Текст книги "Забудь обо мне (СИ)"
Автор книги: Айя Субботина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 39 страниц)
Глава тридцать восьмая: Сумасшедшая
В четверг целый день валит снег, а в пятницу днем передают штормовое предупреждение. Снегопад такой сумасшедший, что в окно ничего не видно.
Вызвать такси уже нереально, и Танян пишет, что на дороге такие заторы, что добраться домой можно только разве что по воздуху, если вдруг у меня где-нибудь завалялся личный маленький джет[1].
Поэтому моих учеников с продленки разбирают почти на час позже.
Так что, когда я, наконец, освобождаюсь, чтобы идти домой, на улице уже сугробы почти с половину моего роста, и ветер так хлещет в лицо, что каждый шаг вперед превращается в два шага назад.
Приходится вернуться обратно в школу, благо, наш сторож не против дать мне подождать внутри, пока я придумаю какой-то не очень фантастический способ добраться домой.
Может быть позвонить Андрею? По крайней мере, хотя бы на дороге и в пробках, но он доберется до меня раньше, чем я прогребу три квартала до метро и еще столько же – от метро до дома. Это если мне очень повезет где-то в этом промежутке не превратиться в сосульку.
Я пару минут перебираю все варианты «за» и «против».
Он говорил, что будет занят на работе. Но ведь… мы вроде как встречаемся, и нет ничего плохого в том, чтобы попросить его заехать за мной.
Я набираю Андрея несколько раз, но после моей третьей попытки дозвониться, он просто сбрасывает и присылает короткое: «Работаю».
Ладно. В конце концов, он прав, когда говорил, что все его возможности – это потому что он много работает, в том числе гораздо больше графика.
Попытки вызвать такси проваливаются.
И когда я героически обматываюсь шарфом, чтобы все-таки попытаться выйти и добрести до метро, у меня все-таки звонит телефон.
Правда, это не Андрей.
Это Бармаглот.
Я не хочу отвечать. Чуть не выпускаю из рук свой многострадальный телефон, так быстро пытаюсь затолкать его обратно в рюкзак, но почему-то – я правда не знаю почему! – прикладываю к уху.
– Ты на работе? – Он, как обычно, без приветствия.
– Собираюсь домой, – точно так же, не здороваясь, отвечаю я. – Если мне дадут лопату, и я прогребу…
– Совсем ебанулась пешком в такую херь идти? Жди, еду.
Я еще минуту смотрю на телефон и подальше заталкиваю громадное чувство облегчения.
Пока жду Бармаглота, пытаюсь написать сообщение Андрею.
Все время набираю и удаляю. Кажется, то слишком грубо, то слишком «никак». То как будто я просто офигеть, как рада, что он работает и не может найти минуту хотя бы просто спросить, почему я вдруг звоню ему три раза подряд, хотя никогда раньше так не делала.
Откладываю телефон.
Выдыхаю и мысленно складываю два и два.
Конечно, мне бы хотелось, чтобы он приехал и отвез меня домой. Я помню, что отец, даже когда был очень уставшим после тяжелых переговоров, никогда не сбрасывал звонки от мамы. Просто потому, что так у нас принято – в семье никто друг друга не игнорит, потому что случиться может всякое. Но моя семья – это моя семья, и у нас свои порядки, а Март даже толком ничего о родителях не рассказал, кроме того, что они в разводе, и что его сестра – тот еще повод для ранних седых волос. Вот и все.
Но он ведь мог хотя бы просто ответить. Потому что…
Я подпираю щеку кулаком, печально отправляя в рот последний крекер из моего недоеденного обеда.
Я бы никогда не поступила так с ним.
Возможно, да, не смогла бы ответить на звонок по разным причинам. Но я бы никогда не сбросила, не узнав причины, если бы видела, что он настойчиво звонит несколько раз.
Но, может быть, сейчас так не модно? Виноградов тоже регулярно прокатывает Танян, но она уверяет, что теперь это называется «борьба мужчин за свое право не быть средством». Но ведь я же не собиралась…
Телефон снова вибрирует, и на этот раз на экране имя Андрея.
Сначала хочется выключить телефон и заблокировать его номер как минимум до утра. Потом вспоминаю свой внутренний монолог, оттаиваю и отвечаю.
– Я правда очень занят, Алиса, – после приветствия говорит Март. Не могу понять – то ли раздраженно, то ли устало. И если раздраженно – на меня ли? – Что-то случилось?
Я прикусываю нижнюю губу, чтобы сдержаться и не ответить ничего слишком резкого.
– Просто… – смотрю в окно, – погода плохая. Я хотела узнать, все ли хорошо. Ты за рулем. Я беспокоюсь.
– Я еще на работе часа два.
– Угу.
– Спасибо, что волнуешься.
На прощанье говорит какую-то милую и романтическую вещь и обещает написать, когда доберется домой.
Еще несколько минут смотрю на телефон.
На всплывающее сообщение от Марка: «Выходи».
Он подогнал машину прямо к воротам, выходит, чтобы забрать у меня рюкзак и сумку, потому что сегодня – пятница, и я всегда забираю домой свою сменную одежду и обувь.
В салоне тепло. На подставке между сиденьями – большой стакан с логотипом «Старбакса» и бельгийская вафля с сыром и ветчиной.
– Спасибо, – беру все это, прекрасно зная, что Бармаглот расстарался для меня. Он же качок, у него ЗОЖ, ПП и прочие радости жизни, в которых нет места фаст-фуду и кофе из масс-маркета.
– Тебя к себе или?.. – Он вопросительно поднимает бровь.
Лицо вообще каменное, о чем думает – не угадать, даже если бы у меня, как у моей тезки из будущего, был миелофон.
Отворачиваюсь к окну и, не особо беспокоясь, слышит ли он меня, бубню:
– Не хочу домой.
– Я бы с удовольствием покатал тебя по городу, Зай, но погода нелетная.
Я киваю, втягиваю порцию горячего кофе.
Мне не то, чтобы больно или обидно.
Мне непонятно, почему так.
Почему Бармаглотина просто так, сам, как будто я правда что-то для него значу, звонит и приезжает, и его не нужно просить.
А мужчина, с которым я сплю и встречаюсь, даже не спросил, где я и как собираюсь добираться домой.
– Помнишь то кафе, где шоколадные фонтанчики? – Я дышу на стекло и в запотевшем островке рисую пальцем большой знак вопроса. – Поехали туда. Там пледы теплые.
– Ок, Зай. И возьми коробку на заднем сиденье. Сорян, что не под елку.
Даже не удивляюсь. Это же Миллер – он привозил мне подарки вообще без повода, а на День рождения и Новый год всегда что-то особенное.
В небольшой коробке с шелковым бантом – «яблочный» телефон последней модели. С защитным стеклом и фирменным чехлом милого светло-розового цвета.
Прижимаю это богатство к груди, и становится еще хуже.
Я продажная блядь, если принимаю дорогие подарки от женатого мужчины? Или это просто… знак внимания от друга моего отца, для которого это совсем ничего не значит, и просто безделушка?
– Бармаглот, а где ваша жена? – снова перехожу на «вы». Так безопаснее. Как в броне. Как будто вот тут грань, за которую он никогда не переступит. – Кто ее отвезет сегодня домой?
Глупый вопрос, конечно. У Милы есть собственный автомобиль. Кажется, даже два.
– Укатила загорать на острова. Восстанавливать душевное равновесие после общения с мудаком-мужем. И, Зай, давай без этого, ок? Не буду я тебя трогать. Клянусь, блядь.
– Ок, – с небольшим, но все же облегчением, соглашаюсь я.
[1] Небольшие самолеты, которые используются для индивидуальных гражданских перевозок
Глава тридцать девятая: Сумасшедшая
В этом кафе я была с Марком уже дважды.
Первый раз еще лет в двадцать – он забрал меня, вот как сегодня, но тогда я топталась на крыльце библиотеки в сильный майский ливень, одетая очень не по погоде, после ангины и вообще почти поставила крест на своей жизни. Миллер столько раз предлагал свою помощь, что позвонить ему казалось нормальным. Он приехал сразу и повез меня сушиться в место для сластен.
Второй раз в шоколадницу мы ходили в прошлом году, просто так.
Потому что он позвонил и предложил, а я как раз страдала после тяжелых душевных травм, потому что впервые в жизни крепко поругалась с Танян из-за ее Сёмочки.
Мне правда нравится это место.
И нравится, что вроде как мы ходим сюда вдвоем, только друг с другом.
Но совсем не нравится думать, что это может что-то значить.
Нам дают столик в уголке возле большой стойки с разными крафтовыми сладостями.
Я заказываю, кажется, половину меню. Знаю, что не съем и десятой части, но хочу попробовать все, просто хотя бы надкусить каждую конфету и взять по ломтику десерта. Марк ограничивает чашкой крепкого кофе. Только посмеивается, сверкая своими серебряными глазищами, потому что у официанта удивленно вытягивается лицо, когда я озвучиваю весь заказ.
– И ворчать не будешь? – спрашиваю, когда остаемся одни.
– Понаблюдаю, как в тебя все это влезет, Зай.
– Я стану толстая, у меня появится целлюлит и вылезут прыщи. – Делаю печальное лицо. – От таких «красоток» сбегают даже верные Бармаглоты.
– Давай ты не будешь решать за верных Бармаглотов, от кого они сбегают, – миролюбиво предлагает Миллер.
Я плотнее кутаюсь в теплый плед, наслаждаясь тем, что в шоколаднице удобные кресла и никому нет дела до того, что я снимаю обувь и забираюсь в кресло с ногами. Совсем как дома. Потихоньку, сопя от усердия, вставляю симку в новый телефон. Делаю первые настройки, краем глаза наблюдая за тем, как официант приносит первую порцию заказа.
– Простите, Бармаглотище, что я скучная зануда и не развлекаю вас глупой трескотней. Плохая из меня сегодня компания.
Марк немного склоняет голову к левому плечу, задумчиво проводит пальцем по нижней губе.
– Зай, мне не нужен клоун.
– А что нужно? – В самом деле – зачем все это, если я для него просто девочка для настроения?
– Блядь, Заяц, мне правда вообще ни хера не нужно. Грейся, отдыхай, балуйся новой игрушкой. Например, заблокируй меня снова. Кажется, это твое любимое развлечение.
– А от злопамятности прыщи на носу появляются, – непроизвольно хихикаю я.
Не собиралась же.
Но губы растягиваются в улыбку, и я наспех, пока он ни о чем не догадался, делаю пару его снимков. На одном он особенно удачно получился: расслабленное лицо, небольшие морщинки в уголках глаз, пара выпавших из «пучка» светлых прядей.
Я добавляю это фото к его контакту и, немного исправив имя, показываю результат Марку.
Теперь он «Бармаглотище».
С маленьким рогатым смайликом в конце имени.
Миллер тоже достает телефон и, как бы я не пыталась закрыться или хотя бы принять выигрышную позу, делает фото. Оно одно, и оно ужасное: у меня синяки под глазами, бледный вид и не самая опрятная прическа.
– Я страшнее страшного кошмара, – прикладываю ладонь к лицу, нервно смеясь.
– Зай, – Бармаглотище тоже что-то делает в телефоне, – хватит нести хуйню.
Он тоже показывает «результат»: теперь вот такая некрасивая и без фильтра я у него в телефоне.
Подписана просто: «Зая».
Мне становится очень грустно.
И даже попытка заесть шоколадом это внезапное дурное настроение с треском проваливается, хотя десерты в этой шоколаднице, кажется, самые вкусные из всех, что я пробовала.
Просто все совсем не так, как должно быть.
И мой идеальный пазл, который как будто полностью сложился, снова рассыпается – и я ничего не могу с этим сделать.
– Бармаглот, а почему вы не разводитесь?
Я не хотела спрашивать, но каждый раз, когда пытаюсь удержать в голове сразу несколько важных тем, обязательно начинаю болтать об одной из них.
Мы правда никогда не обсуждали тему его брака. Только пару раз в разговоре между перепалками, когда никто не ждал серьезный ответ на такой же несерьезный вопрос. Кажется, тогда Миллер говорил, что просто слишком стар, чтобы тратить время на такую ерунду как развод. Но, конечно, если в мире и существует мужик, который в свои сорок выглядит лучше тридцатилетних и даже двадцатилетних – то это именно он. Особенно когда расслаблен, как сейчас, и не замечает, что изредка продолжает поглаживать пальцем нижнюю губу.
Этот приз, если он разведется и официально станет свободным, точно недолго будет в одиночестве.
– Алиса, мы вроде решили, что определенных тем касаться не будем, – напоминает Бармаглот.
– Я не хочу ругаться, я просто хочу понять, зачем мужчины продолжают жить с женщиной, которая настолько безразлична, что от ее присутствия рядом ни холодно, ни жарко.
Миллер минуту изучает мое лицо, потом делает глоток кофе и, откладывая телефон, складывает руки на столе.
Мне не по себе под этим пристальным серьезным взглядом без намека на улыбку.
– Хорошо, Заяц, только я буду говорить правду.
– Как всегда, – тихонько добавляю я, но Бармаглот слышит и кивает.
– Зай, давай начнем с того, что жена – это не для красивой жизни и не для расслабления, и вообще о другом. Когда мы с Милой поженились, у меня в общем почти ни хрена и не было, кроме головы на плечах и желания херачить двадцать пять часов в сутки, лишь бы выгрести куда-то повыше уровня дна. Тогда Мила была рядом, терпела, что меня никогда нет дома, что некоторые ее подруги живут лучше, чем она. Потом, когда я выгребся повыше, мы решили завести ребенка. Не получилось. Так что, когда вопрос с детьми – по крайней мере от меня – встал на повестке дня, Мила сказала, что ей нужен только я – и она может обойтись без детей.
Я непроизвольно кутаюсь в плед и пытаюсь – как это, наверное, делают все – переложить ситуацию на себя. Мне двадцать четыре и, хоть часть моих подруг уже успешно воспитывают своих детей – а некоторые даже двух – я о материнстве не задумывалась ни разу. Возможно, потому что для меня ребенок – это самый ответственный шаг в жизни, и к нему нужно быть готовым морально и материально, и точно знать, что даже если случится пришествие Годзиллы – я все равно смогу накормить, одеть и обуть своего ребенка, дать ему достойное образование и всю мою любовь. Сама, если придется.
А может еще и потому, что уже два года у меня целый класс «моих детей» и пока этого хватает с головой.
Но женщина, которая добровольно отказалась от материнства ради мужчины, наверное, любила его больше всех на свете.
– Может, и любила, – пожимает плечами Миллер, давая понять, что я расслабилась и позволила себе поразмышлять вслух. – Но в любом случае, прошло время. И «мы» тоже закончились. Так всегда случается – рутина убивает все, даже банальный комфорт.
– Только если над отношениями не работать, – возражаю я и даже не огрызаюсь в ответ на его снисходительную улыбку. Он так часто говорил, что я – максималистка, что сейчас снова об этом думает. Ну и что? – Если люди хотят быть вместе – они должны стараться. Оба.
– Если бы все было так просто, Зай, в мире не было бы разводов.
– А вы бы не сидели тут с малолеткой, а занимались бы сексом с любимой женой, – все-таки говорю в ответ.
– А я бы трахал тебя в моей кровати, Зай, потому что ты бы понимала разницу, – перекручивает он.
От того как раскатисто звучит его «р» в этом пошлом словечке, у меня странно неожиданно тянет между ног.
Я быстро избавляюсь от наваждения.
Зачем меня понесло в дебри этой личного? Оно мне вообще надо?
– Правда в том, Зай, что как бы мы с Милой не цапались, я помню, что она была рядом, когда я был где-то внизу пищевой цепочки. Избавиться от нее сейчас – это очень хуевая плата за верность и терпение. Даже если сейчас мы живет друг с другом просто по инерции. Ей нужен статус моей жены, чтобы не стать разведенкой – ок, он у нее есть. Мне нужно, чтобы мне не имели мозг. Хотя бы отчасти. Компромисс.
– У меня от вашей логики голова ломается, – почему-то очень грубо огрызаюсь я.
– Это потому что ты еще маленькая, – усмехается Бармаглот.
– Нет, это потому что женщина должна ждать мужчину после работы не потому, что у них компромисс, а потому что она скучает и хочет его обнять, и поцеловать, и сексом с ним заняться прямо в ванной, и плевать, что ужин остынет. А мужчина должен спешить домой, потому что он хочет быть с этой женщиной, и ему хорошо с ней, даже если…
Я спотыкаюсь.
Хотела сказать «даже если она уставшая, после болезни и с синяками под глазами».
Но ведь именно такая я сейчас, и теперь уже у него в телефоне. А он не морщится, когда на меня смотрит.
– Ага, Зай, – как будто слышит мои мысли Бармаглот, – именно так и должно быть в твоем идеальном мире. Прости, что лезу туда своими грязными ногами.
Глава сороковая: Бармаглот
Из шоколадницы мы уходим только почти к самому закрытию.
Заяц и так была молчаливой, а после того нашего разговора совсем притихла и даже не заметила, как съела большую часть своих десертов. Я заказываю с собой еще кучу сладостей и ей в термос – порцию горячего шоколада.
Когда сажусь в машину и передаю ей все это, Заяц довольно хрюкает.
– Я согласна быть вашей принцессой в башне, Бармаглотище, – говорит уже расслабленно.
Что там за мужик у тебя такой, Зай, что ему срать, как его женщина добирается в снегопад домой?
– Переедешь ко мне в холостяцкую берлогу? – делаю вид, что не понял ее шутку.
– Ага, – сонно зевает Заяц. – Только если мой Бармаглот пообещает откусывать головы каждом рыцарю.
– Ага, – передразниваю я, – особенно сраному архитектору.
Вряд ли она слышит мое обещание, потому что мгновенно засыпает.
Притормаживаю около подъезда.
Тянусь, чтобы разбудить Зайца, но она сама медленно открывает глаза.
Это так близко, что у меня мгновенно испаряется все это на хер никому не нужно благородство и терпение.
Почему я должен отпускать ее к какому-то малахольному пидару?
Только потому, что ей с ним типа_удобнее? Потому что я старше на шестнадцать лет?
Потому что… блядь, что?!
– Приехали, Спящая красавица, – из последних сил держусь, чтобы не сожрать ее прямо сейчас. – Давай помогу донести все это.
– На чай не приглашу, – зевает она.
– На хер мне твой чай, Заяц?
Лифт не работает, так что приходится идти по ступеням.
Она открывает дверь, заходит.
Оставляет ее открытой.
Переступаю порог, кладу пакеты хуй знает куда, чтобы только освободить руки.
У нее в квартире темно и холодно.
Заяц сбрасывает на пол куртку, вынимает ноги из сапог.
– Дверь закрой, – говорит тихо и немного как будто охрипшим голосом.
Закрываю.
Куда-то тоже роняю пальто, бросаю обувь.
Моя Зая стаскивает через голову свитер, быстро выскальзывает из джинсов, смущаясь, тянет по бедрам теплые плотные колготы.
Остается в одних трусиках и лифчике разного цвета.
Я проглатываю желание разорвать ее прямо здесь – мелкую, худую и тонкую, как спичка. Да, скорее всего, очень маленькую и узкую для моего члена.
– Посторожишь башню с принцессой, Бармаглотище? На кухне можно разложить кресло, оно почти удобное.
Она не замечает, но всегда переходит на «ты», когда между нами что-то искрит. В последнее время – все чаще. Я не какой-то романтический сопляк, чтобы придумывать то, чего нет, но и не слепой дурак, чтобы не видеть очевидного. Тем более, что я ждал от нее хотя бы каких-то эмоций в ответ. Не этого ее кривляния, за которым прячется, как маленькая девочка от страшил под кроватью, а чего-то… настоящего. Потому что даже у моего терпения есть пределы, и в последнее время я начал все чаще замечать их границы.
А сейчас она стоит передо мной в полной темноте, и только привыкшими к серым полутонам глазами вижу изгибы ее тела, на котором почти нет одежды, и во мне что-то сильно закипает, буквально, выплескиваясь через край.
– Зай, какое в жопу кресло? – осторожно, подавляя желание тряхнуть ее хорошенько, чтобы она, наконец, поняла, почему со мной не стоит играть в эти «кошки-мышки».
– На кухне, – зевает она. – Я сама там сплю иногда, оно правда удобное.
– Я тебе не твой малахольный, – делаю шаг вперед.
– Причем тут это? – Заяц делает большие глаза, кажется, только теперь окончательно просыпаясь. – Вам же руки чешутся меня трахнуть, Марк Игоревич. Ничем, увы, не могу помочь. Только креслом. Зато искренне.
– Ага, а еще накормишь блинами со сметаной и сделаешь чай из малинового варенья, хозяюшка ты моя заботливая. Хоть бы не обкончаться от счастья.
– Не рычите, Бармаглотище, а то будете спать без одеяла.
Я был спокойным минуту назад.
Ни хера такого вообще не планировал, хотел просто отвезти ее домой и убедиться, что она легла спать, а не начала с тоски искать приключения на пятую точку. Но Алиса, как всегда, забыла, что это я – злой и страшный серый волк, и не мне драпать от ее ужимок.
Нужно всего пару шагов, чтобы оказаться рядом с ней – вплотную.
Алисе нужно очень сильно запрокидывать голову, чтобы смотреть мне в глаза. Почему-то это пиздец как возбуждает – ее испуганный, но все равно «оторванный» взгляд.
Ты, Зай, трахалась уже со своим малахольным? Ну и как тебе? Все так пиздато, что от счастья крутишь жопой пред другим мужиком?
– Это слишком близко, – говорит мой Заяц, но не делает ни шага, чтобы разорвать расстояние между нами.
– Ну так беги, Зай, – озвучиваю альтернативу. – В комнату, запирайся на замок. Я не маньяк и не насильник. Но ты же, блядь, сама выпрашиваешь.
Она поджимает губы.
Щурится.
Пытается замаскировать частые удары сердца, но я вижу ее насквозь.
– Никогда и ни от кого не бегала, – злится она. – Тем боле – на своей территории. Вы знаете, Бармаглот, что, когда кошка «гуляет», ее нужно нести на территорию кота потому что на своей она не даст. И даже может его затравить.
– Ну попробуй меня затравить, Зай.
Я завожу руку ей за голову, на затылок.
Сгребаю в пятерню волосы.
Алиса жмурится, издает низкий длинный вздох.
А потом удивленно распахивает глаза.
Мгновение осознает, что произошло и начинает мотать головой, пытаясь вырваться.
Сжимаю пальцы крепко, второй рукой немного сжимаю ее щеки пальцами.
– Спорим, Зай, что ты уже мокрая?
– Нет, – отчаянно тихо сопротивляется она.
– И что если я вылижу тебя между ног, ты будешь орать так, что соседи скурят все, что найдут в доме, даже старые газеты.
– Нет, – еще тише.
Не замечает, что ее голос вибрирует от напряжения, а зрачки, как дурные, расплескиваются по радужке.
И меня туда так затягивает, что хоть сдохни.
– А потом поставлю раком и выебу. И на этом твоя беготня прекратится, Зай, потому что трахаться со мной тебе понравится.
– Ты – мудак, – кривит губы.
– А ты, Зай, выпрашиваешь.
Она сглатывает, мгновение медлит и еле заметно ведет головой. Это похоже на попытку согласиться.
Она сама кладет руки мне на ремень.
Дрожащими пальцами пытается расстегнуть сначала бляху. Потом пуговицу и молнию. Прикусывает нижнюю губу каждый раз, когда притрагивается к моему вставшему члену даже через одежду.
Толкаю ее к стене, сильно вжимаю лопатками и ставлю ладони по обе стороны ее головы.
Ни хрена не помогу.
Пальцем не пошевелю, потому что если дотронусь – мне окончательно сорвет крышу.
Заяц все-таки справляется с моей одеждой, тянет джинсы по бедрам.
Немного, чтобы выпустить член.
Проводит по нему ладонью.
Я сжимаю зубы, уговаривая себя не поддаваться желанию толкнуть ее голову вниз и вставить член между этими немного искусанными губами. Вряд ли у нее получится с первого раза – ни у кого не получалось.
Но Алиса, заглядывая мне в глаза, вдруг говорит:
– Хочешь, подрочу тебе, Бармаглотина?
– Только попробуй не подрочить, – со злостью прикусываю ее шею.
– Будешь очень злиться? – Она сжимает мой член двумя ладонями, дрожит.
Проводит вверх и вниз, и у меня мгновенно поджимаются яйца.
В голове гуляют мысли о том, что я бы продал дьяволу душу, если бы в обмен Заяц встала на колени и мне отсосала.
Но она не справится.
Не в этот ебаный раз.
