Классическая поэзия Индии, Китая, Кореи, Вьетнама, Японии
Текст книги "Классическая поэзия Индии, Китая, Кореи, Вьетнама, Японии"
Автор книги: авторов Коллектив
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 41 страниц)
Песни и пляски
К Циньской столице [826]826
Циньская столица– то есть Чанъань.
[Закрыть] приблизился вечер года.
Снегом глубоким укрыт государев город.
В снежную мглу вышли из зал дворцовых
В лиловом и красном вельможи – гуны и хоу.
Для знатного есть в ветре и в снеге радость.
Богатый не знает, как стужа и голод тяжки.
В думах у них – устроить свои хоромы.
Желанье одно – безделье делить с друзьями.
У красных ворот [827]827
Красные ворота– богатый и знатный дом.
[Закрыть] верхом и в колясках гости.
При ярых свечах песни и пляски в доме.
Упившись вином, теснее они садятся.
Пьяным тепло – снимают тяжелое платье.
Блюститель законов сегодня хозяин пира.
Тюремный начальник среди приглашенных первый.
Средь белого дня они за вином смеются
И ночью глубокой прервать веселье не могут…
Что им до того, что где-то в тюрьме в Вэньсяне [828]828
Вэньсян– местность в нынешней Хэнани.
[Закрыть]
Лежат на земле замерзших узников трупы!
Дулинский старик
Страдания крестьянина
Дулинский старик, крестьянин,
живет за столицей в деревне,
Он нынче засеял тощее поле
площадью больше цина.
В третий месяц дождь не пролился,
поднялся засушливый ветер.
Всходы пшеницы не покрылись цветами,
много их, пожелтев, погибло.
В девятый месяц пал белый иней,
поторопился осенний холод.
Колосья зерном не успели налиться —
все они, не созрев, засохли.
Старший сборщик все это знает,
но не просит снизить поборы.
За податью рыщет, налоги тянет,
чтоб видали его старанье.
Заложены туты, продано поле,
внесена тяжелая подать.
Ну, а дальше – одежду и пищу
где найдет разоренный крестьянин?
«С наших тел
сдирают последний лоскут!
Из наших ртов
вырывают последний кусок!
Терзают людей, отбирают добро
шакалы и злые волки!
Почему эти крючья-когти, почему эти пилы-зубы
пожирают людское мясо?»
И все же какой-то человек нашелся,
доложил обо всем государю.
В душе государя состраданье и жалость —
он узнал о муках народа.
На листе казенной белой бумаги
начертал он ответ свой добрый:
«В столичной округе вносить не надо
никому в этот год налоги».
И уже вчера деревенский чиновник
от ворот подходил к воротам
И, держа в руках указ государя,
объявлял деревенским людям.
Но на каждые десять дворов в деревне
с девяти уже все взыскали.
Ни к чему теперь для них оказалась
господина нашего милость!
Вечная печаль [829]829
«Вечная печаль»– В поэме описана любовь танского государя Сюань-цзуна к красавице Ян Гуй-фэй и трагический конец этой любви во время мятежа Ань Лу-шаня.
[Закрыть]
Был один государь. Он, красавиц любя,
«покорявшую страны» [830]830
«Покорявшую страны». – То есть такую небывалую красавицу, как госпожа Ли, одна из жен ханьского императора У-ди, о которой ее брат Ли Янь-нянь сказал в стихах императору: «Раз взглянет – и сокрушит город, взглянет второй раз – и покорит страну».
[Закрыть]искал.
Но за долгие годы земле его Хань
не явилась подобная вновь…
Вот и девочке Янов приходит пора
встретить раннюю юность свою.
В глуби женских покоев растили дитя,
от нескромного взора укрыв.
Красоту, что получена в дар от небес,
разве можно навек запереть?
И однажды избрали прелестную Ян
самому государю служить.
Кинет взгляд, улыбнется – и сразу пленит
обаяньем родившихся чар,
И с дворцовых красавиц румяна и тушь
словно снимет движеньем одним.
Раз прохладой весенней ей выпала честь
искупаться в дворце Хуацин,
Где источника теплого струи, скользя,
омывали ее белизну.
Опершись на прислужниц, она поднялась,—
о, бессильная нежность сама!
И тогда-то впервые пролился над ней
государевых милостей дождь.
Эти тучи волос, эти краски ланит
и дрожащий убор золотой…
За фужуновым пологом в жаркой тиши
провели ту весеннюю ночь.
Но, увы, быстротечна весенняя ночь,—
в ясный полдень проснулись они.
С той поры государь для вершения дел
перестал по утрам выходить.
То с любимым вдвоем, то при нем на пирах,
от забот не уйдет ни на миг,
И в весенней прогулке всегда она с ним,
и ночами хранит его сон.
Их три тысячи – девушек редкой красы —
было в дальних дворцах у него,
Только ласки, что им предназначены всем,
он дарил безраздельно одной.
В золотой она спальне украсит себя —
с нею, нежной, пленительней ночь.
А в нефритовой башне утихнут пиры —
с нею, пьяной, милее весна.
Многочисленным сестрам и братьям ее
во владение земли он дал,
И завидного счастья немеркнущий свет
озарил их родительский дом.
И уже это счастье под небом у нас
для отцов с матерями пример:
Их не радует больше родившийся сын,
все надежды приносит им дочь…
Высоко вознесенный Лишаньский дворец
упирался в небесную синь.
Неземные напевы, с ветрами летя,
достигали пределов страны.
Песни тихий напев, танца плавный полет,
шелк струны и свирели бамбук…
Целый день государь неотрывно глядел,
на нее наглядеться не мог…
Загремел барабана юйянского гром, [831]831
Загремел барабана юйянского гром… – Юйян – одна из областей, захваченных мятежным полководцем Ань Лу-шанем.
[Закрыть]
затряслась под ногами земля.
Смолк, изорван, «Из радуги яркий наряд,
из сверкающих перьев убор». [832]832
«Из радуги яркий наряд, из сверкающих перьев убор»– название песни и танца.
[Закрыть]
Девять врат во дворцы государя вели,
дым и пыль их закрыли от глаз.
Это тысячи всадников и колесниц
держат путь в юго-западный край.
Шевелятся драконы расшитых знамен, – [833]833
Шевелятся драконы расшитых знамен… – То есть императорские знамена.
[Закрыть]
и идут. И на месте стоят.
От столицы на запад они отошли
за сто ли. И недвижны опять.
Непреклонны войска. Но чего они ждут,
что заставит в поход их пойти?
Брови-бабочки – этого ждали они —
наконец перед ними мертвы!
Наземь брошен цветной драгоценный убор,
не украсит ее никогда
Перьев блеск изумрудный, и золото птиц,
и прозрачного гребня нефрит.
Рукавом заслоняет лицо государь,
сам бессильный от смерти спасти.
Обернулся, и хлынули слезы и кровь
из его исстрадавшихся глаз…
Разнося над селеньями желтую пыль,
вечный ветер свистит и шумит.
Там мосты и тропинки, кружа в облаках,
ввысь ведут до вершины Цзяньгэ.
Под горою Эмэй, там, в долине пустой,
проходящих не видно людей.
Боевые знамена утратили блеск,
и тусклее там солнечный свет.
Край тот Шу – с бирюзовыми водами рек
и вершинами синими гор.
Мудрый наш властелин там в изгнанье ни днем
и ни ночью покоя не знал.
Бередящее душу сиянье луны
видел он в отдаленном дворце.
Все внутри обрывающий звон бубенцов
слышал он сквозь ночные дожди…
С небесами земля совершила свой круг.
Возвращался Дракон-государь. [834]834
Возвращался Дракон-государь. – Дракон – символ императорской власти, одно из метафорических наименований государя.
[Закрыть]
Подъезжая к Мавэю [835]835
Мавэй– местность, где была убита Ян Гуй-фэй (на территории нынешней провинции Шэньси).
[Закрыть], поник головой
и невольно коня придержал.
Здесь, в Мавэе, под памятным этим холмом,
на сырой этой грязной земле
Как узнает он место, где яшмовый лик
так напрасно похитила смерть?
Друг на друга властитель и свита глядят,
их одежда промокла от слез,
И к воротам столицы они на восток
едут дальше, доверясь коням.
Воротились в Чанъань. Вид озер и садов
все такой же, как в прошлые дни,
И озерный фужун [836]836
Фужун– разновидность лотоса.
[Закрыть], как всегда на Тайи [837]837
Тайи– озеро.
[Закрыть],
те же ивы в Вэйянском дворце.
Как лицо ее нежное – белый фужун,
листья ивы – как брови ее.
Все как было при ней. Так достанет ли сил
видеть это и слезы не лить?
Снова веснами персик и слива цветы
раскрывали под ветром ночным.
Вновь осенний утун с опадавшей листвой
расставался под долгим дождем.
Государевы южный и западный двор
зарастали осенней травой.
На ступени опавшие листья легли,
и багрянца никто не сметал.
У певиц, что прославили «Грушевый сад» [838]838
«Грушевый сад»– школа актерского мастерства, созданная при Сюань-цзуне.
[Закрыть],
в волосах белый снег седины,
Для прислужниц, заполнивших Перечный дом [839]839
Перечный дом– женская половина дворца.
[Закрыть],
юных лет миновала весна.
К ночи в сумрачных залах огни светлячков
на него навевали печаль,
И уже сиротливый фонарь угасал,
сон же все не смежал ему век.
Не спеша, не спеша отбивают часы —
начинается длинная ночь.
Еле светится-светится в небе Река,
наступает желанный рассвет.
Стынут в холоде звери двойных черепиц [840]840
…звери двойных черепиц– черепиц в виде причудливых зверей.
[Закрыть],
Как приникший к ним иней тяжел!
Неуютен расшитый широкий покров.
Кто с властителем делит его?
Путь далек от усопших до мира живых.
Сколько лет, как в разлуке они,
И ни разу подруги погибшей душа
не вошла в его тягостный сон…
Из Линьцюна даос, знаменитый мудрец,
пребывавший в столице в тот век,
Чист был сердцем и высшим искусством владел
души мертвых в наш мир призывать.
Возбудил сострадание в нем государь
неизбывной тоскою по ней,
И, приказ получив, приготовился он
волшебством государю помочь.
Как хозяин пустот, пронизав облака,
быстрой молнией он улетел.
Был и в высях небес, и в глубинах земли,—
и повсюду усердно искал.
В вышине он в лазурные дали проник,
вглубь спустился до Желтых ключей [841]841
Желтые ключи– ключи, бьющие под землей, могила.
[Закрыть],
Но в просторах, что все распахнулись пред ним,
так нигде и не видел ее.
Лишь узнал, что на море, в безбрежной дали,
есть гора, где бессмертных приют.
Та гора не стоит, а висит в пустоте,
над горою туман голубой.
Красоты небывалой сияют дворцы,
облака расцветают вокруг,
А в чертогах прелестные девы живут,—
молодых небожительниц сонм.
Среди этих бессмертных есть дева одна,
та, чье имя земное Тай-чжэнь [842]842
Тай-чжэнь– одно из имен Ян Гуй-фэй.
[Закрыть],
Та, что снега белее и краше цветка,
та, которую ищет даос.
Видя западный вход золотого дворца,
он тихонько но яшме стучит.
Он, как в старой легенде, «велит Сяо-юй [843]843
Сяо-юй– дочь Фуча, государя страны У (V в. до н. э.).
[Закрыть]
доложить о себе Шуан-чэн [844]844
Шуан-чэн– служанка Сиванму (см. сноску 538).
[Закрыть]».
Услыхавши о том, что из ханьской земли
сыном неба к ней прислан гонец,
Скрыта пологом ярким, тотчас ото сна
пробудилась в тревоге душа.
Отодвинув подушку и платье схватив,
чуть помедлила… бросилась вдруг,
И завесы из жемчуга и серебра
раскрывались послушно пред ней.
Уложить не успела волос облака
в краткий миг, что восстала от сна.
Сбился наспех надетый роскошный убор.
В зал сошла, где даос ее ждет.
Ветер дует в бессмертных одежд рукава,
всю ее овевает легко,
Словно в танце «Из радуги яркий наряд,
из сверкающих перьев убор».
Одиноко-печален нефритовый лик,—
плачет горько потоками слез
Груши свежая ветка в весеннем цвету,
что стряхнула накопленный дождь.
Скрыв волненье, велит государю сказать,
как она благодарна ему:
«Ведь за время разлуки ни голос, ни взгляд
не пронзали туманную даль.
В Осиянном чертоге, где жил государь,
прервалась так внезапно любовь.
На священном Пэнлае в волшебном дворце
долго тянутся длинные дни.
А когда я смотрю на покинутый мной
там, внизу, человеческий мир,
Я не вижу столицы, Чанъани моей,
только вижу я пыль и туман.
Пусть же вещи, служившие мне на земле,
скажут сами о силе любви.
Драгоценную шпильку и ларчик резной
государю на память дарю.
Но от шпильки кусочек себе отломлю
и от ларчика крышку возьму».
И от шпильки кусочек взяла золотой,
в платье спрятала крышку она:
«Крепче золота, тверже камней дорогих
пусть останутся наши сердца,
И тогда мы на небе иль в мире людском,
будет день, повстречаемся вновь».
И, прощаясь, просила еще передать
государю такие слова
(Содержалась в них клятва былая одна,
два лишь сердца и знало о ней);
«В день седьмой это было, в седьмую луну,
мы в чертог Долголетья пришли.
Мы в глубокую полночь стояли вдвоем,
и никто не слыхал наших слов:
Так быть вместе навеки, чтоб нам в небесах
птиц четой неразлучной летать.
Так быть вместе навеки, чтоб нам на земле
раздвоенною веткой расти!»
Много лет небесам, долговечна земля,
но настанет последний их час.
Только эта печаль – бесконечная нить,
никогда не прервется в веках.
Приглашаю буддийского монаха, живущего в горах
В столицу не можешь ли ты прийти
пищу просить, монах?
Оставь отговорки, что грязь и пыль
плащ замарают твой.
Ты хочешь узнать, где найдешь приют?
Ты на восток пойди.
Бамбук обойдешь, зазвенит ручей,
там Бо Лэ-тянь живет.
Ранняя весна
Растаял снег за теплым дуновеньем.
Раскрылся лед под греющим лучом.
Но растопить весне не удается
Одно лишь только – иней на висках.
Персиковые цветы в храме Далинь
В четвертый месяц в нашем мире
кончаются цветы,
А в этом горном храме персик
сегодня лишь расцвел.
Я горевал – весна уходит,
ее вернуть нельзя.
Как мог я знать, что по дороге
она зайдет сюда.
Цинь
Мой цинь я поставил на тонкий изогнутый столик.
Я ленью охвачен, а чувства теснятся во мне.
Какая забота мне струны тревожить рукою?
Их ветер ударит – и сами они запоют.
Посвящаю печальному страннику
Прибрежной ивы холодная тень
на сырой от дождя земле.
Прилетного лебедя частый крик
в обещающей снег высоте.
Причалил к песку одинокий гость,
чтобы на ночь прервать свой путь.
Вода обегает речной тростник,
и луна заполнила челн.
На дороге за старой заставой
Горы и реки на этой Ханьгуской дороге.
Пылью покрыты у едущих путников лица.
Тягостно-грустно с родной стороной расставанье…
Ветер осенний поднялся из древней заставы.
Красный тэновый посох
Ранней осенью ночью один
Утун у колодца колышет прохладной листвою.
Валек у соседки разносит осенние стуки.
Один направляюсь я спать под нависшую кровлю.
Проснулся и вижу: луны – половина постели.
Ночь холодной пищи [846]846
«Ночь холодной пищи»– См. сноску 681.
[Закрыть]
Не светит месяц, нет огня
здесь в ночь холодной пищи.
Ночь глубока – я все стою
над темными цветами.
И вдруг, встречая новый день,
я лет своих пугаюсь.
До сорока сегодня мне
один лишь год остался.
Ночью слушая Чжэн
Смотрюсь в зеркало
Чист и блестящ круг бронзовый, зеркальный.
Рябят-пестрят виски от белых нитей.
Да можно ли упрятать глубже годы?
Моим летам ты, зеркало, не веришь!
Горечь разлуки
На дороге у ивы зеленой стояли,
провожал уезжающих вдаль.
Повернули коляски, и кони умчались,
лишь увидел, как пыль поднялась.
Не почувствовал сам, как во время прощанья
слезы красные все истекли,
А вернулся домой, и слезы не осталось,
чтобы ею платок омочить.
На озере
Буддийский отшельник сидит за игральной доской.
На шахматном поле бамбука отчетлива тень.
В бамбуковой роще монаха не видит никто,
Лишь изредка слышен фигур опускаемых стук.
В деревне ночью
Под инеем ночью мерцает трава,
цикады кричат и кричат.
На юг от деревни, на север – нигде
прохожих не видно людей.
Один выхожу за ворота свои,
гляжу на луга и поля.
Сияет луна, и гречихи под ней
цветы – словно выпавший снег.
Навещаю Чжэна, удалившегося от дел
Я недавно узнал, что службе своей
предпочел ты сельскую тишь
И что только в густой бамбуковый лес
отворяется в доме дверь,
И нарочно пришел, – никогда б не стал
докучать я просьбой иной,—
Чтобы в южной беседке твоей побыть,
из нее на горы взглянуть.
Получил от дворцового чиновника Цяня письмо, в котором он осведомляется о моей болезни глаз
Пришла весна. В глазах темно,
в душе веселья мало.
Все вышли капли хуанлянь,
а боль не утихает.
Но получил твое письмо,
оно сильней лекарства:
Я не читал, лишь вскрыл печать…
И зренье прояснилось.
Провожаю начальника отделения Лу, отправляющегося в Хэдун в управление господина начальника Пэя
В час разлуки с тобой был в сумерках дождик
на реке у Лоянского моста.
В день приезда в Хэдун будет ветер прохладный
там, где Фэнь расстилаются волны.
Сюнь-начальник, [848]848
Сюнь – начальник. – Так поэт называет своего друга, поэта Пэй Ду, сравнивая его с Сюнь Юем, жившим в конце II – в начале III в. и бывшим в одном чине с Пэй Ду.
[Закрыть]увидя тебя в управленье,
обо мне тебя спросит, наверно.
Ты ему передай, что осенние травы
в дом мой накрепко заперли входы.
Слушая цикад
Там где-то цикады кричат-кричат,
и тянется нитью ночь.
Да тут еще этот осенний мрак,
и небо грозит дождем.
Как будто боясь, что в своей тоске
забудусь я сном на миг,
Они переносят свой крик сюда,
где я постелил постель.
У меня побывал Сяо – наставник наследника государя
Весна в Лояне
На лоянских дорогах, полях и межах
постоянна и вечна весна.
С ней когда-то простился я, нынче пришел.
Двадцать лет промелькнуло с тех пор.
Только годы мои молодые найти
мне уже не удастся никак,
Остальное же все – десять тысяч вещей —
неизменно, как было тогда.
С досадой думаю о прошлом годе
Я постарел, но все к вину пристрастен.
Весна придет, мне дома не сидится.
А в том году я вышел слишком поздно
И не видал лоянского цветенья.
Снежной ночью в деревне
Окно на юг – сижу спиною к лампе,
Под ветром хлопья кружатся во тьме.
В тоске, в безмолвье деревенской ночи
Отставший гусь мне слышится сквозь снег.
Возвращаюсь вечером в восточный город
На взятой в дорогу бамбуковой палке
висит черепаховый жбан.
С ребячьей прической сучжоуский мальчик
ведет за уздечку коня.
Я под вечер в город восточный въезжаю,
меня не узнает никто:
Короткая обувь, и низкая шапка,
и белый холщовый халат.
Гуляю в Чжаоцунь среди абрикосовых цветов
В Чжаоцунь абрикосы алеющий цвет
каждый год раскрывают весной.
Лет пятнадцать последних я в этих садах
столько раз любовался на них!
Человеку, которому семьдесят три,
нелегко уже снова прийти.
Если этой весною пришел я сюда —
я проститься с цветами пришел.
Мне жаль цветов
Лю Юй-си [850]850
Жалость какая – прекрасным и нежным
самое время цветенья.
Только недавно бушующим ветром
за ночь сорвало их с веток.
Резвая иволга утром сегодня
в старых местах побывала.
Множество слов, что она накричала,
в голых деревьях осталось.
Лю Юй-си(772–842) – крупный танский поэт, писал как классические стихи, так и подражания народным песням юэфу.
[Закрыть]
Первые четыре стихотворения в переводе Л. Эйдлина, далее – А. Сергеева
Провожаю весну
Ведь вчера еще только взошел на башню,
поздравляя весну с приходом,
А сегодня поднялся на башню снова,
чтобы с ней уже попрощаться…
И цветы орхидей в увядшем уборе
сбереженной росою плачут.
Ивы длинными рукавами веток
налетевшему ветру машут.
И красавица в гладком зеркале видит,
как лицо ее изменилось.
Чуский гость у речного берега знает,
что надежды его напрасны…
И за десять тысяч веков и доныне
одинаковы те печали.
Остается вином допьяна напиться
и забыть обо всем на свете.
Осенний ветер
Откуда же к нам явился осенний ветер?
Со свистом, со свистом летит за гусиной стаей…
Сегодня с утра проник он в деревья сада,
И гость одинокий всех раньше его услышал.
Осень
1С древности самой встречали осень
скукою и печалью.
Я же скажу, что осени время
лучше поры весенней.
Светлая даль, журавль одинокий
в небе над облаками
Могут поднять мое вдохновенье
прямо к лазурным высям.
2Ясные горы, чистые воды,
с ночи лежащий иней.
В яркой листве краснота деревьев
тронута желтизною.
Если к тому же взойти на башню,—
свежесть проникнет в кости.
Это не то что дурман весенний
и от него безумье.
Скорблю о Потоке Глупца
Мой друг Лю Цзун-юань, когда был сослан в Юнчжоу, нашел прекрасное место, где построил свой скромный дом, посадил огород, запрудил ручей и сделал озерко, на котором возвел беседки и башенки, и назвал все это Потоком Глупца. Прошло уже три года с того времени, как не стало учителя Лю. Один буддийский монах, побывавший в Линлине, сказал мне, что Поток Глупца теперь в запустении. Когда я услышал слова монаха, меня охватила неодолимая грусть. Об услышанном мною написал я в семисловных стихах, дабы выразить свою печаль.
1Воды потока прозрачно-чистые;
в час урочный пришла весна.
В доме отшельника нет хозяина,—
только ласточки проснуют.
Сквозь занавеску из дома виднеется
двор пустынный с густой травой,
Горный гранат, в своем одиночестве
расцветающий, как и встарь.
2Несколько строк знаменитого мастера,
сохранившихся на стене.
Тысячью веток сад апельсиновый
окружает соседский дом.
Перед селением над воротами
с именами славных доска.
В грустном безмолвии ранних сумерек
возвращается дровосек.
3Ивовый вход с бамбуковой улочки
существует и до сих пор,
Мохом зеленым и дикими травами
зарастая день ото дня.
Лишь иногда соседу захочется
на свирели здесь поиграть.
Кроме него, из былых товарищей
кто приходит сюда еще!
Волны омывают песок
В девяти излучинах Хуанхэ
песку десять тысяч ли.
Ветер играющую волну
возносит до края небес.
Вверх по течению Млечный Путь —
Серебряная Река:
Пойди, поплыви – и войдешь в дома
Ткачихи и Пастуха. [851]851
Ткачиха и Пастух– герои древней легенды, которая рассказывает о том, что на восточном берегу Небесной Реки жила Ткачиха, дочь Небесного царя, которая ткала небесную одежду из облачной парчи. Небесный царь пожалел ее одиночество и выдал замуж за Пастуха, жившего на западном берегу Реки. После замужества она перестала ткать небесные одежды. Небесный царь разгневался, приказал ей вернуться на восточный берег и разрешил лишь раз в году, ночью в седьмой день седьмой луны, встречаться с Пастухом.
[Закрыть]
Город Шитоу [852]852
Шитоу– букв.: «Каменный город». Некогда укрепленный пункт, защищавший Нанкин у впадения реки Циньхуай в Янцзы. Впоследствии укрепления были разрушены, и название Шитоу нередко употреблялось как синоним Нанкина.
[Закрыть]
Улица Черных Одежд [854]854
Улица Черных Одежд– улица в Нанкине. Названа в память двух аристократических родов – Дао и Янь, – живших при династии Цзинь (265–420) и носивших черные одежды.
[Закрыть]
Путники в горах у реки. Альбомный лист. Чжу Жуй, эпоха Сун.
Весенние стихи
Храм первого государя страны Шу [857]857
«Храм первого государя страны Шу» (стр. 321). – Имеется в виду храм Лю Бэя, основателя царства Шу (221–263); находится в уезде Фэнцзе (Сычуань).
[Закрыть]
Осень тысячу раз разоряла небо и землю,
Но поднесь уцелел героический дух Лю Бэя.
Было царство одно, стало три, как три ножки дина. [858]858
Было царство одно, // стало три, как три ножки дина. – Поэт вспоминает период Троецарствия, наступивший после падения династии Хань, когда существовали три царства – Шу, Вэй и У, – их он и сравнивает с тремя ножками ритуального треножника – дина.
[Закрыть]
В царстве У, в царстве Вэй медяки в пять чжу возродились.
Полководец бы мог стать началом династии новой,
Только сыну его не хватило царственной мощи. [859]859
Полководец бы мог // стать началом династии новой, // Только сыну его // не хватило царственной мощи. – Традиция признает Лю Бэя законным преемником Ханьской династии, но при его сыне, Лю Чане (правил в 223–263 гг.), основанное Лю Бэем царство Шу было завоевано войсками государства Вэй.
[Закрыть]
Так прошло царство Шу. Молодым танцовщицам шуским
Перед вэйским дворцом танцевать для чужого грустно.
В горах Сисай думаю о былом [860]860
«В горах Сисай думаю о былом»– В этих стихах поэт вспоминает следующий исторический эпизод. Когда полководец государства Цзинь, Ван Цзюнь(206–285), плыл на кораблях к Цзиньлину, столице государства, подле гор Сисай (в нынешней провинции Хэбэй) через реку с берега на берег были переброшены цепи, чтобы преградить путь кораблям. Однако Цзиньлин пал.
[Закрыть]
Тяжелые корабли Ван Цзюня
идут рекою в Ичжоу.
В Цзинлине, столице своей, властитель
поник в тоске головою.
Железные цепи на дно упали
и не преграждают дорогу.
Как знак покорности тысяча стягов
приспущена над Шитоу.
Живешь в настоящем, а сам все время
кручинишься по былому.
Узоры горных вершин, как прежде,
парят над холодной рекою.
И ныне, когда все четыре моря
вернулись к единому дому, [861]861
…когда все четыре моря // вернулись к единому дому… – Земля среди четырех морей – образное название Китая. Здесь поэт говорит, что Китай вновь объединен под властью династии Тан.
[Закрыть]
Забытые древние укрепленья
шуршат осенней осокой.
Песни о ветке бамбука [862]862
«Песни о ветке бамбука»– Написаны в подражание одному из видов песен юэфу. Поэт написал одиннадцать песен, девять из которых образовали цикл с предисловием. В переводе дана вторая песня цикла и первая из приложения.
[Закрыть]
1Ветви персиков в алом цвету
небо скрыли от глаз.
Вешние воды шуской Реки [863]863
Шуская Река– то есть Янцзы, которая течет по территории древнего царства Шу.
[Закрыть]
лижут подножья скал.
Алые быстро вянут цветы —
так и любовь твоя.
Но бесконечно теченье вод,
точно моя тоска.
2Зелены ивы и тополя,
реки незаметен ток.
Слышу, любимый песню запел
над гладью молчащих вод.
Солнце вдруг озарило восток,
на западе – снова дождь.
Ты говоришь, непогожий день,—
а день куда как погож!
