Текст книги "Советская поэзия. Том первый"

Автор книги: авторов Коллектив

АЛЕКСАНДР КОЧЕТКОВ

(1900–1953)

БАЛЛАДА О ПРОКУРЕННОМ ВАГОНЕ

 
– Как больно, милая, как странно,
Сроднясь в земле, сплетясь ветвями, —
Как больно, милая, как странно
Раздваиваться под пилой.
Не зарастет на сердце рана,
Прольемся чистыми слезами,
Не зарастет на сердце рана —
Прольемся пламенной смолой.
– Пока жива, с тобой я буду, —
Душа и кровь нераздвоимы, —
Пока жива, с тобой я буду —
Любовь и смерть всегда вдвоем.
Ты понесешь с собой повсюду —
Не забывай меня, любимый, —
Ты понесешь с собой повсюду
Родную землю, милый дом.
– Но если мне укрыться нечем
От жалости неисцелимой,
Но если мне укрыться нечем
От холода и темноты?
– За расставаньем будет встреча,
Не забывай меня, любимый,
За расставаньем будет встреча,
Вернемся оба– я и ты.
– Но если я безвестно кану —
Короткий свет луча дневного, —
Но если я безвестно кану
За звездный пояс, в млечный дым?
– Я за тебя молиться стану,
Чтоб не забыл пути земного,
Я за тебя молиться стану,
Чтоб ты вернулся невредим.
Трясясь в прокуренном вагоне,
Он стал бездомным и смиренным.
Трясясь в прокуренном вагоне,
Он полу-плакал, полу-спал,
Когда состав на скользком склоне
Вдруг изогнулся страшным креном,
Когда состав на скользком склоне
От рельс колеса оторвал.
Нечеловеческая сила,
В одной давильне всех калеча,
Нечеловеческая сила
Земное сбросила с земли.
И никого не защитила
Вдали обещанная встреча,
И никого не защитила
Рука, зовущая вдали.
С любимыми не расставайтесь!
С любимыми не расставайтесь!
С любимыми не расставайтесь!
Всей кровью прорастайте в них —
И каждый раз навек прощайтесь!
И каждый раз навек прощайтесь!
И каждый раз навек прощайтесь,
Когда уходите на миг!..
 

‹1932›

АЛЕКСАНДР ПРОКОФЬЕВ

(1900–1971)

РАЗВЕРНИСЬ, ГАРМОНИКА…

 
Развернись, гармоника, по столику,
Я тебя, как песню, подниму,
Выходила тоненькая-тоненькая,
Тоней называлась потому.
На.деревне ничего не слышно,
А на слободе моей родной
Легкий ветер на дорогу вышел
И не поздоровался со мной.
И, твоею лаской зачарован,
Он, что целый день не затихал,
Крыльями простуженных черемух
Издали любимой замахал.
Ночь кричала запахами сена,
В полушалок кутала лицо,
И звезда, как ласточка, присела
На мое широкое крыльцо.
А березки белые в истоме
В пляс пошли на диво нам.
Ай да Тоня, ай да Тоня,
Антонина Климовна!
 

‹1928›

ТОВАРИЩ

А. Крайскому

 
Я песней, как ветром, наполню страну
О том, как товарищ пошел на войну.
Не северный ветер ударил в прибой,
В сухой подорожник, в траву зверобой, —
Прошел он и плакал другой стороной,
Когда мой товарищ прощался со мной.
А песня взлетела, и голос окреп.
Мы старую дружбу ломаем, как хлеб!
И ветер – лавиной, и песня – лавиной.
Тебе – половина, и мне – половина!
Луна словно репа, а звезды – фасоль…
«Спасибо, мамаша, за хлеб и за соль!
Еще тебе, мамка, скажу поновей:
Хорошее дело – взрастить сыновей,
Которые тучей сидят за столом,
Которые могут идти напролом.
И вот скоро сокол твой будет вдали,
Ты круче горбушку ему посоли.
Соли астраханскою солью. Она
Для крепких кровей и для хлеба годна».
Чтоб дружбу товарищ пронес по волнам, —
Мы хлеба горбушку – и ту пополам!
Коль ветер – лавиной, и песня – лавиной,
Тебе – половина, и мне половина!
От синей Онеги, от громких морей
Республика встала у наших дверей!
 

‹1930›

ТОВАРИЩ, ТЫ ВИДЕЛ

Александру Фадееву

 
Товарищ, ты видел над нею
Закаты в дыму и крови.
Чтоб ненависть била сильнее,
Давай говорить о любви.
Под грохот тяжелый орудий
Немало отхлынуло дней.
Товарищ, мы– русские люди,
Так скажем, что знаем о ней.
Расскажем, и все будет мало,
Споем, как мы жили в ладу.
Товарищ, ты будь запевалой,
А я подголоском пройду!
Вся в солнце, вся – свет и отрада,
Вся в травах-муравах с росой,
Широкие ярусы радуг
Полнеба скрывали красой!
И день занимался прекрасный,
И, весен веселых гонцы,
Галчата сидели на пряслах,
И шли бороздою скворцы.
Ручьи в краснотале всех краше,
В них – звезд голубых огоньки,
В них русские девушки наши
Бросали цветы и венки!
И «любит – не любит» гадали
В тени белоногих берез…
О, милые светлые дали,
Знакомые с детства до слез!
Долины, слепящие светом,
Небес молодых синева,
На всем этом русская мета
И русского края молва!
Поляны, поляны, поляны
Везде земляникой цвели.
Баяны, баяны, баяны
Звенели, горели и жгли!
Катились глубокие воды,
И ветер слетал с парусов
На красные трубы заводов,
На кроны дубрав и лесов.
И хмурые видели глыбы
В гранитном подножье прибой,
И в заводи, полные рыбы,
Слеталися чайки гурьбой!
Нам дорого это и свято,
Нам край открывался родной
За каждой травинкой примятой,
За каждой былинкой степной.
Встают за высокою рожью,
За взлетом на крышах коньков,
За легкой знакомою дрожью
Склоненных к воде ивняков;
За красною шапкой рябины,
За каждым дремучим ручьем,
За каждой онежской былиной,
За всем, что мы русским зовем.
Родней всех встают и красивей
Леса, и поля, и края…
Так это ж, товарищ, Россия —
Отчизна и слава твоя!
 

‹1942›

ЯБЛОНЯ НА МИННОМ ПОЛЕ

 
Она в цвету. Она вросла в суглинок
И ветками касается земли.
Пред ней противотанковые мины
Над самыми корнями залегли.
Над нею ветер вьет тяжелым прахом
И катятся седые облака.
Она в цвету, а может быть, от страха
Так побелела.
Не понять пока.
И не узнать до осени, пожалуй,
И я жалею вдруг, что мне видна
Там, за колючей проволокой ржавой,
На минном поле яблоня одна.
Но верю я:
от края и до края,
Над всей раздольной русской стороной,
Распустятся цветы и заиграют
Иными днями и весной иной.
Настанет день такой огромной доли,
Такого счастья, что не видно дна!
И яблоня на диком минном поле
Не будет этим днем обойдена!
 

‹1944›

СТИХИ О РОССИИ

 
1
 
 
Мне о России надо говорить,
Да так, чтоб вслух стихи произносили,
Да так, чтоб захотелось повторить,
Сильнее всех имен сказать: Россия!
Сильнее всех имен произнести,
Сильнее матери, любви сильнее,
И на устах отрадно пронести
К поющим волнам, что вдали синеют.
 
 
2
 
 
Не раз наедине я был с тобой,
Просил участья, требовал совета,
И ты всегда была моей судьбой,
Моей звездой, неповторимым светом.
Он мне сиял из материнских глаз
И в грудь вошел, и в кровь мою проник,
И если б он в груди моей погас,
То сердце б разорвалось в тот же миг!
 
 
3
 

Среди долины ровный…

Из песни

 
Сияние небес твоих огромно,
И пусть навеки память сохранит:
Могучий дуб среди долины ровной
Твоей зарей, как лентою, обвит.
И он стоит, величия исполнен,
И смотрит вдаль и видит дальний путь,
И только шрамы от ударов молний,
Как воину, легли ему на грудь.
 
 
4
 
 
А сколько молний грудь твою разили!
Не раз, врываясь в дом твой, обнаглев,
Враги кричали: «Кончено с Россией!»
И узнавали твой, Россия, гнев!
Такой испепеляющий и грозный,
Он так неумолимо налетал,
Что если б враг тогда метнулся к звездам
Не избежал бы гибели и там!
 
 
5
 

Воротись обратно из Зазвездья…

И. Асеев

 
Уже в Зазвездье красный флаг огнистый.
Подвластно все мозолистым рукам.
Идут с открытым сердцем коммунисты.
Любить тебя – их заповедь векам!
Они несут знамена боевые,
Благоговейно осеняют Русь.
Они клялись беречь тебя, Россия,
И я под их знаменами клянусь!
 

‹1959›

* * *

О Русь, взмахни крылами!

С. Есенин

 
Да, есть слова глухие,
Они мне не родня,
Но есть слова такие,
Что посильней огня!
Они других красивей —
С могучей буквой «р»,
Ну, например, Россия,
Россия, например!
Вот истина простая:
Как будто кто-то вдруг
Сберег и бросил стаю
Из самых лучших букв,
Из твердых да из влажных, —
И стало чудо жить.
Да разве тле бумажной
Такое совершить?
Наполненное светом,
Оно горит огнем,
И гимном слово это
Гремит в стихе моем!
 

‹1959›

ПРИГЛАШЕНИЕ К ПУТЕШЕСТВИЮ

 
Вот она, в сверканье новых дней!
Вы слыхали что-нибудь о ней?
Вы слыхали, как гремит она,
Выбив из любого валуна
Звон и гром, звон и гром?
Вы видали, как своим добром,
Золотом своим и серебром
Хвастается Ладога моя?
Вы слыхали близко соловья,
На раките, над речной водой?
Вы видали месяц молодой
Низко-низко – просто над волной?
Сам себе не верит: он двойной!
Вы видали Севера красу?
Костянику ели вы в лесу?
Гоноболь, чернику, землянику,
Ежевику?
Мяли повилику?
Зверобой, трилистник, медуницу?
Сон снимали сказкой-небылицей,
С глаз сгоняли, как рукой?
Вы стояли над рекой
Луговой, достойной песни?…
Если нет и если, если
Вы отправитесь в дорогу,
Пусть стихи мои помогут
К нам прийти, в родимый край.
Так что знайте,
Так что знай…
 

‹1959›

ИЗ БИОГРАФИИ

 
Я хожу не по графику —
По тропинкам и мхам.
Вся моя биография
Разошлась по стихам.
Вся– от красного флага
До ломтя на столе,
Вся – от первого шага
По родимой земле.
Вся – от песни певучей,
Что зовем и поем,
До былины дремучей
В Заонежье моем.
От подснежников милых
На вешней заре
До отцовской могилы
На старом бугре.
Вся – от листьев опалых
До весенних ветвей,
До звезды пятипалой
На папахе моей.
Мы, где надо, не трафили
Ни чужим, ни родне…
Вся моя биография
На родной стороне:
Не в какой-то ограде,
А в ветрах верховых,
И в походной тетради,
И в стихах фронтовых,
И в делах, и в опале,
Той, что лютой зовут,
И в друзьях, что отпали,
И в друзьях, что живут.
Кто-то вечно под тучами,
День за днем – ни строки,
Где-то слово замучили,
Зажимая в тиски.
Ну их к дьяволу с квотой,
Утверждающей лень,
И глубинной зевотой,
Низвергающей день!
Я же знаю дорогу,
Путь извечный, крутой,
И пока, слава богу,
Незнаком с немотой!
 

‹1964›

ХАСАН ТУФАН

(Род. в 1900 г.)

С татарского

НЕ БУДЬ ПОЛОВИНЧАТЫМ

 
Отец наставлял меня в долгий путь:
– Скоро я этот мир покину,
Сын мой,
всегда человеком будь,
А не так – середка наполовину.
Жизнь прижала меня понемногу:
Спина согнулась, мослы искривились.
Я – старый медведь, размышляющий у берлоги,
Из которой уже не вылезть.
Если уряднику не отомстишь, сынок,
Благословенья лишу, так и знай!
Ладно, прощай…
Жаль, подарка собрать не смог…
Не увидимся – вспоминай! —
Опираясь на палку,
Сгорбив широкое тело,
Он остался…
А я устремился в мир.
Дорога в неведомое летела,
Раскинулись даль и ширь…
Старику посчастливилось: бури безмерной
Довелось увидать торжество ему.
А как рухнули троны – тогда он, наверно,
Благословил нас. По-своему.
 

‹1926›

ЕЩЕ ДАЛЕКО ДО ЗИМЫ

 
Боюсь, что, листья дней моих губя,
Мороз ударил рано в этот раз:
Еще далеко до зимы, а я,
Я желт, как молнией задетый вяз.
Еще зиме не передана власть,
А листья опадают и в тепле…
Быть может, время по ветру упасть,
Свалиться и уснуть, припав к земле?
Советует рассвет, зовет заря:
«Ложись, Хасан-абый!»
Все это зря:
Не получается бездумный сон —
Сомкну глаза, и снится мне Назон.
Друзья, мне все равно покоя нет.
Могу залечь в берлогу, как медведь.
Все будет сниться мне Назым Хикмет,
И Искандер, и колокола медь…
 

‹1942›

* * *

 
Ты ровесница вечности. Меры
Нет тебе. Ты не ведаешь бренности.
В твоей памяти многие эры,
Он же – только дитя современности.
Ты дорогу ему начертала,
Ты предопределила дела его,
А теперь посмотри, что с ним стало
И куда та дорога вела его!
Он вернулся из дали постылой,
Мукой кормленный, бедами поенный;
Ты сама его в путь проводила,
Так сама и ворота открой ему.
Упади ему в ноги, безгрешному,
И не бойся – пинка не получишь.
Лишь одним одержим он по-прежнему
Как бы мир переделать получше.
 

‹1966›

ИЦИК ФЕФЕР

(1900–1952)

С еврейского

* * *

 
Со мною конь, мешок и шашка,
Я запыленный, молодой,
И набекрень надета шапка
С красноармейскою звездой.
Готов к ранениям и бедам,
В дорогу дальнюю готов,
Я поклонюсь и хатам белым,
И дымам дальних городов.
Лечу я по земному шару,
О прежней жизни не грущу,
Свечу себе своею шапкой
И шашкой
истину
ищу!
 

‹1918–1920›

НЕЛЕГКИЙ ПУТЬ

 
По диким склонам я блуждал,
Рукой касался диких скал,
Срывал я дикие плоды,
Был труден путь. Я вкус беды
Испробовал и высоту,
Я был, как птица на лету,
К земле влекла меня тоска,
Но я запомнил облака…
Пришлось бродить и по морям,
Как был я горд, как был упрям,
Я без указки мог найти
Во тьме пути.
Я знаю множество дорог,
Увы, какой мне в этом прок?
Я заблудился, не пойму,
Где стежка к сердцу твоему.
 

‹1936›

ПЕРВЫЕ СТИХИ

 
Я помню в Шполе уличку Лесную,
Запущенную, грязную, смешную,
Старушек, ковыляющих по ней,
И сверстников, оборванных парней,
И балагул, орущих по проселкам,
И летом пыль, и снег с морозом колким.
Четвертое июля. Синева.
Год восемнадцатый вступил в права,
С нуждой окопной, с подвигом военным.
Кто молод был, в быту обыкновенном,
Везде и всюду счастия искал —
Кто на земле, кто среди острых скал.
Я тоже молод был, и понял это,
И крепко зажимал подарки лета
В горячих лихорадочных руках.
Мой карандашик заработал быстро,
И вот не буквы – огненные искры
Рассыпались в тетради на листках.
Начало всех начал, большая дата!
Тех строчек нет, затеряны куда-то.
Но первенцев припомнил вдруг поэт, —
Наверно, потому, что были плохи.
И, загрустив о ранней той эпохе,
Он старше стал ра двадцать с лишним лет
Я вспомнил уличку Лесную в Шполе,
И щебет птиц, и канонаду в поле.
А нынче лишь пустыня предо мной.
Четвертое июля в дымном зное,
И солнца блеск, и небо – все иное,
Чем в юности, и я совсем иной.
Суха пустыня. Солнце жжет нещадно.
Бреду вперед, и тени нет прохладной.
Полдневный зной пронзает сотней жал.
И сгорблен я заботою тяжелой,
И помнится мне ветерок над Шполой,
Который в молодости освежал.
 

‹1943›

СТАРЫЙ НАПЕВ

 
Старинный напев так и движется вслед,
Знать, пел его кто-то не раз,
Иль тень этой песни, которой уж нет,
Тот звук, что, рождаясь, погас?
Быть может, он гимном восстанью служил,
В сердцах предводителей пел?
И сердце мне шепчет: он несся, он жил,
Веселый и легкий – звенел.
Взлетал в колыбели, рыдал у могил,
Был даром сынам от отцов
И связью, быть может, незримою был
Извечных начал и концов.
Певали его у мадридских костров,
Бойцов он в сражение звал,
Овеян был тысячью смертных ветров —
И тысячу раз оживал.
И вот, онемев, он хранилищем стал
Для песни Грядущего – сам,
На мельнице в сонной воде грохотал,
На стройке бродил по лесам.
Он вместе со мною бок о бок живет,
Я им навсегда полонен,
И песней не стал он, но слышу– поет
В воротах у Вечности он…
Когда же он прочь иногда отлетит,
Я в небе ищу его след, —
Я верю, он будет оттуда светить,
И правнукам шлю с ним привет.
 

‹1947›

ЖИТЬ ХОРОШО!

 
«Как сладко жить на белом свете!» —
Я повторяю сотый раз.
В лугах густые травы эти
Бессмертно тешить будут нас,
Антоновка на ветке свежей
И девушка, что плод сорвет,
Молчанье древних побережий,
Немолчный гомон древних вод.
«Жить хорошо!» – твержу я сотый,
Двухсотый раз. Прилежный рой
С гуденьем наполняет соты.
Люблю я пчельник… Но порой
Дивлюсь: мол, разница какая —
Бык-великан в пыли прилег,
А золотой пыльцой сверкая,
Порхает крошка-мотылек.
Я молнии люблю и громы
И хлесткий ливень озорной,
Когда, мучительно знакомый,
Весь мир простерся предо мной.
«Как сладко жить, – кричу я снова,
На белом свете, где вовек
Сокровищ бытия земного
Один хозяин – человек!»
 

‹1948›

АЛИ ШОГЕНЦУКОВ

(1900–1941)

С кабардинского

ЗАВЕЩАНИЕ

 
Река в нетерпенье
На каменных склонах
Клокочет под тенью
Деревьев склоненных.
Родник снежногорный
Звенит без печали…
В лазури просторной
Два облачка встали,
К земле нашей знойной
Полны безразличья,
Им спится спокойно
Под возгласы птичьи.
Лишь волны сменяют
Друг друга мгновенно,
Шумят, закипают,
Как мыльная пена.
Отваги избыток
В реке полыхает
И пенный напиток
Гостям предлагает.
Скажи по секрету,
Река дорогая, —
Как молодость эту
Хранишь, убегая?
Будь счастлива трижды,
Когда без препятствий
Долину поишь ты,
Чтоб жить ей в богатстве!
Цветы расцветают,
И воздух чудесен,
И птицы пленяют
Обилием песен.
Мне в час неизбежный
Здесь место найдите —
В долине прибрежной
Меня схороните.
 

‹1940›

ЯН ГРОТ

(1901–1968)

С латышского

ПОЛУОТКРЫТОЕ ОКНО

 
Полуоткрытое окно
Ты для меня
Не отворяешь,
Не говоришь мне.
«Вот оно,
Все то,
О чем ты так мечтаешь!»
И облаком волос своих
Меня окутать
Ты не хочешь.
В глазах,
Как солнце золотых,
Лучи не блещут мне
Средь ночи…
Жизнь стала бременем давно
Полуоткрытое окно.
 

‹1944›

У МОГИЛЫ РАЙНИСА

 
Где Райнис похоронен,
Там для души моей
Как будто дом устроен
В тени густых ветвей.
Кто так любим народом,
Тот, вечности сродни,
Под вечным небосводом
Живет и в наши дни.
С каким ему усердьем
Венки любовь сплела!
Я там не встретил смерти,
Там только жизнь была!
Там солнце пламенело
И роза так цвела,
Что я спросил несмело,
Кого она ждала.
«Кого ты на примете
Здесь держишь целый день?»
И слышу: «На рассвете
Поэта бродит тень».
 

‹1945›

ЦВЕТОЧНАЯ НОША

 
Подошли к реке широкой,
Затопившей всю низину, —
Мостик есть, да что в нем проку
Он в воде наполовину.
Ты сказала, что кружится
Голова, но есть награда
Для того, кто не боится
Поступить сейчас, как надо.
«Вот слепое обещанье, —
Я сказал, – держись покрепче.
Что нам это расстоянье?
Есть ли что на свете легче?»
Нас качал мосток упругий,
Я шепнул тебе: «Держись-ка!»
Ты свела на шее руки,
Ты была ко мне так близко.
Ты казалась мне цветочной
Ношей – славное занятье!
Я уже не помню точно,
Сколько длилось то объятье.
 

‹1959›

* * *

 
Это будут лишь немногие
Из тех вечерних сказов,
Что сказывал в деревне
Мой друг.
Его года
Уже клонились к закату.
Но он еще был молодым,
Ведь он был другом юности моей
Он говорил:
«Ах, если б от заката дней
Уйти мне снова в юность!»
Это будет лишь малая толика
Вечерних сказов в деревне,
Тихих, как труд
И как ласка,
Сказов про жизнь,
Что обманывают порой,
И сказов про то,
Что люблю.
 

‹1959›

МИХАИЛ ЛИХАЧЕВ

(1901–1945)

С коми-пермяцкого

ЭГРУНЬ

 
Как песню спеть тебе такую,
Чтоб радостью была она?
Бывает: слово не найду я,
Чтоб ласка в нем была видна.
Тебе же нужен слог лучистый,
Чтоб в сердце пел огонь живой,
Чтобы глаза сверкали чистой
Смородиною дождевой…
День был широк.
Ржаною тишью
Был переполнен поля круг.
Ты в этот день с победой вышла
В бригаде девушек-подруг.
Сверкал твой серп в руках проворных,
Шумели морем стебли ржи…
В глазах смородиново-черных
Горели молодость и жизнь.
Дул ветер легкий,
Ветер южный,
И улыбался небосклон.
Работой спаянной и дружной
Был ветер даже удивлен.
О Эгрунь, девушка родная,
Ты в поле, как боец в бою!
Я стих внимательный слагаю,
Я славлю Молодость твою.
Ведь это ты огнем веселым
Ведешь других, зовешь, бодришь,
И звонкой песней комсомола
Ты будишь Северную тишь.
 

‹1936›

ВЛАДИМИР ЛУГОВСКОЙ

(1901–1957)

ПЕСНЯ О ВЕТРЕ

 
Итак, начинается песня о ветре,
О ветре, обутом в солдатские гетры,
О гетрах, идущих дорогой войны,
О войнах, которым стихи не нужны.
Идет эта песня, ногам помогая,
Качая штыки, по следам Улагая,
То чешской, то польской, то русской речью
За Волгу, за Дон, за Урал, в Семиречье.
По-чешски чешет, по-польски плачет,
Казачьим свистом по степи скачет
И строем бьет из московских дверей
От самой тайги до британских морей.
Тайга говорит,
Главари говорят, —
Сидит до поры
Молодой отряд.
Сидит до поры,
Стукочат топоры,
Совет вершат…
А ночь хороша!
Широки просторы. Луна. Синь.
Тугими затворами патроны вдвинь!
Месяц комиссарит, обходя посты,
Железная дорога за пол версты.
Рельсы разворочены, мать честна!
Поперек дороги лежит сосна.
Дозоры – в норы, связь – за бугры, —
То ли человек шуршит, то ли рысь.
Эх, зашумела, загремела, зашурганила,
Из винтовки, из нареза меня ранила.
Ты прости, прости, прощай!
Прощевай пока,
А покуда обещай
Не беречь бока,
Не ныть, не болеть,
Никого не жалеть,
Пулеметные дорожки расстеливать,
Беляков у сосны расстреливать.
Паровоз начеку,
ругает вагоны,
Волокет Колчаку
тысячу погонов.
Он идет впереди,
атаман удалый,
У него на груди —
фонари-медали.
Командир-паровоз
мучает одышка,
Впереди откос —
паровозу крышка!
А пока поручики пиво пьют,
А пока солдаты по-своему поют:
«Россия ты, Россия, российская страна,
Соха тебя пахала, боронила борона.
Эх, раз (и), два (и) – горе не беда,
Направо околесица, налево лабуда!
Дорога ты, дорога, сибирский путь,
И хочется, ребята, душе вздохнуть.
Ах, сукин сын, машина, сибирский паровоз,
Куда же ты, куда же ты солдат завез?
Ах, мама моя, мама, крестьянская дочь,
Меня ты породила в несчастную ночь!
Зачем мне, мальчишке, на жизнь начихать?
Зачем мне, мальчишке, служить у Колчака?!
Эх, раз (и), два (и) – горе не беда,
Направо околесица, налево лабуда».
…Радио… говорят…
(Флагов вскипела ярь):
– Восьмого января Армией пятой
Взят Красноярск!
Слушайте крик протяжный —
Эй, Россия, Советы, деникинцы! —
День этот белый, просторный,
в мороз наряженный,
Червонными флагами выкинулся.
Сибирь взята в охапку.
Штыки молчат.
Заячьими шапками
Разбит Колчак.
Собирайте, волки,
Молодых волчат,
На снежные иголки
Мертвые полки
Положил Колчак.
Эй, партизан!
Поднимай сельчан:
Раны зализать
Не может Колчак.
Стучит телеграф:
Тире, тире, точка…
Эх, эх, Ангара,
Колчакова дочка!
На сером снегу волкам приманка
Пять офицеров, консервов банка.
«Эх, шарабан мой, американка,
А я девчонка да шарлатанка!»
Стой!
Кто идет?
Кончено. Залп!!
 

‹1926›

КУРСАНТСКАЯ ВЕНГЕРКА

 
Сегодня не будет поверки,
Горнист не играет поход.
Курсанты танцуют венгерку, —
Им девятнадцатый год.
В большом беломраморном зале
Коптилки на сцене горят,
Валторны о дальнем привале,
О первой любви говорят.
На хорах просторно и пусто,
Лишь тени качают крылом,
Столетние царские люстры
Холодным звенят хрусталем.
Комроты спускается сверху,
Белесые гладит виски,
Гремит курсовая венгерка,
Роскошно стучат каблуки.
Летают и кружатся пары —
Ребята в скрипучих ремнях,
И девушки в кофточках старых,
В чиненых тупых башмаках.
Оркестр духовой раздувает
Огромные медные рты.
Полгода не ходят трамваи,
На улице склад темноты.
И холодно в зале суровом,
И надо бы танец менять,
Большим перемолвиться словом,
Покрепче подругу обнять.
Ты что впереди увидала?
Заснеженный черный перрон,
Тревожные своды вокзала,
Курсантский ночной эшелон.
Заветная ляжет дорога
На юг и на север– вперед.
Тревога, тревога, тревога!
Россия курсантов зовет!
Навек улыбаются губы
Навстречу любви и зиме,
Поют беспечальные трубы,
Литавры гудят в полутьме.
На хорах – декабрьское небо,
Портретный и рамочный хлам.
Четвертку колючего хлеба
Поделим с тобой пополам.
И шелест потертого банта
Навеки уносится прочь, —
Курсанты, курсанты, курсанты,
Встречайте прощальную ночь!
Пока не качнулась манерка,
Пока не сыграли поход,
Гремит курсовая венгерка…
Идет – девятнадцатый год.
 

‹1939›

ФОТОГРАФ

 
Фотограф печатает снимки,
Ночная, глухая пора.
Под месяцем, в облачной дымке
Курится большая гора.
Летают сухие снежинки,
Окончилось время дождей.
Фотограф печатает снимки —
Являются лица людей.
Они выплывают нежданно,
Как луны из пустоты…
Как будто со дна океана,
Средь них появляешься ты.
Из ванночки, мокрой и черной,
Глядит молодое лицо.
Порывистый ветер нагорный
Листвой засыпает крыльцо.
Под лампой багровой хохочет
Лицо в закипевшей волне.
И вырваться в жизнь оно хочет
И хочет присниться во сне.
Скорее, скорее, скорее
Глазами плыви сквозь волну!
Тебя я дыханьем согрею,
Всей памятью к жизни верну.
Но ты уже крепко застыла,
И замерла волн полоса.
И ты про меня позабыла —
Глядят неподвижно глаза.
Но столько на пленке хороших
Ушедших людей и живых,
Чей путь через смерть переброшен,
Как линия рельс мостовых.
А жить так тревожно и сложно,
И жизнь не воротится вспять.
И ведь до конца невозможно
Друг друга на свете понять.
И люди, еще невидимки,
Торопят – фотограф, спеши!
Фотограф печатает снимки.
В редакции нет ни души.
 

‹24 апреля 1956 г.›

КОСТРЫ

 
Пощади мое сердце
И волю мою
Укрепи,
Потому что
Мне снятся костры
В запорожской весенней степи.
Слышу – кони храпят,
Слышу – запах
Горячих коней,
Слышу давние песни
Вовек не утраченных
Дней.
Вижу мак-кровянец,
С Перекопа принесший
Весну,
И луну над конями —
Татарскую в небе
Луну.
И одну на рассвете,
Одну,
Как весенняя синь,
Чьи припухшие губы
Горчей,
Чем седая полынь, —
Укрепи мою волю
И сердце мое
Не тревожь,
Потому что мне снится
Вечерней зари
Окровавленный нож,
Дрожь степного простора
Махновских тачанок
Следы
И под конским копытом
Холодная пленка
Воды.
Эти кони истлели,
И сны эти
Очень стары.
Почему же
Мне снова приснились
В степях запорожских Костры,
Ледяная звезда
И оплывшие стены
Траншей,
Запах соли и йода,
Летящий
С ночных Сивашей?
Будто кони храпят,
Будто легкие тени
Встают,
Будто гимн коммунизма
Охрипшие глотки
Поют.
И плывет у костра,
Бурым бархатом
Грозно горя,
Знамя мертвых солдат,
Утвердивших
Закон Октября.
Это Фрунзе
Вручает его
Позабытым полкам,
И ветра Черноморья
Текут
По солдатским щекам.
И от крови погибших,
Как рана, запекся
Закат.
Маки пламенем алым
До самого моря
Горят.
Унеси мое сердце
В тревожную эту
Страну,
Где на синем просторе
Тебя целовал я
Одну —
Словно тучка пролетная,
Словно степной
Ветерок,
Мира нового молодость —
Мака
Кровавый цветок.
От степей зацветающих
Влажная тянет
Теплынь,
И горчит на губах
Поцелуев
Сухая полынь.
И навстречу кострам,
Поднимаясь
Над будущим днем,
Полыхает восход
Боевым
Темно-алым огнем.
Может быть,
Это старость,
Весна,
Запорожских степей забытье?
Нет!
Это – сны революции,
Это – бессмертье мое.
 

‹12–13 апреля 1957 г.›