Текст книги "Забудь обо мне (СИ)"
Автор книги: Айя Субботина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 39 страниц)
Глава восемьдесят восьмая: Сумасшедшая
Я провожу в добровольном затворничестве несколько недель.
Ни с кем не разговариваю. Никому не пишу.
Пытаюсь читать, но это все равно что ковырять свежую рану – какую бы проклятую книжку я не взяла, даже триллер про маньяка, там все равно есть любовь. И хэппи-энд в конце. Счастливый конец есть даже в книгах, где в конце все умирают, но только не в истории моей жизни.
И мне даже некого в этом винить, потому что во всем случившемся виновата только я.
Когда, наконец, беру себя в руки, одеваюсь и вожусь в коридоре, пытаясь найти свои любимые кеды, на глаза попадается записка на тумбе, «прижатая» ключом-брелоком от машины.
От машины.
В записке каллиграфическим маминым почерком написано, что ключи привез какой-то мужчина, сказал, что машину оставил на охраняемой стоянке.
Мама так хорошо завуалировала этим «кем-то» водителя Бармаглота.
Я перекладываю ключи из ладони в ладонь и делаю громадное усилие, чтобы не расклеиться снова.
Сейчас кажется, что это было в прошлой жизни.
Если я буду ездить на этой машине – это будет нормально?
Не помню в каком фильме, но герой сказал что-то вроде, что ему хочется есть ту же еду, которую ела героиня, потому что тогда кажется, будто они ели это вместе, как парочка.
Если я буду ездить на машине, которую подарил Марик – будет считаться, что мы все еще хотя бы как-то, но не разорвали нашу связь?
Мне нужно поехать в кондитерскую, потому что человек – женщина, по голосу – на которого Бармаглот переложил свою часть «вклада» в проект, уже оборвала мне телефон, пытаясь выйти на связь и заставить меня встретиться.
Машина, ярко-желтый «Рендж Ровер», сразу бросается в глаза среди обычных серых и черных машины. Марк громко смеялся, когда я сразу сказала, что не буду ездить на черном гробу, и что если он не согласен на перекраску в желтый, я сделаю это сама – гуашью из магазина школьных товаров.
Он сказал, что хрен мне, а не желтый гроб.
Но вот же – моя большая и совсем не женская, но все-таки ярко-желтая машинка с огромными колесами и квадратной мордой старого боевого танка.
«Дашь порулить?» – всплывает в памяти насмешливый бас Бармаглота.
Сердце сжимается до боли в плече. Как будто у меня в мои двадцать четыре вот-вот случится сердечный приступ.
Заправлен полный бак. Все документы лежат на соседнем сиденье.
Есть карта заправки на год и техобслуживание.
Если бы сожаление убивало, я бы давно сгнила в собственной постели, но, видимо, у судьбы для таких как я нет столь легкой участи. Она хочет ловить нас на крючок, подсекать и наблюдать, как пытаемся спрыгнуть.
Я медленно выруливаю со стоянки на дорогу. Глядя во все глаза, как учил Бармаглот.
Пользуясь всеми зеркалами по назначению, а не чтобы строить рожи.
И только на светофоре замечаю, что, как всегда, забыла пристегнуться.
– Ты, Алиска, – шмыгаю носом и ору от злости, когда не получается справиться с этими проклятыми ремнями, – если не перестанешь реветь, то превратишься в очень некрасивый труп в очень красивом желтом гробике.
В кондитерской, куда приезжаю своим безопасным, но черепашьим ходом, только через час, меня уже ждет женщина – лет тридцати с небольшим, с простой стрижкой на коротких волосах, минимум косметики, но красивыми часами явно не за три копейки.
Она замечает, как лавирую между рабочими, который занимаются монтажом оборудования и технической кухни, машет рукой и, когда подхожу, успеваю услышать ее торопливое:
– Она уже приехала, Марк, созвонимся позже.
Марк? Мой Марк? Или какой-то другой?
– Это был Марк Миллер? – очень грубо тычу пальцем в сторону ее телефона.
Внутри что-то вскипает.
Обида? Негодование? Злость бессилия?
А что ты хотела, Алиса? То, что он вычеркнул тебя из своей жизни совсем не означает, что он стал невидим и недоступен для всех остальных женщин. Свободных, умных, без фокусов и с четкой жизненной позицией. Тех, которые не успели натворить столько глупостей, чтобы схлопотать полный игнор у самого терпеливого в мире мужчины.
Женщина кивает, очень плохо маскируя непонимание по поводу моего недовольного тона.
Вы уже успели с ней забыться, Марк Игоревич?
– Меня зовут Юлиана Сергеевна Соловьева. Я буду помогать вам во всех организационных и финансовых вопросах.
– Присматривать, чтобы глупая училка не натворила глупостей? – не могу сдержать язвительность.
Она очень в его вкусе – не тощая, как щепка, фигуристая, без макияжа а-ля «маорийский вождь».
– Алиса Владимировна, я лишь представляю интересы совладельца. – Она такая вежливая и непробиваемая, что я начинаю чувствовать себя истеричным ребенком на фоне этой арктической глыбы льда. – Марк Игоревич сказал, что у вас нет опыта и вам потребуется человек, который сможет взять на себя часть забот и постепенно ввести вас в курс всех дел.
Мне очень тяжело проглотить новую порцию колкостей, но я делаю это и киваю, отвечая на ее вежливое деловое рукопожатие.
Следующих полчаса она водит меня по помещению, которое уже отчасти отделано под маленькую уютную кондитерскую. Показывает, рассказывает, отвечает на все мои вопросы, и даже когда я нарочно спрашиваю глупости, прикидываясь ванильной дурочкой, не позволяет себе ни одной лишней улыбки.
Она явно профи.
На ее фоне обо мне – совладелице бизнеса – можно смело сказать, что я не владею вопросом абсолютно и полностью.
Чтобы не сбежать, мелькая пятками, приходится все время напоминать себе, что в конце концов – это моя мечта и я, пусть и в небольшом объеме, но вложилась в нее своими деньгами. Так что сбежать сейчас от этой «мисс Конгениальность», значит, отказаться от своей мечты. По глупости и трусости.
– Алиса Владимировна, – Юлиана отходит в сторону, давая мне выйти на улицу, когда внутри становится слишком шумно из-за работающей сварки. – Понимаю, что вам, вероятно, не очень комфортно наше сотрудничество.
«Да откуда же ты вязалась такая грамотная!» – мысленно злюсь, но ей отвечаю стыдливой полуулыбкой.
– Но уверяю, я вам не враг, – тоже улыбается она. – Марк Игоревич просил оказать вам всю необходимую помощь, убедиться, что вы полностью владеете вопросом и удалиться. В мои обязанности не входит быть вашими вечными… костылями.
– Звучит оптимистично и обнадеживающе, – кривлюсь я, очень надеясь, что на этом наше сегодняшнее общение закончится. – Буду благодарна за помощь, потому что Марк Игоревич совершенно прав, уверяя, что я – немощная дура дурой.
Юлиана вздыхает, но вместо ответа ограничивается сдерживающим кивком.
– В таком случае нам нужно переместиться в какое-то уютное место и заняться обсуждением ассортимента и закупок. У меня есть список, который, насколько я понимаю, составлен вами.
– Тоже Марк Игоревич передал?
Она открывает рот, чтобы ответить, но я отмахиваюсь, давая понять, что вопрос был риторическим.
– Предлагаю еще раз его обсудить, – говорит Юлиана. – Возможно, вам захочется внести изменения. У меня есть перечень поставщиков по основным позициям, но, если вам потребуются специфические продукты, я найду альтернативные варианты и проведу переговоры.
– Полагаю, – делаю вид, что очень рада снова выглядеть круглой дурой, – нам понадобится много чая.
И даже если маленькая здравомыслящая часть меня понимает, что Юлиана, скорее всего, действительно не враг мне и старается быть профессионалом, я бы предпочла просто избавиться от нее. Лишь бы появился повод видеться с Бармаглотом хотя бы формально.
Глава восемьдесят девятая: Сумасшедшая
Я не люблю август за то, что он приходит как-то внезапно, когда я не успела понять, что лето уже подошло к концу, а сентябрь стоит на пороге с сизыми тучами и затяжными суточными дождями.
В первых числах августа мы, наконец, открываем кондитерскую, на которой висит красивая табличка в виде пышного дымящегося пончика, поверх которого «шоколадным» неоном написано: «Пряник». Название придумал Бармаглот, тогда оно показалось мне слишком простым, без изюма. Кто пойдет в кондитерскую, которая проста даже в названии? Но в итоге все это выглядит очень мило и по-домашнему. И идея Юлианы сбавить пафос в духе «старой французской кондитерской, где заказывал пирожные сам Людовик Четырнадцатый», неожиданно, оказывается очень работоспособной. Мы немного пересматриваем меню, добавляем простых и всем понятных сладостей – пончики, кексы, рогалики и классические мини-торты, оставляем интересные воздушные печенья и добавляем пару моих личных рецептов, «от шефа».
В день открытия приезжают родители, а вместе с ними – толпа маминых подружек с детьми и внуками.
Много посетителей идут с рекламными флайерами, за обещанным эклером с лавандовым кремом. Но в итоге прилавки и запасы в холодильниках пустеют еще до полудня. Так что приходится снять красивый нарядный передник, в котором я позирую для рекламного ролика, чтобы вместе с парой помощниц взяться за дело.
Выдыхаем и разгибаем спины только после семи, когда официально закрываем кондитерскую и первый рабочий день.
Юлиана вручает мне букет цветов и охапку воздушных шариков.
Я очень стараюсь сделать вид, что не ищу среди роз записку от Бармаглота, но получается плохо, потому что Юлиана откашливается и говорит, как будто даже извиняясь:
– Это… просто от меня. Хотела, чтобы вы знали, что работать с вами было приятно и интересно.
– Даже когда я обещала испортить вам прическу? – вспоминаю тот ужасный случай, за который мне хватило ума и мудрости извиниться.
Юлиана хихикает и напоминает, что ее волосы всегда к моим услугам, если нужно будет сбросить пар.
Я оглядываюсь на кондитерскую, из которой как раз выходят последние работники и, поддавшись инстинкту, спрашиваю:
– Может, выпьем шампанского по случаю? Я угощаю – у нас сегодня хорошая касса. – Морщу нос, осознавая, как глупо и смешно это звучит, и на всякий случай поясняю: – Всю жизнь хотела это сказать.
Юлиана пожимает плечами и согласно кивает.
В маленьком ресторане в паре кварталов ниже уютно пусто – и мы выбираем самый удобный стол около окна.
Я заказываю бутылку игристого «Просекко», фрукты и сыр.
Пьем, сначала просто разговаривая о всякой ерунде, в основном вспоминая все казусы, которыми было наполнено наше сотрудничество.
Слово за слово, пару раз всплывает имя Бармаглота.
Я знаю, что они не встречаются, потому что лично видела, как пару раз за ней приезжал симпатичный седеющий мужчина, и она выглядела очень счастливой, когда он целовал ее в щеку и галантно открывал дверцу автомобиля.
Но с Бармаглотом она определенно поддерживала тесную связь.
И мне приходилось бить себя по рукам, чтобы не спросить, как он и не спрашивает ли обо мне.
Но сегодня, после стресса и игристого вина язык развязывается.
– Он с кем-то встречается? – спрашиваю в лоб, когда Юлиана заканчивает рассказывать об одной своей клиентке, чьим проектом она занималась до меня.
– Марк Игоревич? – сразу догадывается она.
– Угу. Мой… бывший Бармаглот.
Звучит так, что хочется повернуть время вспять хотя бы на минуту и запретить себе говорить о нем как о бывшем. Потому что теперь это звучит слишком реально, чтобы и дальше делать вид, будто мы просто поссорились.
Юлиана явно сконфужена моим вопросом.
Стучит красивым ногтем мизинца по ножке бокала и после небольшой внутренней борьбы отвечает:
– Да, у него есть женщина. Видела их пару раз вместе.
– Спасибо, – искренне благодарю. Было бы куда хуже, если бы она стала юлить и делать вид, что не в курсе. Да и не верю я в благородную ложь. – Как думаешь, это – серьезно?
Мы были на «вы» весь период нашего сотрудничества, и я благодарна Юлиане, что она не дала мне перейти порог, иначе рано или поздно меня бы занесло. А так в голове всегда торчала мысль, что мы – партнеры, и либо я ценю все, что она делает и как со мной возится, либо остаюсь один на один с кучей вещей, в которых ни черта не понимаю.
Но сейчас мы официально больше не в связке, а я, окончательно отодвинувшись от всех подруг, просто рада общению с человеком, который точно не стал бы играть за моей спиной. Хотя бы потому, что она – не моя лучшая подруга.
– Я правда не знаю, – извиняется Юлиана.
– И он ни разу… – сглатываю страх и неприятное предчувствие, – … не спрашивал обо мне?
Она отрицательно качает головой.
Я столько раз воображала, как спрошу ее об этом и столько раз уговаривала себя не реагировать слишком сильно, если окажется, что Бармаглот успел жениться или съехаться с кем-нибудь – он никогда не был одинок, даже когда был женат. А теперь, лишившись всех оков и одной ненормальной девчонки, наверняка с головой окунулся в мир доступных и на все готовых женщин.
Возможно, какая-то из них могла бы даже искренне в него влюбиться.
Но лучше нет, нет, нет…
– Алиса, послушай… – Юлиана неожиданно протягивает руку и сжимает мои пальцы в очень искреннем жесте поддержки. – Иногда должно пройти время, чтобы… во всем разобраться. Когда чувства на пике, все кажется трагедией и концом жизни, но поверь, это не так. Некоторые вещи видны лишь с расстояния в месяцы. Иногда даже годы. А иногда – всей жизни.
– Не уверена, что готова быть без него всю жизнь, – грустно улыбаюсь и предательски шмыгаю носом.
– Но ведь прожила же до сих пор? – подбадривает она. – Рано или поздно боль утихнет. И твоя, и его.
Не знаю, о какой части нашей с Мариком истории она в курсе и из каких источников, но точно не хочу выяснять.
Время.
Должно пройти время, Алиса.
Может быть… когда-нибудь, когда сойдет новый снег.
– У меня есть пара билетов в театр, может, составишь компанию? – предлагает она. – Мой Медведь улетает на важный форум, а я ужасно не люблю ходить в театр в одиночестве.
Я соглашаюсь и взглядом благодарю ее за поддержку.
Однажды мама сказала, что самая крепкая женская дружба чаще всего рождается из взаимной нелюбви.
Кажется, мы и правда подружимся.
Юлина извиняется, что ей пора бежать на встречу, говорит, что обязательно позвонит мне, чтобы утрясти наш поход в театр и уходит, а я остаюсь одна и прошу официанта принести еще бокал шампанского.
У меня есть целый новой блокнот, который я купила специально чтобы вести дела, и за пару недель успела превратить его в хлам. Даже немного стыдно доставать, но делаю это, потому что теперь мне придется все делать самой: учиться вести, как это модно говорить, хэнд-мейд бизнес. Мне до сих пор страшно, хоть Юлиана была строгой и ответственной наставницей, а главное – очень терпеливой, и если я вдруг споткнусь где-то на пути, это будет моя и только моя вина. Никого больше.
Наверное, я и правда взрослею.
По крайней мере, больше не ищу виноватых в том, что моя жизнь перестала быть похожа на сказку.
Я задерживаюсь в ресторане еще на час: делаю заметки, пытаюсь сделать какой-то более-менее комфортный и понятный для себя график, когда и кому нужно позвонить, куда поехать, с кем встретиться.
Потом возвращаюсь домой, в свою маленькую квартирку, про которую Бармаглот всегда говорил, что жить в ней – опасно для жизни, и таким как я, нужно еще доплачивать за риски. А я так и не рискнула от нее избавиться.
Потому что хотела сохранить в своей жизни хотя бы какой-то островок стабильности.
Раз уж прошлое развалилось почти полностью.
До одиннадцати ночи я прокручиваю в голове те слова Юлианы: «У него есть женщина… видела их пару раз вместе…»
В заплаканном от дождя оконном стекле, если присмотреться, даже вижу его профиль: тяжелую челюсть, упрямо сжатые, но все же слегка выгнутые в ироничной улыбке губы, взгляд из-под бровей.
Какая-то слишком ожившая реальность, даже для Сумасшедшей Алисы с больной фантазией.
Оглядываюсь, все еще веря, что однажды он просто возьмет и приедет.
Но сзади – ничего. Только мой новенький холодильник. На котором, пришпиленные смешными магнитами, наши совместные фотографии. Даже не помню, когда их распечатала.
До последнего уговаривала себя, что не буду снимать.
Оставлю эту «доску визуализации» в надежде на то, что она обязательно выполнит мою мечту.
Но… «У него есть женщина»
Сползаю с диванчика. Еле-еле переставляя слабеющие ноги, иду к холодильнику, провожу пальцами по тому фото, где Бармаглот обнимает меня одной рукой, и моему носу так уютно у него под подмышкой. С нашей разницей в росте все наши фото смешные уже хотя бы потому, что Бармаглот во все лицо и мощный торс, а у меня в лучшем случае торчит только кончик носа.
Когда пальцы притрагиваются к щетине на его подбородке, в горле снова ком.
– Тебя хоть там любят? – шепотом, едва ли в состоянии расслышать собственные слова. – Лелеют? Целуют? Тебя обнимают? Ты счастлив? Ты весел?[1]
В груди так сильно болит, что хочется упиться до смерти сердечными каплями.
Я снимаю магниты – медленно, один за другим, собираю фотографии.
Хочется, как в красивом кино, сложить их в пепельницу и сжечь, но у меня нет пепельницы. И даже если все эти снимки есть в моем телефоне, я все равно ни за что их не сожгу.
Не глядя, сую все это в верхний ящик, куда-то наугад, подальше, за батарею чашек.
Когда-нибудь, возможно, боль станет тише.
Когда-нибудь, возможно, я перестану ждать письмо или сообщение.
И вспомню сегодняшний вечер, как день, когда я все отпустила.
[1] Цитата из стихотворения Ирины Астаховой
Глава девяностая: Сумасшедшая
В сентябре, с началом учебного года, у моей кондитерской начинаются просто сумасшедшие времена. Потому что всего в квартале от нас находится школа, и дети, само собой, прибегают за вкусняшками прямо на больших переменах.
Приходится сделать небольшие изменения в ассортименте – добавить то, что будет не только вкусно, но и полезно, с минимумом сахара и максимумом сухофруктов.
И взять еще одну работницу в помощь, правда, пока только на полдня, до обеда.
Я чувствую себя человеком, у которого, кажется, нет ничего, кроме работы. И еще работы. И снова работы, где я пропадаю днями напролет, а иногда задерживаюсь до поздней ночи, чтобы вернуться домой без сил, упасть в кровать и ни о чем не думать.
Не могу сказать, что такая жизнь мне не нравится, но по крайней мере, у меня почти не остается времени думать о том, что у нашей с Бармаглотом истории уже давно вышли все сроки.
В воскресенье, когда кондитерская работает только до четырех, я остаюсь чуть позже: проверяю все запасы и составляю список того, что нужно пополнить.
Когда кто-то стучит в дверь, сначала даже не поворачиваю головы. Я закрыла магазин, перевернула табличку, на которой русскими буквами написано «Закрыто», и не виновата, если кто-то не умеет читать или думает, что ради него откроются даже врата рая.
Но стук повторяется, и в конце концов становится даже интересно, что за проблема у человека.
Оглядываюсь, прикладываю ладонь козырьком, пытаясь рассмотреть лицо.
Что-то знакомое как будто.
Подхожу ближе и мысленно ругаю себя за любопытство. Дернул же черт, чего было не заниматься дальше своими делами.
Женщина по ту сторону двери вопросительно приподнимает бровь.
Надо же, оказывается, некоторым женщинам разводы идут на пользу. Во всяком случае, Мила выглядит просто роскошно с новой короткой стрижкой, светлыми волосами с модным «омбре» и в стильном светлом костюме. Ничего удивительного, что на меня она смотрит, как на приблуду, потому что на мне форменное темное платье с логотипом кондитерской. Хорошо хоть успела снять передник.
Интересно, если я ее пущу, она устроит мне разгром? Не уверена, что стоит сбрасывать со счетов такой вариант развития событий, тем более, что в последний раз мы виделись с ней в тот день, в загородном доме моего отца. И она делала все, чтобы внушить окружающим – или себе самой? – что у них с Бармаглотом милая семейная идиллия.
Мне не хочется ее впускать. Да, может я и слабачка, но какая бы нормальная женщина сияла от счастья, встречаясь с бывшей женой человека, за которого собиралась замуж.
На мгновение в голове даже проскакивает мысль, что, может, та женщина, с которой Марик сейчас встречается – Мила. Юлиана – просто наемный работник, которого он нашел только в помощь мне. Она ничего не знает о его прошлом и вряд ли знает в лицо его бывшую жену. А у Милый сейчас совсем другая прическа, совсем другой вид. И стала бы она нарочно приходить в гости, если бы ей не было чем меня ужалить?
С опаской, но все же открываю дверь и отхожу в сторону, нарочно не закрывая ее на замок, когда Мила заходит внутрь магазинчика.
– Извини, что у меня совсем нет времени на долгие задушевные разговоры, – начинаю первой и ненавижу себя за то, что голос предательски ломается. Но по крайней мере я честна с собой. Я дала себе это обещание в тот день, когда сняла с дверцы холодильника наши с Бармаглотом фотографии – больше не заниматься самообманом. – И если ты не против…
Моя пауза достаточно понятна и однозначна.
Мила осматривается, заинтересованно вертит головой и несколько минут посвящает тому, чтобы изучить все, что видит.
А что если они с Марком и правда снова вместе?
Он не развелся бы с ней, если бы не тот мой ультиматум.
Потому что у них много общего и, самое главное, Мила всегда будет такой, как ему нужно. Она точно бы никогда не стала шататься, выбирая между ним и человеком, которого, как ей казалось, она любит.
– Очень мило, – не поворачивая головы, говорит бывшая Марка. – Знаешь, я бы, пожалуй, даже что-нибудь купила. Может, посоветуешь что-нибудь? Фирменное. То, во что ты вложила всю душу и сердце.
Когда Мила поворачивается, я понимаю, что она пришла с холодной войной. Нет, она слишком хороша и уверенно счастлива, чтобы ломать мне мебель и бить дорогие витрины.
Она просто размажет меня по стенке.
И я этого вполне заслуживаю.
Хоть и не собираюсь поддаваться и облегчать ей задачу.
– Прости, но уже совсем ничего нет. – Витрины и правда пустые. – Но у меня есть кекс, хотела взять домой. Так что…
– Да, конечно, – вежливо улыбается Мила.
Пока я достаю из бумажного пакета кекс и делаю пару стаканчиков кофе из автомата, Мила выходит на улицу и усаживается на стоящую рядом скамейку. Она тоже с логотипом кондитерской и украшена гипсовыми пряниками и пончиками. Обычно здесь полно молодежи, которая любит пофотографироваться с новой местной достопримечательностью, но сейчас на небе грозовые тучи – и народ сдуло с улиц со скоростью света.
В воздухе уже пахнет приближающимся дождем.
Но тихо и не шевелятся даже листья на деревьях.
Я протягиваю Миле ее одноразовую тарелку с кусочком морковного кекса с шоколадными дропсами и пластиковый стаканчик капучино.
Сажусь рядом и даже не скрываю, что с интересом слежу за ее реакцией – как отламывает кусок кекса, кладет его в рот, медленно пробует. Пьет кофе и морщится.
– Не люблю несладкий кофе, – говорит с той самой улыбкой, об которую наверняка сломалась не одна соперница.
– Прости, сахар закончился, – в ответ улыбаюсь я.
Хоть мы обе прекрасно видели полный стаканчик одноразовых стиков с сахаром.
