Текст книги "Адмирал Ушаков. Том 3"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 40 страниц)

фрегаты сбили и другие батареи, турецкие корабли и фрегаты

все были позади нас и не близко к острову, ежели они и

стреляли на остров, то чрез нас, и два ядра в бок моего корабля

посадили с противной стороны острова. Все я описал в реляции

инаково для чести Блистательной Порты, для сохранения и

утверждения более и более между нами дружбы. Ежели капитан-паша

или другой турецкий начальник таким образом возьмут боем

подобную крепость Корфу, чтобы они с нее не взяли, не только по

крайней нужде без интереса, ежели бы и интересовались, и

тогда ничего я бы им не сказал, кроме похвалял бы их дела и

более еще имел бы с ними дружбу. Но вместо этих денег,

которые я употребил на покупку людям капотов и обуви, в острове

Корфу на берегу близко деревни Апотамо, у пристани Соленых

Озер были два превеликие бунта соли, покрытые черепицею,

и одна магазейна, насыпанная полная; турки расположились

около их, сделали торг по приказанию начальников и все их

распродали, и я оставил им все это на их волю, взамену

вышеозначенных денег, сия продажа соли более стоит, нежели те

деньги, сколько ко мне доставлено, словом, я не интересовался

нигде ни одной полушкою и не имею надобности.

Всемилостивейший государь мой император и его султанское величество

снабдили меня достаточно на малые мои издержки, я не живу ро-*

скошно, потому и не имею ни в чем нужды с моей стороны, и

из того отделяю на расходы бедных и к приветствию разных

людей, которые помогают нам усердием своим в военных делах,

не имею этой низкости, как злословит на меня разговорами

своими капитан-паша, потворствуя, можно сказать, человеку,

действительно, по справедливости долженствующему быть нака-

зану наижесточайше. Я, оказав достаточную услугу

Блистательной Порте Оттоманской, за низкость почитаю что-либо

подобное писать ко оправданию, но пишу сие ко обличению дерз-

кости и худого поведения Патрона-бея. Прошу ваше

высокопревосходительство обо всем оном объясниться кому следует при

Блистательной Порте Оттоманской. Какие с островов или в

призах, и сколько где мною получено денег, и на какие издержки

употреблено оных, обо всем оном рапортовано от меня государю

императору, что я о приходе и расходе оных имею шнурованную

книгу, и полный отчет дам во всех моих делах Государственной

адмиралтейств-коллегий. В заключение всего вышеозначенного

прошу ваше превосходительство кому следует при Блистательной

Порте объявить и то, что при всех действиях и при взятье всех

островов кораблей русских имел я вдвое противу их, а все

трофеи разделил с ними пополам, не довольно ли этого для их

уважения, ежели они и того не чувствуют, кто бы мог думать

после этого о злословиях капитана-паши противу меня, столь

усердствующего в их пользу для сохранения и утверждения

дружбы, существующей между нациями. В прочем с

наивсегдашним моим почтением и совершенною преданностью имею

честь быть

Федор Ушаков

Милостивый государь мой, Василий Степанович.

Письмо вашего превосходительства, ноября -18/29-го дня

писанное, и приложенное при оном прошение, поданное к вам [от]

турецкого грека Николо Кирьяко, я получил, рассматривая оные,

удивляюсь чрезвычайному бездельничеству этого человека. Он

происками только вклепывается в судно, взятое нами от

французов, вооруженное медными маленькими пушками, под

французским военным флагом и вымпелом бывшее в крейсерстве

в Венецианском заливе, а после при самом взятии Корфу, когда

уже мы входили во оную к крепостям по капитуляции, в тот

самый момент пришло оно из Анконы с письмами и с малым

числом провианта для Корфу и взято нашими кораблями, [а] никем

другим, от французов: в Корфу его не было и во все время,

сколько я был при блокаде Корфу, никогда сюда не приходило;

бездельничество только одно предпринимает этот человек,

никогда он ко мне не являлся прежде, пока после взятья Корфу

Кадыр-бей и его товарищи вытребовали от меня все те суда,

сколько их было при Корфу, все назвали их подданных и

просили из дружбы возвратить. Я сделал им уважение: по правде

и не по правде все те отпущены, которые были при Корфу, но

оное маленькое изо всех судно, именуемое поляка «Експедицион»,

взятое нами от французов, бывшее под парусами, в плен, а не

«Мадонна де Бон-консилио». Этакого судна у меня нет и такого,

которое он описывает, будто стоит тридцать тысяч пиастров,

это судно, какое он описывает, должно быть весьма большое.

А это, которое мы взяли от французов, 3-мачтовое суденышко

величиною точно такое, как бывают небольшие кирлангичи, и

четвертой части етого не стоит, что он пишет, следовательно,

это судно не его, его судна мы не видали, и я об нем не знаю,

так как и его и знать не хочу. Что взято от неприятеля призом,

то есть приз. Он по тем видам, что мы отдали все те суда,

как выше означено, которые были при Корфу, вздумал

воспользоваться этим судном и чрез долгое время, когда уже Корфу

была взята, явился ко мне с просьбою, называя это судно своим.

Я ему в нем отказал наотрез с негодованием, что он ищет

пустого и неследующего, что это судно призовое, взятое из

крейсерства под военным флагом, гюйсом и вымпелом с

французскими, и капли на нем ничего не было, кроме французского еки-

пажу, и не отдам его никому ни под каким видом. Он

предпринимал разные бездельничества и искал чрез Кадыр-бея. Я и тому

отказал и просил его, чтобы он напрасно в эти дела не

вступался, ибо это судно взято нами особо и к общему разделу

не надлежит. Они могут составить разные свидетельства

напрасные, но я их не принимаю, что есть совершенный приз, то

должно в призе быть. Они столь бесстыдны, что хотели бы

начисто все от нас отнять, что только мы не взяли, всего начисто.

У меня только три призовых этаких маленьких судов: это, что

называется поляка «Експедицион», другое – шебека ««Макарий»,

старое, ветхое и почти негодное ни к чему судно, третье – брик

«Александр», двухмачтовый; оба последние взяты флота

капитаном Алексианом кораблем «Богоявлением» от разбойника,

который грабил всех нациев в Средиземном море, и он есть из

острова Сардинии, и об этих двух судах турки претендуют, это

те самые, об которых вы писали, будто подняты были на них

турецкие флаги, и что мы ими овладели; напротив сего

уведомляю ваше превосходительство: у меня, кроме этих трех, ничего

не значущих судов призовых ни одного нет и не осталось, все

начисто суда турецкие начальники вытребовали, я их отдал,

сохраняя только дружбу, может быть они свой авантаж тут имели,

но я и того не разыскивал, имея это поощрение, и достальных

они требовали, которые им никак уже не принадлежат. На мою

часть оставлен был корабль «Леандр», оный отдан агличанам по

именному повелению, а Кадыр-бей оставил у себя французский

фрегат «Бруну» со всей полной артиллериею, припасами и

снарядами, вооруженный и совсем готовый; сверх оного взятое моей

ескадрою под островом Видо и мне принадлежащее

бомбардирское судно с мортирою и большими медными пушками, о

котором я прежде уже и писал, то самое, которое бесстыдно

понапрасну требовал Али-паша, и это судно – Кадыр-бей снял

прежде с него большие орудия к себе на ескадру, поставил

маленькие пушки и посылал в Бриндичи с канонирскими лодками с тем,

что хотел мне его возвратить, но и то увел с собою. Суда, какие

фрегаты и корветы брали в призы, я в них никогда не мешался

и слова им не говорил; они продавали все, как хотели, а от нас,

ежели можно так бы они в состоянии нашлись собственное

наше все требовать себе, столько их поступки бесстыдны,

и даже сносить терпения не достает. Просителя Николо Кирьяка

я даже несчетно несколько раз ссылал с своего корабля, а он

теперь вновь зачинает и наводит вам беспокойство; я прошу,

чтобы его приказано было нечестию укротить в таковых

неприличных требованиях. Не мудрено, что по вышеописанным

объяснениям могут Кадыр-бей или кто другой вступить в протекцию,

но я имею свое настоящее право, что взято нами французское

в приз, то нам надлежит, и его столь знатного и дорогого судна

вовсе не знаю, а это самое маленькое французское и ничего не

значущее и называется поляка «Експедицион», следовательно,

совсем не то и не его, а я его не отдам; все эти три судна

призовые, рапортованы от меня и государю императору, где и когда

и как они взяты, и переменить этого никак невозможно и не

намерен. В прочем с наивсегдашним моим почтением и

совершенною преданностью имею честь быть

Федор Ушаков

Милостивый государь мой, Василий Степанович.

Письмо, которое изволили писать к господину генерал-

майору Бороздину в рассуждении объяснениев с находящегося

здесь капиджи-паши г по его отзыву Блистательной Порте, я оное

рассматривал, имели мы конференцию, призывал я в особый дом

на берегу капиджи-пашу, объяснился напервее с ним о дружбе,

существующей между нациями, и что я всегда всеми

возможностями стараюсь утвердить и подкрепить ее более и более, все,

что я здесь застал в небольшой расстройке, успокоил совершенно

и привел в порядок, доставив ему всякое удовольствие с отлич-

ною ласкою. Войска Блистательной Порты, даже и вновь

пришедшие,– все велел впустить в главную крепость, и

расположены, как им хотелось, словом сказать, все, что только от меня

зависит, сделано, не мешаясь в ненадлежности *. Дом, который

был готовлен для меня и всегда хранился, ему отдан, и я его

оттоль не потревоживал, хотя имея надобность, пока исправляться

будет корабль по невозможности быть на оном поместиться на

берегу, и взял себе маленький вне крепости, ничего не значу-

щей; между всеми благоприятностями моими после объяснения

оных обличил я его по его письму во всех неправдах, какие он

писал на здешнее место и на русских Блистательной Порте, и

принужден он почти во всем признаться, что по торопливости

тогда он, не справясь ни об чем верно, так писал; вы и сама

Порта Блистательная ясно усмотрите из его объяснения всякую

неправду, она и там видна и доказана, чего нет, и чего быть не

может; касательно до дому – не скоро ему дан потому, что он

требовал лутчий дом в крепости из генеральных двух домов, и

оный дом, который ему отдан, хранился для меня, когда я

возвращусь для исправления кораблей; никто прежде сего не думал,

чтобы его потребовали, потому всякий опасался к отдаче

приступить и отказавшись, а по прибытии генерал-майора

Бороздина тотчас ему отдан, но прежде, что надобно было, старались

его поправить и приготовить, этой учтивости и уважения он не

уразумел; прочее начисто описание его все несправедливо, и ни

в чем малейше оправдаться он не мог. По сим обстоятельствам,

как Блистательная Порта сама неправды его усмотреть тотчас

может, и по всем прочим его поступкам заметил я, что он больше

способен нарушать дружбу, а не сохранять, даже и против меня

не сохранил он надлежащей учтивости, не только против других.

Он у меня был с визитом, принят весьма ласково, а когда я

в соответствии был у него, со мною был генерал-майор

Бороздин и много первых по нас чиновников, после нескольких

разговоров об учтивостях, когда я пошел вон от него, предупредя его

сведением, что я иду, я заметил, что он при провожении моем

не встал, тотчас я, воротясь, велел ему об оном сказать, что я

за его неучтивость против меня представлю и потребую

удовольствия; и за всем тем по всем видимостям замечаю, кто-нибудь

его нарочно настроил, чтобы поступать и писать несправедливо и

не так, как что есть, а клонящееся все к расстройке и к

нарушению дружбы. Он в том письме своем написал даже, что будто

российские начальники собрали с крепости пушки, это писано на

мою бытность, а ни на кого другого, что мог он на сию

несправедливость отвечать, откудова он эти вести мог взять и почему;

я уже к вам в других двух письмах писал, что нами никаких

пушек не взято, кроме перемены испорченных и на место пяти

утопших на барказе при атаке и взятье острова Видо, и что на

турецкою ескадру пушек забрато больше и сверх того они взяли

к себе вооруженный полной артиллериею фрегат «Бруну» и

бомбардирский с большими медными орудиями; на крепостях во

всех местах ,пушки все целы и еще с большой прибавкою, сколько

было при французах. Когда генерал-майор Бороздин приехал,

тогда комиссиею, от него учрежденною, вся артиллерия во всех

крепостях освидетельствована, и оказалось по ведомостям, нами

прежде представленным, не только все полное число, но сорок

орудиев нашлись еще излишних против оной ведомости; при

приеме от французов крепостей тогда не были они отысканы, даже

в Святую Мавру отсюдова потребное число орудиев посланы,

после сего, что значило объяснение его об артиллерии, когда ее

никто не трогал и никакого дела ему по оному прошедшему

времени не касалось. Орудия без нас перевозили некоторые

с места на место для укрепления крепости, постановили их в

местах приличных, что, где и как лутче, брали с места, оковывали

и исправляли некоторые станки, ибо турки, где только не

случилось, все ободрали, даже не только чеки изо всех колес

вынули, железные горбыли с лафетов и со станков отодрали, на

острове Лазаретном, который был под ними с начала и наивсегда,

и на крепости Сальвадоре, взятой от неприятеля штурмом,

в прах все обращено, на Лазаретном острове строения были

наипрекраснейшие, капли ничего не оставили, и камень на камне

не остался, остров Видо также весь разорили, на нем станки

пушечные даже все ободрали, а Виду ничего оного не оставили,

как он был укреплен; я все переносил терпеливо и не хотел ни

об чем писать, дабы жалобами не нарушать дружбы и прият-

ства, а этот человек кажется подкуплен кем-нибудь, чтобы

изыскивать всякие даже напрасные случаи и наводить расстройку

и неприятства. Прошу ваше превосходительство об нем

объясниться с рейс-ефендием или с кем должно, и гораздо лутче,

ежели бы прислали кого другого человека, учтивого и умеющего

сохранять дружбу и благоприятство. Генерал-майор Бороздин

с самого прибытия его сюда к вам писал то же. Сей капиджи-

паша никогда не сделал визиту генералу Бороздину, хотя он со

мною вместе был у него, но и после сего даже в соответствие

визит ему не сделал, это можно почесть дерзкостью, невежли-

востию, чего между дружественных нациев не водится. В

прочем с наивсегдашним моим почтением и совершенною преданно-

стию имею честь быть

Федор Ушаков

Почтенное письмо ваше 5 октября минувшего 1799 года и

список перевода суммы в разные места, составляющей двести

восемь тысяч семьсот двадцать четыре пиастра, я получил, за

писание и за добрые ваши желательности покорнейше благодарю

и уведомляю вас, что я с ескадрами нахожусь теперь в Корфу,

и как все те места, откудова назначили вы получать деньги, от

нас отдалены, да и деньги неаполитанские и ливорнские совсем

неудобны и весьма убыточны, да и посылать за ними столь

далеко даже и судов малых не имеем, потому все эти кредитивы

останутся без исполнения, кроме одного, давно уже прежде сего

данного, по которому деньги получил я от агента Манзо, а не от

тех кредиторов, которых вы назначили, ибо в бытность в

Мессине и в Палермо предлагали они мне наличных каждый не

больше, как по две тысячи унциев, а других должно бы ожидать

очень долго, пока они могли их достать, а надобность наша была

крайне необходима, потому весьма надобно благодарить

господина Манзо, что он избавил нас, можно сказать, даже от

бедствия и бедности, чрез которую бы мы страдать могли, не имев

у себя куска хлеба, не получая до полутора года жалованья и

порционных денег; вы можете с господином Манзом списаться

и перевести на себя; на меня вы не только претендовать не

имеете права, но можете почитать себя обязанным, что я на вас

не претендую за неисправность ваших кредиторов в неимении

наличных денег, как бы им должно; обо всем оном дал я все

полные сведения по оным делам его пр[евосходительств]у Васи-

лью Степановичу Томаре, от него обо всем узнаете

обстоятельнее. Теперь нужно мне иметь достаточные суммы денег здесь

близко Корфу, нужно, чтобы вы переменили прежние ваши

кредитивы, а адресовали бы здесь ближе, а ежели можно, всего

лутче из Константинополя получить бы сюда наличными

деньгами, так я писал к его пр[евосходительств]у Василью

Степановичу. В прочем, свидетельствуя, м[илостивый] г[осударь] м[ой],

истинное мое почтение и преданность, с каковыми наивсегда

и[мею] ч[есть] б[ыть], м[илостивый] г[осударь] м[ой], ваш

покорный слуга

Федор Ушаков

Милостивый государь мой, Федор Федорович!

Вчерашний день прибыл из лагеря курьер к Порте с

известием о заключении капитуляции1 французов с верховным

визирем об опразднении2 Египта. До получения ратификации на

оную от Клебера, ожидаемой здесь не позже как чрез 10 или

12 дней, Порта решила не делать сему огласки и капитуляции

не выдавать в публику, а мне в откровенности сообщены

запискою главные статьи оной, которые здесь влагаю. Между

прочим, ваше высокопревосходительство усмотрите обязательство,

принятое Портою, конвоевать транспорты с французами

военными своими и союзников кораблями. Командор Шмит столь

мало просвещенным оказался во все время договоров, на

которых присутствовал, и столь попечительным и в пользу

французов, что может быть и аглинскими флагами провождать будет их

транспорты. На таковой случай необходимо нужно, кажется,

вам, милостивый государь мой, для исполнения данных пред сим

вам высочайших предписаний учреждаться с адмиралом

Нельсоном и действовать с ним заодно. При подписании в Эль-Арише

сей капитуляции верховный визирь не знал еще определения

Порты податься на капитуляцию только для обмана французов

и, дабы тем легче, естьли возможности окажутся, истребить их

до единого. Повеления сии отправлены были к визирю вместе

с секретарем посла английского, Мариес, который не прибыл

еще в лагерь верховного визиря, когда отправился к Порте

курьер с известием о заключении капитуляции. За получением

визирь предизберет, кажется мне, охотно поступать по

определению Порты, ибо предписано сие его воле. Затруднения в

исполнении обязательств, означенных в 5 статье, которые превышают

сумму 4 т[ысячи] мешков, побуждением ему послужат. Визирь

поневоле согласился на сие с уступчивости к комадору,

французы в Египте имеют 50 собственных своих судов, между коими

три линейные корабля, и требуют к оным от Порты 200 судов

сранспортных. На исправление сей потребы надобны другие

4 т[ысячи] мешков, а может быть и более. Но каковы бы ни

1 24 января 1<800 г. в Эль-Арише после переговоров между верховным

визирем, командовавшим турецкой армией в Египте, и французским

генералом Клебером была заключена конвенция, по которой французы должны

были очистить Египет и получили возможность на своих и турецких судах

вернуться во Францию. См. ЦГАВМФ, ф. 315 – Сборный, д. 7, лл. 463—

были расположения визиря за получением тех повелений, я ныне

же пишу к Франкинию внушить верховному визирю, чтобы про-

гнание турецкими военными судами транспортов французских не

простиралось далее острова Кандии, разве бы визирь согласен

был совсем заодно действовать с нами и с англичанами, тогда

предписываю и ему иметь полную доверенность к визирю и

учреждать все с ним заодно.

Письмо сие посылаю вдвойне и поручаю генеральному

консулу Бенаки отправить наивернейшим образом оба порознь к

вашему высокопревосходительству.

Имею честь быть с отличнейшим почтением, милостивый

государь мой, вашего высокопревосходительства покорнейший

слуга

Василий Томара

Милорд!

Я имел честь писать к вам в прошлую субботу с курьером,

отправленным от российской миссии к адмиралу Ушакову.

Ныне имею случай писать по сношению к вам от стороны

Порты с требованием вашей помощи к совершению пунктов

капитуляции, установленной между великим визирем и генералом

Клебером, для совершенного опорожнения Египта от

французских войск.

Чрез прежнюю вашу со мною переписку я довольно уверен,

сколь много вы купно со мною будете сожалеть, что условия,

столь нами неожиданные, уступлены французам, но важность

освобождения. Итак, я не сумневаюсь, что вы, милорд, конечно,

присовокупите к важным услугам, вами Порте оказанным,

старание доставить им ту помощь, кою они ныне требуют.

Я представляю сиру Сиднею Шмиту уведомить вас подробно

о всех обстоятельствах конвенции и переправы. Порта собирает

здесь сколько возможно судов для отправления в Египет. Но,

по сведению моему, сия помощь и французские корабли в Але-

ксандрии, как сказывают, три корабля линейных и пятьдесят

транспортов, ни под каким видом недостаточны для сей

потребности.

Намерение, оказанное французами в прежних переговорах

с сир Сидней Шмитом, явно доказывают нетерпеливое их

желание занять прежде большие1 венецианские острова и держать

Мальту; по поводу примеров измены, коими сей корпус войска

в Египте отлично ознаменовал, требуется неусыпное старание

к пресечению им средств воспользоваться каким-либо

отверстием, могущим встретиться им на пути, к нарушению

достоверности нашей полагаемой: и я остаюсь в полной надежде, что

ваше, милорд, об них сведение и предосторожность не токмо

воспрепятствует сему злу, но отлично будет вами наказано,

естли окажется с их стороны покушение.

Милостивый государь мой, Василий Степанович.

Сенат Ионических островов, в Корфу состоящий, с крайним

негодованием и прискорбностию узнал, что депутаты от оного

Сената, в Константинополе находящиеся, в противность данных

им от него предписаниев предприняли самовольно искать

перемены конституции правления, и великий вред и расстройку

обывателей всех островов наносят просьбами своими [и]

беспокойство Блистательной Порте Оттоманской. Во отвращение

такового дерзкого их предприятия и производства посылают от себя

просительные письма: одно – к вашему превосходительству,

второе– к каймакаму-паше, а третье – к их депутатам. Сенат

просил меня, чтобы я сии письма препроводил к вашему

превосходительству, которые при сем и препровождаю, объявя при том, что

обыватели острова Корфу начинали уже иметь смятение и бунт

против дворянства и против Сената, щитая и их в том

участниками, и до прибытия моего в Корфу не хотели вовсе Сенату

повиноваться никто. Я все это успокоил и всем нижнего класса

обывателям приказал иметь послушание к Сенату, равно и в

прочие острова писал, чтобы и они повиновалися его повелениям,

что теперь и исполняется беспрекословно. Ежели же депутаты,

в Константинополе находящиеся, вредными своими замыслами и

Происками что-либо переменят из плана о их правлении, тогда

народ всех островов никак удержать будет невозможно от

великого негодования и мщения над ними. И сие, предвижу я,

совершенно может последовать, и народ успокоить будет весьма

трудно. Прошу ваше превосходительство, призвав к себе

депутатов, и обо всем ином им означенное от меня объявить. Сенат,

узнав таковую их дерзость, тотчас хотел их переменить другими

депутатами, а их хотел призвать в Корфу к ответу и

исследованию по законам. Я удивляюсь, что депутаты, знав все таковые

обстоятельства и могущие быть беспокойства народные,

предпринимают своевольства, вредные самим им для себя, и тем

затрудняют и продолжают их решимость в делах, им поверенных.

В прочем с наивсегдашним моим почтением и преданностию имею

честь быть, милостивый государь мой, вашего

превосходительства покорнейший слуга

Федор Ушаков

На сих днях пришел сюда в Корфу аглинский маленький

катер, на котором получил я письма от лорда Кейта и письма

из Палермо от российского полномочного министра и кавалера

графа Мусина-Пушкина-Брюса и от Италийского. Лорд Кейт

пришел с одним 3-дечным кораблем; он остается командовать

в средиземном море, а об лорде Нельсоне сказывают, что поедет

в Англию. Лорд Кейт крайне сожалеет, что я с ескадрою отошел

от действиев на Мальту и во всех прочих местах, объясняет

помощь бесподобно необходимою и великую перемену, могущую

произойтить во всех действиях против неприятеля. Между

прочим, пишет: как ему известно, что важное обстоятельство уже

переменилось в общую пользу, и чрез то надеется, что будет

иметь удовольствие увидеть меня в общих с ним действиях и

просит, чтобы я им помогал. Король неаполитанский в полученном

мною от его величества письме объясняет также с

наичувствительнейшим сожалением о удалении войск наших от действиев

везомых на Мальту, просит также вспоможения и надеется

Получить скорую благоприятную перемену во всех обстоятельствах

случившихся. Письма, присланные ко мне от вас, от аглинского

посла и министра к лорду Нельсону, отправил я на оном

английском катере при письме к лорду Кейту с сокращенным

объяснением о надобностях. А обстоятельно писал я с

подробностью к Андрею Яковлевичу Италийскому, просил его, чтоб он

непременно увиделся с лордами Кейтом и Нельсоном, с ними

объяснился бы, и что каким образом положенность и условлен-

ность будет, прислать ко мне с нарочным в самой скорости, и

о известиях от Египта обо всех же подробностях, ежели какие

есть и будут, уведомить меня с подробным объяснением.

Прочее исполняю я и буду исполнять, как прежде вас известить

честь имел. Крайняя худоба только, что я провианту здесь

совсем не имею и не знаю, как исправиться оным для отправления

от меня ескадры. Лорду Кейту ответствовал я на все его

учтивости и благоприятства соответственно и, между прочим,

объяснился, что хотя не скоро, но, надеюсь, по возвращении моем

в Средиземное море будут иметь удовольствие содействовать

с ним вместе и о прочем с осторожностью по обстоятельствам на

все его требования. Теперь по скорости более писать я не успел и

свидетельствую вашему превосходительству истинное мое

почтение и преданность, с каковою наивсегда имею честь быть,

милостивый государь мой, вашего превосходительства покорнейший

слуга

Федор Ушаков

Повторяю просьбу мою: исходатайствуйте от Блистательной

Порты Оттоманской, [чтобы] как наивозможно скорее прислали

бы нам провиантов. Пред сим отправленным от меня письмом

объяснился я вашему превосходительству, что в Корфу

провиантов, заготовленных для нас, я не нашел, кроме небольшого

количества сухарей и уксусу, положенных от Шукри-ефендия в ма-

газейны, но когда начали из них принимать к нам на ескадру,

оказалися сухари большей частью почти все сгнили и негодны,

заметно от того, когда сгружали их с судов в магазейны1.

Сказывают, что тогда была сырая погода и дождь, и их несколько

подмочило, и должно полагать, что действительно сгнили они,

будучи в магазейне, от сырости; в таковом случае нахожусь я

в крайнем беспокойстве, предвижу, [что] не только никаких

судов ни на какое действие посылать не с чем, провианту вовсе

нет, боюсь даже нещастия, как и прежде было, чтобы людей

здесь на месте не поморить с голоду. Надежды никакой я не

предвижу в получении провианта в свое время, чтобы его было

достаточно, хотя я к Шукри-ефендию благовременно по письмам

вашим посылал, и он обнадеживает сухари, красное вино и

деревянное масло доставить, но, по осведомлениям моим и по пред-

видимости, действительно полагаю, не в состоянии он будет

вскоре доставлять провианта и столько, чтобы на месте было

можно здесь пропитать людей, ибо он весьма изредка и то по

одному только судну отправляет, да и то из разных мест, и это

одно только обнадеживание, но неверное и точно такое же, как

было прежде, что мы умирали с голоду: прочего никакого

провианта здесь нет, и Шукри-ефенди уведомляет, что он должен

быть из Константинополя, а чтобы везли его сюда, никакого

слуху о том нет. Вот опять я и навсегда в бедственном состоянии

от провианта; боже, избави меня от здешних мест и от столь

худого содержания и страдания нашего от голоду; что когда и

получаем, все негодное, и ни в одной нации нигде такого худого

содержания нет. Пожалуйте, испросите как можно скорее в

присылку к нам провианта; как я могу располагать и исполнять

предписанные мне действия, когда даже не только другого

провианта– сухарей нет. При приеме из магазейна, когда выбирают

годные, отделяя негодные прочь, беспрерывные распри

происходят: турки принуждают брать без разбору, а брать таковых

сухарей совсем нельзя, и не могут принять из магазин инако, как

на один или на два дни, а потом опять приемы и всегда в

спорах. Еще повторяю просьбу мою о скорейшей присылке

провианта, во ожидании которого с истинным моим почтением и

совершенною преданностью имею честь быть, милостивый

государь мой, вашего превосходительства покорнейший слуга

Федор Ушаков

В именном высочайшем его императорского величества указе,

от 30-го ноября последовавшем, изображено: «Господин адмирал

Ушаков, узнав мы чрез министра нашего при Порте, тайного

советника Томару о намерении Порты выпустить из Египта

французские войска1, почему и повелели, дабы он, когда сие

предложение действительно сделано будет, поспешил вас

уведомить, вы же с своей стороны тотчас о сем известите начальников

английских ескадр, находящихся в крейсерстве около Мальты и

берегов Италии, и расположитесь своим флотом так, чтобы

непременно встретя отправляемые из Египта войска, разбить оные

и взять в плен, и старайтесь ни под каким образом не

пропускать их во Францию. Им непременно должно будет проходить

или Мессинским проливом или между Сицилии и Барбарского

берега, которые места так узки, что когда учредятся порядочным

образом крейсерства, то никак французы пройтить не могут, не

будучи встречены и разбиты, тем паче, что по неимению военных

кораблей отправление из Египта войск должно быть на многих

транспортах, не весьма сильно вооруженных и не имеющих

большой обороны. Все сие содержать в тайне, дабы прежде времени

не могли узнать и взять предосторожности». Господин

полномочный министр и кавалер Томара в письме своем от 10/21 января

уведомляет, что по содержанию сего высочайшего указа не

преминет он ныне же отправить нарочно к коллежскому асессору

Франкинию, находящемуся в лагере верховного визиря, приказ,

дабы с хорошим, исправным кирлангичем доставил как можно

поспешнее ко мне капитуляцию французов о упразднении 2 Египта,

коль скоро оная заключена будет, и обстоятельно все другие

сведения, до возвратного их пути касающиеся; господин Фран-

киний, отправляя кирлангич, прикажет шхиперу коснуться

острова Цериго или Занте, дабы отобрать точное известие о месте

пребывания моего с ескадрою, дубликат же сего уведомления,

коль скоро получит оное Порта, Василий Степанович отправит

из Константинополя ко мне с нарочным курьером чрез остров

Корфу, в прочем верховный визирь особо и сам действует

в разуме сих предписаний, о чем и государю императору ныне

уже известно. В приписке его объяснено также: английский

посол, будучи известен о высочайшем мне повелении, в том же

разуме пишет от себя к лорду Нельсону, дабы вместе со мною

содействовал, письмо оного посла к Нельсону препроводил ко