Текст книги "Забудь обо мне (СИ)"
Автор книги: Айя Субботина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 39 страниц)
Глава сорок первая: Сумасшедшая
Не думать, Алиса.
Просто не думать, почему вдруг тебя так рвет от этого мужика.
Почему после шести лет флирта и безразличия он вдруг стал не просто «сексуальным другом папы», а Бармаглотом, от запаха которого у меня очень сильно кружится голова и колени дрожат, и слабость такая, что кажется – вот-вот упаду.
Я хотела, чтобы он просто провел ночь на кухне? Или нарочно провоцировала его?
Что я вообще делаю? Зачем?
Голова кружится.
Член у Марка большой – длинный твердый, перетянутый тугими венами.
Как такое вообще может поместиться в женщине?
В голове вспыхивает картинка меня, лежащей на кровати, приколоченной сверху этим мужиком. Он методично двигает бедрами, вколачивает меня в матрас, словно игрушечную, загоняет так глубоко, что от крика сводит гланды.
От этих мыслей рвется дыхание, и в какой-то момент вдруг понимаю, что от моих «грязных фантазий» ладони быстрее натирают его член.
Марк хрипло стонет, снова сжимает пальцами мое лицо и поворачивает, задирая к себе, чтобы мы смотрели прямо друг на друга.
Я хочу его?
Ощущение твердого член, который Бармаглот уже сам толкает бедрами, заставляет мысли путаться, лишает воли.
Мне хочется секса с ним?
Провожу ладонью вниз, сжимаю твердую мошонку.
Боже благослови этого мужика за то, что у него все идеально коротко…
Можно встать на колени, взять член в рот, облизать языком эту темную головку идеального размера и формы и сосать, пока не онемеют щеки.
– Сожми сильнее, – командует Бармаглот, и я крепче обхватываю его яйца, немного оттягивая вниз. – Зай, в следующий раз выебу тебя в рот, так и знай.
Я мотаю головой, и чтобы заставить его замолчать, сильно, до крови, прижимаюсь губами к его губам.
Боюсь любого его пошлого обещания.
Боюсь любого звука.
Любого намека на то, что секс с ним будет сильным, жестким – и что мои ноги потом будут болеть от того, как грубо он меня трахал несколько дней подряд.
То, что я делаю – неправильно.
Но я не могу остановиться.
Не теперь.
Марк жадно вталкивает язык в мой рот, двигает им точно так, как долбит членом в мои жатые ладони.
Я прикусываю его зубами, мы оба шипим, и в ответ Бармаглот сильно вдавливает мою голову в стену. Это не больно. Это просто граница, что главный здесь – он.
Моя связь с реальностью окончательно теряется, когда на его головке выступают первые тяжелые капли. Я размазываю их большими пальцами.
Какой он на вкус? Спортсмен и ЗОЖник, сладкий, потому что вечно пьет эти свои полезные коктейли и ест только свежие фрукты?
Да пошло оно все!
Я набираю еще немного этой влаги, отрываюсь от нашего звериного поцелуя и вкладываю пальцы себе в рот. Лижу языком. Пробую.
– Ты мелкая бесчувственная дрянь, – звереет Бармаглот, следя за тем, как я недвусмысленно сосу собственные пальцы.
– Мокрая в хлам, ты прав, – говорю шепотом.
– Убить тебя мало, Зай.
– Дай закончить, Бармаглотище, а потом делай что хочешь.
Я снова сжимаю его обеими ладонями.
Делаю несколько жестких движений по члену вверх-вниз.
Он подхватывает, вколачивая член так грубо и сильно, что головка бьется мне в живот.
Хочу этот член внутри.
Глубоко. Сильно. Больно и сладко одновременно.
Мы снова сплетаемся языками, когда головка становится максимально твердой и тяжелой.
Я знаю, что он кончит, и помогаю ему, сильно надрачивая ее ладонью.
Пусть все идет к черту.
Не думать.
Марк глухо стонет, лижет мой рот изнутри и внезапно прикусывает губу до моего вскрика.
Кончает сильно, жестко, оставляя на моем животе полосы тугих горячих струй спермы.
И мы медленно глотаем рваное дыхание друг друга.
Я кончила вместе с ним.
В своей дурной голове.
Так сильно, как никогда в жизни.
Чтобы выдохнуть, нужно время нам обоим.
Мне кажется, что сердце в груди остановится, потому что запах Марка проникает мне под кожу и прямо в кровь вместе с каждым новым вздохом.
Собственное сердце гремит в висках – и на какое-то время этого хватает, чтобы заглушить неприятные мысли.
Что я сделала?
Зачем?
Хотя, второй вопрос очевиден: после того единственного раза в клубе что-то в моем отношению к Бармаглоту будто сломалось. Все эти годы он просто был рядом: большой, внимательный, заботливый и абсолютно самцовый друг моего папы, безопасный, всегда знающий, где черта и всегда сам вовремя у нее притормаживающий. Он флиртовал, но не распускал рук. Я отвечала на флирт, но не давала повода думать, что когда-нибудь у нас случится что-то кроме словесных перепалок.
А тот проклятый оргазм от его пальцев, рычание на ухо, обещание жесткого секса, от которого будет болеть промежность, вынесли меня из безопасного ринга наших странных отношений.
Хотя…
Мои глаза плотно закрыты, и я могу доверять лишь ощущению кожи, на которой внезапно чувствую шершавое и скупое, но все же ласковое поглаживание пальцев.
По щеке.
До виска.
Поворачиваю голову на его горячее дыхание.
Вслепую нахожу губы, прижимаюсь, просто плотно губами к губам.
Это реально?
Что происходит в моей голове?
– Зай, хватит от меня бегать, – хрипло говорит Миллер.
– Звучит как капитуляция, – не могу устоять, чтобы не «врубить» иронию.
Так безопаснее, кажется.
Но кого я обманываю? Какая безопасность? Что нужно сделать с головой, чтобы назвать случившееся – случайностью? Как нужно повернуть земную ось, чтобы случившееся не было сексом с женатым мужчиной, который никогда не уйдет от жены, и для которого все это – лишь первый шаг к победе над одной строптивой малолеткой?
– Ты опять думаешь какую-то херню, Заяц.
– Вы, Бармаглотище, не можете этого знать, если только не прилетели из другой галактики и не обладаете даром телепатии.
Он смеется низким грудным смехом.
Я непроизвольно улыбаюсь в ответ.
– После того, как ты мне подрочила, Зай, «выканье» – так себе защита.
– Другой нет. Есть хотите?
– Ага, – чувствую улыбку где-то в районе своей шеи.
Щетина приятно царапает кожу.
Совсем не так, как у Андрея.
Сейчас это грубо, даже немного больно и наверняка с непривычки на коже могут остаться следы.
Но мне почему-то очень нравится именно эта грубость.
Хочется проснуться утром и увидеть тонкие полоски царапин.
Провести по ним пальцами.
Забыться?
Я отодвигаюсь так быстро, что едва могу удержатся на ногах, и, если бы не Марк, притягивающий меня обратно своей здоровенной рукой, я бы точно упала плашмя.
– Это ничего не… – пытаюсь восстановить картину мира, в котором у меня все хорошо и под контролем.
– Замолчи, Зай – предупреждающе зыркает Бармаглот.
Берет меня за руку и тянет в ванну.
Ставит, как фарфоровую куколку. Мочит полотенце, вытирает живот.
Хмуро осматривает мой крохотный совмещенный санузел.
– Я сниму тебе нормальную квартиру.
– Нет! – громко возмущаюсь я.
Не для того пытаюсь жить своим умом и своими средствами, чтобы вдруг получать такие «подарки судьбы».
– А я не спрашиваю, Заяц. – Бармаглот бросает полотенце в стиральную машину. – И не предлагаю. Я делаю – ты слушаешься.
Черт.
Глава сорок вторая: Сумасшедшая
Какой-то части меня очень хочется еще раз отключить голову и позволить этому мужчине вести меня, ограждая от всего. С Бармаглотом иначе не получится: у него свои правила – и мне придется играть по ним, потому что ему сорок, он взрослый и абсолютно доминантный альфа – господи, откуда в моей голове эти термины?! – и не малолетней соплячке навязывать ему свои правила.
Но самое фиговое в том, что части меня хочется их принять.
Стать маленькой, милой зверушкой в лапах страшилища, и знать, что пока все вот так, единственный на всем белом свете, кто может меня обидеть – он сам. Остальных просто порвет, если косо взглянут или скажут кривое слово.
Но ведь Мила никуда не денется.
И вся наша красивая киношная любовь в духе «Осень в Нью-Йорке» рано или поздно тоже закончится трагедией.
Потому что я никогда не попрошу его развестись. Не скажу: «Брось жену и давай попробуем быть вместе как свободные люди».
Потому что… сегодня он сам рассказал, что значит Мила.
Не мне становиться камнем преткновения на пути телеги их семейной жизни, даже если эта телега еле-еле катится на одном колесе.
– Я не …
Мой телефон оживает. Откуда-то из прихожей слышу настойчивый знакомый рингтон.
Это Март.
Я даже в новом телефоне на автомате поставила на него ту самую мелодию, под которую как сумасшедшие целовались на яхте в то наше идеальное второе свидание.
Наверное, все написано у меня на лице, потому что Бармаглот отходит в сторону, давая мне выйти.
Бегу вприпрыжку.
Сердце колотится в груди.
Что я ему скажу?!
Как вообще смогу… теперь?
Стараясь не смотреть на его сумасшедше красивую фотографию на экране, прикладываю телефон к уху.
– Привет, – слышу уставшее. Зевок. Грохот посуды, как будто он в темноте наощупь пытается сделать чай. – Хотел спросить, как ты добралась.
Бросаю взгляд на настенные часы – почти час ночи.
Я понимаю, что пятница, он устал, у него какие-то проблемы с сестрой, но все же. В такую пургу, когда снег все валит и валит, и утром, скорее всего, нас всех ждет маленький транспортный Армагеддон, спросить, как я добралась в час ночи?
Меня заедает.
Меня точит противный ядовитый червь злости.
– А тебе не все равно? – говорю раздраженно.
Ботинки Бармаглота – огромные, на его здоровенный сорок седьмой – валяются вперемешку с моими «дутиками», по-свойски положив на них шнурки.
У нас даже обувь трахается.
– Алиса, не надо, – тоже немного раздраженно отвечает Андрей. – Я реально устал, голова не соображает.
– Не надо что?
– Я правда не знал, что неделя будет очень тяжелой и не получится увидеться.
– Неделя?
– Да. – Он тяжело вздыхает. На заднем фоне пищит чайник. – У меня все выходные с сестрой. Нужно уже разрулить все.
У него дома электрический чайник.
– Где ты?
– Что?
– Чайник, Март. У тебя. Там. Свистит. Чайник.
Бармаглот выходит из ванной, прижимается спиной к стене.
Скрещивает руки на груди.
– Алиса, я у сестры! – заводится Андрей. – Извини, что не отчитался!
– Я…
Он не дает закончить.
– Алиса, я очень тепло к тебе отношусь, но мы… еще очень мало встречаемся, а ты ждешь, что я буду вести себя как образцово-показательный муж! Что у тебя в голове?
Молчу.
– Алиса?
– Извини, что посягнула на твое личное пространство, Март. – Голос такой сухой, что неприятно царапает гортань. – Привет сестре. И, конечно, семья важнее всего. Зачем спрашивать у женщины, которую ты трахал две недели, как она добралась домой, в самом деле. Подумаешь, как-то же она жила до меня, не умирала!
– Ты там ебанулась?! – кричит он. – Я тебе не нянька!
– Если тебе на меня насрать до такой степени, что в твоем списке забот я стою на самом последнем месте, то ты мне вообще никто!
– На хуй пошла!
Я сжимаю телефон, глядя как на экране появляется иконка завершенного вызова.
Это… все?
Еще несколько минут смотрю на телефон, то и дело воскрешая в памяти каждую фразу нашего «разговора», хоть на разговор это было похоже меньше всего.
Звонок в час ночи, чтобы спросить, как я там?
«Внезапная» ночевка у сестры?
Еще более внезапная отмена нашей встречи на неделе: сначала у нас внезапно сорвалась среда, потом четверг, а в час ночи с пятницы на субботу оказалось, что и в выходные у Андрея нет на меня времени. После двух недель секса, когда мы жили в одной квартире, вместе ходили за покупками, вместе строили планы на будущее, писали длинные списки фильмов, которые обязательно нужно посмотреть – я вдруг не стою даже пары часов его бесценного внимания?
– Трахал две недели? – хмурится Бармаглот.
– Не ваше дело, Марк Игоревич, – грубо огрызаюсь я. – Я же не спрашиваю, как и кого трахаете вы, пока жена греет кости на пляже под пальцами, а одна строптивая игрушка «не дает».
Я так устала от всего этого дерьма.
Устала не понимать, чего хочу.
И еще больше устала от мужиков, для которых я то ли игрушка без мозгов, то ли просто трофей.
– Трусики снимать? – бросаю очень ядовито, потому что на игры и флирт просто не осталось сил.
Бармаглот приподнимает бровь, давая понять, что мой намек ему абсолютно не понятен.
– Ну, как это принято у бабников? Повесите в рамочку на стене почета.
– А, ты об этом? – Марк смеется. – Формально, Зай, я тебя еще не выебал, так что твоим трусикам на моей стене почета делать пока нечего. И на будущее – когда это случится, я сам возьму что-нибудь на память.
Мне даже нечего ему ответить.
Обидно до слез, и я просто сползаю по стенке, пряча лицо в коленях, чтобы громко, как белуга, зареветь.
Все мужики – козлы.
А я – самадуравиновата.
Миллер подходит – я слышу тяжелые шаги.
Что-то падает мне на голову.
Что-то пахнущее подсушенными ирисами и колкими дольками лайма.
– Сопли подотри, Заяц, и приходи ужинать.
Когда уходит, поднимаю руку, нащупываю теплую мягкую ткань его футболки. Вытираю слезы, но они снова текут, и нос забит, так что, когда сморкаюсь, звук получается, как будто трубит простуженная слониха.
Бармаглот выразительно ржет из кухни.
Вот же гад!
Глава сорок третья: Март
Есть женщины, с которыми каждый день – как на войне.
Сегодня у нас военные действия в активной фазе, и мы хотим друг друга убить.
Завтра – партизанская война, она обижается, начинает присылать какие-то идиотские пространные сообщения с «типа смеющимися» смайликами.
А через неделю – пассивное перемирие, мы трахаемся и все хорошо, просто и максимально понятно.
Но стоит сделать шаг в сторону – и снова война, снова стрельбы, снова гранаты и долбаные партизанские вылазки на территорию моего покоя и внутреннего комфорта.
У меня бывали женщины, с которыми были затяжные периоды перемирия и короткие «профилактические» войны, чтобы потом интереснее было мириться.
Бывали женщины с целыми тренированными «партизанским» отрядами в голове.
Бывали всякие.
Но в Алисе сочетается все сразу, причем с такими короткими интервалами, что я уже начал бояться ей звонить, чтобы не услышать, что она дуется, потому что я думал, что у нас перемирие, а у нее там полным ходом война и перегруппировка войск.
Когда в среду вечером позвонила бухая в хлам Маша и сказала, что кроме меня спасать ее некому, и если я этого не сделаю, то для похоронных венков она предпочитает розовые гвоздики, пришлось бросать все и ехать вытаскивать ее жопу из неприятностей.
Оказывается, они с подругой где-то крепко надрались, а потом решили покататься по Москве под «Ленинград». Ну и, само собой, влетели. И не просто так, а в какого-то крутыша.
Хорошо, что на такие случаи у меня есть пара знакомых – и после нескольких звонков и моего денежного «извинения» конфликт был исчерпан.
Я отвез Машу домой.
Всю дорогу она ныла, как ей плохо, как о ней все забыли и как она страдает от того, что я не разделяю ее любви.
Пришлось остаться на ночь.
А утром она тупо влезла ко мне в душ.
Со всеми последствиями, которые могут случиться у людей, практикующих секс без обязательств.
Потом я поехал на работу.
Долго смотрел на телефон, где уже была пара не отвеченных от Алисы, и думал, что теперь делать со всем этим дерьмом.
Потому что с одной стороны была Маша и перспектива провести с ней какое-то время вообще ни о чем не думая, не напрягаясь и не играя в милого хорошего парня.
С другой стороны, была Алиса, с которой было хорошо и интересно, но ровно до тех пор, пока она не начинала без умолку болтать о том, каким видит «наше будущее». После двух недель секса, за которые я понял только то, что трогаться с ней мне нравится и нравится есть то, что она готовит.
И в пятницу днем все стало еще сложнее, потому что в офисе появилась Дина. Приехала к брату, чтобы передать какие-то покупки из их общего заказа. Со мной поздоровалась без намека на обиду. Спросила, как дела и что я планирую делать после того, как через пару часов случится транспортный коллапс. Я сказал, что у меня есть собачья упряжка. Она ответила, что будет благодарна, если я и мои хаски подбросим ее до дома, потому что ее машина не выгребет в такой снегопад. Я посмотрел на часы и сказал, что в принципе буду свободен через час. Дина ответила, что как раз хотела выпить кофе в кафе в соседнем торговом центре.
Так я оказался в час ночи в ее квартире.
И понял, что она – золотая середина между Машей и Алисой. Она не планировала список книг, которые нам нужно прочитать за десять лет, потому что у нас случился секс, и не была пустоголовой погремушкой без планов на будущее.
Так что, когда Дина спросила, встречаюсь ли я с кем-нибудь, я честно сказал, что нет, потому что на тот момент уже решил, что расстанусь с Алисой.
Поэтому и позвонил ей в час ночи.
Прекрасно зная, как она отреагирует. Идеалистка в ней хотела мужика, который бы пахал, как проклятый, хорошо зарабатывал, хорошо одевался и водил ее в дорогие рестораны, нравился ее подружкам и родителям, и еще всегда был рядом. Как песик – возле ноги.
Алиса, конечно, полностью оправдала мои ожидания.
И я выдохнул, сделав в уме заметку, что нам все же придется пересечься еще хоть раз, потому что у нее до сих пор оставались ключи от моей квартиры.
– Это потому, что я без спроса оккупировала твою квартиру? – за завтраком спрашивает Дина в субботу утром, когда мы, голодные и вытраханные в ноль, за обе щеки уплетаем подгоревший омлет. Готовить Дина не умеет вообще, и после завтраков Алисы, это, пожалуй, единственное, что омрачает наше примирение.
– Просто не люблю такие сюрпризы, – отвечаю честно, потому что правда не люблю.
До сих пор не понимаю, зачем отдал Алисе ключи, ждал и терпел.
Помутнение случилось что ли?
Хотелось, наконец, получить ее всю и закрыть, как это модно сейчас говорить, гештальт?
– Андрей, я честное слово не готова ни к браку, ни к совместному проживанию, – немного снисходительно улыбается Дина. – Просто подумала, что ты примешь меня на временное проживание хотя бы на коврик в прихожей.
Мы обмениваемся ироничными смешками: она в адрес моей попытки защитить свою территорию от женского вторжения, я – над ее попыткой прикинуться бедной овечкой.
Но никто из нас не собирается искать во всем этом повод для ссоры.
И в этом огромная разница между взрослой самодостаточной карьеристкой и молодой училкой-идеалисткой: вторая бы раскопала во всем этом повод для обиды.
Бросить Дину было плохой идеей.
Но по крайней мере я попробовал и понял, что женщины младше тридцати – вообще не мой вариант. Тем более, когда они маленькие капризные девочки с комплексом малышки, которой все должны.
Но… у меня так и не поднялась рука удалить фотографии Алисы со своего телефона и стереть нашу переписку.
Поэтому, чтобы больше не попадать в идиотские ситуации, ставлю на телефон пароль. Почему-то никогда раньше не придавал этому значения, но после того звонка попадать еще раз не хочется. В особенности с Диной. По крайней мере сейчас, с оглядкой на прошедшие недели отношений с Алисой становится понятно, почему я так и не понял, что с ней делать.
Мы просто смотрим в будущее с разных сторон.
И наши взгляды не пересекаются.
Возможно, если бы мы встретились через пару лет – а лучше, если бы Алиске уже сейчас было за тридцать и с нее спали розовые очки – все получилось бы по-другому.
Все выходные мы с Диной проводим в постели: едим, трахаемся, отдыхаем.
В воскресенье я сам заказываю еду из ресторана, потому что готовить Дина не умеет абсолютно ничего, а не только завтраки, как мне казалось в самом начале. И когда я в шутку говорю, что подарю ей на день рождения поваренную книгу моей бабушки, Дина на полном серьезе отвечает, что не собирается учиться готовить и заниматься домом и всеми «прочими женскими скучными делами», потому что она – творец, и лучше будет работать, чем тратить время на домашние заботы непонятно ради чего.
– Тебя же не смущает, что я не собираюсь становиться домохозяйкой и милой женушкой в накрахмаленном переднике? – спрашивает она, когда раскладываю по тарелкам наш только что привезенный ужин. Из-за пробок курьер добирался почти на полчаса дольше, и кое-что уже успело остыть, но по крайней мере все это выглядит съедобнее, чем готовка Дины. – Или там, где ты пропадал эти недели, тебя успели покорить кулинарными талантами?
Я сначала пытаюсь сделать вид, что не понимаю, о чем она, но Дина «милосердно» вскрывает карты, рассказывая, что видела меня с «милой школьницей». Говорит немного снисходительно, явно не комплексуя ни по поводу своего возраста, ни по поводу моего «ухода к другой».
– Всегда было интересно, – вдруг развивает тему Дина, – почему мужчина, которому больше тридцати, вдруг впадает в детство и начинает вытирать сопли маленькой девочке. Это комплекс «папочки»? Или просто приятно, когда на тебя смотрят, как на божество?
– О чем ты? – не сразу въезжаю я.
Дина снова делает губы-уткой, хоть я уже как только не намекал, что так она выглядит, мягко говоря, не обезображенной интеллектом. И судя по этому то ли вопросу, то ли попытке поддеть меня иронией, стоит задуматься, так ли высок ее IQ.
– Я понимаю, что перегнула палку, Андрей, но, давай будем честными – не до такой же степени, чтобы сбегать от меня к маленькой глупой девочке, которой не хватает ума понять, что, если встречаешься с мужчиной за тридцать, пора переходить на взрослую одежду и забывать дорогу в «Детский мир».
Если честно, вопрос о том, как и во что одевается Алиса, в моей голове даже никогда и не появлялся. Наверное, потому, что я видел ее и в сексуальном открытом платье, роскошную, как актриса с красной дорожки «Оскара», и в образе училки – в очках и простом пиджаке, и в образе молодой женщины, которая может носить кеды под брючный костюм или шапку с заячьими ушами.
Тем более, этот вопрос вообще терял актуальность после того, как я своими глазами увидел, что под одеждой у нее все, как надо.
– Дина, ты правда хочешь развивать эту тему? – на всякий случай предупреждаю я, давая ей шанс отступить. – Тебя куда-то не туда несет.
Легче всего – валить все свои провалы на чужую голову.
Было бы у нас все идеально – я бы не ушел. В принципе, а не потому, что испугался ответственности и решил уйти к девушке помоложе.
– Не обижайся, – отмахивается Дина. Не понимает, что это – не мое бегство и ее победа. – Просто в следующий раз подумай, прежде чем искать женщину в детском саду.
Я откладываю вилку.
Промокаю губы салфеткой и отрываюсь на ней, за секунду комкая до состояния маленького шарика. Бросаю в почти полную тарелку.
– Андрей, ну прекрати, – Дина семенит за мной в прихожую, пытается взять за локоть, но я грубо стряхиваю ее руку. – Я просто пошутила.
– Шути дальше, – бросаю через плечо, проталкивая ноги в ботинки. – Перед зеркалом – там у тебя просто отличный понимающий собеседник.
– С тобой просто невозможно разговаривать как со взрослым, – раздражается Дина.
Пружина моего терпения лопается с оглушающим треском.
– Ну вообще зиебись! – вскидываю руки, чтобы хотя бы как-то обозначить мое безграничное негодование. – С твоей легкой подачи я сначала стал мужиком с комплексами, который испугался взрослой тетеньки и сбежал к школьнице, а теперь еще и сам стал малолетним дурачком, который бегает от серьезных разговоров.
Дина снова сжимает и выпячивает губы.
Отворачиваюсь, чтобы не бомбануть еще раз и не выдать весь спектр моих эмоций.
– Сам же потом будешь локти кусать, – уже мне в спину говорит Дина.
Одного у этой женщины не отнять – она никогда не повышает голос.
Но локти кусать я точно не буду.
