Советская поэзия. Том первый
Текст книги "Советская поэзия. Том первый"
Автор книги: авторов Коллектив
Жанр:
Поэзия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 37 страниц)
ЦУГ ТЕУЧЕЖ
(1855–1940)
С адыгейского
СЛОВО К ПАРНЯМ, ИДУЩИМ В КРАСНУЮ АРМИЮ
Адыгейские парни! Настал ваш черед, —
На военную службу отчизна зовет.
Вас растила она, обучила всему, —
Послужите народу теперь своему.
Честь и слава отважным и храбрым бойцам!
Будьте зорки и смелы, подобно орлам,
Крылья мужества вы распахните свои,
Бейте лютых врагов, коль начнутся бои,
И держитесь за землю родную отцов,
Как упрямые корни могучих дубов, —
И в аулах народа всего похвала
Будет лучшей наградой за ваши дела.
Если выступит красное войско в поход —
Адыгейские парни, смелее вперед!
Насмерть бейте врагов! Уцелеть не должны
Те, что подняли меч против нашей страны.
Не давайте врагу ни минуты вздохнуть,
Пусть могилы его отмечают ваш путь.
А когда, победив, возвратитесь вы к нам —
Будет вечная слава героям-орлам!
1939
ТОГОЛОК МОЛДО
(1860–1942)
С киргизского
АЛА-ТОО
(Отрывок из поэмы)
Перевал пройдешь напрямик —
И к истокам неба приник.
Отодвинешь камень рукой,
А под камнем – вот он! – родник.
Жизнью трепетно дорожа,
От тебя метнется кульджа.
Пестрокрылый беркут парит
Над ущельем, плавно кружа.
В восхищении оглянись,
Пик Хан-Тенгри взметнулся ввысь.
Без боязни невдалеке
Щиплет травку стадо теке —
И пугливых и быстрых коз.
Кто их тронет! Спокойно им…
Горный луг люцерной порос,
Типчаком, как сон, золотым.
Утром тает тумана пар
И в ущелье плачет улар,
А ручей смеется в ответ.
Ледяная эта вода
Несговорчива, молода
И от горного неба в дар
Получила лазурный цвет.
На озерах клики гусей,
Свист утиных крыльев косых.
И лисица, меди красней,
Притаившись смотрит на них.
Волки рыщут среди камней,
Им охота к молодняку
По-разбойничьи подползти,
Но с охотником не шути,
Он с ружьем всегда начеку.
Привязав лису в торока,
Едешь ты, бывало, домой.
По дороге встретишь дружка,
Тот похвалит мех дорогой,
А охотник: «Подарок мои
Отвези жене, дорогой!»
*
Скотоводу ранней весной
Много хлопотных дел всегда.
В эти месяцы прибывать
На джайлоо будут стада.
Дует резкий ветер весны,
И овец своих чабаны
В котловину загнать спешат,
Чтоб в затишье прошел окот.
Там верблюдицы, дав приплод,
И капризно и зло кричат,
Отелясь, корова мычит,
Блеют овцы…
Такой галдеж
У подножия гор стоит,
Что оглохнешь…
Даже сперва,
С непривычки уши заткнешь —
Это жизнь вступает в права!
Все свежее, ярче трава,
Роднички все звонче поют,
И тюльпаны жарко цветут,
Сочной краской радуя взгляд.
Я сравнение вдруг нашел:
Будто горы покрыл манат
Иль башаи – цветистый шелк.
До чего весной хорошо!
Так невинна еще листва,
И подснежники так робки,
А раскроются их глазки —
В них бездонная синева.
Голос жаворонка, высок,
Над землей парит, невесом.
Соловей засвищет в свой срок,
И забудешь ты обо всем.
Кукованье на все лады,
Торжествующий шум воды —
И она в весенней гульбе.
Пробужденного ветра взмах…
День пробудешь у нас в горах,
Станет весело жить тебе!
В Ала-Тоо, скажу тебе,
Любят люди нелегкий труд.
Благодарны они судьбе, —
Изобилье находят тут.
‹1930›
ИОАННЕС ИОАННИСИАН
(1864–1929)
С армянского
СУДЬБА-КУЗНЕЦ
Грохот и гул, скрежет и звон,
Искры ярче дня,
Алый столб огня,
Земля в крови, в крови небосклон:
Кузница – мир, а Судьба – кузнец.
Спокойный, могучий, огромный слепец, —
С упорством смерти, на мерный лад,
Молотом бьет Судьба-кузнец.
Из вулканного горна пламенный ад
Вылетает без устали, ночью и днем,
Раскаляя железо грозным огнем.
И за разом раз,
Всякий день и час
Равнодушным молотом бьет слепой,
Ломает жизни, жизни творит,
И в ответ наковальня веков звенит
В недрах кузницы огневой.
Умирают народы – и вот опять
Восстают из смерти в урочный час,
А ковач Судьба, великан без глаз,
В неуклонной руке зажав рукоять,
Молотом бьет,
Жизни кует.
Кровь окрасила землю и твердь в багрец
Горе ничтожным, гибель, конец!
С упорством смерти за разом раз
Опускает молот Судьба-кузнец.
‹1917›
ОСКОЛКИ
*
За стаей стая журавли
Взметнулись в просинь, улетели.
Мечты мои, зачем ушли?
Куда под осень улетели?
*
Дождь. Туман. Листопад.
Голые мокрые лозы.
Падают, мягко скользят
В сердце незримые слезы.
*
Смутно, смятенно гляжу на тебя,
Мой дорогой Алагяз.
К белым твоим перевалам, скорбя,
Птица-душа унеслась.
‹1922›
ПАМЯТИ А. СПЕНДИАРОВА
К нам с понтийских дальних берегов
Он пришел, одной мечтой сгорая:
Песен почерпнуть из родников
Незнакомого родного края.
И душою скоро мы срослись
С тем, кто был чужим для нас недавно
Полюбил он древний наш Масис,
Переливы тихие Раздана.
Разгорелся в сердце новый пыл,
Зарождались новые звучанья,
Он с волненьем неотрывно пил
Обретенной родины дыханье.
Струны ли ашуг перебирал
Иль шумела пляска круговая, —
Звуки те певец в себя вбирал,
Новый мир мелодий открывая.
Гостю ясно улыбалась даль,
Но нашли непрошеные тучи,
В тихий час вечерний навсегда
Смолкло сердце, полное созвучий.
‹1928›
ТОКТОГУЛ
(1864–1933)
С киргизского
ПЕСНЯ О ЛЕНИНЕ
Нес во тьме киргизский народ
Цепи горя, нужды, невзгод.
Так тянулось из века в век.
Но пришел семнадцатый год.
Николай с престола слетел,
Ленин новый путь осветил,
Бедняков позвал за собой,
Он повел их за счастье в бой.
О мои простые слова,
Будьте ярче ночных светил!
Бай-манапам пришел конец,
Грязным лапам пришел конец,
Всем, кто мой народ угнетал,
Всем сатрапам пришел конец.
Лизоблюды, лакеи царя
Сами прочь подальше ушли,
Убежали с нашей земли…
И взошла свободы заря.
Будет вечно она сиять,
Лучезарна, горда, светла!
Будь прославлена, щедрая мать,
Та, что Ленина родила!
Встала партия большевиков,
Чтобы новый построить мир.
И настала власть бедняков,
Тех, кто прежде был наг и сир,
Тех, кто прежде много веков
Слезы лил в железах оков.
Победил вековое зло
Ленин с партией большевиков.
Друг-бедняк, ты в несчастье жил
У дракона ты в пасти жил.
Ленин спас, горемычных, нас,
От дракона освободил.
Друг-бедняк, ты багровый стяг
Над родной землей водрузил!
Было время – ты был рабом,
Бай-манап тебя обирал,
Был угрюм твой дырявый дом,
Ты от голода умирал.
Ты видал ли, хотя б во сне,
Наш свободный багряный флаг?
Ты теперь, бедняк, на коне —
К счастью рвется твой аргамак!
В царской ссылке я долго жил,
Вспоминал мой родной аил,
О далекой родине пел,
Пел, хоть вовсе не было сил.
Сколько горя было у нас,
Сколько горя я перенес!
Ленин в добрый явился час,
Он от горя народы спас,
Осушил он потоки слез.
Ленин в юности клятву дал
Жизнь свою посвятить борьбе.
Ты, несчастный бедняк, страдал,
Кости жалкие ты глодал,
Бай-манап тебя объедал,
Ленин жизнь посвятил тебе.
Я – киргизских гор соловей,
И пока на свете живу,
Расскажу отчизне моей
Все, что вижу я наяву.
Пусть язык мой тебя поет,
Мой родной киргизский народ.
Песню новую я родил,
Чтоб обрадовать вас, друзья.
Беркут коршуна победил —
Вот об этом песня моя.
Всех нас Ленин освободил,
Он возжег над миром зарю,
Он пути врагу преградил —
Я спасибо ему говорю.
Сколько горя я испытал,
Сколько выплакал горьких слез…
Мой народ, ты счастливым стал —
Ленин счастье тебе принес.
В царской каторге я страдал.
Сколько лет я свободы ждал!
А теперь у бога прошу,
Чтобы жизни побольше дал.
Молодым меня увели
В глубь холодной дальней земли.
Керимбаю-врагу бедняки
Отомстили, не подвели…
Как пришла хорошая жизнь —
Распрямился бедняк-киргиз.
И моя взыграла душа,
Потому что жизнь хороша!
Пусть подольше Ленин живет,
Пусть народы вперед зовет!
Нашу землю скрывала мгла,
Стая коршунов кровь пила…
Улетели злые враги,
Революция их смела.
Мой народ был темен и мал.
Посмотрите – другим он стал,
И с народами всей страны,
Посмотрите, он рядом встал.
Это наша Советская власть
Смотрит мудро и далеко.
Ах, какая жизнь началась!
Будет славить ее Токо.
Мой белоколпачный народ,
Оделил ты вдов и сирот,
Получил ты богатства гор,
Устремляешь свой взор вперед.
Это Ленин, его рука
В новый мир ведет бедняка,
Это он наделил землей
Тех, кто жил без земли века.
Ни измерить, ни сосчитать —
Неоглядны его дела…
Будь прославлена, щедрая мать,
Та, что Ленина родила!
‹1919›
ПЕСНЯ ПРОТИВ БАСМАЧЕЙ
Вы, басмачи, скрываетесь в горах,
Считаете себя богатырями,
Приносите страдание и страх,
Но срок придет, мы разочтемся с вами.
Слетаетесь бесшумно по ночам,
Как ненавидящие солнце птицы,
Крадетесь в юрты к баям-богачам,
Чтоб до утра наесться и напиться,
Чтоб отдохнуть и на коней вскочить.
Я изучил повадку вашу лисью —
Подкрасться, налететь и разорить
Аил, живущий трудовою жизнью.
Хватаете и девушек и скот
И старикам несете оскорбленье.
Но берегитесь – наступает срок:
Кончается народное терпенье.
На помощь нам идут большевики,
Вам не поможет никакая хитрость,
Вас не спасут ни горы, ни пески,
И, как туман, растает ваша лихость.
Но среди вас обманутые есть,
Они подобны овцам и баранам,
Они давно бы с нами были здесь:
Вы держите их силой и обманом.
В пустых горах несладкое житье,
В горах нужна звериная сноровка.
Живете, словно жалкое зверье,
И на двоих у вас одна винтовка.
А наши славно вооружены,
У них резвы, как горный ветер, копи,
В огне войны бойцы закалены.
Вам никуда не скрыться от погони.
Вы будете сдаваться, и дрожать,
И руки поднимать без разговора,
И вам тогда уже не избежать
Заслуженного подлостью позора.
И мы увидим, кто из вас джигит,
Когда над вами грянет суд народа.
Ликуют люди, жизнь кругом кипит,
Всем дорога желанная свобода.
Зачем вы жалко прячетесь в горах,
От голода страдая, от ненастья,
В душе переживая боль и страх,
Не ведая ни радости, ни счастья?
Народной кары вам не избежать,
Где б ни скрывались вы, как змеи, подло.
Не смейте наше счастье нарушать,
Одумайтесь, пока еще не поздно!
‹1924›
Я ОБРЕЛ СЧАСТЬЕ
Раньше пел я, как соловей,
Задыхаясь в клетке своей,
А теперь пою неустанно
На зеленой ветке своей.
Над землею взошла заря
Справедливого Октября,
И вздохнула широкой грудью
Дорогая моя земля.
Ты свободен, родной народ,
Ты с надеждой глядишь вперед,
В честь тебя эту звонкую песню
Токтогул сегодня поет.
‹1927›
АКОП АКОПЯН
(1866–1937)
С армянского
В. И. Л Е Н И Н
Перед его портретом я стою.
Я всматриваюсь, глаз не отводя,
В черты лица его – и узнаю
Приметы гения, борца, вождя.
Лоб выпуклый – высокая скала,
Недосягаемое поле битв,
Взор пламенный – разящая стрела —
Врагам свободы гибелью грозит.
На старый мир с усмешкой смотрит он
И говорит его спокойный взор:
«Не встать тебе с земли, ты обречен,
Уже прочтен твой смертный приговор».
‹1919›
ЗАВЕЩАНИЕ
Пусть будет мои надгробный камень
С рабочей наковальней схожим.
Пусть надпись краткими словами
Гласит: «Здесь Акопян положен».
Пусть рядом с молотом на камне
Лежит перо – в немой с ним паре,
Ведь я впервые в буре давней
Пером, как молотом, ударил.
Жизнь – наковальня. Для поэта
Перо – в борьбе могучий молот.
Так пусть же украшенье это
Согреет мой могильный холод.
‹1920›
СВЕРЧОК
Поет – сверчок
в дупле глухом.
Спадает зной
в саду ночном.
Цветок с цветком,
трава с травой
Беседуют
между собой
Под голосок
сверчка ночной.
‹1920›
МОЯ ЛЮБОВЬ
(Завод)
Его очей люблю я жар,
И грудь, закутанную в пар,
И песнь, которой нет звончей,
И мудрый смысл его речей.
Люблю его бесценный пот,
Когда он плавит и кует.
Я славный труд его пою,
Я песню в честь него кую.
Моя любовь – не жар юнца,
Когда неопытны сердца.
Моя любовь – ей нет конца,
В ней мысль и опыт мудреца.
Люблю завода звон и шум
И глубину заветных дум.
Найдется ли среди людей,
Кто б полюбил его сильней?
‹1922›
ГЯНДЖА
Ты ослепла, страна родная,
В темноте многовековой;
Тьму от света не отличая,
Ты жила, объята дремой.
Ты проснулась с новой судьбою,
Ты прозрела, свет моих глаз!
И глядит на тебя с любовью
Прародитель древний – Кавказ.
Хлеб твой свеж, виноград твой сладок
Темный бархат – твои сады.
Ты горишь в моих песнях крылатых
Ярче самой яркой звезды.
Ты пленила бурные воды,
Гидростанций огни зажгла,
Ты навек союзу народов
Руку крепкую подала.
Вековые твои платаны
Посадил у холма Аббас.
Словно песня меж их листами,
Свежий ветер шумит для нас:
«Чуда нет, что древней порою
Шах платаны эти сажал, —
Чудо в том, чтоб новое строить
На земле этой древней Гянджа».
‹1925›
МОЕ ПЕРО
Вперед, перо, не знающее страха, —
Оружие, готовое к боям!
А ну, давай покажем молодежи,
Что мы с тобой не постарели тоже,
Будь молодым, перо, как Гете сам!
Пусть говорят, что твой поэт дряхлеет,
Что болен он, что он давно устал,
Что нет у старика ни сил, пи страсти,
Что не имеет он над рифмой власти, —
Вперед, перо, разящий мой металл!
Вперед, вперед! Гляди, идет к нам муза,
И кровь ее быстра – тигрицы кровь.
И вдохновение мое пылает горном.
В цель не попасть вовек наветам вздорным:
На поле битвы мы с тобою вновь!
‹1927›
* * *
Весенний полевой цветок,
Как встарь, ласкает душу мне.
Я осень от себя гоню,
Я шлю приветствия весне.
Гром, ветер, молния, гроза,
Как прежде, входят в душу мне.
Я счастлив. Молодость со мной,
Я сердцем обращен к весне.
В колхозах много крепких рук
И мыслей о грядущем дне,
Я жду великих перемен,
Я ожидаю их к весне.
‹1931›
ЛИРИКА СТАРОСТИ
Я помню далекие дни, весенний мой возраст счастливый,
Когда молодая листва шумела и пела кругом,
Когда бушевали в садах соцветья душистые сливы
И под ноги стлалась земля пушистым зеленым ковром.
Я помню, как по вечерам окраины сонной молчанье
Крикливой своей болтовней тревожил влюбленный удод,
Как, вспенясь от полой воды, с каким-то свирепым урчаньем
Гянджинка гнала, ошалев, разбухшие бревна вперед.
Я помню, на розы взглянуть прохожих сады приглашали,
Над городом медленно плыл дурманящий их аромат.
Уже осыпался миндаль, в цвету абрикосы стояли,
И нежные их лепестки пронзал золотистый закат.
Промчались года. И опять зеленый апрель надо мною
Шуршит молодою листвой, прохладой в лицо мне дыша.
Состарило время меня. И все-таки каждой весною
Со всею землей заодно опять расцветает душа.
‹1933›
МНЕ ГОВОРЯТ…
Мне говорят: «Ты долго жил.
Ты отдых честно заслужил.
Твое горячее перо
Воспело правду и добро.
Ты очень стар, – мне говорят, —
Пусть будет светел твой закат.
Пусть будет бури лишена
Его большая тишина».
Я спрашиваю: «А волну
Вы закуете в тишину?
А Волга, слыша вашу речь,
Сумеет по-иному течь?»
Нет, отдыхать я не могу, —
У родины еще в долгу.
И только смерть, никто другой,
Меня отправит па покой.
‹ 8 июня 1935 г.›
СУЛЕЙМАН СТАЛЬСКИЙ
(1869–1937)
С лезгинского
ЖДИ, СУЛЕЙМАН, БОЛЬШЕВИКОВ!
Э, будь неладен ты, Кавказ!
Всеобщей ты казною стал,
И всякий негодяй сейчас
Легко владеть тобою стал.
У проходимцев мы – рабы.
Ужасней не было судьбы!
Мошенникам для молотьбы
Ты ригою большою стал.
Для всех теперь свободен вход
В наш Дагестан, в наш огород,
Наш край и к тем и к этим льнет,
Он девкой площадною стал!
Ум у родной Кюры потух:
Ей мнится курицей петух!
Мой край! Захватывает дух:
Над бездной ты глухою встал!
Завыли волки, погляди,
И позади и впереди!
Идет Деникин. Боль в груди!
Он истинной бедою стал!
Не различить, где хрен, где лук.
Колчак откуда взялся вдруг?
Топтать многозеленый луг
Он со своей ордою стал.
А вот идет еще один.
То – Бичерахов, сукин сын!
Пусть у него блестящий чин, —
Наемным он слугою стал!
Кто ни пришел бы – нам позор!
Нас пеленает в своей ковер,
Захватывает землю вор,
Нам край родной тюрьмою стал.
Просвета нет. На Дагестан
Турецкий двинулся султан.
Опять – невольничий аркан,
И день кромешной тьмою стал.
Жди, Сулейман, большевиков!
Прогоним всяких колчаков,
Чтоб край родной не знал оков,
Свободною страною стал!
‹1919›
ТЫ КОММУНИСТОМ БУДЬ!
Ты коммунистом будь! Иди
Дорогою прямой, товарищ!
Будь самых первых впереди,
Будь правдою самой, товарищ!
Учись и знанья не таи,
Не спи, работай и твори,
Да недреманными твои
Глаза пребудут, мой товарищ!
Как солнца свет растит зерно,
Растить людей тебе дано.
А если завелось пятно, —
Пятно порока смой, товарищ!
Гончар – он в глине чудодей.
Кузнец – он знает суть гвоздей.
Не будь невеждой: для людей
Стань светом, а не тьмой, товарищ!
Кто горше хины, а язык
В мед окунул, на всех привык
Свой зуб точить – не большевик.
Не я – ему другой товарищ!
У Сулеймана-старика
Крылата каждая строка.
Тебе протянута рука, —
Дай руку, дорогой товарищ!
‹1934›
ОВАНЕС ТУМАНЯН
(1869–1923)
С армянского
ЧЕТВЕРОСТИШИЯ
* * *
Свободен день, вольна любовь, и всем добром владеет он.
Но мучает и страждет он, и сам несчастьем поражен.
Так сделай, злобный человек, чтоб все живые жить могли,
И сам живи, вкушая мир обильной, благостной земли.
‹Ноябрь 1919 г.›
* * *
Хотел быть с тобою и с жизнью связанным вместе.
Хотел бы я в поле быть и с высью нетленною вместе.
Кто даст мне блаженство утратить себя без возврата
И слиться навеки со всею вселенною вместе?
‹12 мая 1920 г.›
* * *
Лунный луч – твоя улыбка – на лице моем скользит
В час, когда я, насмерть ранен, вижу смерти лик вблизи.
Так под солнца животворным, благодетельным лучом
Дуб стоит, грозой сраженный, высыхая с каждым днем.
‹1920›
* * *
Дыхание бога вдыхаю: он дышит во всем.
Призыв его слышу и голос: он слышен во всем.
И я возвышаюсь, внимая, и ловит мой дух
Мелодию мира и шепот, – он слышен во всем.
‹14 февраля 1921 г.›
* * *
Глянь! С Запада рабы машин и золота бегут кровавой,
Ревущей в ужасе толпой, истерзанной, тысячеглавой,
Из мертвых ледяных пустынь своей безвыходной тоски
Сюда, на мой родной Восток, божественный и величавый.
‹1 мая 1921 г.›
* * *
Плывут века, жизнь коротка, что будет позже – все равно!
Я был, и есть, и буду я, по это тоже – все равно!
Переменю я сотни форм, всё преходяще на земле,
Я со вселенной слит душой, пусть я прохожий – всё равно!
‹3 мая 1921 г.›
* * *
В стране армян, как великан, стоит Масис могучий;
С владыкой сил мой дух вступил в беседу там, на круче.
С тех дней, когда меж «нет» и «да» была темна граница,
Из века в век, чей вечен бег, беседа эта длится.
‹21 мая 1921 г.›
* * *
Родник течет и протечет,
Помедлит жаждущий, пройдет.
Блаженных, неземных ключей
Поэт возжаждет – и пройдет.
‹9 июня 1922 г.›
* * *
Немало развалин былого в сердце моем,
Мрачнеет прошедшее благо в сердце моем,
Не в силах я вспомнить в печальный, сумрачный час,
Гостило ль отрадное время в сердце моем…
‹12 июля 1922 г.›
* * *
Да, это всё… что ж, друг, подымем чару!
Уйдет и это вдруг, подымем чару!
Жизнь, как струя, звеня, прольется в мире,
Спеши, нам недосуг, подымем чару!
‹24 августа 1922 г.›
ВАЛЕРИЙ БРЮСОВ
(1873–1924)
* * *
Я вырастал в глухое время,
Когда весь мир был глух и тих.
И людям жить казалось в бремя,
А слуху был не нужен стих.
Но смутно слышалось мне в безднах
Невнятный гул, далекий гром,
И топоты копыт железных,
И льдов тысячелетних взлом.
И я гадал: мне суждено ли
Увидеть новую лазурь,
Дохнуть однажды ветром воли
И грохотом весенних бурь.
Шли дни, ряды десятилетий.
Я наблюдал, как падал плен.
И вот предстали в рдяном свете,
Горя, Цусима и Мукден.
Год Пятый прошумел, далекой
Свободе открывая даль.
И после гроз войны жестокой
Был Октябрем сменен февраль.
Мне видеть не дано, быть может,
Конец, чуть блещущий вдали.
Но счастлив я, что был мной прожит
Торжественнейший день земли.
‹Март 1920 г.›
РОССИИ
В стозарном зареве пожара,
Под ярый вопль вражды всемирной,
В дыму неукрощенных бурь, —
Твой облик реет властной чарой:
Венец рубинный и сапфирный
Превыше туч пронзил лазурь!
Россия! в злые дни Батыя
Кто, кто монгольскому потопу
Возвел плотину, как не ты?
Чья, в напряженной воле, выя,
За плату рабств, спасла Европу
От Чингис-хановой пяты?
Но из глухих глубин позора,
Из тьмы бессменных унижений,
Вдруг, ярким выкриком костра, —
Не ты ль, с палящей сталью взора,
Взнеслась к державности велений
В дни революции Петра?
И вновь, в час мировой расплаты,
Дыша сквозь пушечные дула,
Огня твоя хлебнула грудь, —
Всех впереди, страна-вожатый,
Над мраком факел ты взметнула,
Народам озаряя путь.
Что ж нам пред этой страшной силой?
Где ты, кто смеет прекословить?
Где ты, кто может ведать страх?
Нам – лишь вершить, что ты решила,
Нам – быть с тобой, нам – славословить
Твое величие в веках!
‹1920›
К РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
Ломая кольцо блокады,
Бросая обломки ввысь,
Все вперед, за грань, за преграды
Алым всадником – мчись!
Сквозь жалобы, вопли и ропот
Трубным призывом встает
Твой торжествующий топот,
Над простертым миром полет.
Ты дробишь тяжелым копытом
Обветшалые стены веков,
И жуток по треснувшим плитам
Стук беспощадных подков.
Отважный! Яростно прянув,
Ты взвил потревоженный прах.
Оседает гряда туманов,
Кругозор в заревых янтарях.
И все, и пророк и незоркий,
Глаза обратив на восток,-
В Берлине, в Париже, в Нью-Йорке,-
Видят твой огненный скок.
Там взыграв, там кляня свой жребий,
Встречает в смятеньи земля
На рассветном пылающем небе
Красный призрак Кремля.
‹ 4 декабря 1920 г.›
РОМАНТИКАМ
Вам, удаленным и чуждым, но близким и милым.
Вам эти строфы, любимцы отринутых дней!
В зеркало месяц виденья бросает Людмилам,
С бледным туманом слита вереница теней;
С тихой и нежной мечтой о принцессах лилейных,
Рыцари едут в лесу за цветком голубым;
Жены султанов глядятся в кристальных бассейнах
В знойных гаремах, окутанных в сладостный дым.
Светлы картины, и чары не страшны, пропитан
Воздух великой тоской по нездешней стране!
В юности кем этот трепет тоски не испытан,
Кто с Лоэнгрином не плыл на волшебном челне?
Трезвая правда сожгла ваши чистые дали,
С горных высот мы сошли до глубоких низин;
С грохотом города стены холодные встали,
С дымом фабричным задвигались поршни машин.
Вышли другие, могучие силой хотений,
Вышли, чтоб рушить и строить на твердой земле, —
Но в их упорстве был отзвук и ваших стремлений,
В свете грядущего – луч, вас манивший во мгле!
Вам, кто в святом беспокойстве восторженно жили,
Гибли трагически, смели и петь и любить,
Песнь возлагаю на вашей бессмертной могиле:
Счастлив, кто страстных надежд здесь не мог утолить!
‹1920›
РОДНОЕ
Березка любая в губернии
Горько сгорблена грузом веков,
Но не тех, что, в Беарне ли, в Берне ли,
Гнули спину иных мужиков.
Русский говор – всеянный, вгрёбленный
В память – ропщет, не липы ль в бреду?
Что нам звоны латыни серебряной:
Плавим в золото нашу руду!
Путь широк по векам! Ничего ему,
Если всем – к тем же вехам, на пир;
Где-то в Пушкинской глуби по-своему
Отражен, склон звездистый, Шекспир.
А кошмар, всё, что мыкали, путь держа
С тьмы Батыя до первой зари,
Бьет буруном, в мечтах (не до удержа!):
Мономахи, монахи, цари!
Пусть не кровью здоровой из вен Земля:
То над ней алый стяг – трезвый Труд!..
Но с пристрастий извечного вензеля
Зовы воль в день один не сотрут!
Давних далей сбываньем тревожимы,
Все ж мы ждем у былых берегов,
В красоте наших нив над Поволжьями,
Нежных весен и синих снегов!
‹8 марта 1923 г.›
ЛЕНИН
Кто был он? – Вождь, земной Вожатый
Народных воль, кем изменен
Путь человечества, кем сжаты
В один поток волны времен.
Октябрь лег в жизни новой эрой,
Властней века разгородил,
Чем все эпохи, чем все меры,
Чем Ренессанс и дни Аттил.
Мир прежний сякнет, слаб и тленен;
Мир новый – общий океан —
Растет из бурь октябрьских: Ленин
На рубеже, как великан.
Земля! зеленая планета!
Ничтожный шар в семье планет!
Твое величье – имя это,
Меж слав твоих – прекрасней нет!
Он умер; был одно мгновенье
В веках; но дел его объем
Превысил жизнь, и откровенья
Его – мирам мы понесем!
‹25 января 1924 г.›
