Текст книги "Советская поэзия. Том первый"

Автор книги: авторов Коллектив

Потери неизбежны почти в любых нововведениях и экспериментах. Неудачи, промахи, побочные явления не должны, однако, скрывать от нас тех моментов, которые обогатили выразительность стиха. Лирическая свобода и раскованность, разнообразные возможности рифмовки, интонирования стиха, уплотнение метафорического ряда, синтетический образ современного звучания – все эти особенности закрепились в творчестве многих выдающихся поэтов.

5

Поэтическое развитие 50-х годов было теснейшим образом связано с развитием общественной жизни, ее активизацией. Поэзия, как наиболее мобильный, эмоционально отзывчивый род литературы, заняла видное место в духовной жизни народа. И на первом этапе тон задавали молодые. В творческое соревнование с ними вступили и поэты старшего поколения. Яркая, щедрая солнцем и красками «вторая весна» таких поэтов, как Н. Асеев и

В. Луговской, А. Прокофьев и М. Светлов, М. Рыльский и В. Сосюра, П. Бровка и С. Рустам, Я. Судрабкалн и Й. Семпер, С. Чиковани и Г. Леонидзе, Г. Гулям и А. Токомбаев, обогатила советскую поэзию произведениями большого искусства.

Новые поэтические строки рождались из сплава опыта, мудрости, с одной стороны, и душевной молодости – с другой. «Зачем же подсчитывать годы сегодня? Мне кажется, прожита добрая сотня!» – писал Петрусь Бровка, давая тем самым понять, что дело не в числе прожитых лет, а в содержании жизни.

Ощущение весны и весеннего обновления переживают в эти годы многие поэты, оно несет с собой свежие силы, жажду перемен, жажду деятельности. «Но что-то есть во мне весеннее, все ожиданием томит, и лед внушает опасения – в себе он таянье таит» (К. Каладзе). «Что мне всех семи столетий холод? С новою весной я снова молод…» (М. Турсун-заде).

А из Прибалтики с поэтами Закавказья и Средней Азии перекликается П. Руммо:

Упорствует ушедшее вчера,

Само не хочет сдаться -

Ждет удара,

Но крепнет войско правды и добра

В сраженьях за весну земного шара.

И до последних лет,

Последних дней

И я хочу участвовать в сраженье…

(Перевод с эстонского Л. Тоома)

Гражданская активность, пафос действия стали всеобщей приметой поэтического развития. Вполне естественно, что и поэты среднего поколения, поэты фронтовой плеяды оказались на гребне общественной жизни. Иначе не могло быть. «Сил полна моя зрелость! И даже готова как на крыльях лететь хоть до самой Луны!» – восклицает казах С. Мауленов.

Вновь, как во времена войны, возникает суровая и мужественная интонация в стихах А. Кулешова, «Новая книга» которого (1964) стала приметным событием литературной жизни:

Пылает горн в столетних пущах,

Куется в нем дорожный дух

Для горных троп, вершин грядущих,

Высоких волн, жестоких вьюг.

(Перевод с белорусского Я. Хелемского)

В поэзии 50-60-70-х годов образ современника раскрывается многогранно, широко, во весь рост и в самых сложных коллизиях и драматических обстоятельствах: в любви и товариществе, в труде и творческом поиске, в преодолении консерватизма и в утверждении новой этики, в идейной борьбе и в стремлении к идеалу, в мечтах о том времени, когда «солнце коммунизма щедро будет сиять для всех народов и племен!» (В. Сосюра). Он штурмует воды Ангары и осваивает целину в Казахстане, любуется красотой Земли из космоса и замирает перед прекрасным явлением природы – северным сиянием; мы видим его одержимым новой научной идеей и потрясенным неудачей, любящим и страдающим… Поэзия любит молчание, но и не боится шумной толпы, острой словесной схватки.

Ничто не чуждо советской поэзии наших дней из того, чем живет общество, чем живет современник, что он любит, от чего мучается и страдает, с чем борется и о чем мечтает. При всех индивидуальных различиях и национальных особенностях главное – полнота выражения человеческой натуры, классовая позиция писателя, гражданская активность его, – именно это и служит основой единства многонациональной советской поэзии. Национальное сочетается с индивидуальным, природным, личностным и – социальным, классовым. Национальное сочетается с интернациональным.

Именно с этих позиций можно и нужно рассматривать процесс развития литературы социалистического реализма во всей его диалектической сложности и многогранности. Современная поэзия в ее национальном, идейно-тематическом, стилевом, интонационном, метафорическом, живописном многообразии и в диалектическом единство, как и вся наша литература, представляет собою яркий феномен художественного развития.

Н. Тихонов, размышляя об этом в канун пятидесятилетия СССР, говорил: «В советской литературе все едино и в то же время все многообразно. Многообразие форм остается, есть единое мировоззрение… Многообразие жизни способствует и богатому развитию новых творческих форм».

Этот истинно диалектический взгляд подтверждается не только историей литературы, но и сегодняшним художественным развитием многонациональной советской поэзии.

В Киргизии, например, первая газета на родном языке вышла в 1924 году. До этого художественное творчество народа представляли акыны-импровизаторы и сказители народного эпоса «Манас». За полвека здесь создана национальная литература, обогатившая некоторыми существенными чертами художественное развитие советского народа в целом (сошлемся хотя бы на творчество Ч. Айтматова, получившее широкое международное признание).

Вполне естественно, что теснейшим образом связанные с национальной традицией, активно включенные в современность стихи и поэмы А. Токомбаева, К. Маликова, Т. Уметалиева и других переводились на русский язык.

Но в начале 60-х годов на киргизском языке появилась поэма «К звездам», разрушающая некоторые каноны традиционной поэзии, написанная вольным стихом, наполненная грандиозной общечеловеческой символикой. Это было в духе времени, ибо началось активное освоение космоса, и многие советские поэты разных национальностей стремились в своих стихах выйти на вселенский простор.

Автор поэмы С. Эралиев – поэт среднего поколения, участник Великой Отечественной войны. Первый отрывок из поэмы на русском языке был напечатан с рекомендацией Ч. Айтматова, горячо поддержавшего новаторский поиск своего товарища.

Теперь уже очевидно, что опыт С. Эралиева не прошел бесследно для киргизской поэзии, что поэма «К звездам», так же как и проза Ч. Айтматова, как киргизский кинематограф, прокладывают новые пути в развитии искусства братского народа, обращают па себя пристальное внимание читателей и зрителей во всех республиках Советского Союза.

Естественно, что без решения национального вопроса в государственном масштабе, без огромного идейно-художественного, формирующего воздействия русской литературы и других развитых литератур народов СССР, без творческого освоения опыта мировой литературы нельзя себе представить подобного явления.

Одна из особенностей художественного развития социалистических наций как раз в том и состоит, что все выдающиеся идейно-эстетические достижения одной нации становятся достоянием всех, что неразвитые в прошлом культуры имеют широчайшие возможности для выравнивания эстетических критериев, а иногда вносят в эстетику социалистического искусства то новое, что оказывает влияние на весь процесс развития то ли прозы, то ли поэзии, то ли кинематографа.

Развитие тех национальных традиций, которые соответствуют духу времени и учитывают прогрессивный опыт всего современного искусства, приносит успех литературе любой нации или народности, выводит ее на авансцену художественного развития всей страны.

Наша критика совершенно резонно опровергает схемы, по которым многонациональная поэзия движется от «своего» к «общему». На примере Р. Гамзатова прекрасно видно, что поэзия пришла к мудрому приятию синтеза национального и наиболее близкого из культурного наследия других народов. У Гамзатова – это, как справедливо писалось о нем, сплав горского стиха-раздумья и психологической традиции русской поэзии.

В 60-е годы внимание огромной читательской аудитории нашей страны обратили на себя книги литовских поэтов Э. Межелайтиса, Ю. Марцинкявичюса, а затем уже и некоторых других, более молодых. Причем это случилось в «эстрадную», как ее часто называют, пору поэзии, когда живейший отклик вызывали стихи иного плана, рассчитанные на быстрое, мгновенное восприятие даже не столько читающей, сколько слушающей аудитории. А сложная, порой многоступенчатая символика и синтезированный интеллектуализм Э. Межелайтиса или многозначная трагедийность Ю. Марцинкявичюса требовали серьезных читательских усилий для их восприятия.

Планетарная, космическая символика Э. Межелайтиса оказала свое влияние на поэзию 60-х годов. Проявляя живейший интерес к разнообразным сферам жизни человечества, поэт смело выходил за пределы земного притяжения. Иногда эта его всеохватность отпугивала холодком вселенских ветров. Но в то же время не могла не захватить грандиозная, почти мифическая фигура Человека, который, упираясь ногами в земной шар, держит на руках шар солнца. Символ человеческого могущества! Торжество разума! Апофеоз человечности!

А из глубины Вселенной тянется невидимая трасса к небольшому пространству земли, имя которому – Литва, и уже звучат гекзаметры К. Донелайтиса, слышится соловьиная трель С. Нерис, переливаются нежные краски М. Чюрлениса, чернеет вспаханная борозда, проворно снуют руки ткачихи…

Аллегория и гипербола, высокая символика образа, приемы кино, когда крупным планом высвечиваются частности – черты лица, выражение глаз, движение губ, – «монтажный» способ мышления, – все эти и другие особенности поэтики Э. Межелайтиса нашли развитие в стихах русских, украинских, киргизских поэтов. Поэма С. Эралиева «К звездам» написана явно не без влияния Э. Межелайтиса, хотя в ней и нет никаких прямых следов ученичества. Критика не без основания находила отсветы философской лирики Межелайтиса в поэзии А. Малышко.

Но дело даже не в конкретных примерах, показывающих влияние лирики Э. Межелайтиса на творчество или отдельные произведения поэтов других национальностей. Главное – свежий, современный поэтический прецедент, обогативший советскую поэзию. Ведь Э. Межелайтис поэтически воплотил новые ощущения, назревавшие и в духовной жизни других братских народов. Не случайно же, например, так укрупнился масштаб мировидения у А. Кулешова, когда «обычный человек» в его стихах 60-х годов, «землю с небом всей душой вбирая, в единый мир сливает их навек». А гордые слова К. Кулиева: «Я царь земной и бог, сошедший с неба…» – они тоже отражают интеллектуальное могущество человека в век научно-технической революции, только в иной, романтической, возвышенной форме, хотя и в бытовом, материально-предметном контексте.

Разумеется, здесь нет достаточных оснований говорить о каких-то конкретных источниках влияний. И, кстати говоря, поэзия Э. Межелайтиса показывает, как сложна и порой неожиданна, парадоксальна диалектика взаимовлияний в художественном творчестве. Зная Э. Межелайтиса как автора книг «Человек», «Кардиограмма», «Авиаэтюды», трудно себе представить, что этот поэт начинал под сильным влиянием С. Есенина! Но именно так и было, ведь впечатления раннего детства у него связаны с деревней, с крестьянским трудом, а могучее обаяние есенинской лирики испытал на себе молодой, начинающий поэт, которого еще отец, побывавший и поработавший в России, знакомил с русскими стихами.

Правда, выросший в рабочем Каунасе, с юношеских лет вступивший на путь революционной борьбы, комсомольский работник и солдат Великой Отечественной войны, Э. Межелайтис скоро, очень скоро покидает пределы деревенской околицы, чтобы окинуть взглядом всю планету, чтобы – позднее – ощутить бытие во вселенском масштабе, но даже в 60-х годах, совсем как в юности, совсем по-есенински скажет:

…Где-то здесь,

с невысокого пня,

в мире, полном любви и привета,

услыхала природа меня —

своего полевого поэта.

(Перевод с литовского Ст. Куняева)

И еще, вспоминая, добавит: «…Я встречал наступающий день и читал свои строчки коровам». Такова сила первых детских впечатлений и эмоциональное воздействие есенинской лирики.

Через русские переводы стихи Э. Межелайтиса приобрели известность у всесоюзного читателя, вскоре они стали явлением других национальных литератур, были переведены на многие языки народов СССР.

Немалое значение в художественном развитии имеют и устойчивые, традиционные или вновь завязывающиеся тесные связи между отдельными национальными литературами, как, например, между украинской и чувашской, где развитая, с богатыми традициями украинская поэзия оказывает влияние на более молодую чувашскую, или между родственными «соседними» литературами, как, например, между татарской и башкирской.

Проблема коммуникаций для национальных культур решается в СССР на широкой интернациональной основе взаимного уважения; все более крепнут и развиваются, возникают вновь двусторонние и многосторонние связи между братскими литературами, чему способствуют традиционные взаимные поездки писателей для непосредственного общения друг с другом и с читателями. Плодотворность такого взаимного сотрудничества закрепляется во все расширяющейся и совершенствующейся переводческой деятельности, как бы подытоживающей успехи литературного развития.

Близкие родственные связи нередко кладут начало творческим воздействиям. А. Твардовский, выступая в Минске, говорил, что поэзия Я. Купалы издавна привлекала его, оказывала благотворное влияние на его творческое становление. А. Твардовский, как и его старший земляк и друг М. Исаковский, многие годы был тесно связан с белорусской поэзией. Его тяготение к таланту Я. Купалы объясняется близостью эстетических принципов.

Но с не меньшим основанием можно утверждать, что более молодое поколение белорусских поэтов, в частности А. Кулешов, испытало на себе влияние и М. Исаковского, и А. Твардовского, что творческий опыт русских собратьев обогатил их поэзию. А. Кулешов вспоминает, какое неотразимое впечатление произвела на него «Страна Муравия». «Я нисколько не преувеличу, – признавался он, – если скажу, что как поэт своим рождением я обязан именно этому произведению. «Страна Муравия» не только по-новому открыла близкий мне мир народной жизни, но и явилась толчком, который вывел меня наконец из творческого тупика».

И не слышатся ли в «Доме у дороги» А. Твардовского мотивы кулешовской поэмы «Знамя бригады», первое знакомство с которой, по признанию самого поэта, было для него одним из самых ярких и дорогих литературных воспоминаний военного времени?

Грузинский поэт И. Абашидзе пишет о Твардовском: «Встречи с ним считаю самыми счастливыми эпизодами своей биографии. Этот человек был подлинным интернационалистом и в жизни и в творчестве, его влияние на всю многонациональную советскую литературу уже сегодня представляется бесспорным».

Русская литература, имеющая всемирное признание, как литература величайших гуманистических и революционных традиций, оказывает наибольшее влияние на всю многонациональную советскую литературу, а русский язык, как язык межнационального общения, играет огромную коммуникативную роль во взаимосвязях братских литератур. Поэтому крупнейшие явления русской поэзии – А. Блок, В. Маяковский, С. Есенин, А. Твардовский – оказывали и продолжают оказывать формирующее воздействие на поэзию народов СССР.

Первенство в общем и дружном хоре отдают русскому языку благодарные поэты других народов.

Родной язык! Не зная бед и горя,

С нуждой и притесненьем не знаком,-

Звучи победно в мощном дружном хоре

С великим, славным русским языком!

(Я. Ухсай. Перевод с чувашского П, Железнова)

Единство советской литературы скрепляется коммунистической партийностью, общими идеалами и устремлениями, общим методом – методом социалистического реализма. Из художественного опыта национальных литератур складывается яркое эстетическое многообразие. Многонациональная советская поэзия заключает в себе подлинное идейно-художественное богатство, которое приумножается за счет взаимообогащения и постоянного творческого обновления,

Ал. МИХАЙЛОВ

СОВЕТСКАЯ ПОЭЗИЯ

ВЛАДИМИР МАЯКОВСКИЙ

…Слушайте,

товарищи потомки,

агитатора,

горлана-главаря.

Заглуша

поэзии потоки,

я шагну

через лирические томики, как живой

с живыми говоря.

Я к приду

в коммунистическое далеко

не так,

как песенно-есененный провитязь.

Мой стих дойдет

через хребты веков

и через головы

поэтов и правительств.

Мой стих дойдет,

ко ом дойдет не так, —

не как стрела

в амурно-лировой охоте, не как доходит

к нумизмату стершийся пятак

и не как свет умерших звезд доходит.

Мой стих

трудом

громаду лет прорвет

и явится

весомо,

грубо,

зримо,

как в наши дни

вошел водопроводу

сработанный

еще рабами Рима.

В курганах книг,

похоронивших стиху

железки строк случайно обнаруживая, вы

с уважением

ощупывайте их,

как старое,

ко грозное оружие.

Я

ухо

словом

не привык ласкать;

ушку девическому

в завиточках волоска

с полупохабщины

не разалеться тронуту.

Парадом развернув

моих страниц войска,

и прохожу

по строчечному фронту.

Стихи стоят

свинцово-тяжело, готовые и к смерти,

и к бессмертной славе.

Поэмы замерли,

к жерлу прижав жерло

нацеленных

зияющих заглавий.

Оружия

любимейшего

род,

готовая

рвануться в гике, застыла

кавалерия острот, поднявши рифм

отточенные пики.

И все

поверх зубов вооруженные войска,

что двадцать лет в победах

пролетали,

до самого

последнего листка я отдаю тебе,

планеты пролетарий.

Рабочего

громады класса враг —

он враг и мой,

отъявленный и давний.

Велели нам

идти

под красный флаг

года труда

и дни недоеданий.

Мы открывали

Маркса

каждый том,

как в доме

собственном

мы открываем ставни,

но и без чтения

мы разбирались в том,

в лаком идти,

в каком сражаться стане.

Мы

диалектику

учили не по Гегелю.

Бряцанием боев

она врывалась в стих,

когда

под пулями

от нас буржуи бегали,

как мы

когда-то

бегали от них.

Пускай

за гениями

безутешною вдовой

плетется слава

в похоронном марше —

умри, мой стих,

умри, как рядовой,

как безымянные

на штурмах мерли наши!

Мне наплевать

на бронзы многопудье,

мне наплевать

на мраморную слизь.

Сочтемся славою -

ведь мы свои же люди, —

пускай нам

общим памятником

будет построенный

в боях

социализм.

Потомки,

словарей проверьте поплавки:

из Леты

выплывут

остатки слов таких, как «проституция»,

«туберкулез»,

«блокада».

Для вас,

которые

здоровы и ловки,

поэт

вылизывал

чахоткины плевки

шершавым языком плаката.

С хвостом годов

я становлюсь подобием

чудовищ

ископаемо-хвостатых.

Товарищ жизнь,

давай быстрей протопаем,

протопаем

по пятилетке

дней остаток.

Мне

и рубля

не накопили строчки,

краснодеревщики

не слали мебель на дом.

И кроме

свежевымытой сорочки,

скажу по совести,

мне ничего не надо.

Явившись

в Це Ка Ка

идущих

светлых лет,

над бандой

поэтических

рвачей и выжиг

я подыму,

как большевистский

партбилет, все сто томов

моих

партийных книжек.

(Из поэмы «Во весь голос»)

ДЖАМБУЛ ДЖАБАЕВ

(1846–1945)

С казахского

ДУХИ

 
Зря, парикмахер, ты льешь духи
Джамбулу за воротник:
В стареньком кресле твоем сидит
Не юноша, а старик.
Я черным когда-то и стройным был —
Согбенным стал и седым,
И нету в живых никого из тех,
Кто знал меня молодым.
Железо – как ты его ни точи —
Станет ли клинком?
И кляча – как ты ее ни холь —
Станет ли скакуном?
Так из Джамбула, что тут сидит,
Строки шепча стихов,
Может ли выйти лихой джигит,
Сколько ни трать духов?
Как в старых колодах бубновый король,
Я дряхлым по виду стал,
И буду таким же, какой бы огонь
В сердце моем ни пылал.
 

₁₉₃₅

БЕКМУРЗА ПАЧЕВ

(1854–1936)

С кабардинского

ЛЕНИНА СИЛА-МОРЮ ПОДОБНА

 
Врагам на страх бушевала
Морю подобная сила
И, вал вздымая за валом,
Полчища вражьи топила —
Морю подобная сила,
Правды ленинской сила!
О Ленин!
О солнце наше!
Кто с Лениным, тот бесстрашен!..
С учителем в дни грозовые
Друзья его боевые
Людей на борьбу скликали.
Горячих коней седлали,
Отвагой своей богаты,
Мужественны, как нарты,
За правое бились дело,
Шашкой владели умело,
Силой светлой владели,
Смерти в очи глядели…
Ленин во имя свободы
Объединил народы.
Ленина слово для горца
Было лучами солнца…
Мужи Кабарды восстали,
Своих скакунов взнуздали…
С русским могучим братом
Встал украинец рядом;
Мечи отточив, грузины
Идут на войну с князьями;
Армяне и осетины
Встают под красное знамя…
На западе и на востоке,
От северных рек до юга
Берут бедняки винтовки,
В борьбе помогая друг другу…
Врагам на страх бушевала
Морю подобная сила
И, вал вздымая за валом,
Престол царя сокрушила —
Нашего Ленина сила, —
Морю подобная сила!..
Мы знали голод и горе…
Но кружкой не вычерпать моря!
Кто ленинцев одолеет?
Сплотившихся – кто поборет?
Силы великой море,
Правды великой море
Вовеки не обмелеет!
 

₁₉₂₀