355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » авторов Коллектив » Классическая поэзия Индии, Китая, Кореи, Вьетнама, Японии » Текст книги (страница 4)
Классическая поэзия Индии, Китая, Кореи, Вьетнама, Японии
  • Текст добавлен: 5 октября 2016, 02:30

Текст книги "Классическая поэзия Индии, Китая, Кореи, Вьетнама, Японии"


Автор книги: авторов Коллектив



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 41 страниц)

Хала
Из «Семисот стихотворений» [166]166
  Хала – Из «Семисот стихотворений» («Саттасаи») – «Семьсот стихотворений» Халы на пракрите махараштри – самое раннее из известных нам собраний лирической поэзии на индоарийских языках. Предание приписывает «Саттасаи» царю Хале, правившему на Декане в I–II веках, однако, по мнению ученых, эти стихи создавались от III до VII века. Существует легенда, что богиня поэзии Сарасвати посетила однажды военный лагерь царя Халы и вдохновила всех бывших в нем – от военачальников до прислуги – сочинить по одному стихотворению, которые и составили затем знаменитую антологию. Подобно древнетамильской лирике, строфы из собрания Халы нередко представляют собой монологи, вложенные в уста неких условных персонажей (молодой девушки, влюбленного юноши и т. д.). Позднейшие индийские комментаторы истолковывали все стихотворения Халы как монологи, причем имеющие исключительно эротический смысл, прямой или иносказательный, однако многие из подобных истолкований кажутся весьма искусственными или, по крайней мере, необязательными. Стоит упомянуть, что это собрание пользуется большой популярностью у джайнов, которые считают и самого Халу последователем джайнизма. Стихотворения из собрания Халы на европейские языки переводились сравнительно мало. В русском переводе публикуются впервые. В основу перевода положено наиболее авторитетное издание А. Вебера (Лейпциг, 1881). Нумерация строф принадлежит переводчику.


[Закрыть]

Перевод В. Микушевича

 
1Из бесконечного множества
Звучных, чарующих стихотворений
Ровно семьсот наилучших
Отобрано Халой премудрым.
 
 
2Твердого духом в опасности,
Скромного в счастье, спокойного в горе
Мудрый зовет благородным,
Почтив совершенство благое.
 
 
3Счастливы в мире воистину,
Кроме глухих, разве только слепые.
Счастье – не слышать проклятий,
Не видеть, как счастлив преступник.
 
 
4Видеть лицо ненаглядное?
Нет! Увидать бы околицу только
Благословенной деревни,
Где жить красота соизволит.
 
 
5Прохожий блаженно глядит, не мигая,
На эту крестьянскую дочь, запыленную белой мукою.
Так боги смотрели, когда появилась
Прекрасная Лакшми [167]167
  Лакшми,богиню счастья и богатства, боги добыли во время пахтанья молочного океана. Лакшми– супруга Вишну.


[Закрыть]
, возникшая в море молочном.
 
 
6Дочь деревенского старосты
Душу прельщает уже мимоходом.
Явно подобный подросток
Опасней лозы ядовитой.
 
 
7Можно ли всю разглядеть ее?
Нет, мы такой красоты не видали
И, заприметив частицу,
Плененные, глаз не сводили.
 
 
8Трепетные, полновесные,
Как налитые, высокие перси,
Словно любимые песни,
Кого красотой не взволнуют?
 
 
9Ночью сквозь ткань темно-синюю
Грудь ненароком во мраке блеснула,
Словно сквозь тучи в ненастье
Украдкой луна засияла.
 
 
10Вкруг небывалого лотоса,
Перед которым луна потускнела,
Вкруг несравненного лика
Жужжат упоенные пчелы. [168]168
  Лотос (или вообще цветок) и пчела – традиционное иносказание для женщины и ее возлюбленного.


[Закрыть]

 
 
11Молодожены счастливые
Не наглядятся никак друг на друга,
Будто глазам ненасытным
Смотреть больше не на что в мире.
 
 
12Нежная дочь поселянина,
Мертвого мужа в огне обретая,
Жаркий костер погребальный
Испариной сладостной тушит. [169]169
  Вдову, по обычаю, сжигают на погребальном костре мужа.


[Закрыть]

 
 
13Словно в безжалостном пламени,
Вдовый крестьянин среди запустенья
В доме, который подобен
Сокровищнице разоренной.
 
 
14В горе, в заботах и в радостях
Старятся люди, любовь не стареет;
Жив после смерти любимый,
И заживо мертв одинокий.
 
 
15Я поклонюсь тебе, Ма́дана,
В этой моей, как и в будущей, жизни,
Если в него ты нацелишь
Стрелу, мне пронзившую сердце.
 
 
16Мучит любовь меня, бедную,
Неуловимая, вмиг исчезает;
Ночью сокровище снится,
Проснешься – и нет его больше.
 
 
17Радует милый воочию,
Близостью трогая робкое сердце,
И, недоступный, как месяц,
Вдали, многоликий, чарует.
 
 
18Спят по ночам, благонравные,
Слушают, что говорят им другие,
И отвечают разумно:
Тебя не видали – вот счастье!
 
 
19«Не надо сердиться!» – «А кто рассердился?»
«Прекрасная, ты рассердилась!» – «Нельзя на чужого сердиться».
«Да кто здесь чужой?» – «Разве ты не чужой мне?»
Чужим я посмела назвать его! Как я посмела!
 
 
20Я бы закрылась ладонями,
Я бы любовь свою скрыть постаралась,
Но, как цветущему древу,
Мне трепета скрыть невозможно.
 
 
21Вряд ли ты спрячешься, доченька,
Темною ночью любовь похищая;
Словно зажженный светильник,
Во мраке ночном ты приметней.
 
 
22Неблагодарный забыл меня,
Хоть зарасти не успела тропинка,
В нашей грязи деревенской
К нему проторенная мною.
 
 
23Лук со стрелою расстанется,
Прочь безвозвратно стрела улетает;
Так пленена ненадолго
Прямая кривою душою.
 
 
24Не умираю, злосчастная:
Ты в моих мыслях сегодня, как прежде,
И после смерти пришлось бы
Мне снова твоею родиться! [170]170
  Согласно поверью, о ком думаешь перед смертью, того суждено любить и в следующем рождении.


[Закрыть]

 
 
25Полно сердиться, любимая!
Утром успеешь нахмуриться гневно!
Лунная ночь пролетает,
И в мире светает мгновенно!
 
 
26Если не менее сладостных
Лотосов много цветет в отдаленье,
Не ошибается пчелка:
Милуется чаще, где слаще. [171]171
  Язвительные слова женщины неверному возлюбленному: «Если другие столь же достойны, как я, то ты прав в своих изменах».


[Закрыть]

 
 
27Как ожерелье жемчужное,
Жалкое, только мешает объятью,
Так драгоценное меркнет,
Ничтожное, перед бесценным.
 
 
28Улицей мне бы раскинуться,
Чтобы с возлюбленным не расставаться,
Если меня покидает
Он, старших стыдясь, на рассвете. [172]172
  В традиционных индийских семьях, в которых женатые сыновья жили вместе с родителями, днем соблюдалась сегрегация полов; молодые оставались наедине лишь по ночам.


[Закрыть]

 
 
29В ужасе путники шепчутся,
Словно запретною делятся вестью:
«Манго в побегах манящих,
Врасплох нас весна застигает!» [173]173
  Мужья уезжали по делам в сухое время года, середина которого приходилась на весну. Весною тоска разлуки достигала наивысшего напряжения. По мнению комментатора, данное стихотворение – это слова женщины, отговаривающей своего мужа от долгого путешествия.


[Закрыть]

 
 
30«Вот полоумная», – думаешь?
Нет! Пораженная громом внезапным,
Выбежала на дорогу:
А вдруг долгожданный вернулся? [174]174
  К сезону дождей путешествующие возвращались домой. Поэтому гром возбудил у женщины надежду на близкую встречу с мужем.


[Закрыть]

 
 
31В сердце моем обездоленном
Разбередив сокровенные раны,
Путник запел в отдаленье:
Любимую вспомнил, наверно.
 
 
32Скорбную не утешающий,
Лишь сокрушающий сердце в разлуке,
Паводок неудержимый —
Горючие, горькие слезы.
 
 
33Телом, душою, зеницами
Образ прекрасный владеет, как прежде;
Не покидает он сердца.
И это зовется разлукой?
 
 
34«Вот и рассвет приближается!
Спи!» – «Задремать я не в силах, подруги!
Слышите благоуханье?
Попробуйте сами засните!»
 
 
35Двери цветами садовыми
Скрыты, хоть настежь открыты для гостя.
Муж путешествует где-то.
Конечно, жена безутешна. [175]175
  Посредница иносказательно приглашает любовника к женщине.


[Закрыть]

 
 
36Запоминай, путешественник:
Здесь мое ложе, там ложе свекрови;
И не ложись, ослепленный,
Куда не положено ночью! [176]176
  Женщина, муж которой в отъезде, – гостю, оставшемуся на ночлег.


[Закрыть]

 
 
37Этот бутон упоительный
Только набух еще, благоуханный;
Зря ты стараешься, пчелка:
Жасмину позволь распуститься! [177]177
  Посредница – герою. См. прим. к с. 10.


[Закрыть]

 
 
38Неутомимо качается,
Глубже в бутон окунуться стараясь,
В сладких объятьях жасмина
Пчела, на крыло опираясь.
 
 
39Трепету и содроганью,
Стону в объятьях, звону браслетов
Неискушенную деву
Научит колючий кустарник. [178]178
  См. ниже, прим. к с. 90.


[Закрыть]

 
 
40И в ливне волос, и в лучах ожерелий
Таким ослепительным светочем тело свое водружая,
Сияя, готова взлететь чаровница:
С любимым играет, любимого изображая. [179]179
  Жена – мужу о прежнем месте утех.


[Закрыть]

 
 
41Ветви, бывало, цветущие,
Отягощенные роем пчелиным,
Волею времени, милый,
Торчат оголенные ныне.
 
 
42Слышите, как надрываются
Там грозовые могучие тучи,
Землю веревками ливней
Пытаясь поднять в поднебесье?
 
 
43Куда драгоценное солнце девалось?
Куда удаляются звезды? Куда удаляется месяц?
Отчетливо, словно чертеж звездочета,
В покинутом небе созвездие стай журавлиных.
 
 
44Если крестьянина радует
Рис благодатным своим изобильем,
В небе приветливый месяц
Белее толченого риса.
 
 
45Плавает ночью безоблачной
Месяц, похожий на белого гуся,
И в безграничном пространстве
Созвездия, словно соцветья.
 
 
46Словно жемчужины крупные
На изумрудных сверкающих иглах,
Капли дождя на травинках
Павлин упоенный глотает.
 
 
47Не потревожены лотосы,
Плавают гуси по-прежнему, тетя!
Кто же в стоячую воду
Большущее облако бросил? [180]180
  Слова девушки, обращенные к тете.


[Закрыть]

 
 
48Туча проходит, как молодость,
Высокогрудая, в небе пустынном;
Первым сединам подобны,
Виднеются белые травы. [181]181
  Комментаторы предлагают два объяснения: 1) женщина иносказательно договаривается с возлюбленным о месте встречи; 2) стареющая женщина утешает себя сравнением с природой.


[Закрыть]

 
 
49Здравствуй, счастливое дерево!
Ты беспечальным зовешься недаром.
Словно ладони красавиц
Твои несравненные листья. [182]182
  В ор. речь идет о дереве под названием «ашока», что буквально значит: «беспечальное». Его красноватые листья обычно сравниваются с ладонями женщины (ср. «Рождение Кумары», I, 42).


[Закрыть]

 
 
50Изображая любимого
Наедине со своим отраженьем,
Над водоемом играет
В блаженную близость лягушка.
 
 
51С голоду сорваны хоботом,
Самые сладкие лотосы вянут;
Слон, вспоминая слониху,
Не помнит, что голоден был он. [183]183
  Сорванные лотосы напомнили слону лицо его слонихи, и он так долго стоял, задумавшись, что лотосы увяли. По мнению комментатора, это слова женщины, ставящей слона в пример своему неверному возлюбленному.


[Закрыть]

 
Амару
Из «Ста стихотворений» [184]184
  Амару – Из «Ста стихотворений» («Амару-Шатака») – «Сто стихотворений Амару» – едва ли не самое знаменитое и чтимое собрание любовной лирики на санскрите. Однако имя «Амару» (или «Амарука», есть и другие варианты), как и многие другие имена в индийской литературе, не обладает никакой исторической определенностью. Есть основания полагать, что «Сто стихотворений Амару» – не сборник произведений одного поэта, а своего рода антология любовной лирики разных авторов. Возможно, эта антология сложилась вокруг некоего первоначального ядра, действительно принадлежавшего одному поэту по имени Амару. Но с течением времени это имя стало как бы символом определенного рода любовной лирики на санскрите, так же как имя Хала – символом определенного (иного) рода любовной лирики на пракрите. Индийская традиция чтит Амару не многим меньше, чем Калидасу. В трактатах по поэтике стихи Амару очень часто цитируются и анализируются как высшие образцы любовной лирики. Известна также анонимная сентенция: «Одна строфа поэта Амаруки стоит сотни больших произведений». Характерное свойство большинства стихотворений Амару – изображение некой единовременной, часто даже мгновенной ситуации, насыщенной эмоциональным напряжением и при этом нередко заключающей в себе своего рода внутренний парадокс. Не случайно вступительная строфа изображает тот момент, когда бог любви Камадева нацеливает свою стрелу в Шиву и в душе бога-аскета возникает любовь к стоящей перед ним Уме. Эмоциональное напряжение этой ситуации (подобное напряжению тетивы лука) уже в следующий момент разрешается взрывом божественного гнева: Шива испепеляет Камадеву. Несомненно, эта строфа служит как бы ключом к восприятию всех остальных. «Сто стихотворений Амару» целиком или выборочно не раз переводились на основные западноевропейские языки, но в русском переводе публикуются впервые. В основу перевода положена так называемая «западная» версия, считающаяся наиболее ранней и в XIII веке прокомментированная Арджунавармадевой. Использовано третье бомбейское издание этой версии (1954). Нумерация – по названному изданию.
  Первые три строфы – традиционное вступительное благословение.


[Закрыть]

Перевод Н. Горской

 
1Да хранит тебя Матери [185]185
  Мать– Ума.


[Закрыть]
взор, искоса брошенный,
обладающий прелестью пчел, в листьях мелькающих,
преумноженный в блеске своем искрами-пальцами
тетиву натянувшего вдруг бога лучистого!
 
 
2Пляшущий в пламени гроз, льнущий в надежде к рукам и вдруг отвергаемый,
гладящий пряди волос, рвущий одежды края и с силой отринутый,
длинными каплями слез женщин Трипу́ры младых облитый в безвременье,
сердце пронзивший насквозь, – Шивы огонь да сожжет твои прегрешения! [186]186
  В этом стихотворении использован другой эпизод из мифов о Шиве. Три сына асура Тараки, убитого Кумарой, вымолили у Брахмы тысячелетнюю власть над тремя мирами: земным, воздушным и небесным. Они построили три города, которые по истечении тысячелетнего срока должны были слиться в один тройной город (Трипура – «Троеград») и погибнуть от огненной стрелы Шивы. Разрушение Трипуры – божественная жестокость и божественное благодеяние. Здесь огонь, охватывающий женщин Трипуры, сравнивается с любовником, преодолевающим гнев возлюбленной.


[Закрыть]

 
 
3Качанье легкое серег, волос рассыпанные пряди,
и тилак [187]187
  Тилак– украшение на лбу в виде цветной точки или штриха (чаще у женщин, но бывает и у мужчин).


[Закрыть]
, что слегка поблек, размытый капельками пота,
и затуманенный твой взгляд, и всю тебя в последней дрожи —
глаза мои да сохранят! Зачем мне Вишну [188]188
  Вишну– один из главных богов индусского пантеона; в триаде Брахма – Вишну – Шива ему принадлежит роль хранителя мира.


[Закрыть]
, Шива, Брахма?!
 
 
4К любви зовущими, и томными, и ждущими ответа,
в полон берущими, глядящими то искоса, то прямо,
вовек не лгущими, огромными и нежными глазами,
о простодушная, о скромная, кому в глаза ты глянешь?..
 
 
10«Из дома ушедший вернется, жена! Заране не стоит плакать,
взгляни, как измучена ты и бледна!» – я ей говорил с рыданьем.
Стыдясь, что пока еще жизни полна, и раня меня усмешкой,—
«Я сразу умру, – прошептала она, – когда ты меня покинешь!» [189]189
  Стыдясь, что пока еще жизни полна… – Вариация весьма распространенного мотива в индийской поэзии: жена считает, что истинно любящая должна умереть в разлуке с мужем, и даже от одного предчувствия разлуки; поэтому ей стыдно, что она еще жива, хотя разлука уже наступает.


[Закрыть]

 
 
11Лишь он приблизился ко мне, глаза я долу опустила,
чтоб сладкой речи не внимать, покрепче я заткнула уши,
и дрожь пыталась я унять, но веришь, милая подруга,
моя одежда в сотне мест сама разорвалась мгновенно.
 
 
12«Вернешься сразу же, не правда ли? Иль через час? Иль в полдень?
Быть может, вечером? Иль к полночи придешь домой,  любимый?» —
жена печальная промолвила, задерживая дома
в дорогу долгую, стодневную, собравшегося мужа.
 
 
13Услышав тяжелые всхлипы дождя, что хлынул из тучи ночью,
великой тоской по жене изойдя в унылой разлуке длинной,
так громко рыдал он, себя бередя, что люди в селенье этом
отныне решили, покой свой щадя, чужим не давать приюта.
 
 
15Едва я крикнула, притворщица: «Оставь! Уйди из спальни!» —
как он, безжалостный, – о, горе мне! – ушел на самом деле.
Как видно, разума и гордости лишилась я, подруга,
коль снова, грубого и черствого, его увидеть жажду.
 
 
16Влюбленных супругов ночной разговор ручной попугай подслушал,
болтливым он был, все слова затвердил и днем повторил  при старших;
зарделась жена, и потупила взгляд, смущенья полна и гнева,
и в клюв болтуна запихала гранат – под видом зерна граната.
 
 
18Его приближенья она не ждала, заране с поклоном встала;
и сразу же бетель [190]190
  Бетель– растение из семейства перечных. В Индии широко распространен обычай жевать листья бетеля, оказывающие легкое наркотическое воздействие.


[Закрыть]
готовить пошла, объятий его избегнув;
беседы с возлюбленным не завела, приказы давая слугам,—
так в ярости душу она отвела, ему оказав почтенье.
 
 
19Увидев двух возлюбленных своих, хитрец подкрался сзади,
одной глаза руками он закрыл, как будто бы играя,
другую – ловко шею изогнув – поцеловал он быстро в щеку,
и женщина вторая замерла, победу торжествуя.
 
 
23Над ложем любви тишина разлита, влюбленные в ссоре ныне:
давно уж наскучила им немота, но нежность с гордыней спорит.
И вдруг приоткрылись в улыбке уста, во взоре блеснула радость,
в объятье слилась молодая чета, и смех разрушил молчанье.
 
 
28Глаза мои радость таят в глубине, хоть брови я хмурю грозно,
и губы – в улыбке, и щеки – в огне, хоть голос звучит сурово,
мурашки бегут и бегут по спине, хоть сердцу велю быть твердым;
удастся ли гордой прикинуться мне, когда я его увижу?
 
 
29Задетая в чувстве своем в первый раз, совета подруг не слыша,
не зная, как словом и жестом сейчас презренье выказать мужу,
жена молодая из лотосов-глаз слезу за слезой роняет,
и льется прозрачный поток по щекам меж влажных локонов темных.
 
 
31Сверкая перстнями и перлами, украсившими шею,
в шелка одетая, браслетами позванивая тонко,
к нему ты шествуешь торжественно, как в громе барабанов.
Так что ж, наивная, пугливая, ты вся дрожишь от страха?
 
 
34Она молода, но смущаюсь лишь я, как будто я стал девицей,
и груди ее, словно ноша моя, меня истомили тяжко,
и бедра ее, говорю не тая, мешают походке легкой,—
о, чудо! – как часть своего бытия, влачу я чужое бремя. [191]191
  Идеальная красавица слегка склоняется под тяжестью грудей и ходит медленно, обремененная бедрами. В антологии «Субхашита-ратнакоша» (см. ниже) стихотворение приписано поэту по имени Дхармакирти, которого некоторые исследователи отождествляют со знаменитым буддистским философом VII в.


[Закрыть]

 
 
36Когда ты, желаньем хмельным обуян, гордячке кусаешь губы
и брови ее, словно плети лиан, в притворном сомкнулись гневе,
но очи подернул блаженства туман, – ты а́мриту, друг, вкушаешь;
а боги по глупости весь океан вспахтали для этой цели.
 
 
37«Усни бестревожно, коль спит твой супруг!» – сказав мне, ушли подруги,
и я осторожным касанием губ уснувшего стала нежить,
но дрожью всей кожи он выдал мне вдруг, что в ложной затих он дреме,
и вмиг уничтожил мой стыд и испуг всем тем, чем на ложе можно.
 
 
38Одним движением бровей я прежде гнев свой выражала,
стремясь простить тебя скорей, в улыбке открывала губы.
И что же? – стала я иной, когда любовь ушла из сердца:
ты на коленях предо мной, а гнев меня не покидает.
 
 
39«О молчащая, смилуйся! Взгляни на молящего!
Никогда ты, о нежная, так сильно не гневалась!» —
он просил онемевшую, глаза опустившую,
на него не глядевшую, в слезах утопавшую.
 
 
40Озноб ее кожу до боли обжег, объятием стиснуты груди,
любви изобильный живительный сок омыл ей нагие бедра.
«Довольно, о дерзкий… не будь так жесток…» – бессильно она лепечет.
То – явь?.. Или все – сновидений поток?.. Иль встреча души с душою?..
 
 
41Одежд коснется муж – она лицо стыдливо опускает,
в объятьях он сожмет – она пугливо в сторону отпрянет,
услышит смех подруг – застынет вдруг и станет молчаливой;
терзает жгучий стыд супругу молодую после свадьбы.
 
 
43Вся страсть его ушла; любимый, как чужой, проходит мимо;
бесценной я была, теперь я ничего уже не стою.
Я горю моему и днем и ночью предаюсь, подруга.
Не знаю, почему на сто частей не разорвется сердце!..
 
 
44Им, встречу славящим, исплакавшим глаза в разлуке долгой,
таким заманчивым и благостным весь день казалось ложе,
но все же вечером не ласками супруги утешались,
а бесконечную и сладкую вели во тьме беседу.
 
 
50«Скажи, почему ты тонка и бледна? Дрожишь и так слабо дышишь?
Быть может, больна? Ты белей полотна!» – пытает жену владыка.
«Моя худоба мне природой дана!» – худышка ему сказала
и – в страхе, что хлынет рыданий волна, – неслышно  ступая, вышла.
 
 
57«Что значит, любимая, гневный твой взгляд?» – «О нет, я гляжу без гнева!»
«Мне больно… Не я ль пред тобой виноват?» – «Вины твоей нет, владыка».
«Так что ж ты рыдаешь все ночи подряд?» – «Кто видит мои рыданья?»
«Да я, твой любимый!» – «О, слов этих яд! Меня ты не любишь больше!»
 
 
69Ты помнишь ли – давно у нас одно с тобою было сердце,
потом ты стал моим, а я возлюбленной твоею стала,
ты мой супруг сейчас, твоя супруга я – а дальше что же?
Тверда я, как алмаз, и радости мне больше не осталось… [192]192
  В названной антологии это стихотворение приписано поэтессе по имени Бхавакадеви, о которой более ничего не известно.


[Закрыть]

 
 
70«В тебе хитроумия нет и следа, уж слишком ты простодушна;
с возлюбленным будь то горда, то тверда!» – простушке молвит подруга.
«Молчи, а не то приключится беда! – подружке та отвечает.—
Владыка мой, в сердце живущий всегда, подслушать может беседу».
 
 
71«Ты куда так поспешно идешь, крутобедрая?»
«Поспешаю к любимому ночью кромешною».
«А не страшно ль одной в это время полночное?»
«Мне защитою стрелы цветочные Ма́даны!» [193]193
  Индийские комментаторы считают это стихотворение «подброшенным» в собрание Амару. Действительно, оно гораздо проще по своему строению, чем все прочие строфы.


[Закрыть]

 
 
73«Пускай разгневается Мадана и разобьет мне сердце!
Клянусь, жестокого не надо мне, неверного и злого!» —
газелеокая со вздохами подруге говорила,
сама не ведая, что, сетуя, его искала взглядом.
 
 
74«В сандаловой пудре жестка простыня, а тело твое так нежно!» —
сказал и на грудь свою жарче огня меня возложил он ловко,
и, губы кусая, лаская, дразня, ногами стянул одежду
и делать, хитрющий, заставил меня все то, что ему пристало.
 
 
76Глаза проглядела, тоской изошла, ждала у дороги мужа;
когда ж опустилась вечерняя мгла и заволокла окрестность,
тихонечко к дому она побрела, и вдруг обернулась, вздрогнув,
и взглядом дорогу опять обвела: «Быть может, любимый близко…»
 
 
77Пылая, суля наслаждений дары супругу после разлуки,
в покои вошла, где до поздней поры сновали слуги без дела,
и с криком: «Да здесь же полно мошкары!» – взмахнула шелковым сари
и, гибкая, жаждя любовной игры, она задула светильник.
 
 
81Цветной узор со щек ладонями стираешь ты упрямо,
и не медвяный сок, а горечь источают эти губы,
и льется слез поток, и грудь твоя вздымается в рыданье —
как видно, ныне стал не я, а гнев твоим любимым.
 
 
85Взирала, испуганно очи подняв и руки сложив смиренно,
держала владыку потом за рукав, колена обняв, молила,
когда же, ни просьбам, ни ласкам не вняв, надменный ее покинул,
она, вдруг желание жить потеряв, с потерей любви смирилась.
 
 
90Огонь светильника, бессильная, она задуть пыталась,
бросала лилии, стыдливая, и с бедер пояс падал,
и, всхлипнув тоненько, ладонями глаза закрыла мужу,
а он с улыбкою на гибкую глядел, не отрываясь.
 
 
97В единую твердую черную нить сводить я умею брови,
улыбку любви научилась таить и стыть, немея сурово,—
я все подготовила, чтобы сразить супруга притворным гневом,
но строгость сумею ли изобразить, одной лишь судьбе известно.
 
 
99Он знает, что тысячи гор и озер легли между ним и милой,
что взор его, будь он хоть трижды остер, ее отыскать не сможет,
но все-таки, – разуму наперекор, – на цыпочки встав упрямо,
он смотрит и смотрит в упор – сквозь простор – туда, где она осталась.
 
 
101Узлы на одежде моей разошлись, когда он к постели склонился,
Скользнул поясок развязавшийся вниз, и бедра мои обнажились.
А после, когда мы сплелись и слились, не помню, что было со мною —
где он, и где я, и куда мы неслись, и чем под конец наслаждались…
 
 
103С той, что в небо уставилась очами печальными,
обнимала колени мне с протяжным рыданием —
«Мы с тобою расстанемся!» – твердя в исступлении,—
что в разлуке с ней станется, словами не выразить.
 
 
106Она не противится, если рывком он платье с нее снимает,
не хмурит бровей, не сжимается в ком от дерзкой и грубой ласки
и словно бы тает, когда он силком ее заключит в объятья,—
вот так она, тешась над мужем тайком, свой гнев выражает тонко.
 
 
107Цветами алыми, сандаловой осыпавшейся пудрой,
крупицей пурпура и бурыми – от бетеля – следами,
алоэ пятнами и смятыми полотнищами простынь
влюбленной женщины движения показывает ложе.
 
 
114От него не отпрянула с живостью в сторону,
не казнила речами обидными, гневными,
лишь в молчанье смотрела в упор, без игривости,
изучающе – словно на гостя случайного.
 
 
133Если мил тебе гнев, о моя бессердечная,
то тягаться мне нечего с этим возлюбленным,
но отдай мне обратно все ласки бессчетные,
не считая, объятья верни многократные.
 
 
146Когда ко мне он подойдет, пускай в тот миг мой взор затмится,
пусть жалкий пояс упадет и на груди одежда лопнет,
но все равно – клянусь! – с изменником я говорить не стану;
лишь одного боюсь – что от молчанья разорвется сердце.
 
 
149Ты – как незрячая, но прячется внимание за этим,
стоишь в безмолвии, но полные подрагивают губы,
ты в созерцании, но ранена ознобом жгучим кожа…
Твой гнев показан мне! Наказанный прощенья просит робко!
 
 
150Как ночью, когда они наги, близки и в страсти своей бесстыдны,
им любо, смыкая объятий тиски, на ложе блаженства глянуть,—
так утром, при старших, всему вопреки, им, радостноглазым, любо
все вспомнить и глянуть друг другу в зрачки, где пляшут искорки смеха.
 

Кришна побеждает змея Калию. Иллюстрация к «Бхагавата-пуране». Миниатюра школы Кангра (Северная Индия), ок. 1800 г.

Бхартрихари
Из «Трехсот стихотворений» [194]194
  Бхартрихари – Из «Трехсот стихотворений» – Подобно Амару, имя Бхартрихари окружено легендами, достоверность которых в лучшем случае сомнительна. В истории индийской литературы известен Бхартрихари, автор «Трехсот стихотворений», а также Бхартрихари, автор трактатов по философии грамматики, и среди исследователей ведутся споры о том, один ли это и тот же Бхартрихари или два разных человека с одинаковым именем. Датировка жизни Бхартрихари-поэта колеблется от IV–V до VII века. Как и в случае с Амару, есть веские причины полагать, что «Триста стихотворений Бхартрихари» – своеобразная антология, хотя, возможно, и выросшая из сборника произведений одного автора. Трехчастное деление сборника на «Сто стихотворений о мирской мудрости», «Сто стихотворений о любви» и «Сто стихотворений об отрешенности» связано с индийскими представлениями о четырех сферах и целях человеческой деятельности: «артхе» – практической выгоде, «дхарме» – общественном и религиозном долге (эти две сферы объединены в первой «Сотне стихотворений»), «каме» – сфере чувственных наслаждений и «мокше» – освобождении от пут бытия (ср. подобное трехчастное деление «Тирукурала»)… В XVII веке миссионер-кальвинист Абрахам Рогер перевел на голландский «Сто стихотворений о мирской мудрости» и «Сто стихотворений об отрешенности». Это был первый перевод с санскрита на европейский язык. С тех пор стихотворения Бхартрихари переводились в Европе неоднократно. В русском переводе столь значительное число стихотворений Бхартрихари публикуется впервые. В основу перевода положена одна из южноиндийских версий «Трехсот стихотворений Бхартрихари» с комментарием Рамачандры Будхендры (время жизни неизвестно), изданная Д.-Д. Косамби (Бомбей, 1957).
  Составитель приносит благодарность И. Д. Серебрякову за помощь в работе над этим и следующими разделами подборки.


[Закрыть]

Перевод Веры Потаповой

Из «Ста стихотворений о мирской мудрости»
* * *
 
Молчаньем в ученом собранье
Украшен глупец.
Невежеству эту завесу
Придумал Творец.
 
* * *
 
От пламени вода, от зноя тень —
Спасенье. Для слона имей стрекало,
Для мула – хворостину. От болезни
Целебная трава нам помогает,
Заклятье – от змеиного укуса.
На всякое зловредство – средство есть!
Зато дурак – из правила изъятье:
Бессильны тут и зелье и заклятье!
 
* * *
 
Глуп государь стороны, где пробавляются нищенством
Прославленные мудрецы!
Стройные их песнопенья, с шастрами [195]195
  Шастры, – авторитетные сочинения на различные темы.


[Закрыть]
в лучшем согласье,
Вязью словесной украшены.
Ревностным ученикам следует передавать
Их совершенные знанья.
Эти мужи святомудрые и без богатства достойны
Почестей самых высоких.
Если оценщик худой в камнях драгоценных ошибся
И ни во что их не ставит,
Нужно ль по этой причине порицать драгоценные камни
Или искать в них изъян?
 
* * *
 
Цари в своих поступках, вроде шлюх,
Впадают без конца в противоречье,
Мешая с правдой ложь, мягкосердечье —
С насильем, с мотовством – корысти дух
И с щедростью – порою показной —
Погоню за скудеющей казной.
 
* * *
 
Ни нагая земля для ночлега,
Ни нега роскошного ложа,
Ни скудость кореньев и трав,
Ни яств и приправ изобилье,
Ни великолепье шелков,
Ни отрепье, прикрывшее тело,
Не заставят с дороги свернуть
Отмеченных твердостью духа,
К благоизбранной цели идущих:
Нипочем им ни горе, ни радость!
 
* * *
 
Горшечнику подобно, злобный рок
Мою живую душу смял в комок,
Как глину, и швырнул рукой коварной
На колесо терзаний и тревог,
Крутя его быстрей, чем круг гончарный,
И мне суля превратностей поток.
 
* * *
 
Разумный, коль скоро нуждаешься ты в благостыне,
Воздай славословье одной милосердной богине.
Глупца в мудреца превратить, лиходея – в святого,
И недруга – другом она тебе сделать готова,
И тайное – явным, и яд халахала [196]196
  Халахала– яд, возникший, когда бога и асуры пахтали мировой океан.


[Закрыть]
– нектаром.
Стремясь к добродетели, время потратишь ты даром!
 
Из «Ста стихотворений о любви»
* * *
 
Вот он, стихотворцев произвол!
Женщины – неужто «слабый» пол,
Если мановением ресниц
Индру им дано повергнуть ниц?
 
* * *
 
В прическу воткнутый жасмин,
И нега уст полуоткрытых,
И тело, что умащено
Сандалом, смешанным с шафраном,
И нежный хмель ее груди —
Вот рай с усладами своими!
Все прочее – такая малость…
 
* * *
 
Корми лесных газелей побегами бамбука, [197]197
  Корми лесных газелей побегами бамбука… – В этом стихотворении выражена характерная для Бхартрихари мысль о двух равно достойных человека образах жизни: отрешенности от мира и полнокровном его приятии.


[Закрыть]

Травой священной «куша» [198]198
  Куш, куша– священная трава, используемая индусами в различных религиозных ритуалах.


[Закрыть]
, что срезана под корень
Каменным ножом, иль угощай красавиц
Листьями бетеля, бледными, как щеки
Рослых шакских дев, [199]199
  …бледными, как щеки… шакских дев… – Шаки – племена (очевидно, иранского происхождения), пришедшие в Индию к началу нашей эры и постепенно ассимилировавшиеся.


[Закрыть]
срезав эти листья
Ногтем, что отточен и натерт шафраном.
 
* * *
 
О дивнобедрых без лицеприятья
Вам, люди, говорю, и без пристрастья:
Всего на свете слаще их объятья.
Они – источник счастья и несчастья.
 
* * *
 
Кто сотворил устройство,
Что женщиной зовется,—
Смесь амриты и яда,
Для смертных – западню,
Ларец обманов, козней,
Дорогу в ад, преграду
Стремящемуся в рай,
Уловок сорняками
И тернием уверток
Засеянное поле,
Хранилище грехов,
Твердыню безрассудства,
Обитель своеволья,
Сомнений круговерть?
 
* * *
 
Зачем нам величать лицо – луной,
Иль парой синих лотосов – глаза,
Иль золота крупинками – частицы,
Из коих состоит живая плоть?
Лишь истину презревшие глупцы,
Поверив лживым бредням стихотворцев,
Телам прекрасных служат, состоящим
Из гладкой кожи, мяса и костей.
 
* * *
 
Чем красавицы взор, уязви меня лучше змея —
Проворная, зыбкая, в переливно-сверкающих
Упругих извивах, с глянцевитою кожей
Цвета синего лотоса. От укуса змеиного
Добрый целитель излечит,
Но травы и мантры [200]200
  Мантра– священная формула, произносимая в ритуальных целях.


[Закрыть]
бессильны
Против молнии дивных очей!
 
* * *
 
Уста гетеры, будь они прелестны,
Как полураспустившийся цветок,
Достойный муж не станет целовать,
Увидя в них вместилище слюны
Распутников и проходимцев, слуг,
Воров, лазутчиков и лицедеев.
 

    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю