Текст книги "Советская поэзия. Том первый"

Автор книги: авторов Коллектив

СУЛЕЙМАН РУСТАМ

(Род. в 1906 г.)

С азербайджанского

РОМАНТИКА НОЧИ

 
Уснули улицы Баку —
я позабыл о сне,
Я гулким шагом придаю
звучанье тишине.
Я в целом городе один —
мне это не впервой,
Легко и радостно бродить
полуночной порой.
Я предан думам и мечтам,
в их власти нахожусь.
Я приготовился ходить,
пока не нахожусь,
Пишу на улицах стихи,
О солнце каждый стих
Пригреет рано утром,
чтоб не вытоптали их.
Ни на мгновенье не могу
сомкнуть
бессонных глаз.
Иду и вижу все вокруг
как будто в первый раз.
Иду, нашептываю стих,
прокладываю след.
Не выхожу на свет, как тень,
а в темь вхожу, как свет,
Ночь вдохновенна и щедра,
богата светом ночь,
Иду – и медленно идет
за мною следом ночь.
Мой шаг, как шаг страны моей,
уверен и широк,
И над моею головой —
созвездье, как венок.
Ночь строго требует: «Пароль?»
Я говорю: «Ильич!»
Не только я, но вся страна
тот произносит клич.
В моей груди мечта и явь,
как факелы, горят,
И взглядом надвое делю
я небо, как гранат.
Чем жажду сердца утолить?
Я становлюсь высок,
Ловлю губами льдинки звезд
и пью небесный сок.
Я этой ночью прохожу
и в сердце у себя
Страну родную проношу,
что молода, как я.
Ночь вдохновенна и щедра,
богата светом ночь,
Иду – и медленно идет
за мною следом ночь.
Цепочкой тянутся огни,
за светлым рядом – ряд,
Как строки лучшие мои —
гирляндами горят.
Моя любимая не спит
у дальнего окна,
Огонь – и около него,
как бабочка, – она.
Не спит. И не от кого ей
волнение скрывать,
Пустует в доме допоздна
двуспальная кровать.
Ей нет ни месяца, ни звезд
у грустного огня,
И мир ее – особый мир,
где пусто без меня.
А в том окне – поэт, мой друг,
склонился над столом
Он бастионы слов берет,
кидаясь напролом.
«Работай, сердце, – шепчет он, —
работай, голова,
Воспеть бессмертный мир нужны
бессмертные слова!»
А в том окне моя сестра,
моей отчизны дочь,
Листает Маркса первый том —
и сон уходит прочь.
А там нефтяник разостлал
рулоны чертежей,
Неуловимый прежде пласт
сдается, черт, уже!
И вышки высятся в краю,
сияньем залитом,
Пророча сбыточность мечты
о море золотом.
Ночь вдохновенна и щедра,
богата светом ночь,
Иду – и медленно идет
за мною следом ночь.
Я вышел к берегу и стал
на берегу морском,
С ним, как с приятелем своим,
я запросто знаком.
На этом самом берегу,
где я теперь стою,
Я не однажды поджидал
любимую свою.
Сливались в юности для нас
вода и небосвод,
И не сводило вешних глаз
тогда и небо с вод.
Пора! Я вдоволь побродил.
Вдали – начало дня.
А ночь – посмеет ли она
ослушаться меня!
И ночи на ухо: «Не стой,
идет заря, – сказал. —
Что окна наглухо? Раскрой!» —
любимой я сказал
 

‹1934›

ЯСЫР ШИВАЗА

(Род. в 1906 г.)

С дунганского

СРЕДИ ВОЛН

 
Появился я на свет среди волн,
Подрастал я и мужал среди волн.
Проведу остаток лет среди волн —
Никогда я не дрожал среди волн.
Я родился для волны, для волны,
Пел, пою и буду петь о волнах,
Скачут волны, холодны, солоны,
Но останусь я и впредь на волнах.
Волны, волны, вашей музыкой полы,
Вам внимаю, вашу мощь ощутив.
Среди звуков нестареющих волн
Я ищу знакомый с детства мотив.
 

‹1933›

СМЕРТЬ ГЕРОЯ

 
На земле лежал – на запад головой,
Будто полз вперед, будто был живой.
Руки распластал – землю обнимал,
Защищал ее до конца герой.
Сын все ждал его. Говорил малец:
«Не погиб отец, буду ждать отца!»
Ты не жди его, ты пойми, хоть мал:
Для тебя отец землю отстоял,
Защищал отец землю до конца.
‹1944›
 

ПОБЕДА

 
Она стучится наконец у ворот,
Сейчас она во двор хозяйкой войдет
И счастье приведет с собой в мирный дом,
И солнце выглянет из туч за окном,
И расцветут, как розы, камни крыльца,
И мать обнимет сына, а сын – отца.
 

‹1945›

СМУГЛЯНКА

 
Я опять смуглянку встретил,
улыбнулся, как знакомой
Так легка ее походка —
не раздавит муравья.
В этом белом, легком платье,
будто вправду невесома,
Будто соткана из света,
из лучей скользящих вся.
Нарвала цветов озерных.
И в ее руках, под солнцем,
Стал букет еще пышнее,
уподобясь ей самой.
С ней заигрывает солнце,
и смуглянка так смеется,
Будто солнце в самом деле
светит только ей одной.
Вдруг умолкла, спохватившись,
будто в чем-то виновата,
Будто вспомнила о чем-то…
И сказала наконец:
«Во дворце многооконном
жил китайский император,
Для него отец мой бедный
строил мраморный дворец».
 

‹1957›

СНЕЖИНКА

 
Снежинка, снежинка кружится,
К земле неуклонно летя.
Огромного неба частица,
Мороза и солнца дитя.
Звездою блестя многогранной,
Сквозя между тонких ветвей,
Она, как цветок маодана,
Что вышит невестой твоей.
Холодного солнца сиянье
Бесшумно она вобрала,
Но в этих игольчатых гранях
Живого не сыщешь тепла.
Любуясь, смотри на жемчужный
Порхающий чистый огонь.
Но только не нужно,
не нужно
Навстречу тянуть ей ладонь.
Летящая искорка света —
Померкнет, растаяв, она.
Но капелька круглая эта
Иного значенья полна:
Весною в таинственный, новый
С землей она вступит союз.
И яблоко будет медовым,
И станет багровым арбуз.
Снежинка, снежинка кружится,
Как горлицы белой перо.
Мороза и солнца частица,
Несущая людям добро.
 

‹1957›

МАЛЬЧУГАН

 
Мальчугашка ползает в саду,
Воздух, как река, прозрачно-синий
Голуби набрали высоту,
Плещут в небе крыльями своими.
На дорожке сада, приземлясь,
Голуби клюют зерно сторожко,
А мальчонка, радостно смеясь,
Тянет к ним доверчиво ладошки.
Вы играйте вместе, сколько надо,
Безопасно и спокойно тут —
Никакие бомбы и снаряды
Голубиной стаи не вспугнут.
 

‹1959›

ПЕРВЫЙ ШАГ

 
Луч солнца, утомленный
Трудом большого дня,
Баюкает пионы:
«Цветите без меня!»
И мраморные цапля
Глядятся в водоем,
Подбрасывая капли,
Горящие огнем.
Над плещущим фонтаном
Взлетает без конца
В сиянье многогранном
Прохладная пыльца.
В том радужном свеченье,
Румяна и свежа,
Мать держит на коленях
Любовно малыша.
Подумала немножко
И смело на песок
С колен спустила крошку:
«Пусть сделает шажок.
Иди, моя надежда,
Начни свой первый путь!»
И маленького держит
За плечики чуть-чуть.
Раскинул сын ручонки,
Беспомощен и мал.
…Я первый шаг ребенка, —
Я чудо увидал.
Шагай по свету властно
И в звездной вышине
Найди наш вымпел красный
На пепельной луне.
 

‹1961›

НИКУЛ ЭРКАЙ

(Род. в 1906 г.)

С мордовского-эрзя

* * *

 
Двери в лес распахивая настежь,
Утренней зарей восток горит.
Пусть весь мир услышит, как о счастье
Солнце с лесом звонко говорит.
Вот березы стали за дорогой
Парами – какая красота!
И роса такая, что не трогай, —
Словно слезы детские, чиста.
Этим утром, солнечно-зеленым,
Лес весенний полон до краев —
Шорохами листьев, хрустом, звоном
Песнями бессонных соловьев.
Заходи в него – смотри и слушай.
До чего здесь празднично-светло!..
Я иду и чувствую, как душу
Наполняет вешнее тепло.
 

‹1970›

МИХАИЛ БЕЗБОРОДОВ

(1907–1935)

С мордовского-мокша

ЛЕС

 
Лес мой ветвистый,
Густо-зеленый,
Тень подарили мне
Ясени, клены.
Часто брожу я
В чаще отрадной,
Шум твой протяжный
Слушаю жадно.
Вьется порою
Над головою
Лист,
Оброненный
Ветвью густою;
Вьется листочек,
Шепчет
И тужит:
«Близится осень,
Близится стужа…»
Вьется листочек
И под кустами
Никнет,
Блестя
Золотыми зубцами…
Никнет…
А в чаще,
Не замолкая,
Песню выводит
Вольная стая.
 

‹1933›

КОСТЬ ГЕРАСИМЕНКО

(1907–1942)

С украинского

ИЗ ФРОНТОВОГО БЛОКНОТА

Ідіть, думи, на Вкраїну.

Т. Шевченко

 
Батареи всю ночь грохотали,
А когда занялась заря,
Мы раскрыли и перечитали
Милый сердцу том «Кобзаря».
Фронтовые будни суровы.
Нежность… Некогда думать о ней,
Но Тарасово светлое слово
Ощущаешь сквозь бурю дней.
Прочитаешь – и вот приснится:
Жито, поле, над полем зной…
Иль весеннее марево, птицы
Возвращаются в край родной…
О земля моя, не пристало
Нам о тихих тропах мечтать,
Но меня ты заколдовала,
И теперь – не могу я спать.
Только б встретить тебя, как друга,
Вновь к тебе, дорогая, прийти,
Там, где свищут буран и вьюга,
Вечный след кобзаря найти.
Только знать бы, что здесь, у тына,
Молодая вишня цвела,
Что Шевченкова Катерина
Здесь когда-то молча брела.
Тополь стройный обнять бы в поле
И сказать, что каждый из нас
Не изменит священной воле,
Для которой страдал Тарас.
Край родимый, хоть ветром синим
Из далекой земли повей:
Ты под немцем не сгорбил спину,
Ты встаешь всей силой своей.
И Холодный Яр оживает,
На врага ополчась, как встарь,
Из концлагеря убегает
Непокорный слепой кобзарь.
Он заходит в каждую хату,
Он приносит привет от нас:
«Подымайтесь, близка расплата!
Бейте недруга, в добрый час!»
И о землю гремят оковы,
И сквозь пламя, за рядом ряд,
Партизаны выходят снова —
Это факелы их горят.
Батареи гремят, негодуя…
Край родимый, с прижатым к груди
«Кобзарем» вновь к тебе иду я,
С гордым словом родимым. Жди!..
 

‹1941›

КАРЛО КАЛАДЗЕ

(Род. в 1907 г.)

С грузинского

ЖАВОРОНОК

Гимном встречает жаворонок восход солнца.

 
Я расскажу о сущности искусства…
Я поднял птицу мертвую с земли,
Увидев кровь,
Бегущую из клюва,
И сломанные крылышки в пыли.
Земля пестрела реками, лесами,
Но жаворонок,
Павший на жнивье,
Игрушечными черными глазами
Смотрел на небо,
А не на нее.
Я понимал, что смерть его подсудна.
Я с ним пошел.
Я тих и странен был.
Прохожих останавливал повсюду
И спрашивал я: «Кто его убил?»
Мне отвечали старики и юноши
У горных пастбищ,
У долинных рек:
«Да разве можно, друг, стрелять в поющего?
Да как ты мог подумать? Это – грех…»
И лишь в Мухрани объяснил мне старец,
Что смерть такая —
Плата за полет,
Что если петь о солнце птица станет,
Она летит к тому,
О чем поет.
Внизу снега, внизу желтеет жатва,
Внизу – птенцов горластая семья,
А в синем небе жаворонку жарко
От молодости, солнца и себя.
Уже, в пространстве синем затонувший,
Не виден он…
Летит он в высоту,
Но вот, от счастья небом захлебнувшись,
Он падает и гибнет на лету!
…Вокруг темнело,
Облака разбухли,
И слышались раскаты вдалеке.
Стоял я тихо в трепетном раздумье
С бестрепетною птицею в руке.
И знал я, что пора настанет, —
Пускай за это жизнью заплачу, —
Но лишь над миром снова солнце встанет,
Я руки распахну и полечу!
Ни разу ни на что не оглянувшись,
Я полечу!
Пусть плачут обо мне, —
Как жаворонок, солнцем захлебнувшись,
Умру я в небе с песней о земле!
 

СТАРЫЕ ДЕРЕВЬЯ

 
1
 
 
Я возвратился в дом отеческий
Сладчайшим дымом подышать,
И от не радостей утешиться,
И радостями утешать.
Все намекает мне о таинствах:
Полоска мутная тропы,
Забор заснеженный в оттаинках
От искр, летящих из трубы,
Равнина строгая Рионская
И Джигтубанская – в снегу…
И этой свежестью и роскошью
Я надышаться не могу.
А там, под синевой небесною,
Вершины, вставшие стеной.
Над белизной земли не вечною
Мерцают вечной белизной.
Но что-то есть во всем весеннее,
Все ожиданием томит,
И лед внушает опасения —
В себе он таянье таит.
Я белой-белою деревнею,
Весну предчувствуя, иду,
И вот со старыми деревьями
Беседу важную веду.
И, плечи зябко-зябко кутая,
Держа снежинки на весу,
Как старики, собравшись кучкою
Они пророчат мне весну.
В них все такое ожидающее,
В их каждом слове – правота,
И над ветвями подтверждающе
Гудят, синея, провода.
Весна деревьям всех заметнее,
Они весну внушают нам.
Они дают, тысячелетние,
Присягу новым временам.
И, полный радости и гордости,
В большой, ветвистой их семье,
Уже ни грусти и ни горечи
Не ощущаю я в себе…
 
 
2
 
 
Такая ночь сегодня будняя,
Но, с вдохновением в крови,
Ее сумели сделать буйною
Желанья буйные мои!
Любви исполненный и ревности,
Пишу я, комкая листы,
И в дом вношу дворцы и крепости
И ставлю около тахты!
Камин ворчит угрюмо, сдержанно, —
Дрова глотает жадно он,
И вот обрубок новый дерева
К камину мною прислонен.
Всю ночь дождит, дождит за окнами.
Обрубка круглые сучки
В дрожащих, зыбких бликах огненных
Блестят, как будто бы зрачки.
Лишь миг, и станет он обугленным,
Но столько в нем тепла и сил!
Ведь не родятся же обрубками —
Он сердцем дуба прежде был.
Он рос с могучими поддубками,
Он рос и крепнул день за днем,
Чтоб, как поддубки, пасть под рубкою
И тоже сделаться огнем!
Гори же, сердце дуба доброе,
Огнем последней доброты.
Пусть пламя яркое и долгое
Мне озарит мои листы.
Пусть пьяно отсветы колышутся!
Пусть искры белые сверкнут,
Несметны, будто бы количество
Тем дубом прожитых минут!
И до каких бы лет ни дожили, —
Покуда правду говорим,
Мы – и деревья и художники —
Одним горением горим!
 

* * *

 
Летит с небес плетеная корзина.
Ах, как нетрезвость осени красива!
Задор любви сквозит в ее чертах.
В честь истины, которую мы ждали,
доверимся младенчеству маджари!
А ну-ка, чашу! Чашу и черпак.
Опустимся пред квери на колени,
затем поднимем брови в изумленье:
что за вино послал нам нынче бог!
Пылают наши щеки нетерпеньем,
и, если щеки не утешить пеньем,
что делать нам с пыланьем наших щек?
Лоза хмельная ластится к ограде.
Не будем горевать о винограде, —
душа вина бессмертна и чиста.
Пусть виночерпий, как и подобает,
услады виноградарям добавит —
им подобает усладить уста.
 

ФРЕСКА

 
Мне этот миг запомнился недаром —
Ресницы и глаза на камне старом.
Как он писал, художник тот влюбленный,
Ресницы – миг, навек запечатленный?
Как он писал, как мучился и правил?
Как звался он? Где имя? Не оставил!
Кто нам о нем расскажет в наши годы?
Глухи и немы храмовые своды.
Он верил? Не постигнуть никогда мне.
Лишь взмах ресниц, лишь миг ресниц на камне.
Лишь знаю – кисть держал, когда трудился,
В тех пальцах он, которыми крестился.
Лишь знаю – сердце жгут ресницы эти
И в дни, когда уж нет его на свете.
О пальцы, пальцы! Кланяюсь их силе.
Они бессмертьем плиты озарили.
А как он жил, в тени иль в вихре блеска.
Не знаю. Все прошло. Осталась фреска.
 

МОЙ ДЕНЬ

 
Я за солнцем не гонюсь,
Взглядом друга обойдусь,
Да ущелья тишиной,
Да небес голубизной,
Да кувшинчиком вина,
Опорожненным до дна.
Мне до самой смерти лень
Жизнь делить на свет и тень.
Я люблю мой день– сегодня,
День обычный, день как день!
 

КАМЕНЬ

 
Был я камнем и, в твердыню
Встроенный среди камней,
На плечах держу поныне
Древность родины моей.
Кладка общая – доверье
И любовь родит в камнях:
Льнут к долине Кахабери
И Саингило и Ках.
Был я камнем… Призван к славе, —
Глыба, сколок отчих скал, —
Я основою Рустави
Для времен грядущих стал.
За стеной стена вставала,
Шел орнамент по камням:
И в каком из них начало
Наступающим векам?
Был я камнем, твердью, силой
Белых и седых камней.
Этот луг земля вспоила
Белизной моих костей,
Но дыханьем жизни новой
Средь камней дышал и я,
Послужил и я основой
Для величья бытия.
 

ДМИТРИЙ КЕДРИН

(1907–1945)

КУКЛА

 
Как темно в этом доме!
Тут царствует грузчик багровый
Под нетрезвую руку
Тебя колотивший не раз…
На окне моем – кукла.
От этой красотки безбровой
Как тебе оторвать
Васильки загоревшихся глаз?
Что ж!
Прильни к моим стеклам
И красные пальчики высунь…
Пес мою куклу изгрыз,
На подстилке ее теребя.
Кукле – много недель!
Кукла стала курносой и лысой.
Но не все ли равно?
Как она взволновала тебя!
Лишь однажды я видел:
Блистали в такой же заботе
Эти синие очи,
Когда у соседских ворот
Говорил с тобой мальчик,
Что в каменном доме напротив,
Красный галстучек носит,
Задорные песни поет.
Как темно в этом доме!
Ворвись в эту нору сырую
Ты, о время мое!
Размечи этот нищий уют!
Тут дерутся мужчины,
Тут женщины тряпки воруют,
Сквернословят, судачат,
Юродствуют, плачут и пьют.
Дорогая моя!
Что же будет с тобой?
Неужели И тебе между них
Суждена эта горькая часть?
Неужели и ты
В этой доле, что смерти тяжеле,
В девять – пить,
В десять – врать
И в двенадцать —
Научишься красть?
Неужели и ты
Погрузишься в попойку и в драку,
По намекам поймешь,
Что любовь твоя —
Ходкий товар,
Углем вычернишь брови,
Нацепишь на шею – собаку,
Красный зонтик возьмешь
И пойдешь на Покровский бульвар
Нет, моя дорогая!
Прекрасная нежность во взорах
Той великой страны,
Что качала твою колыбель!
След труда и борьбы —
На руке ее известь и порох,
И под этой рукой
Этой доли —
Бояться тебе ль?
Для того ли, скажи,
Чтобы в ужасе,
С черствою коркой
Ты бежала в чулан
Под хмельную отцовскую дичь, —
Надрывался Дзержинский,
Выкашливал легкие Горький,
Десять жизней людских
Отработал Владимир Ильич?
И когда сквозь дремоту
Опять я услышу, что начат
Полуночный содом,
Что орет забулдыга отец,
Что валится посуда,
Что голос твой тоненький плачет, —
О терпенье мое!
Оборвешься же ты наконец!
И придут комсомольцы,
И пьяного грузчика свяжут,
И нагрянут в чулан,
Где ты дремлешь, свернувшись в калач
И оденут тебя,
И возьмут твои вещи,
И скажут:
«Дорогая!
Пойдем,
Мы дадим тебе куклу.
Не плачь!»
 

‹1932›

КОЛОКОЛ

В колокол, мирно дремавший,

Тяжелая бомба с размаха

Грянула…

А. К. Толстой

 
В тот колокол, что звал народ на вече,
Вися на башне у кривых перил,
Попал снаряд, летевший издалече,
И колокол, сердясь, заговорил.
Услышав этот голос недовольный,
Бас, потрясавший гулкое нутро,
В могиле вздрогнул мастер колокольный,
Смешавший в тигле медь и серебро.
Он знал, что в дни, когда стада тучнели
И закрома ломились от добра,
У колокола в голосе звенели
Малиновые ноты серебра.
Когда ж врывались в Новгород соседи
И был весь город пламенем объят,
Тогда глубокий звон червонной меди
Звучал, как ныне… Это был набат!
Леса, речушки, избы и покосцы
Виднелись с башни каменной вдали.
По большакам сновали крестоносцы,
Скот уводили и амбары жгли…
И рухнули перил столбы косые,
И колокол гудел над головой
Так, словно то сама душа России
Своих детей звала на смертный бой!
 

‹30 августа 1942 г.›

КРАСОТА

 
Эти гордые лбы винчианских мадонн
Я встречал не однажды у русских крестьянок!
У рязанских молодок, согбенных трудом,
На току молотивших снопы спозаранок.
У вихрастых мальчишек, что ловят грачей
И несут в рукаве полушубка отцова,
Я видал эти синие звезды очей,
Что глядят с вдохновенных картин Васнецова.
С большака перешли на отрезок холста
Бурлаков этих репинских ноги босые…
Я теперь понимаю, что вся красота —
Только луч того солнца, чье имя – Россия!
 

‹5 сентября 1942 г.›

МОРОЗ НА СТЕКЛАХ

 
На окнах, сплошь заиндевелых,
Февральский выписал мороз
Сплетенье трав молочно-белых
И серебристо-сонных роз.
Пейзаж тропического лета
Рисует стужа на окне.
Зачем ей розы? Видно, это
Зима тоскует о весне.
 

‹7 февраля 1943 г.›

* * *

 
Такой ты мне привиделась когда-то:
Молочный снег, яичная заря.
Косые ребра будки полосатой,
Чиновничья припрыжка снегиря.
Я помню чай в кустодиевском блюдце,
И санный путь, чуть вьюга улеглась,
И капли слез, которые не льются
Из светло-серых с поволокой глаз…
Что ж! Прав и я: бродяга – дым становий
А полководец – жертвенную кровь
Любил в тебе… Но множество любовей
Слилось в одну великую любовь!
 

‹1944›

ПРИГЛАШЕНИЕ НА ДАЧУ

 
…Итак, приезжайте к нам завтра, не позже!
У нас васильки собирай хоть охапкой.
Сегодня прошел замечательный дождик, —
Серебряный гвоздик с алмазною шляпкой.
Он брызнул из маленькой-маленькой тучки
И шел специально для дачного леса,
Раскатистый гром – его верный попутчик —
Над ним хохотал, как подпивший повеса.
На Пушкино в девять идет электричка.
Послушайте, вы отказаться не вправе:
Кукушка снесла в нашей роще яичко,
Чтоб вас с наступающим счастьем поздравить!
Не будьте ленивы, не будьте упрямы.
Пораньше проснитесь, не мешкая встаньте.
В кокетливых шляпках, как модные дамы,
В лесу мухоморы стоят на пуанте.
Вам будет на сцене лесного театра
Вся наша программа показана разом:
Чудесный денек приготовлен на завтра,
И гром обеспечен, и дождик заказан!
 

‹6 июля 1945 г.›

МИРДЗА КЕМПЕ

(1907–1974)

С латышского

ГИМН ВЕСНЕ

 
Да славится весна!
Животворящие, шалые ливни,
Трепет ростков с изумрудным отливом,
Тайное пламя зерна.
Солнечный луч, клокотанье теченья,
И розоватых просторов свеченье,
И мотыльков белизна.
Да славится ветки березовый прочерк,
Нетронутость первых раскрывшихся почек,
И пахаря след на дымящейся почве,
И утренних зорь глубина.
Да славится сердце, хмельное до края,
И все, в чем грядущая жизнь играет,
Да славится эта весна,
Что мир к осиянной груди прижимает
И к жизни над смертью его поднимает.
 

ВОДА. ХЛЕБ. ВОЗДУХ

 
Да, в Белом озере вода
Чиста. Глотнешь ее, бывало,
И будто выцвела беда,
Вражда – не стоила труда,
И на душе светлее стало.
О родины глоток! Все мало,
И не напьешься никогда.
Я ем пахучий хлеб ржаной,
И долго пахнут тмином губы.
А ты в рабочем платье грубом
Спины не разгибаешь в зной,
Моя земля. Мы однолюбы
С тяжелой верностью земной.
Я крепким воздухом дышу.
И запах смол, и моря запах
Еще снежком припорошу
Да сена несколько охапок —
Вот воздух мой в сосновых лапах,
Что с детства в памяти ношу.
В разлуке тосковала я.
Теперь под синим небосводом
Свободно, родина моя,
Свободу пью, дышу свободой
И помню: ты была святой
Для тех, кто смерть в сраженьях встретил,
И тоже – хлебом и водой,
И чистым воздухом бессмертья.
 

ЯНТАРЬ В МОЕМ КОЛЬЦЕ

 
Незапамятной весной
Ветка в море обронила,
В глубине похоронила
Каплю крови смоляной,
Чтоб она песка коснулась
И, уснув на сотни лет,
Словно легкий лунный свет,
На руке моей проснулась.
 

К СВЕТУ

 
Настольная лампа. Вокруг темно.
Я пишу, а в распахнутое окно
Мотыльки влетают, на свет нацелясь.
Я слышу крылышек хрупкий шелест.
Горячим стеклом испытав отвагу,
Обожженные, надают на бумагу.
Им лампочка кажется солнцем, и вслед
Другие летят на обманный свет.
Жаль их. Пошла, окно затворила,
Опять над стихом упорно застыла.
Нет мотыльков.
Но в доме не тише —
Взволнованный шепот сердца слышу:
– К свету лететь, не исчезать!
Ложное солнце солнцем не звать!
 

РАДИ ТЕБЯ

 
Ради тебя я затеяла это —
Спорю со временем, спорю с наветом,
Ради тебя смерть отвадить смогу,
Ради тебя зеленею в снегу.
 

МАВЗОЛЕЙ ТИМУРА

 
Над мавзолеем Тимура
Мертвая слава встает.
Здесь я на камне буром
Имя пишу твое.
Время, идущее мимо,
Легкую надпись сотрет,
Имя, что было любимым,
В мрак мавзолея уйдет.
Имя, которое стер ты
Сам же
во мне,
в живой,
Среди молчания мертвых
Голос утратило свой.
Здесь предала я тленью
То, что ты умертвил.
Тяжкая тень мавзолея
Встала над смертью любви.
 

ОТВЕТЫ РАЙНИСА

 
Когда страданья сердце мне гнетут,
Что мне поможет?
Ты ответил: – Труд.
Друг изменяет – стынет в сердце кровь.
Что остается?
Ты сказал: – Любовь.
Устала я, и силы нет подняться.
Что делать?
Ты ответил: – Возрождаться.
Могучий дух! Ты видишь, я слаба.
Как возрождаться?
– Путь один – борьба.
 

РОДНАЯ СТОРОНА

 
Осени меня белейшей
Из березовых ветвей.
Одари меня навеки
Светлой нежностью
твоей.
Листья дуба подари мне,
Пусть укроют, как броня,
Если головой достану
Я до звездного огня.
Брось мне липы цвет
медовый,
Чтоб душа моя цвела,
Чтобы зрелостью налиться
В чистом пламени могла.
Дай мне грозный шелест
сосен,
Елей ледяной покой,
Трепет жаждущей осины —
Все дай щедрою рукой!
Чтобы навсегда из сердца
Призрак немощи исчез,
Чтоб вокруг народ всесильный
Цвел, как вечно юный лес.
 

УШЕДШЕМУ ПОЭТУ

 
Тиха и легка была твоя поступь,
Так тихо лишь свет умеет идти.
Себе ничего не просил ты, а просто
Был счастлив, что время нарциссу цвести.
В себе разноцветные звуки плавил,
Как пчелы, отыскивал песни ты
И этими песнями жизнь славил
За то, что столько в ней красоты.
И люди яснели, заслушавшись ими,
И становилось светлей во мгле,
И тайнам души ты придумал имя,
Упрямым лучом проходя по земле.
 

СЮДА ХОЧУ ВЕРНУТЬСЯ

 
Сюда хочу вернуться, где грохочут штормы
Где зов ветров не знает сна.
Вернусь к тебе, морская сторона,
И лягу в эту землю, на которой
Каким-то днем была я рождена.
Все лучшее, что мне дано судьбою,
Пусть остается, родина, с тобою.
А ты легчайшим веяньем листов
Тогда благословишь меня за то,
Что только для тебя я пела.
И я уйду в песок твой белый,
И будет ночь моя спокойна
В земле, где кровь людей алела,
В земле, познавшей смерть и войны.
Она меня обнимет. Над моим покоем
Взойдет цветок и вспыхнут зеленя.
Но море глухим голосом прибоя
Все будет звать и звать меня.