюсь как башня из Дженги. Нужно быть как те сумасшедшие ирландцы из «Банды Нью-Йорка», который распевали песни и улыбались, даже стоя на виселице с петлей на шее.
Все хорошо, Алиса.
Как говорил один человек – херня случается.
Я подрезаю кончики ирисов, смачиваю их водой и заворачиваю во влажное полотенце – так по крайней мере цветы доживут, пока я привезу их домой. Они ведь не виноваты, что двое людей – глупая малолетка и здоровый злой мужик – не очень хорошо поладили в их почти первую встречу после ББ[1]
Еще пару минут беру, чтобы прийти в себя, вспомнить, что в жизни есть куча вещей куда более неприятных, чем вот этот «акт возмездия». Где-то кто-то теряет больше, чем бывшего, который стал любимым только после расставания.
Мне кажется, в моей голове не навел бы порядок даже самый навороченный робот-пылесос будущего.
Прежде чем выйти, на автомате проверяю сигнализацию, замки, окна.
В голове зудит противная мысль о том, что теперь нам с Бармаглотом больше и встречаться незачем. Понятия не имею, что скажу ему, когда мы с следующий раз столкнемся глаза в глаза. Вряд ли о любви. Даже если все это я абсолютно заслужила.
О том, что над этим вопросом нужно будет подумать не когда-то в будущем, а прямо сейчас, понимаю, когда натыкаюсь на припаркованный возле кондитерской «гелик».
И стоящего возле него Бармаглота.
[1] ББ – Большой Бадабум (цитата Лилу из фильма «Пятый Элемент»)
Глава девяносто девятая: Сумасшедшая
Курит, глубоко затягиваясь от сигареты, и встречает мое появление густой сизой струйкой дыма.
Я что есть силы сжимаю в кулаке ремень переброшенной через плечо сумки и снова, как в проклятом державу, закрываюсь букетом цветов.
Что он тут делает? Мало было поиздеваться?
– В машину садись, – говорит, когда мы играем в молчаливые гляделки уже неприлично долго.
– Что? – искренне не понимаю я.
– Повезу тебя ужинать, Зай. Заодно обсудим условия, на которых будем трахаться.
Я мотаю головой, чтобы убедиться, что все происходит на самом деле, а не является плодом моего воображения. А то вдруг я все-таки где-то дала слабину, грохнулась, шибанулась башкой об угол и валяюсь на полу в радужных грезах своих фантазий.
– Ты же хотела свободных отношений?
– Не после того, как… – Я настолько обескуражена, что не могу подобрать не то, что правильные слова – вообще никакие не могу! – Мне кажется, тебе стоит поехать к своему Солнцу.
– А мне кажется, что тебя никакое солнце не должно интересовать вообще, если ты хочешь быть со мной.
«Быть с тобой?!»
Я не могу удержаться от глупой улыбки.
Всего секунду, потому что одного взгляда на лицо Бармаглота достаточно, чтобы понять – он, конечно, имеет ввиду что-то свое, а не мои розовые мечты о примирении и новом красивом начале. Да и не тот он человек, чтобы вот так резко переобуваться на ходу: сначала приходит, унижает потребительским сексом, а потом – мир-дружба-жвачка и ванильные облака на двоих.
– Марк Игоревич, я буду благодарна, если вы объяснитесь. – Пытаюсь держать лицо, хоть после того, что он видел на нем, когда выплюнул в лицо свое «я тебя поимел», это как-то даже смешно. Но что еще мне делать? – Надеюсь, это не займет много вашего бесценного времени и не нарушит планы на вечер.
Он еще раз глубоко затягивается, немного перекатывает дым во рту и выпускает его, щелчком отправляя сигарету в стоящую рядом урну.
Нет, только ради бога, не скрещивай руки.
Я этого не выдержу.
Это слишком… грязный секс для моего голодной до тебя души.
Но именно так Бармаглот и делает, и мои попытки держать лицо с треском разбиваются об эти здоровенные бицепсы, перевитые венами и татуировками.
Если с возрастом мужик, как хороший алкоголь, становится лучше, то это даже не элитный коньяк – это чистый адреналин с афродизиаком.
Надеть бы ему мешок на голову и перетащить к себе темными путаными дворами и спрятать ото всех. Держать на блинчиках и мясе по-мексикански, как он любит, пока мозги на место не встанут.
Жаль, что я с ним никогда не справлюсь.
– Хорошо, Зай, раз ты опять на «вы», поговорим без купюр – как циничный олигарх и умная девочка. Как ты понимаешь, после некоторых событий, женилка у меня уже отсохла. И любилка тоже. Но, – он взглядом дает понять, что оценивает мой вид и ему все очень даже нравится, – трахаться нам классно. Или скажешь нет?
Я бы сказала. Еще полгода назад бы – сказала и свято верила в то, что говорю.
А теперь… Выставлю себя дурочкой, которая нарезает круги у витрины с шоколадкой, но никогда не признается, что хочет ее сожрать в одно лицо.
– С сексом, Марк Игоревич, у нас сложилось, – соглашаюсь я и тоже провожу взглядом по его плечам и животу, силой воли заставляя остановиться у границы ремня.
– Всегда знал, что ты, Зай, умница.
– Звучало бы почти как похвала, если бы не звучало как сарказм, – не могу не отреагировать.
Бармаглот улыбается и продолжает:
– У меня сейчас до хуя работы, Зай. Столько всего навалилось, что искать новую телку, морочить голову играми в букеты, конфеты и свидания ради сомнительной перспективы получить секс? Ну куда мне с моими сединами.
– И старыми яйцами, – напоминаю шутку, которую он сам же частенько отпускал в свой адрес, когда речь заходила о нашей разнице в возрасте.
– Поэтому, раз уж у нас есть некоторое прошлое, – выразительный изгиб брови, – формат… ммм… свободных отношений подойдет нам обоим. Я тебя обеспечиваю, выполняю все хотелки и девичьи радости. Взамен ты не ебешь мне мозг разговорами об отношениях, забываешь о том, чтобы в одном предложении сочетать слова «Миллер» и «замуж», и всегда гостеприимно раздвигаешь ноги, когда я звоню и говорю, что собираюсь приехать. И, конечно, держишь язык за зубами: никаких совместных фото в инстаграм, никаких совместных официальных выходов «в свет». И, – поднимает палец, акцентируя мое внимание, – никаких, блядь, сцен ревности.
Он предлагает мне быть его любовницей?
Подавляю икоту и желание отхлестать эту наглую рожу многострадальными ирисами.
– Или, Зай, – Бармаглот перестает улыбаться, и в его голосе появляются те нотки, после которых я всегда знала – шутки кончились, и лучше не торговаться, – забудь обо мне.
Наверное, не было такой недели, чтобы мне не снился сон на тему нашей встречи. И там всегда были, конечно же, сначала горячие ссоры, потом – громкие выяснения отношений, потом – страстный примирительный секс, а потом Бармаглот взваливал меня, размякшую и обессиленную, себе на плечо и тащил в свою пещеру.
Часто в разных декорациях, но сценарий был примерно один и тот же.
Сегодняшний день показал, что фантазии, как правило, настолько же далеки от реальности, насколько и земля от луны. То есть – не пересекутся в одной плоскости даже по теории вероятности.
Потому что сначала мы просто поговорили о какой-то, прости господи, херне.
Потом Марик меня жестко отымел, чтобы показать, что хрен мне – а не снова дергать злющего мужика за Фаберже.
И вот теперь – договор: холодный, взвешенный, как будто я – одна из его «одноразовых салфеток».
Несколько долгих секунд я просто смотрю на него и пытаюсь поймать хотя бы намек на то, что это просто очень-очень злая шутка. Я бы даже не обижалась, потому что заслужила.
Но нет, я слишком хорошо знаю этого мужика, чтобы не понимать – шутки кончились.
И почему-то именно вот это, именно сейчас, унижает куда сильнее чем то, что случилось полчаса назад в магазине.
– То есть, Марк Игоревич, вы предлагаете мне быть вашей… игрушечкой? – Я нарочно не говорю «любовница», потому что любовницей я уже была, и что бы мы оба себе ни говорили – мы были по-настоящему, без договоров. – Быть вашей красивой куколкой?
Он передергивает плечами и на минуту смотрит в небо, прикидывая погоду.
Тучи тяжелые, висят так низко, что, если прорвет – мы промокнем раньше, чем спрячемся под козырек над дверью кондитерской.
– Заяц, я сказал то, что сказал. Когда-то тебя настолько не смущал такой формат отношений, что ты сама на нем настаивала.
– Я никогда не… – Проглатываю конец фразы.
На самом деле, мы никогда не были просто «папиком и молодой любовницей для здоровья и поддержания тонуса». И Бармаглот прекрасно это знает. Говорить об этом сейчас, значит, еще раз выставить себя не знающей чего хочет молодой вертихвосткой.
Даже если сейчас я не такая.
В этом-то вся и проблема.
Глава сотая: Сумасшедшая
– Очень щедрое предложение, Марк Игоревич, – через силу, мысленно приказывая себе не раскисать до тех пор, пока не останусь одна в каком-нибудь закрытом каменном мешке без окон и дверей. – Даже и не знаю, чем заслужила такие привилегии.
Бармаглот сводит брови.
Ни за что не поверю, что он не готовился к такой моей реакции, но все равно – что-то уже идет не так, как задумал. Выбивается из колеи как шар для боулинга, заброшенный абсолютным новичком.
– А у меня, как у вашей бывшей, может, есть какие-то бонусы? – Закладываю руки за спину и иду к нему, как Русалочка, которая ходила по невидимым острым бритвам и не могла даже сказать об этом. Я улыбаюсь, улыбаюсь… Я лучше сдохну тут же, чем покажу, как мне больно. – Ну, допустим, прошедшие аккредитацию умения делать минет, отклячивать задницу? И что наша с вами разница в габаритах превращает утренний секс в душе в настоящий экстрим?
– Зай, заигрываешься, – предупреждает он.
Мне уже все равно.
Мне так больно, словно по душе прошлись напалмом и выжгли все до самого земного ядра.
Там нет ничего, что могло бы воскреснуть, возродиться в хоть бы какое-то подобие жизни.
Я все заслужила.
Но я… люблю его, и эти слова – они как самые острые гвозди в крышку гроба всех моих надежд.
Но ему же все равно.
Ему не нужно слышать, что я изменилась. Ему плевать, что я бы душу сатане продала, лишь бы отыграть все назад. Продала бы всю жизнь, даже если мне отмеряно лет девяносто за один год счастья рядом с ним. За то, чтобы делать вместе все те вещи, которые я раньше не видела и не понимала: обнимать его, когда спит, звонить, когда работает, чтобы спросить, когда вернется и что хочет на ужин.
И каждый-каждый день говорить, что мой мир без него просто развалится на кусочки.
Все это уже не имеет значения.
Мои чувства – как некрасивая болезнь: говорить о них не стоит, чтобы не портить аппетит окружающим.
– Я просто рассматриваю деловое предложение. Разве не так поступают умные куколки, Марк Игоревич? Обсуждают все плюсы и минусы, договариваются о количестве секса в неделю, обсуждают пакет услуг: «Полный минет плюс», «Максимум и стриптиз каждую субботу», «ВИП с задним приводом»? Предупреждаю сразу – я девушка порядочная и…
– Зай, реально заебываешь, – сводит челюсти.
– Что за дела, Марк Игоревич, я еще не озвучила расценки, а вы уже сливаетесь.
Мы смотрим друг на друга пристально и практически не моргая.
У этого мужика – самое красивое лицо на свете.
И самые красивые руки.
Но уже не для глупой Зайки.
Мне противно от того, кем я стала в этих серебряных глазах. Куском мяса, который можно присоединить к армии своих «давалок»? Корыстной бездушной телкой? Или просто ветреной дурой?
Ни от одного из этих вариантов мне не легче, так что…
Я кладу букет на капот «гелика».
Спокойно, продолжая улыбаться так, будто на самом деле моя жизнь не катится вниз на максималках.
– Знаешь, Бармаглот, ты мог просто сказать, что я больше ничего для тебя не значу. – «Улыбайся, Сумасшедшая Алиса, просто доиграй до конца». – Думаешь, мне было бы недостаточно больно? Поверь, нет. Кому ты сделал лучше сейчас? Себе? Отыгрался? Счастливым не выглядишь.
Хотя, справедливости ради, у него такое каменное выражение лица, что даже мне, изучившей его лицо вдоль и поперек, никак не проникнуть за эту непроницаемую маску. Выглядит так, что, если бы у меня вдруг случился сердечный приступ – стоял бы и смотрел, как буду корчиться в предсмертной агонии. Возможно даже переступил бы потом через скрученный трупик и пошел искать новые чистые салфетки.
– Спасибо за цветы, Бармаглот, и спасибо за эту порцию унижения. Я немного… отрезвела.
Я могла бы сыграть убедительный спектакль на тему: «Я не такая, мне от тебя ничего не нужно, забирай «Ровер», забирай магазин…». Но только по уровню эффективности это будет примерно то же самое, что и этот его спитч о роли любовницы. Такие мужчины не забирают обратно свои подарки. Им это незачем, если кайф от факта дарения уже получен.
– Извини, что испортила тебе жизнь. – «Улыбайся, Сумасшедшая Алиса, умрешь немножко позже». – Мне правда жаль, что все так получилось. Ты… был…
«Скажи ему, что любишь!» – орет внутренний голос.
«Зачем?» – пожимает плечами маленькая измученная бессонницами девочка, лежащая в деревянном гробу в обнимку с уже умершими мечтами.
«Пусть уходит и думает, что самое ужасное в его жизни – Алиса Волкова – осталась в прошлом», – успокаиваю их всех.
Марик подается вперед как раз в тот момент, когда на землю падают первые тяжелые капли дождя.
Отхожу.
Достаю из сумки зонт, раскрываю его с громким хлопком и радуюсь, что долгожданный ливень смывает с моего лица неудержимый водопад слез.
– Обещаю, что больше тебя не побеспокою, Бармаглотище. – Спиной, стараясь не свалиться с ног от дикой усталости. – Честное сумасшедшее слово.
Какой-то маленькой и чудом выжившей части внутри меня отчаянно хочется верить, что он пойдет за мной. Обнимет сзади, прижмет к своей широкой груди – и вместо недомолвок и миллионов обидных слов мы будем просто целоваться под этим громом и серым небом, насквозь мокрые и жадные друг до друга.
Но, когда «гелик» проезжает мимо, я вспоминаю, что на самом деле сказка об Алисе кончилась грустно – возвращением в реальность.
