Текст книги "Забудь обо мне (СИ)"
Автор книги: Айя Субботина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 39 страниц)
Глава шестьдесят четвертая: Сумасшедшая
Самое тяжелое событие, которое мне предстоит пережить – день рождения моего отца.
Ему пятьдесят.
Красивая дата, по случаю которой мы с мамой заранее выезжаем в наш загородный дом и начинаем в две пары рук готовить мясо и все остальные вкусняшки для мужских посиделок в дружном кругу.
Я знаю, что хоть событие и неформальное, обычно на него съезжаются его приятели с женами и детьми.
Самые избранные, у отца таких всего пятеро.
И Бармаглот, конечно, среди них.
И приехать ему придется вместе с Милой, потому что так положено.
Это ритуал.
Если будет что-то не так – никто не поймет.
А все эти крутые мужики с большими деньгами и большими проблемами почему-то очень сильно дорожат именно своими женами и видимостью стабильной жизни.
Так что, когда я дважды режу один и тот же палец – это рекорд даже для меня – мать чуть не силой отбирает у меня нож, садит на стул, делает чай с остатками сушеной липы и выразительно смотрит, явно рассчитывая услышать о моих душевных страданиях.
А меня разрывает от бессилия и злости на саму себя, потому что у меня никогда не было от нее секретов и потому что она всегда давала мне самые правильные советы. Даже если их ценность я понимала потом, а сразу относилась к нравоучениям с налетом «житейской мудрости».
Но как ей сказать, что мне предстоит пережить два дня под крышей одного дома вместе с мужиком, с которым я трахаюсь, и его законной женой?
Снова врать?
В последнее время я делаю это слишком часто.
Даже придумала себе поклонника, о котором рассказываю, что он старше, опытнее и есть причины, по которым я пока не спешу слишком в него «вляпываться». Это самый безопасный способ рассказывать что-то о Бармаглоте, не вскрывая его личность.
Потому что моей маме даже в голову не придет, что после всех моих слез на ее кухне я вступила бы в отношения с женатым мужиком.
Так что…
– Ну что случилось с твоим Мистером Икс? – Мама вытирает руки о бумажное полотенце. Называть моего невидимого «мужчину» героем популярной оперетты – это же святое. – Снова что-то очень сложно?
Киваю.
Делаю глоток чая и немного морщусь, потому что сахара в нем слишком много.
– Может, погадаешь мне на липовых чаинках? – пытаюсь разбавить напряженное ожидание серьезного разговора.
Мама делает серьезное лицо, берет чашку, долго колотит липовый цвет и, хмурясь, начинает что-то вдумчиво «читать» в этой зеленой требухе на дне чашки.
– Чай говорит мне, что… – Она зыркает в мою сторону, и я в последний момент успеваю как-то «спрятать» лицо за беззаботным веселым настроением. – Что ты думаешь, что можешь обмануть свою мать.
Теперь уже с укором.
Я поднимаю ладони, как будто сдаюсь, но на самом деле мне даже в страшном сне не может присниться, чтобы я призналась в той грязи, которую творю уже почти месяц.
– Просто у него есть… бывшая, – пытаюсь выбрать самую безопасную аллюзию на наши с Миллером отношения. – Она очень к нему привязана и до сих пор считает, что он что-то ей должен, и что у них просто… перерыв, пауза и вот это вот все.
Мама кивает.
Она слишком меня любит, чтобы подумать обо мне черте что.
Хороший повод поскорее развязаться с Бармаглотом. Мы и так дважды чуть не попадались на глаза людям, которые хорошо знают и Бармаглота, и моего отца. И ситуации, в которых нас могли бы застукать, были слишком очевидно «неправильными».
– И тебя беспокоит, что он не может все это закончить? Или что он не хочет заканчивать?
– Второе, – сдержано отвечаю я.
И вдруг понимаю, что действительно злюсь из-за этого.
Из-за роли любовницы, о которой сама же просила.
Злюсь, что вместо того, чтобы проводить время вдвоем, я должна буду улыбаться мегере, сидящей под руку с Бармаглотом и делающей вид, что их семейная жизнь – образец счастья и эталон безоблачного союза двух сердец.
Даже подташнивает где-то у самого горла.
– Алиса, – мама берет меня за руку, а я, как в детстве, прижимаюсь к ней щекой. – Когда мужчина любит – он не прячет свою женщину, словно дырявый носок. И не дает ей повода думать, что она – номер два в его жизни. Если у Мистера Икс есть женина, которая для него важна настолько, что, несмотря на прошлое и разрыв, он не хочет расстраивать ее своими новыми отношениями, значит…
– Ясно-понятно, – перебиваю до того, как она закончит.
И даю себе обещание сегодня же, когда подвернется возможность, сказать Бармаглоту, что между нами все кончено.
По крайней мере, тогда я буду знать, как переживу эти дурацкие выходные, а не сдохну, захлебываясь собственным ядом, глядя на их семейное чириканье.
До вечера я еще как-то могу держать себя в руках.
За готовкой и приготовлениями не то, чтобы сильно отвлекаюсь, но в моей голове хотя бы появляются другие мысли, и они вытесняют страх предстоящей встречи и еще больше – панику по поводу разговора с Миллером.
Загадочная женская душа – я не знаю, чего я больше боюсь: что он отреагирует слишком бурно и устроит сцену, или что сделает свое любимое «лицо похуиста» и согласится, что так действительно будет лучше.
Около пяти начинают съезжаться гости.
Отец, как обычно, отвлекается тем, что делает за домом шашлык, и встречает их мама.
Я стараюсь держаться в безопасном убежище кухни и на всякий случай даже сажусь спиной к двери, чтобы не видеть, чья машина подъезжает следующей. Бармаглот не любит опаздывать, но, когда речь идет о мужчине, который приходит куда-то с женщиной, все зависит не от его пунктуальности, а от того, с какой попытки она правильно нарисует «стрелку» или будет ли довольна тем, как выглядит в выбранном платье.
А тем более, если речь идет о Миле, которая всегда одета с иголочки.
И которая знает, что нам с ней придется встретиться.
И, возможно, уже знает, что Бармаглот проводит время со мной, если Дина, конечно, развесила Язык, хотя на этот счет я почему-то спокойна. Миллер сказал, что она не станет болтать, значит…
Я дергаюсь и в третий раз режу свой многострадальный палец, потому что, оказывается, за этот месяц выучила наизусть не только номера телефонов родителей моих новеньких второклашек, но и звук мотора автомобиля моего «Мистера Икс».
Господи.
Почему женский мозг так устроен, что даже если нам не нравится мужик, мы все равно слишком сильно пускаем в свою жизнь практически все, что с ним связано?
Быстро споласкиваю руки, выдергиваю из пачки новый пластырь, кое-как наматываю его на палец поверх двух других. Замечаю, что руки дрожат так сильно, что позавидует даже хронический алкоголик.
Мне ведь даже можно пока вообще не выходить.
Сгребаю в мусорный пакет все, что уже не пригодится для сервировки, закидываю его в мусорное ведро и, убедившись, что в прихожей никого нет, быстро поднимаюсь на второй этаж.
Закрываюсь в комнате на ключ и пишу маме, что у меня прикрутило живот – и я пока побуду одна.
Еще через час, когда за окнами уже слышен смех, звон стаканов и негромкая музыка, украдкой, как настоящий шпион, подбираюсь к окну. Прячусь за занавеску. Уже темно, но мой силуэт можно рассмотреть, если присматриваться.
Гости за столом – много, человек пятнадцать вместе с моими родителями.
Я сразу замечаю Бармаглота, потому что только он мог приехать за город – в белом. Даже если это толстовка с логотипом модного бренда. Вот же мужик реально не заморачивается ни в чем – аромат ношу, как хочу, одеваюсь, как понравится, и плевать, что это вещи из категории «мальчики чуть старше двадцати». На нем толстовка сидит так, словно сшита на заказ лично для него.
Замечаю, что прикусываю большой палец, когда провожу взглядом по шее Бармаглота до того места, где из-за расстегнутой молнии на груди выглядывает чернильный контур татуировки.
И Мила, сидящая так близко к нему, что изредка кладет голову на плечо.
А я никогда так не делаю, потому что это – телячьи нежности.
А еще она иногда трогает его за колено.
Как я, когда даю понять, что хочу закончить все дела где бы мы ни были, и поехать домой.
Ненавижу ее.
Лицемерная… жена Марка Игоревича Миллера.
А я – просто тень за занавеской.
В конце концов, у меня сдают нервы.
Голова превращается в рассадник злых мыслей.
Мне это ее счастливое лицо – как соль в открытую рану.
Я задираю кофту вместе с лифчиком, делаю откровенное селфи с грудью «в полный рост» и отправляю Бармаглоту с припиской: «Если она еще раз вас тронет – хрен вы тронете это!»
Знаю, что дрянь.
Но изнутри меня раздирают абсолютно непонятные звериные чувства. Как будто кто-то покушается на то, что принадлежит мне по праву. Даже если это ее ФИО вписано в свидетельство о браке.
Внимательно наблюдаю из-за занавески за его реакцией.
Начинаю прикусывать губу до боли и крови, потому что сообщение он должен был получить еще десять минут назад, но до сих пор даже не попытался взять телефон. Он у него вообще с собой? Или в машине? Чтобы я не отвлекала от милой и ненаглядной женушки?!
Но Бармаглот все-таки тянется к заднему карману джинсов, проверяет сообщения.
Снова прячет телефон.
Мимолетно «мажет» взглядом по окну моей комнаты.
Встает, проходит мимо моего отца, хлопает его по плечу и показывает пальцем в сторону дома. Наверное, придумал какое-то вранье, чтобы подняться ко мне.
Я наглухо застегиваю свою кофту, отпираю комнату и укладываюсь на кровать, делая вид, что увлечена книгой.
Глава шестьдесят пятая: Сумасшедшая
Бармаглот не был бы собой, если бы постучал прежде чем войти.
Я чувствую его присутствие даже не по щелчку двери и не по тяжелым шагам в мою сторону, а по энергетике, которая наполняет комнату, словно ледяная сфера с шипами, от которой хочется увернуться любой ценой.
Он злой.
Я чувствую это настолько сильно, что непроизвольно вздрагиваю от чувства опасности, потому что инстинкт самосохранения подсказывает бросить все и прятаться в шкаф, пока Зверь еще не накинулся на меня.
– Ты читаешь вверх ногами, – говорит Бармаглот у меня за спиной.
Проклинаю себя за тупость, которая не миновала и меня, переворачиваю книгу, впиваюсь взглядом в строчки… и только через пару секунд понимаю: буквы перед глазами – перевернуты.
Вот же… гад!
Разворачиваюсь и, абсолютно не понимая, что делаю, швыряю книгу ему в голову.
Миллер без проблем ловит ее, щурится и убийственно спокойно кладет на кофейный столик позади себя.
– Мне показалось, Зай, или ты решила выдвинуть мне ультиматум?
– Вам не показалось! – кричу я. – Тошно смотреть на ваше счастье с картинки. Прямо идеальная семья олигарха и его любимой жены.
– Не помню, чтобы говорил, что люблю ее, – спокойной говорит Бармаглот.
Господи, сделай так, чтобы он не мог сдвинуться с места.
Судя по этому серебряному взгляду и прищуру, как только я окажусь в зоне поражения, Бармаглот докажет, что не зря носит такое прозвище.
– Ну конечно любите, иначе зачем все это, – фыркаю я.
В меня точно вселились какие-то черти.
А то и целый ведьмин шабаш.
Но по фигу.
Не хочу держать в себе все это дерьмо!
Миллер делает шаг в мою сторону.
Я становлюсь на колени, чтобы казаться хотя бы немного выше.
Поздно соображаю, что закрываюсь подушкой как щитом.
Совсем мозги рядом с ним не работают.
Глушит меня, как те хитрые приспособления, которые «режут» мобильную связь.
– Еще раз ты назовешь Милу моей «любимой» или скажешь что-то в этом духе – я обещаю, что неделю не сможешь сидеть.
Меня потряхивает, и задница непроизвольно сжимается.
Видимо все это очень хорошо читается по моему лицу, потому что Бармаглот секунду пристально на меня смотрит, а потом кивает, как будто принимая мое обещание держать язык за зубами.
– Второе: ты знала, что я женат. Ты знала, что я не собираюсь разводиться. Ты сама выдвинула условия о «свободных отношениях», а теперь решила на ходу переобуться?
Даже не знаю, как ему сказать, что я и представить не могла, как меня «убьет» их вид вместе.
Он не узнает этого.
Потому что я интересна ему пока сама по себе стрекоза, а не влипшая в него муха.
Потому что какой бы Заей я ни была – у него всегда будет Мила, и вот эта идеальная картинка.
И все это…
– Я хочу чтобы ты с ней развелся, – говорю не я.
Говорит что-то во мне.
И слова повисают между нами, словно острый меч.
– Прости, что? – переспрашивает Бармаглот.
– Либо вы, Марк Игоревич, с ней разводитесь, либо валите на хрен из этой комнаты и из моей жизни.
Меня тяжело назвать юной и неразумной.
Но и в свои двадцать четыре я точно не тяну на умудренную опытом женщину, которая умеет сопротивляться всем внутренним порывам и знает, когда вовремя закрыть рот. Ну или держит в кармане иголку с ниткой на крайний случай.
Так что с одной стороны мне хочется врезать себе чем-то тяжелым, а с другой…
Что такого я сказала?
Что не хочу больше быть женщиной, которую носят только когда никто не видит, потому что она неудобная и не по возрасту?
– Зай, я еще вот с такого возраста, – показывает ладонью высоту примерно до колена, – не люблю ультиматумы. А еще больше не люблю, когда их выдвигает женщина, которая в самом начале говорила «да да да», а потом решила сделать вид, что ничего не было и она хочет другого.
Он не рычит, не выглядит злым.
Только очень холодным.
Как будто на словах я все еще его Зая, а на деле просто одна из тех его «бывших», которых Бармаглот использует, как носовые платки.
Я мысленно кривлюсь, так некстати в памяти всплывают слова Милы.
О женщинах, после которых он всегда возвращается к ней.
– Это не ультиматум, – пытаюсь как-то защититься, но по сути – он прав. Это чистой воды условие, причем импульсивное и очень жесткое. Я даже не дала себе возможности все как следует обдумать, подготовить пути отступления. – Просто… некоторые вещи рано или поздно должны были всплыть. Зачем тянуть?
– А как же «никаких серьезных отношений»? – Он все-таки делает шаг ко мне. – Просто секс?
– Мне просто… – храбрюсь, пожимаю плечами, – … надоело трястись от страха каждый раз, когда мама вдруг говорит: «Алиса, нам нужно кое-что обсудить». Для вас все это просто и привычно, и безопасно, потому что драгоценная жена знает, что вы всегда – всегда! – возвращаетесь к ней, в вашу тихую семейную гавань. А если мои родители узнают, что я таскаюсь с женатым мужиком, да еще и с вами, я могу резко стать сиротой.
– Если бы такое случилось – я в любом случае взял бы на себя ответственность, – все так же спокойно рубит Бармаглот.
– Ага, – закатываю глаза. – Пока не появится новый интересный трофей.
– Нет, пока тебе это было бы нужно.
– Всю жизнь?
– А ты хочешь провести со мной всю жизнь? Зай, мне пятьдесят через десять лет, а тебе – тридцать четыре.
– Спасибо за урок математики, – раздраженно бросаю в ответ.
– Это не урок математики – это правда, Зай. Ты умная девочка, включай мозги. Что я тебе предложу, кроме себя? Ни детей, ни драйва.
– У меня целый класс детей! – уже откровенно ору. – И мне точно не очень хочется думать о своих детях в ближайшие годы.
– Не важно, когда ты будешь о них думать, Зай. Со мной их у тебя не будет. И я не хочу становиться отцом в пятьдесят. И если ты думаешь, что «есть разные варианты», то у меня было достаточно времени подумать над каждым из них. В здравом уме и твердой памяти я говорю тебе, что никогда не буду воспитывать усыновленного ребенка, или ребенка, рожденного от спермы другого мужика, или любая другая херня, которую обычно несет Мила, когда в ней просыпается женский инстинкт вытирать сопли!
Пауза между нами возникает мгновенно, как вакуум, который незримо, но отодвигает нас друг от друга.
Как-то странно услышать такие «интимные» подробности его личной жизни. Обычно из Бармаглота слова не вытянешь. Кажется, он единственный мужик на свете, который вообще ничего не говорит о своих женщинах и тем более – о жене. Даже мои осторожные попытки обычно сводил к скупым ответам без подробностей.
И, чтоб ему провалиться, я уважаю его за это.
Глава шестьдесят шестая: Бармаглот
Я действительно не люблю ультиматумы.
Во мне, как в любом человеке со свободной волей, мгновенно вызревает желание послать умника на хуй, если ситуация вдруг перестала его устраивать.
Заяц – не первая любовница в моей жизни.
Даже не из второго десятка, но я никогда не примерял на себя нимб и святость.
И уж точно не первая, кто, соглашаясь на роман с женатым мужиком, через энное количество недель заявляет что-то в духе: «Так больше не может продолжаться». Как будто каждый мужик заводит любовницу именно для того, чтобы она довела его для развода. С возрастом я научился находить «правильных» женщин, и Лана – та, которую пришлось выставить из-за требования Зайца – была, пожалуй, самым идеальным «приобретением». Но даже с идеальными иногда промахиваешься, и не факт, что у нее не начались бы те же заебы, что и у Алисы.
– Я не собираюсь разводиться, Зай, – сразу, чтобы не юлить, озвучиваю свое решение. – Свой ультиматум может засунуть себе в жопу. Уж прости, что без реверансов.
– Кто бы ждал, – огрызается она.
Задирает нос так высоко, что вряд ли понимает, как смешно выглядит со стороны.
Наверное, если бы знала, не корчила бы из себя принцесску.
Хотя, было бы самообманом говорить, что мне это не нравится. Особенно та ее заноза в мозгах, которая не дает Зайцу стать такой, как другие женщины – слишком рассудительной, слишком правильной, прилизанной и аккуратно оформленной, как новый маникюр.
Но на этот раз мне нечего ей предложить.
Достаточно того, что в моей жизни уже есть женщина, которая думает, что я испортил ей молодость и лишил радости материнства, даже если она отказалась от этого осознанно и могла уйти к другому, не бракованному мужику.
Хотя лично я себя таким не считаю.
Не во всех людях есть инстинкт отцовства.
Мой природа убила за ненадобностью.
– Ты нужна мне, Зай, – все-таки, она маленькая капризная девочка и тараканы в ее голове еще слишком активны и не поддаются дрессировки, так что мне приходится сказать ей то, что я никогда и никому раньше не говорил. Ну во всяком случае почти на трезвую голову и без эрекции. – Нам вроде хорошо вдвоем, или я ошибаюсь?
Она нехотя, но все же кивает.
– Тогда у нас все в порядке – и больше никаких тем о моем разводе.
Алиса молчит. Очень долго и напряженно, а потом передергивает плечами.
– Мы все выяснили, я надеюсь? – пытаюсь подвести черту, потому что находиться с ней в одной комнате, да еще так близко к кровати – это какое-то убийство мозга и терпения. А я, хоть и тварь, но не до такой степени прогнил, чтобы трахать дочку моего друга под крышей его же дома, да еще и в десятке метров от собственной жены.
Хотя, кто его знает, насколько хватит моей системы контроля, если Заяц не угомониться?
– Да, конечно, Марк Игоревич, мы абсолютно все выяснили, – говорит Заяц, но по виду и близко не похоже, что она довольна.
И, пока я пытаюсь понять, что снова происходит в ее башке, она что есть силы швыряет в меня подушку. Ловлю буквально в сантиметре от своего лица и на всякий случай прячу под подмышку.
Вид у Зайца боевой.
И злой.
– Прямо «Рождение мегеры», – пытаюсь отшутиться, хотя уже и так понятно, что ни хуя Заяц не успокоилась.
– Повернулся – и пошел к черту из моей комнаты! – орет Алиса, тыча пальцем в сторону двери. – И больше никогда не звони мне, понял?! И не пиши! И вообще сделай вид, что умер или отправился колонизировать Венеру! Вместе с Милочкой!
Ее голос срывается, но как бы я ни старался рассмотреть слезы в ее глазах – Заяц не плачет.
– Зай, у тебя истерика.
– А у тебя – жена! Какого тогда ты меня глазами жрешь, а?! Что тебе нужно? Есть же кого трахать, и ноги она с радостью раздвинет, раз его королевское величество снова вернулся в супружескую постель!
– Рот закрой! – рявкаю на нее.
Алиса удивленно таращит глаза.
Моргает часто-часто, как кукла с заклинившим глазным механизмом.
Но тут же берет себя в руки и снова вскидывает руку к двери.
– Все, что вам нужно, Марк Игоревич – там. Не здесь. Я кобелями сыта по горло!
– Хорошо подумала? – Бросаю сраную подушку на пол, подхожу к Алисе, и как бы она не сопротивлялась, жестко беру ее за скулы, немного надавливая на щеки. Чтобы смотрела мне в глаза, чтобы повторила всю эту херню мне в лицо, и я видел, что она подумала и решила, а не страдает от ПМС. – Я за бабами не бегаю, Зай. Ты была исключением, но раз тут целая истерика – то и поблажки, блядь, кончились. В глаза мне смотри!
Она икает.
– Если я сейчас уйду, Зай, то с концами. Мне вся эта розова херня про развод и новую крепкую семью не нужна, я уже сыт, я свое отженился. Так что врубай уже мозги. Я же знаю, что они у тебя есть.
Алиса перестает сопротивляться и даже сама подается ко мне.
Теперь так близко, что вижу каждую трещинку на ее губах, и вспоминаю, как люблю их целовать, когда она орет подо мной в койке, ловя кайф от очередного оргазма.
Знаю, что и она это любит.
А по глазам вижу, что думает о том же.
Но, когда открывает рот, я понимаю, что мой Заяц, кажется, начала взрослеть.
– Развернулся – и пошел на хер отсюда. – Четко, по словам, как будто хочет наверняка вдолбить их мне в башку. – К жене.
– Ок, – рублю с плеча.
Да пошло оно все!
Малолетка сраная!
С заебами!
Дверь за собой закрываю с такой силой, что на минуту даже стихают голоса на улице.
Только когда возвращаюсь за стол, и Мила ловит мой взгляд с заметным подозрением, понимаю, что хрен теперь хоть что-то съем. О том, чтобы выпивать за Вовкину круглую дату вообще лучше не думать. Я вроде нормальный мужик, но, когда на взводе и с выебанными «по сухому» мозгами, случится может всякое, тем более под алкоголем. Так что приходится врубить «не такого» и сказать, что был срочный звонок по работе – и я после застолья сразу отчалю домой, потому что работать придется даже ночью, даже если не получится поспать совсем.
Вовка мужик нормальный, а не из тех, которые уважение отмеряют количеством выпитого. Кивает, говорит, что порядок. Только краем глаза замечаю, как пристально смотрит на меня Татьяна. Догадывается о чем-то?
– Все в порядке? – шепчет на ухо Мила, когда думает, что разговор вернулся к прежней теме и на нас никто не обращает внимания. Под столом сильно сжимает мое колено, как будто хочет проткнуть джинсы своими чертовыми острыми ногтями. – Что за спешка? Или… работа не при чем?
Чтобы ответить ей даже не поворачиваю голову.
Потому что реально – вроде пора выдохнуть, а внутри все бурлит.
– Рот сейчас не закроешь – это будет наш с тобой последний выход куда-то вдвоем, – цежу, с трудом пихая в рот ломтик рыбы с гриля. – Все остроумные замечания и наблюдения оставь при себе.
Мила тяжело вздыхает, но к моему огромному облегчению больше не заводит разговор на эту тему.
Застолье затягивает до двух ночи.
Пару раз меня тянет посмотреть в окна Зайца, но я понимаю, что сейчас это уже не имеет смысла. Она же, блядь, упрямая.
Когда отчаливаем, Мила мгновенно перестает кривляться и изображать из себя счастливую жену. Пару раз нервно переключает музыку, но, если честно, я даже не вслушиваюсь, о чем там поют, так что вообще плевать.
– Хотя бы для приличия и из уважения ко всему, что я для нас делаю, мог бы не унижать меня вот так, – все-таки заводит жена. – Выяснять отношения со своей сопливой соской прямо под крышей дома, при всех… Марк, ты правда думаешь, что это вообще не заметно и не понятно?!
Знает же, что я не люблю, когда меня отвлекают от дороги.
Знает – и все равно пиздит.
Я нарочно включаю музыку погромче.
Мила просто ее выключает.
– Ты меня совсем за женщину не считаешь?! – начинает орать чуть ли не в ухо.
Я резко даю по тормозам и машину немного заносит в сторону.
Мила сперва кричит и зачем-то закрывается руками, потом растопыривает пальцы и смотрит веред собой, как будто не верит, что мы ни во что не врезались.
Мне нужна пауза, чтобы успокоится.
Просто выдохнуть от того, что мой мозг изнасиловали дважды – сначала молодая умная стерва, потом не очень молодая и не очень умная истеричка.
И я не уверен, что Мила – главный «плохиш» в этом дуете.
Но в общем по фигу.
Точка поставлена.
– Мил, – с трудом, но все же держу себя в руках, – больше никогда не ори на меня, когда я за рулем. В принципе не важно на какую тему. И всю ту херню, которую ты сказала раньше, тоже больше не повторяй. Это понятно? Я достаточно внятно объясняю, чего от тебя хочу? Твоя драгоценная корона не свалится от такой непосильной ноши?
– Ты просто бесчувственная скотина, – дрожащим голосом бормочет жена.
Когда-то меня все эти спектакли даже трогали.
Пока не понял, что это действительно просто спектакли, попытка спрятать явный косяк за маской несчастной жены.
– Я не услышал ответ, Мил. Ты все поняла? Потому что если нет – домой будешь добираться на попутках. Я твое жужжание на ухо всю дорогу просто не вывезу. Обязательно во что-то въебашимся.
Она на минуту замолкает, потом сквозь зубы великолепно цедит «Да» – и я снова выруливаю на дорогу.
