Текст книги "Советская поэзия. Том первый"

Автор книги: авторов Коллектив

ЛИВИУ ДЕЛЯНУ

(1911–1967)

С молдавского

ИЩУ ДЛЯ СЕРДЦА СИЛЫ

 
Для сердца сила мне нужна,
И для стиха – такое слово,
Чтобы во всем, в чем жизнь слышна,
Гореть и заполняться снова.
Пока рука еще верна,
Пока перо писать готово,
Служу большой любви, она —
Поэзии первооснова.
За ним, за чувством этим – следом
Спешу – почтительным аэдом,
Слагаю гимны вновь и вновь.
Оно одно – всем мерам мера.
Моя единственная вера —
К земле, ко всем живым Любовь.
 

‹1952›

ОСЕНЬ

 
Юность, будто факел, подняла
Осень – живописец самый лучший,
Наводя на полотно села
Колорит – душистый, спелый, жгучий
Все оттенки красного горят
На земле и на холме высоком,
Вплоть до крамы – там, где виноград
Пурпуровым истекает соком.
Спелых гроздий светится янтарь
В кущах ржаво-огненного цвета,
Точно в сказке, что сложили встарь,
Где краса Молдавии воспета.
А в садах, где тронута листва
Словно бы зарею бледно-алой,
Персики смеются и айва,
Солнцем налитые небывало.
Только поле не обожжено
Кистью пламенной и вдохновенной:
Будто в золотом снегу оно —
В кипени стогов и копен сена.
И когда в Молдавию плывут
Сумерки, развертывая крылья,
Юные колхозники поют
Песни счастья, песни изобилья.
 

‹1958›

ЖАЖДА

 
Томит меня жгучая жажда
К тому, что из нашей земли
Травинкою тянется каждой,
Чьи корни в глубины вросли.
Исполнен я жаждой суровой,
Прошедшей со мной сквозь года,
К прекрасно-шершавому слову
Людей, что не лгут никогда.
И жадное это стремленье —
Стихи пополнять на пути —
Способно свое утоленье
Лишь в нашу эпоху найти.
 

‹1964›

БЕЖИМ

 
Как дети, за руки держась,
От солнца опьянев, от зноя,
Сквозь тень, сквозь лиственную вязь
Бежим, смеясь, бежим – мы, двое.
Бежим бегом, бежим вдвоем,
Мы бегом счастливы, как дети,
И зрелость ароматов пьем
Из чаш, из чашечек соцветий.
Бежим, как дети… Жизнь легка!
Нас ждут лишь радостные вести.
И, розовея, облака
Резвятся в небе с нами вместе.
Бежим… но умеряем прыть.
И вдруг остановились двое…
Мы заигрались, может быть,
Когда сочли любовь игрою?…
 

‹1964›

ЛЮБОМИР ДМИТЕРКО

(Род. в 1911 г.)

С украинского

МАТЬ

 
Мы ночуем в хате. Свист метели,
Белый снег кружится за окном.
Наши автоматы запотели.
Женщина склонилась над столом.
Бережет она наш сон глубокий,
Чутко слышит каждый вздох она.
Ей, печальной, старой, одинокой,
Нас послала грозная война.
А как вьюга поутру уймется,
Женщина проводит грустно нас,
Станет ждать: вот-вот сынок вернется,
Как ждала, наверное, не раз.
Сердцем с ним она теперь и с нами.
Долго-долго будут дни идти!
Стали ей родными сыновьями
Все бойцы, уставшие в пути.
 

«ВАРШАВЯНКА»

 
С детства запомнился скорбный и жгучий
Песни призыв на бои с палачами,
Как отголосок набата могучий:
«Вихри враждебные веют над нами».
Песня – рабочих походов начало!
Песня звенящих невольничьих пут!
Старому миру проклятьем звучало:
«Темные силы нас злобно гнетут».
Здесь, у былых казематов Варшавы,
Эхо той песни владеет сердцами:
В битву за мир, за свободу, за право —
«В бой роковой мы вступили с врагами».
Твердо шагает по новой дороге
Широкоплечий ликующий труд.
Нет и в помине минувшей тревоги —
«Нас еще судьбы безвестные ждут».
…Новую время запеть «Варшавянку»
Всем, кто выходит на труд спозаранку.
Над городом – счастья и славы знамена,
На стройку Варшавы пришли миллионы.
Идут миллионы, они непреклонны —
И город встает из руин, возрожденный.
То – воля народа, которой гордится
Свободной страны трудовая столица.
 

* * *

 
Когда я вижу ночью за Днепром
Огни Никольской слободы, согрета
Моя душа невидимым теплом,
Теплом вдали мерцающего света.
Не потому ль, что каждый огонек
Горит в окне далеком, но знакомом,
Хоть и не всякий ступит за порог
Того, что мы зовем обычно – домом.
Меж нами есть невидимая нить,
И эта нить не рвется у порога.
Лишь человек умеет осветить
Свое жилище и свою дорогу.
 

* * *

 
Планшет, а в нем – исписанный листок.
Уже поблекли синие чернила.
Он мне принес когда-то между строк
Любовь, что жизнь в сраженьях сохранила
Он пожелтел, но руку узнаю.
Она близка, до боли мне знакома.
Давным-давно мы создали семью,
Давно уж мир, и мы давно уж дома.
И в доме том переступить порог
Не смеют холод, скука, равнодушье.
Ведь мы любовь хранили, как зарок,
Ни в чем его за годы не нарушив.
И я в наследство детям передам
Листок, случайно найденный в планшете,
Чтобы, как мы, любили наши дети,
Чтоб улыбалось счастье им, как нам.
 

* * *

 
Нет, не богиней мраморной, холодной,
Кому певец слагает мадригал, —
Девчонкой в сарафанчике, голодной —
Такой тебя на фронте повстречал.
Прошли года, но ты не растеряла
Ни первых встреч, ни первого тепла.
Не красотой античной ты блистала,
Ты красоту души мне принесла.
Она дарит меня лучистым взглядом,
И от нее мне глаз не отвести.
Как хорошо, что ты со мною рядом,
Плечом к плечу на жизненном пути!
 

* * *

 
Я счастлив тем, что я живу сейчас
И потому не обделен судьбою.
На прочность жизнь испытывала нас
И закаляла нас от боя к бою.
Я счастлив тем, что на большом пути
Мы сохранили жар сердец и веру,
Что, испытав страданья полной мерой,
Сумели в жизни радость обрести.
Нас не страшат морщины, седина,
Нам жить и жить еще на этом свете.
Веселый свет из нашего окна,
Свети всегда, как ты сегодня светишь!
 

* * *

 
Да разве было мне дано
Предвидеть: минут лета, зимы,
А жажда жизни все равно
Останется неутолимой.
Тогда бы чувства каждый грамм
Ценил как нечто дорогое.
Я жил бы так, чтоб по ночам
Не упрекать свое былое.
Я жил бы так… Сумел бы жить…
Ведь жизнь достойна сожаленья,
Когда в нее не можешь быть
Влюбленным каждое мгновенье!
 

* * *

 
Давно манили человека крылья.
Века. Тысячелетия. Полет
Будил глухую зависть. Но бессилен
Был человек подняться в небосвод,
Где радуга загадочно сверкает,
Где сотворенный человеком бог
В зенит выводит солнце, где мерцает
Осыпанный созвездьями чертог.
Когда же в небо он нашел дорогу
И в космос полетели корабли,
Стал человек могущественней бога,
Зависеть стало Небо от Земли.
 

* * *

 
Гранили ямб, как ювелиры,
Певцы с прадедовских времен.
Всю гамму чувств, всю сложность мира
Передавал чудесно он.
Беру его рукой солдата,
Как меч, как памятник живой.
Мы вместе в битвах шли когда-то,
Мы вместе в битве трудовой.
Он для меня – как локоть друга,
Как самый дорогой завет.
Я с ним делю часы досуга
И открываю новый свет.
 

* * *

 
Всему есть мера и предел.
Но разною бывает мера.
На острие великих дел
Росла и крепла наша вера.
Мы мерим время не в часах,
А сердца нашего биеньем.
Идем на полных парусах
И каждый миг высоко ценим.
Бывает тяжко. Да, и так…
И смех порой омыт слезою.
Но тех, кто пал в огне атак,
Сменяют новые герои.
О, сколько пало на пути,
Спасая Родину от плена!
И рады мы, что подрасти
С тех пор уже успела смена…
Всему есть мера. Но для нас
Предела, видно, не бывает.
И меры нет. Великий час
Все измерения ломает.
 

* * *

 
Я не в силах время задержать,
Чтоб с тобой подольше жить на свете
Чтоб в лугах пьянила благодать
И к ногам клонилось разноцветье.
И ускорить время не могу,
Чтоб скорее минул час разлуки,
Чтобы ты раскрыла на бегу
Мне навстречу белым нимбом руки.
Но зато я верю, что у нас
Не уменьшат силы чувства даты.
Ведь могу же я любить сейчас
Так же, как любил тебя когда-то.
Знаю твердо: сохранит любовь
Нас такими, юными душою,
Как она хранила вновь и вновь
Нашу жизнь в огне на поле боя.
Мы не очерствеем в тишине,
Не состарят нас до срока годы.
Мы с тобой принадлежим весне
Всей Земли и своего народа!
 

* * *

 
Как в акварель, в холодный вечер
Вписался сизый дым из труб.
Ложится мрак домам на плечи,
И окна вспыхивают вдруг.
Уж скоро нам, родная, тоже
Придется вечер свой встречать,
Но в сердце силы хватит все же
Не тлеть, а пламенем пылать.
Густеет сумрак над Подолом,
Правей – еще полоска дня…
Пусть будет вечер наш веселым
И полным жизни и огня!
 

* * *

 
Кручи – над киевским берегом крепость,
Летопись нового, прошлого эпос.
В небо вписались багряные клены,
Точно на крепости этой знамена.
Осень? Но песня не хочет покоя.
Хочет до туч дотянуться рукою,
Взвиться с заросшего кленами ската
В дали степные,
за Днепр,
на Карпаты,
Доблестный труд воспевать величаво.
Песня – как стяги!
Песня – как слава!
 

НЕОТДЕЛИМО ОТ ЭПОХИ

 
Не забываются слова
Ликбез, Комбед,
Рабфак и Смычка,
И это не одна привычка —
Сама эпоха в них жива.
На полустершихся листках
Они встают светло и зримо:
Пусть банды кроются в лесах,
Мы знаем: Новь – непобедима!
«Христос воскрес!» – гудят попы,
Но молкнут звоны чередою,
А тот, кто был вчера слепым,
Идет под Красною Звездою.
Вперед, на бой, путем крутым,
Защитник очага родного!
Не позабыть ни Фронт, ни Тыл, —
Победа светит вечно ново!
И не состариться словам,
Что нашу волю утвердили, —
Целинники, Орбита, БАМ, —
Все говорит о юной силе!
Из слов, чей ясен смысл и чист
Мы не утратили ни крохи,
И ныне слово
Коммунист
Неотделимо от эпохи!
 

ГЕОРГИЙ КАЙТУКОВ

(Род. в 1911 г.)

С осетинского

ЗИМНИЕ КАРТИНКИ

 
Это детская затея —
Слой муки среди двора.
У какого богатея
Столько набралось добра?
Кто осыпал щедрой горстью
Этот лес и склоны гор?
Это кто, придя к нам в гости,
Выбелил земной простор?
Кто над горною рекою
В этот бесподобный миг
Леденящею рукою
Башни белые воздвиг?
Полно! Не мучной пыльцою
Запорошены дома, —
Прибежала к нам рысцою
Наша новая зима.
Стужи в горы прибежали,
Ветер бродит по земле.
Словно надпись на кинжале,
Узорочье на– стекле.
Нашим добрым пешеходам
В лица дышит вновь пурга.
Нарядилась вся природа
В беспредельные снега.
И теперь не птичье пенье,
Солнца луч, зеленый лист —
Входит в дом оцепененье,
Злая стужа, ветра свист.
Так бери, мороз, потуже,
Сыпь снегами по земле, —
Не боятся дети стужи,
Хорошо им жить в тепле!
 

У ПАМЯТНИКА МАКСИМУ ГОРЬКОМУ

 
Наш Горький жив. Не знает смерти гений,
Он вновь проходит по родной земле.
Ему сияет солнце в день весенний,
На пьедестале он, как на скале.
Стоит он в гуще гула городского,
Простерся перед ним огромный путь.
Давно Москву не видел он. И снова
Сюда пришел, чтоб на нее взглянуть.
Он видит город, озаренный славой.
Он входит в радостный людской поток.
В кармане левая рука, а в правой
Он держит палку, статен и высок.
Шагая, он глядит орлиным оком,
Земли советской славный гражданин.
И чтит его казах в степи далекой,
В ауле горном славит осетин.
Вперед зовет он – зоркий, беспокойный,
В его призыве – правды торжество.
И злобный поджигатель новой бойни
Страшится слов немеркнущих его.
Великий Горький сил не пожалеет,
Чтоб мирно, в счастье жил родной народ
На то и сердце Данко пламенеет,
Чтоб людям освещать их путь вперед.
Так горьковское слово людям светит,
И видит Горький: хорошо вокруг.
Он и тогда все будет жить на свете,
Когда не будет нас с тобой, мой друг.
 

СЕМЕН ЛИПКИН

(Род. в 1911 г.)

ОЧЕВИДЕЦ

 
Ты понял, что распад сердец
Страшней, чем расщепленный атом,
Что невозможно, наконец,
Коснеть в блаженстве глуповатом,
Что много пройдено дорог,
Что нам нельзя остановиться,
Когда растет уже пророк
Из будничного очевидца.
 

‹1960›

У МОРЯ

 
Шумели волны под огнем маячным,
Я слушал их, и мне морской прибой
Казался однозвучным, однозначным:
Я молод был, я полон был собой.
Но вот теперь, иною сутью полный,
Опять стою у моря, и опять
Со мною разговаривают волны,
И я их начинаю понимать.
Есть волны-иволги и волны-прачки,
Есть волны-злыдни, волны-колдуны,
Заклятьями сменяются заплачки
И бранью – стон из гулкой глубины.
Есть волны белые и полукровки,
Чья робость вдруг становится дерзка,
Есть волны – круглобедрые торговки,
Торгующие кипенью с лотка.
Одни трепещут бегло и воздушно,
Другие – тугодумные умы…
Природа не бывает равнодушна,
Всегда ей нужно стать такой, как мы.
Природа – переводческая калька:
Мы подлинник, а копия – она.
В былые дни была иною галька
И по-иному думала волна.
 

‹1965›

НОЧИ В ЛЕСУ

 
В этом лесу запрещается рубка.
Днем тишина по-крестьянски важна.
Здесь невозможна была б душегубка.
Кажется, здесь неизвестна война.
Но по ночам разгораются страсти.
Сбросив личину смиренного дня,
Сосны стоят, как военные части,
Ели враждуют, не зная меня.
Я же хочу в этот лес-заповедник,
Где глубока заснеженная падь,
Не как чужак, златоуст-проповедник,
А как земляк-сотоварищ вступать.
Словно знаток всех имен я и отчеств,
Словно живут средь соседей лесных
Гордые ночи моих одиночеств,
Робкие ночи пророчеств моих.
 

‹1967›

ЗОЛА

 
Я был остывшею золой
Без мысли, облика и речи,
Но вышел я на путь земной
Из чрева матери – из печи.
Еще и жизни не поняв,
И прежней смерти не оплакав,
Я шел среди баварских трав
И обезлюдевших бараков.
Неспешно в сумерках текли
«Фольксвагены» и «мерседесы»,
А я шептал: «Меня сожгли.
Как мне добраться до Одессы?»
 

‹1967›

ОДЕССКИЙ ПЕРЕУЛОК

 
Акация, нежно желтея,
Касается старого дворика,
А там, в глубине, – галерея,
И прожитых лет одиссея
Еще не имеет историка.
Нам детство дается навеки,
Как мир, и завет, и поверие…
Я снова у дома, где греки,
Кляня почитателей Мекки,
В своей собирались гетерии.
Отсюда на родину плыли
И там возглавляли восстание,
А здесь нам иное сулили
Иные, пьянящие были,
Иных берегов очертания.
А здесь наши души сплетались,
А здесь оставались акации,
Платаны легко разрастались,
Восторженно листья братались,
Как часто братаются нации.
О кто, этих лет одиссея,
За нитью твоею последует!
Лишь море живет, не старея,
И время с триремой Тезея,
Все так же волнуясь, беседует.
 

‹1969›

ЗАКАТ В АПРЕЛЕ

Пред вечным днем я опускаю вежды.

Е. Баратынский

 
Был он времени приспешник,
С ним буянил заодно,
А теперь утихомирился, —
Сквозь безлиственный орешник,
Как раскаявшийся грешник,
Долгий день глядит в окно.
Травяные смолкли речи,
Призадумались стволы.
Запылав, закат расширился,
И уносится далече,
Исцеляя от увечий,
Запах почвы и смолы.
Пусть тревоги вековые —
Наш сверкающий удел,
А кошелки мать-и-мачехи
Золотисто-огневые
Раскрываются впервые,
И впервые мир запел.
Снова жгучего прозренья
Над землей простерта сень,
Каин, Авель – снова мальчику
Но в предчувствии боренья
Заурядный день творенья
Вновь горит, как первый день.
 

‹1969›

КОСТЕР

 
Не видел сам, но мне сказали,
Что, уведя за косогор,
Цыганку старую связали
И рядом развели костер.
Туман одел передовую
И ту песчаную дугу,
Где оборотни жгли живую
На том, не нашем берегу.
А я, покуда мой начальник
Направился в политотдел,
Пошел к тебе сквозь низкий тальник.
Который за ночь поредел.
В избе, в больничном отделенье.
Черно смотрели образа,
И ты в счастливом удивленье
Раскрыла длинные, оленьи,
С печальным пламенем глаза.
Мы шли по тихому Заволжью,
И с наступленьем темноты
Костер казался грубой ложью,
А правдой – только я и ты.
Но разве не одной вязанкой
Мы, люди, стали с давних пор?
Не ты ли той была цыганкой?
Не я ль взошел на тот костер?
Не на меня ль ложится в мире
За все, чем болен он, – вина?
Мы оба на чужой квартире,
В окне – луна, в окне – война.
 

‹1969›

ПО ДОРОГЕ

 
Вдоль забора к оврагу бежит ручеек,
А над ним, средь ветвей, мне в ответ.
Соловей говорит по-турецки: йок-йок,
Это легче, чем русское: нет.
Потому что неточен восточный глагол
И его до конца не поймем,
Потому что роскошен его произвол
И надежда упрятана в нем.
Я не вижу, каков он собой, соловей,
Что поет на вечерней заре.
Не шарманщик ли в серенькой феске своей
Появился на нашем дворе?
Пахло морем, и степью, и сеном подвод…
Миновало полвека с тех пор,
Но меня мой шарманщик и ныне зовет
Убежать к ручейку за забор.
И когда я теперь в подмосковном бору
Соловья услыхал ввечеру,
Я подумал, что я не умру, а замру
По дороге к родному двору.
 

‹1972›

КУБАНЫЧБЕК МАЛИКОВ

(Род. в 1911 г.)

С киргизского

АРЧА

 
Если бросишь ветку в огонь,
То уж после ее не тронь,
Обожжет тебя сгоряча
Разгоревшаяся арча.
В зимний холод и летний зной
Одинаково зелена,
Пахнет елкою, и сосной,
И весенним ветром она.
Не гнетет ее и не гнет
Тяжесть снежного серебра,
Сколько лет на свете живет,
Про нее не скажешь: стара.
В землю корни ее ушли,
С ней сроднились там, в глубине.
О поэзия, дочь земли,
Ты такой же кажешься мне.
Даже в пору бед и невзгод,
Скорбно в наших песнях звуча,
Обновлялась ты каждый год,
Как зеленая та арча.
Свежих сил набиралась ты
И впитала солнца лучи.
Ты полна живой красоты,
Словно ветка горной арчи.
 

‹1953›

ЛИРИКА

 
Не за бумагой и столом —
Я лириком в то время стал,
Когда взрывчаткой и кайлом
В горах дорогу пробивал.
Пусть о влюбленных день и ночь
Поэты-лирики поют,
А для меня в любом труде
Любовь и лирика живут.
Живи же, лирика моя,
Не угасай, не умирай
И вечным пламенем своим
Сердца и души согревай.
 

‹1956›

ПОРТРЕТ НА СКАЛЕ

В день перекрытия Нарына

к скале был прикреплен портрет

Токтогула.

 
Идет народ вдоль берега реки.
Ползут несметные грузовики.
Сегодня люди течь Нарын заставят
Теченью вековому вопреки.
Как будто с места тронулась земля.
Богатыри сегодня у руля.
Работают машины-исполины,
Глаза мои и сердце веселя.
Такого здесь вовеки не бывало:
Вот круто развернулись самосвалы,
Они подходят к берегу реки
И в воду опрокидывают скалы.
Какие глыбы! С доброго быка!
С шипеньем принимает их река
И вздрагивает глухо от ударов.
Уже сомкнутся скоро берега!
Висит над стройкой небывалый гул.
И высоко на левом берегу
Стоит портрет седого аксакала —
На битву смотрит мудрый Токтогул.
И кажется, что это не портрет,
Что в гости к нам явился сам поэт,
Сейчас он нам расскажет, что скопилось
В его душе за много долгих лет.
С портрета улыбается старик.
Готова перемычка! Славный миг!
И наш акын сияет, восхищенный.
Да, он к такому ритму не привык.
Потом мрачнеет. Грустно старику:
Немало видел на своем веку,
А вот при жизни не пришлось увидеть,
Как поворачивают вспять реку.
Мы все – на стройке, дорогой Токо.
Порою нам бывает нелегко.
Но сил своих, как видишь, не жалеем.
Мы – твои дети – видим далеко.
Родной Токо, смотри сюда, смотри —
В труде мы от зари и до зари.
Мы именем твоим назвали стройку,
А ты наш труд стихами озари!
Отец, ты дни свои провел в борьбе,
Ты никогда не думал о себе,
Всего себя ты отдавал народу,
Народ поставил памятник тебе.
Родной Токо, люблю тебя, как сын!
Да не забудется в веках акын.
Пускай прославит дорогое имя
Наш памятник – плотина из плотин!
 

‹6 января 1966 г.›

УТРО

 
Не совсем пробудившись от сна,
В полудреме вершины, как дети,
А над ними, как чаша, луна
Серебрится в предутреннем свете.
В золотую парчу облачась,
Свой наряд они сбросили старый.
Вот и козы проснутся сейчас,
И глаза приоткроют архары.
Им неведомы дымы костров
И дыханье пустынного зноя, —
Только трав они знают покров,
Первозданную прелесть покоя.
Не страшны им зимой холода,
Не боятся с охотником встречи,
И лишь небо поймет без труда
Их забытое нами наречье.
И не только в горах пешеход,
Но приходит в восторг даже птица,
Увидав, как пылает восход
И цветочная свежесть струится.
О, не гасни, заря, среди скал
И сияй этим птицам и травам!
Чтобы стих на вершине звучал,
Должен быть он, как ты, величавым.
Если б стал я нагорной рекой,
Если б доля скалы мне досталась,
Не хотел бы я жизни другой,
Может быть, не пришла бы и старость.
Здесь, в горах, обитают цветы,
Человечьих не зная ладоней,
Реют звуки такой чистоты,
Что становишься сам окрыленней.
По тропе, где деревья сплелись,
Поднимусь и на камень присяду…
Озари меня, горная высь,
Животворную дай мне прохладу!
 

‹1970›

ДУША КИРГИЗА

 
Освежиться хотелось нам,
радость наша была легка.
Моясь, брызгались мы водой
у журчащего родника.
Незнакомый к нам подошел
молодой джигит невзначай
И, как давних друзей своих,
пригласил нас в юрту на чай.
И не сразу поняли мы:
наш хозяин просто хитрит, —
Он барашка вздумал закласть,
как обычай здешний велит.
Но, узнав, что нам недосуг,
что дорога зовет нас вдаль,
Он вздохнул, как истинный друг:
«Что поделаешь, очень жаль!»
Все ж в мгновение ока был
на кошме накрыт дастархон:
Масло, сливки, джурат, кумыс…
Чем не потчевал только он!
А лепешка, – с ума сойдешь, —
так пухла она и свежа.
Разбежались наши глаза —
до чего ж еда хороша!
Трудно мне слова подыскать,
чтобы горный пир описать!
С наслажденьем умяли мы это все,
по правде сказать.
Но когда мы встали, простясь,
чтобы ехать, куда нас ждут,
То хозяин спросил у нас,
кто мы будем, как нас зовут.
«Вот те на!» – удивились мы.
Значит, нас не зная совсем,
Щедро, словно братьев родных,
угощал нас хозяин всем.
Нас увидел он первый раз,
но, смущаясь от похвалы,
Подносил нам пенный кумыс,
чай душистый лил в пиалы.
Стану жертвой за свой народ, —
он душой широкой красив.
Привечает путника он,
званья, имени не спросив.
Будет ласково встречен тот,
кто в аил к нему завернет.
Здесь и встретят, и угостят,
и душою гость отдохнет.
 

‹1972›

МИКОЛА НАГНИБЕДА

(Род. в 1911 г.)

С украинского

ДУНАЙСКАЯ БАЛЛАДА

 
Стоит над Дунаем из бронзы моряк,
Стоит молчаливо на круче
Морской пехотинец, мой верный земляк,
Днепровец Олекса Гремучий.
…И венгры сложили легенду свою:
В тот час, когда небо светает,
Та чайка, что видела друга в бою,
С востока сюда прилетает.
Как быстрая молния – чайка в пути.
Дунайской умывшись водою,
Она на далекую кручу летит,
Садится на плечи герою.
Рассвет осветил голубую волну,
Блестит на рыбацком ветриле.
И чайка, к сияющей бронзе прильнув,
Раскинула чистые крылья.
В то тихое время, на ранней заре,
Кто слушает сердцем – почует:
– Я только что, друже, была на Днепре.
Твоя Украина ликует.
Я видела твой Севастопольский флот,
Эсминцы твои и линкоры,
На черных развалинах в гуле работ
Встает белокаменный город.
Когда корабли провожала в Бургас,
Слыхала, летя за кормою:
Матросы Болгарии в песнях не раз
Тебя вспоминали – героя.
Галацкие шхуны равнялися в ряд
И тихий Дунай бороздили:
Румыны любовно свой лучший фрегат
«Гремучим» не зря окрестили.
Я утром слыхала, следя на лету,
Как звезды последние меркли,
Что имя твое в Измаильском порту
Моряк называл на поверке.
…Рассвет, разгораясь, раскрасил волну,
Сверкает на рдяном ветриле,
И чайка, к сияющей бронзе прильнув,
Расправила чистые крылья.
 

‹1949›

ПОЭТ

Максиму Рыльскому

 
Какое слово взять умело,
Чтоб выразить могло оно
Все, что в душе моей созрело,
Как скрытое в земле зерно.
И словом тем хотелось мне бы
Так взволновать, как по весне —
Карпаты, вписанные в небо,
Закаты – на речной волне.
О, если б удалось все это, —
Я б рассказал, друг, без прикрас,
Как яблони в лучах рассвета
Ветвями обнимали вас.
Я б рассказал, как спелый колос
Там, за Романовной, вдали,
Едва родной заслыша голос,
Вам поклонился до земли.
Я всем поведал бы, как ночью
Не спал растроганный поэт,
Когда он в Харькове рабочим
Прочел свой пламенный сонет.
Я вспомнил бы и дни расплаты,
Что осветил стихом певец,
Как голос матери крылатой
В той песне услыхал боец.
Я описал бы вновь Варшаву
И голубой дунайский плес,
Как там страны советской славу
Поэт и гражданин пронес…
Напомнил бы и о поездках
За горизонт, за океан,
Где вы от имени славян
Всех призывали к миру веско.
Когда была бы в слове сила,
Я б рассказал, что видел сам,
Как Беларусь цветы дарила
И как тянулись люди к вам.
Я бы не скрыл, как вы часами,
В рыбацкой простоте, не раз
Сидели у пруда с друзьями,
Уловом золотым гордясь.
Я б рассказал, как лес несмело,
Мечтая, слушал вас, поэт,
Как тихо звездочка блестела,
На поплавок роняя свет.
Какое слово взять умело?…
 

‹1959›

ДРУЗЬЯМ-ПОБРАТИМАМ

 
По дорогам метут
золотые метели…
И заснуть мне невмочь…
Явь вплетается в сны…
Все я вас вспоминаю,
московские ели,
В снежном инее,
возле Кремлевской стены
Все я вас вспоминаю,
леса Беларуси,
С голосами чудесных
соседей-певцов,
И костра полыханье
на снежном Эльбрусе,
И раздолье
днепровских моих вечеров.
Все я вас вспоминаю,
седые Карпаты,
По камням Алатау
вхожу в облака…
И к причалам дунайским
плыву, как когда-то…
Вдруг услышал:
зовут меня издалека…
Пробиваясь
в разливах осеннего шума,
Возникает яснее
знакомый напев:
К землякам-сталеварам
казацкая дума
Прилетела,
сквозь сотни годов прозвенев.
Вот я дома опять
после долгой разлуки,
В запорожском, родном,
огнецветном краю
И друзей-сталеваров
горячие руки
Пожимают приветливо
руку мою.
Все я вас вспоминаю,
друзья – побратимы.
С вами путь я прошел
и пойду с вами вновь…
Новый день,
укрепляйся могуче и зримо
В каждом сердце,
где песня, огонь
и любовь!..
 

‹1964›

* * *

 
О, я богач, притом по праву…
Неужто я забуду вас —
В батырской шапке, Алатау,
В броне серебряной, Кавказ!
Мне было бы, пожалуй, странно
Забыть родные голоса —
Платок серебряный Севана
И белорусские леса.
И городок заволжский, скромный —
Он детям помнится всегда,
Ведь там они приют укромный
Нашли в военные года…
Да, так не многие богаты:
И степь – моя, и ширь Днепра,
И далей ясные агаты,
И в светлой дымке вечера.
Да, я богач, богач на славу…
Такой судьбы желаю вам!
Богатство дружбы я по праву
Своим потомкам передам.
 

‹1964›

САД

 
Здесь осени покой,
И мудрость созреванья,
И золотистых прядей седина,
Тумана предрассветного дыханье,
И в журавлином крике
глубина.
Здесь властвует земное тяготенье, —
Налившись солнцем,
созревает плод
И падает для нового рожденья —
Земле он щедро семя отдает.
 

‹1967›

ШАГИ

Алексею Мягкову

 
Как сны снегов
Светлы и непорочны!
В сиянье месяца
Сосна, как белый лунь…
Назад оглянешься —
Заглянешь детству в очи,
Вперед посмотришь —
Чей-то след в снегу.
След внука моего…
И смех его веселый —
Он рад без памяти,
Что от меня сбежал.
Глазами старых гнезд
Деревья добро смотрят,
Как далеко внизу
Шаги его кружат.
Он рад без памяти…
Летит через сугробы,
Тропинку узкую
Нарочно обходя,
И, в первый раз
Изведав вкус свободы,
Хмелен от радости,
Как травы от дождя.
Сегодня он
Сродни крылатым птицам,
Первопроходец
Сказочных земель,
Не властен лишь
Приблизиться к границам
Безбрежности,
В которую взлетел.
Смеется внук…
Светло и непорочно
В сиянье месяца
Снега лежат вокруг,
Назад оглянешься —
Заглянешь детству в очи,
Вперед посмотришь —
След его в снегу.
 

‹1975›