Текст книги "Советская поэзия. Том первый"

Автор книги: авторов Коллектив

МУХАММЕДЖАН РАХИМИ

(1901–1968)

С таджикского

К ВЕРШИНАМ СЧАСТЬЯ

 
Заря зажглась, пол неба обнимая,
И солнца шар лучится теплотой,
В моем краю зимой, как в полдень мая:
И звон ручьев, и гомон птиц, и зной.
В поля выходят труженики рано, —
Сильны их руки и приветлив взор.
Их труд кипуч, как волны океана,
Он властвует в долинах, в недрах гор.
Мы поднялись на снежные вершины,
Над крышей мира стяг наш вознесли,
Взнуздали реки, возвели плотины,
В ущельях электричество зажгли.
Где и нога джейрана не ступала,
Где вьюги вековечные мели,
Мы прорубили каменные скалы,
Зеркальный путь к столице провели.
Бегут машины. Нет пустыни голой.
Здесь выросли заводы, города.
Железным криком оглушая долы,
Везут руду и хлопок поезда.
И что ни день – все выше стяг наш алый,
И жизнь народа краше каждый час.
В любом цветке, в любом куске металла —
Частица силы каждого из нас.
 

‹1956›

ХАДИ ТАКТАШ

(1901–1931)

С татарского

АЛСУ

 
На камень улиц падают снега,
Переметают санный путь.
Алсу, засунув руки в рукава,
Скользит по снегу.
Жарко дышит грудь,
Дыханье замерзает на ветру,
Девические кудри серебрит.
Алсу шалит. И сердится Газза.
– Ну, перестань толкаться! – говорит
Не то уйду! —
Алсу кричит:
– Постой!
Все кончено! Не буду я шалить! —
А в самом деле снова норовит
Газзу в сугроб коварно повалить.
Идет по снежной улице Алсу,
Так обаятельна,
Так молода И так горда собой,
Но присмотритесь —
Окажется, что вовсе не горда!
А улица вечерняя, шумит,
Все заняты, у каждого – свое!
У всех прохожих шубы на плечах,
Все в шапках, есть у каждого жилье.
И лишь бабай: «Извозчик, подавай!» —
Доволен жизнью все же не весьма:
Торчит на перекрестке день и ночь.
Продрог, бедняга. Лютая зима!
– Эй, не скучай! Студенты – богачи.
Тебя с конем мы купим, друг бабай,
Коль за копеек десять повезешь,
Уж так и быть, извозчик, подавай!
Алсу,
Как только в комнату вошла,
Как только пальтецо свое сняла,
К зеркальному осколку подбежала,
Заснеженные косы расплела.
– Газза, смотри, как волосы застыли!
– Алсу, они теперь красивее, чем были!
Идет тебе, идет! – ей говорит Газза.
Ведь вот какая милая Алсу,
Так обаятельна,
Так молода
И так горда собой,
Но присмотритесь —
Окажется, что вовсе не горда.
Сегодня вечером
Творится что-то с ней:
То запоет она, то рассмеется,
А то забудется, и взор ее очей
Надолго неподвижным остается.
– А ну, Газза, учебники закрой, —
Мне хочется тебя поцеловать!
Поцеловать мне хочется тебя.
Поговорить мне хочется с тобой! —
Газза невольно бросила работу.
– Да ну тебя! Готовлюсь я к зачету!
Ведь солоно придется мне —
Я срежусь по твоей вине!
Тебе учение дается так легко —
Позднее всех работать ты садишься,
Но раньше всех сумеешь сдать зачет
И раньше всех всегда освободишься!
Так говорит она, но злости
Уж вовсе нет в ее речах.
Алсу с ребяческой улыбкой
Повисла на ее плечах.
И хочется Газзе послушать,
Работу отложив на час.
Алсу, смеясь, в глаза ей смотрит.
О чем же повести рассказ?
О том ли, как прекрасна юность
У ней, у девушки Алсу,
И как безумно, страстно любит
Она, Алсу, земли красу —
Красу вот этой новой жизни,
Красу сегодняшнего дня,
Вот эти годы, что несутся,
Ее волнуя и пьяня?
И вот она сегодня ночью
Посланье пишет старику
(А кто ее «старик» – не знаем!),
И вот последнюю строку
Она выводит:
«Если очень
Скучаешь ты по мне, то пусть
Мое посланье успокоит
Порыв сердечный твой и грусть.
А я живу здесь без заботы».
И подпись делает на фото:
«Вот это я,
Алсу твоя!
Глянь, до чего красива я.
Изменник, цену мне ты знай
И на других не променяй.
Твоя Алсу счастливая!»
И снова день.
В рабфак идет Алсу,
Так обаятельна,
Так молода
И так горда собой,
Но присмотритесь —
Окажется, что вовсе не горда.
Она немного запоздала,
Гуляла где-то, но теперь,
Ни в чем как будто не бывало,
Смеясь, приоткрывает дверь,
Садится и за лекцией следит,
Но делает зачем-то вид,
Как будто бы и вовсе не следит,
И, на профессора не глядя,
Бросая взгляд куда-то вкось,
Профессорский предлинный нос
Рисует на полях тетради.
Ей что! Готовиться к зачетам
Она ведь позже всех садится,
Но прежде всех кончает дело,
Чтоб прежде всех освободиться.
И кажется, что без труда
Ей все на свете удается,
Как будто юности заре
Вовек померкнуть не придется.
Она, Алсу, сама себе хозяйка,
Так обаятельна,
Так молода И так горда собой,
Но присмотритесь —
Окажется, что вовсе не горда!
 

‹1929›

БОРИС ТУРГАНОВ

(Род. в 1901 г.)

СЕГОДНЯ

 
Нет, не розы славьте, не закаты —
славьте криворожскую руду, славьте
каждый стан рельсопрокатный,
каждый элеватор,
виадук.
Наша мощь —
в железе и в бетоне,
не в одном раздолье спелых нив.
В глубь земли
врезайтесь неуемно,
в задыхающихся жерлах домен
разжигайте новые огни.
Чтоб не песня – а фонтаны нефти,
не легенда – молотов удар
разнесли стремительные вести
о великом празднике труда!
 

‹1923›

ПОЧТОВЫЙ ГОЛУБЬ

 
Город встречает пылью,
рокотом проводов,
грохотом автомобилей,
топотом шагов, и вот —
переулок знакомый,
угол, фонарный столб.
Ты вернулся. Ты – дома.
Вот книги твои. Твой стол.
И это – почти непонятно!
За тысячи верст пути мы снова
к себе обратно дорогу умеем найти.
Вот так же почтовый голубь
сквозь стужу,
сквозь дождь,
сквозь град
ныряет в синюю прорубь
и снова приходит назад.
И ты —
будто голубь в полете,
идущий вперед напролом,
на самом крутом повороте
рассекая воздух крылом.
И в клюве – нежданное слово,
и в сердце – не конченный стих,
и сердце
снова и снова
стучит,
и стук не затих.
Пусть ветер несет и кружит со свистом
и воем пурги, – все уже,
уже, уже над миром
твои круги.
Сгорбленный над бумагой,
ладонь на глаза положив,
еще неуверенным шагом
ты возвращаешься
в жизнь.
Ты – дома. Ты снова дома.
Вот книги твои. Твой стол.
За окном переулок знакомый,
знакомый фонарный столб.
Грохотом автомобилей,
топотом шагов
земля с неизменной силой
вступает
в строки стихов.
 

‹1938›

БЫЛЫЕ ЗАБУДУТСЯ БЕДЫ

 
Былые забудутся беды,
и грохот снарядов, и пламя,
когда над нами Победа
взмахнет молодыми крылами.
В какое-то сотое утро,
одетая солнечной тканью,
придет вдохновенно и мудро
и переполнит дыханье.
И то, о чем лишь мечтали,
что рдело в дыму пожара нам, —
внезапно осветит дали
сиянием лучезарным!
 

‹Август 1941..›

НА ПЕРЕВАЛЕ

Мерь силу замыслами.

А. Мицкевич

 
Остановись на перевале,
на путь пройденный оглянись:
назад воротишься едва ли,
так не спеши
спускаться вниз!
Еще тебя зовут вершины,
 пускай подъем суров и крут,
еще не все на лбу морщины
привычный
вычеканил труд.
Еще немало дел осталось,
какие сделать суждено, —
не все как будто отмечталось,
не все как будто решено.
Остановись на перевале,
неторопливо оглядись:
какие сумрачные дали,
какая солнечная высь!
Пускай обрывы и ущелья
и неизвестность впереди,
но силу —
измеряют целью.
Ты знаешь цель?
Тогда – иди!
 

‹1974›

АЛЕКСАНДР ЧАК

(1901–1950)

С латышского

У ОБРЫВА

 
Был дом без света, осенний вечер,
И с трудной думой был путь далек.
В лицо мне ветер дул из заречья,
И, где ни брел я, склоняя плечи,
Лишь слабый запах мне слал навстречу
Печальный, поздний сухой цветок.
Печальный, поздний сухой цветок
И камень, недруг усталых ног.
Но брел и брел я и с ветром бился.
Жгла сердце горечь полынь-травой.
Лишь там, где щебень, шурша, катился,
Я у обрыва остановился.
Река темнела. Туман клубился,
В венок сплетаясь над головой,
В венок сплетаясь над головой.
И тут я понял, что я – живой.
Живой. И вот я ждал исхода,
Ждал избавленья от тоски.
И голос моего народа,
Как гром победы, как свобода,
Ко мне донесся от реки.
Сквозь белый вал тумана шел он,
Суровости и ласки полон:
– Старался ты с людьми не слиться,
На мир смотрел со стороны,
Чужды тебе людские лица,
Ты горше, чем слюна лисицы,
Угрюмей каменной стены.
Ты слабый, ты пустей пустого,
Ступай, не надо мне такого.
Но ты бы мог: моим ты стал бы,
Тоску на меч перековал бы
И, солнцем встав на небосклоне,
Поил бы землю из ладони.
Ничтожен ты, но в час рассвета
Тебе под силу будет это!
И, как каштан, я раскололся,
Душой с моим народом сплелся
И вот стою в лучах рассвета.
 

ЛАТЫШСКИЕ СТРЕЛКИ

 
О стрелках,
О латышских стрелках
Когда слышу —
Ослеплен я,
Как ночью на улице
Блеском огней.
Вы, стрелки, —
Раскаленная лава народной души,
Накипевшая за семь столетий,
Громкий крик,
Повторенный просторами,
Тайно отточенный нож,
Перерезавший путы
На груди, чтоб дышать,
Вы
В безглазые ночи
Под Кеккавой, Слокой,
На Тирельских топких болотах,
Как белые призраки,
Молча
Шли
В смерть.
Вы
У Юглы,
Яростно-черные,
Будто отлитые из чугуна,
Против гордых гвардейцев Вильгельма
Стояли
Одни на троих,
Пятерых.
Кто от пули не падал,
Того
Котелком и прикладом
Валили.
Пересохшие губы
Измызганных улиц Казани
Целовали вы собственной кровью
Во имя свободы.
Под Орлом и под Кронами,
В желтых степях Украины
Боевая коса ваших быстрых шеренг
В серебре офицерских полков
Оставляла прокосы.
Вы,
Стрелки,
Наши парни из сельских усадеб, —
Раньше пасли вы коров,
А теперь
Пасете народы
И время.
Вы,
Стрелки,
Наши парни со Звездной и Таллинской улицы
Раньше
Вы из рогаток стреляли
По воробьям и по стеклам,
Ловили в порту колюшек, —
Теперь
Ловите славу – себе,
А народам – свободу,
Стреляете
По одряхлевшим сердцам!
 

ВОДА

 
Быть может, это виденье,
просто красивый обман?
Ожил у нас на кухне
долго молчавший кран.
Набухла светлая капля у золотого рта.
Залило кухню сиянье
и нежная теплота.
Я слышу, за стенкой кто-то
кричит, от радости пьян:
– Воду пустили! Воду!
Скорее давай стакан! —
Я кран повернул, и правда:
ее серебристый поток
Стремительно брызнул в руку,
приятно ладонь ожег.
Бежит она, долгожданная,
вернулась к нам навсегда.
Как солнечный воздух, светлая,
сквозь пальцы бежит вода.
Ловлю ее, не пускаю,
гляжу на нее, и вот
Она у меня на ладони
белой розой цветет.
Я ведра наполнил до края
и всем теперь раздаю
Долгожданную воду,
рижскую воду мою!
 

ВАСИЛЬ ЧУМАК

(1901–1919)

С украинского

ЖЕРТВА

 
1
 
 
Каплю крови. С каждым мигом в город каплю крови:
чтоб стекло витрин наполнить жарким смыслом нови.
На плакатах не чернила. И не краски. Кровь.
Кисти-пальцы обмакните в коллектив-ведро.
 
 
2
 
 
Под глазами – пятна. Щеки – восковая маска.
Но кричит, зовет с плакатов краска, краска, краска.
На шестой этаж. Считая лестничный бетон.
Наконец-то! Открывают. Еле дышит он.
 
 
3
 
 
Безнадежно. Есть надежда. Здесь, на камне этом.
Победили. Пионеры. Руку жму с приветом.
Что? Чахотка? Хоть минуту! Догорает день.
Побеждаем. Пионеры. Сказка. Рядом. Здесь…
 

ВЫШИВАЯ ПЕСНЮ…

 
Вышивая песню – сизых горлиц крылья,
чтобы голубые дали в ней парили,
чтобы в ней качалась, шелестя, трава, —
собирал в степи я тайные слова.
Всплески – лепет – шорох —
завершались в гамме.
Я их, как ребенка, тешил васильками;
жаворонка песню, дудочку-манок,
жемчуга-росинки я вплетал в венок.
И возникла песня – сизых горлиц крылья
голубые дали душу в ней открыли,
зашумел травою дальний перевал…
Что же мою нитку солнца луч порвал?
 

АХМЕД ЕРИКЕЕВ

(1902–1967)

С татарского

* * *

 
С берега высокого, как с кручи,
Я гляжу на Волгу.
Сколько рек
С Волгою сливаются могучей,
Чтоб не разлучиться с ней вовек.
Волга, Волга! Далеко разлившись
На просторах русской широты,
С сестрами в пути соединившись,
С каждым днем сильней, красивей ты.
Схож с тобой, широкой, полноводной,
Русский изумительный народ!
Он, как ты, великий, благородный,
Лишь вперед друзей своих ведет.
 

ПОПУТЧИЦА

 
О, как нам было боязно,
Что вот сейчас, сейчас
Не станет в этом поезде
Ни слов ее, ни глаз.
Сойдет на этой станции,
Мы выглянем в окно,
И в поезде останутся
Тоска и домино.
И дождь густыми сетями
Поймает наш состав.
Мы помолчим с соседями,
От болтовни устав.
Работа не получится,
Что ждет нас впереди…
Красавица попутчица,
Постой, не уходи!..
 

* * *

 
Что за любовь тебе я подарю?
Все подарю, о чем не говорю,
Но чем горю…
Горюю и творю,
Смотрю
на восходящую зарю.
Свои глаза мне подарила ты,
Я подарю все то, что можно видеть,
Все то, что подтвержденье красоты, —
Мосты, рассветы,
соты и сады,
Цветы,
росу боящиеся вылить.
Мой стих неярок.
Он прерывист,
жарок.
Все так тревожно у меня в судьбе,
Как будто я несу тебе подарок,
Боюсь, что не понравится тебе…
 

* * *

 
Я – домосед, но если снова
Начну скучать,
беру билет
И еду – это мне не ново, —
И вот хандры уж нет как нет,
Слова звучат как будто жарче,
И дышишь глубже, как в бору,
И слаще хлеб, и звезды ярче,
И чаще тянешься к перу.
И как же может быть иначе:
Поезжу вдоволь, а потом
Я, словно сделавшись богаче,
Спешу обратно – в отчий дом.
Благословляю вас, дороги,
И стук колес, и бег коня,
И женщину, что на пороге
Встречает преданно меня.
 

* * *

 
Море – не море, пока не появятся
Волны, которые бьют в берега.
Та, что красивее всех, – не красавица,
Если душе твоей не дорога.
Конь, что на скачках бежит с неохотою,
Вправе ли кличку носить скакуна?
Не назову я работу – работою,
Если душа в нее не влюблена.
Сердце – не сердце, покуда не отдано
Цели высокой на светлом пути.
Чтобы была тебе родиной – Родина,
Сердце и душу ты ей посвяти.
 

ВИТАУТАС МОНТВИЛА

(1902–1941)

С литовского

ПОГИБШЕМУ ТОВАРИЩУ

 
Он пал от пули злобного убийцы.
Еще один светильник вмиг погас.
Потомки предадут позору память тех,
кто приблизил этот смертный час.
Пусть в каждом сердце кровь воспламенится,
пусть закипит, от ярости красна.
Палач нанес нам рану – нет, не скоро залечится она.
Упал боец… Товарищи, не плакать!..
На той крови созреют тысячи —
тогда убийцы друга нашего дождутся
сурового суда.
Быть может, ждут нас новые удары.
Но на пути к победе мы тверды.
Оружье вырвем мы из рук бандитов,
сотрем насилия кровавые следы.
 

‹1926›

НА ПЕРЕПУТЬЕ

 
На перепутье остановка.
Куда мы повернем, жизнь будет там такая?
Мне кажется, я вижу берег новый
и волны новые меня ласкают.
Споткнулись мы и – чуть дохнет тревога —
оглядываемся под тихим небосводом.
А где же то движенье, та дорога,
что все другие выбрали народы?
Где гул? Где ропот? Где борьба?
Где идеалов дальнее свеченье?
Кора старинная сдавила нас, груба,
мы ничего не видим в отдаленье.
Вы не подумайте, о нет,
что не способны мы подняться на дыбы
и гнет стереть с земли,
рассеять мрак и свет зажечь, —
за то идем в огонь борьбы.
Кровь закипает – в цвет знамен,
все переменится, не ринется же время вспять.
Кто был вчера разбит, отвержен, оттеснен —
тот будет завтра нашу жизнь венчать.
На перепутье мы, но видеть не могу,
как жизнь трещит, меняется ее теченье.
Я вижу, кажется, на новом берегу
свеченье новое идей – прекрасное свеченье.
 

‹1930›

МОЯ ОТЧИЗНА

 
Отчизна у меня – поля, леса и горы.
Дубиса, Нямунас, Шешупе – наши реки.
Моей Отчизны я люблю просторы,
людей труда я полюбил навеки.
Отчизну милую люблю я. Очень.
Все счастье личное ничто пред нею.
С ней не страшусь я самой темной ночи,
ее страданьем давним пламенею.
Отчизна милая, она – мое спасенье.
Мне без нее, как узнику, – томиться,
не жить, как вырванному из земли
растенью не взмыть в высоты,
как бескрылой птице.
Отчизна милая, я с нею связан кровно.
Никто, ничто не встанет между нами:
ни наглый пан, ни дармоед чиновный,
ни рабство с плетками и кандалами!
 

‹1938›

МОИ СЛОВА

 
Эти не последние слова мои
выношены в тишине ночной.
В сердце – беспокойные, упрямые —
выстраданы мной.
Их выращивал я, рос я с ними,
с ними заодно учился жить.
Ими, сильными и молодыми,
людям я хотел светить.
Так светить, чтоб самые слепые
из потемок находили путь.
Я не продавал слова скупые, —
ими дышит грудь.
Кто сегодня в мире правду ищет,
тот в моих словах себя найдет.
Кто рожден в нужде в лачуге нищей —
тот меня поймет.
 

‹1939›

СВОБОДНОМУ ВЕТРУ

 
Ветер! Ветер! Ветер-друг,
ты свободен, ты упруг.
Настежь окна! Почему
не бывал в моем дому?
Ты цветов набрал и – в путь.
Что ж, меня не позабудь.
Оглянись! Сюда взгляни!
Настежь окна, в них – огни.
Без тебя мне скучно, друг,
ты свободен, ты упруг.
 

‹1939›

ЛИТВЕ

 
Ты поднята на штыки.
В сердце – нож законов.
А кровь твою пьют
девятьсот девяносто девять
шпионов. Бессильна ты,
сыновья твои – в тюрьмах, не дома.
Со штыков тебя снять лишь всеобщей грозе
вспышкам молний и грохоту грома.
 

‹1939›

У МОГИЛЫ ДРУЗЕЙ

 
Друзья-бойцы, люблю я вас.
Нет вас… но свет ваш не погас.
Отчизне – жить, и жизни – быть,
всегда, везде светить звезде.
Над вами здесь взовьется песнь,
а с ней, красна, придет весна,
придет, лучась, в счастливый час…
Друзья-бойцы, люблю я вас.
Нет вас… но свет ваш не погас.
 

‹1939›

ПАВЛО УСЕНКО

(Род. в 1902 г.)

С украинского

ВЕСЕННЕЕ

 
И сегодня весна, как когда-то,
Будто вновь восемнадцатый год.
…Помню город и пламя заката…
Грохот выстрелов… Горечь невзгод…
Немцы шли сквозь пожары околиц:
Гром вдали, и в сердцах наших – гнев.
Мы – пятнадцать бойцов-комсомольцев —
Защищали мосты через Днепр.
Мы – пятнадцать – под кручей тонули,
Семерых пощадила волна.
Гнали нас пулеметные пули,
Не давали уйти дотемна.
Ой, песок заднепровский, веселый!
Семь запутанных троп залегли,
Как бежали мы в дальние села,
В жаркий вихрь восстающей земли.
Сердце счастьем ли, горем ли сжато —
Только солнце по-прежнему жжет…
…И сегодня весна, как когда-то,
Будто вновь восемнадцатый год.
 

‹1923›

СОЛЕНОЕ ПЛАМЯ СИВАША

 
Соленое пламя Сиваша,
Дыханье старинных степей, —
Мила мне романтика ваша,
Как думы седых кобзарей.
…Килийские ветры, курганы,
Багряного мака пожар,
И волк, завывающий рьяно
У ветхих чумацких мажар…
Как отзвук неведомой доли,
Преданье летит сквозь века
О том, как в темнеющем поле
Казак одолел чужака.
Соленое пламя Сиваша,
Дыханье старинных степей…
Взгляни же!
Чумак варит кашу,
Ордынец ползет меж стеблей.
Казацкое белое тело
Орлы исклевали в траве…
И песнь ковыля отзвенела,
Курганы грустят в синеве.
И чайка уже не рыдает,
Ее не услышишь – в котле…
И старая Сечь дотлевает,
Теряется где-то во мгле…
Бывало, мне мать напевала
Батрацкую песню свою
И ею веселье вселяла
В голодную нашу семью.
В той песне – надежды простые
Таились, как хлеба куски…
Но грозно вставала Россия,
Цвели в Петрограде штыки.
Соленое пламя Сиваша…
Октябрьские вижу огни!
За правду советскую нашу —
О, подвигов радостных дни!
И запах сухого патрона —
Легенда и песня о том,
Как мы напоследок барона
Спровадили красным штыком.
Но, верно, от века такою
Романтикой степь не жила:
Каховского моря водою,
Прибоя волною крутою
Сегодня она расцвела.
И, тая в мерцанье миража,
Напевы былого – слабей……
Соленое пламя Сиваша,
Дыхание древних степей!
 

‹1956›

ЮЛИЙ ВАНАГ

(Род. в 1903 г.)

С латышского

ПЕСНЯ

 
Пашня – мягкая, как шелк,
Как стекло, прозрачен воздух.
Хоть тяжел с зерном мешок,
Но в глазах сверкают звезды.
Праздник сева. Над землей
Вьется знамя жизни новой.
Трактор дышит, как живой,
Песнь свою запеть готовый.
Эта песнь плывет, плывет
В ясной дали поднебесной,
И вперед она зовет,
И звучит, как сказ чудесный.
В поле межи сметены!
Весть о том летит, как птица…
Так история страны
Пишет новую страницу.
 

МЕЖЕВЫЕ ЗНАКИ

 
«Если, бывало, тебе из богатого
Хутора Пунтужи лошадь дадут,
Помощь хозяев горбом отрабатывай,
Вместе с конем запрягайся в хомут.
Все у хозяина было отмерено:
Столько-то дней за кобылу и мерина
Клевер коси или хлеб убирай,
Сеном хозяйский сарай набивай!»
Так мне рассказывал Янис, впервые
Знаки сметая с пути межевые;
Шел он за плугом, взметая упорно
Пласт непокорный зеленого дерна.
Резали пласт лемеха, как ножи.
Вот и не стало старинной межи.
Значит, не будет коням поворота.
Славно пойдет на просторе работа!
 

ЛЮБОВЬ

 
Приозерною тропою,
Не спеша,
Словно солнце золотое,
Хороша,
К парню девушка-подружка
Подошла,
Молока из жбана в кружку
Налила.
Слова, ласкового взгляда
Парень ждет,
А она: «Твоя бригада
Отстает!»
Паренька лукавым взглядом
Обвела.
Постояла с парнем рядом
И ушла.
И, простившись взглядом с милой,
Парень вдруг
С небывалой взялся силой
Вновь за плуг.
Труд веселый жжет ладони
Все сильней…
«Вы тяните, мои кони,
Подружней!
Мне моя работа впору,
По плечу.
Если надо будет, гору
Сворочу!»…Вечер.
Над рекой, над садом
Тишина.
На доске почета – рядом
Имена.
 

МИХАИЛ ГОЛОДНЫЙ

(1903–1949)

СУДЬЯ РЕВТРИБУНАЛА

 
На Диевке – Сухачевке
Наш отряд.
А Махно зажег тюрьму
И мост взорвал.
На Озерку не пройти
От баррикад.
Заседает день и ночь
Ревтрибунал.
Стол накрыт сукном судейским.
Под углом.
Сам Горба сидит во френче
За столом.
Суд идет революционный,
Правый суд.
Конвоиры гада-женщину
Ведут.
«Ты гражданка Ларионова?
Садись!
Ты решила, что конина
Хуже крыс.
Ты крысятину варила нам
С борщом!
Ты хлеба нам подавала
Со стеклом!
Пули-выстрела не стоит
Твой обед.
Сорок бочек арестантов!..
Десять лет!»
Суд идет революционный,
Правый суд.
Конвоиры начугрозыска
Ведут.
«Ну-ка, бывший начугрозыска,
Матяш!
Расскажи нам, сколько скрыл ты
С Беней краж?
Ты меня вводил, чека вводил
В обман,
На Игрени брал ты взятки
У крестьян!
Сколько волка ни учи —
Он в лес опять…
К высшей мере без кассаций —
Расстрелять!»
Суд идет революционный,
Правый суд.
Конвоиры провокатора
Ведут.
«Сорок бочек арестантов!
Виноват…
Если я не ошибаюсь,
Вы – мой брат?
Ну-ка, ближе, подсудимый.
Тише, стоп!
Узнаю у вас, братуха,
Батин лоб…
Вместе спали, вместе ели,
Вышли – врозь.
Перед смертью, значит,
Свидеться пришлось.
Воля партии – закон.
А я – солдат.
В штаб к Духонину! Прямей
Держитесь, брат!»
Суд идет революционный,
Правый суд.
Конвоиры песню «Яблочко»
Поют.
Вдоль по улице Казанской
Тишина.
Он домой идет, судья.
Его спина
Чуть сутулится. А дома
Ждет жена.
Кашу с воблой
Приготовила она.
Он стучит наганом в дверь:
«Бери детей.
Жги бумаги, две винтовки
Захвати!
Сорок бочек арестантов!..
Поживей!
На Диевку – Сухачевку
Нет пути!»
Суд идет революционный,
Правый суд.
В смертный бой мои товарищи
Идут.
 

‹1933›

ПАРТИЗАН ЖЕЛЕЗНЯК

 
В степи под Херсоном
Высокие травы,
В степи под Херсоном курган.
Лежит под курганом,
Овеянный славой,
Матрос Железняк, партизан.
Он шел на Одессу,
А вышел к Херсону —
В засаду попался отряд.
Полхлеба на брата,
Четыре патрона
И десять последних гранат.
«Ребята, – сказал,
Повернувшись к отряду,
Матрос-партизан Железняк —
Штыком и гранатой
Мы снимем засаду,
И десять гранат – не пустяк!»
Сказали ребята:
«Херсон перед нами,
И десять гранат – не пустяк!»
Прорвались ребята,
Пробились штыками,
Остался в степи Железняк,
Веселые песни
Поет Украина,
Веселая юность цветет,
Подсолнух высокий,
И в небе далекий
Над степью кружит самолет.
В степи под Херсоном
Высокие травы,
В степи под Херсоном курган.
Лежит под курганом,
Овеянный славой,
Матрос Железняк, партизан.
 

‹1936›