Текст книги "Повесть о старых женщинах"

Автор книги: Арнольд Беннет

Соавторы: Нина Михальская
сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 51 страниц)

– Что здесь происходит? – спросила Лоране.

– Он меня бросил, Лоране! – воскликнула мадам Фуко истерическим голосом, прерываемым рыданиями.

По чрезвычайному накалу чувств мадам Фуко можно было заключить, что ее возлюбленный секунду назад покинул спальную.

Лоране и Софья стремительно обменялись взглядами, и Лоране, разумеется, заметила, что между Софьей и хозяйкой установились новые, более сердечные отношения. Легким движением бровей она показала, что от нее не ускользнули эти перемены.

– Послушай, Эме, – сказала она решительно. – Ты не должна так распускаться. Он вернется.

– Нет, никогда! – крикнула мадам Фуко. – Все кончено. А ведь он последний!

Не обращая внимания на мадам Фуко, Лоране подошла к Софье.

– У вас очень утомленный вид, – сказала она, поглаживая Софью по плечу ручкой в перчатке. – Вы страшно бледны. Все это не для вас. Не стоит вам здесь оставаться – ведь вы еще нездоровы! Да еще в такой час! Право, не стоит!

Поддерживая Софью, Лоране вышла с нею в коридор. И действительно, Софья сама не заметила, как обессилела. Она вышла из спальной мадам Фуко с готовностью и покорно, как и положено больной, и закрылась у себя.

Примерно через полчаса звуки голосов и шепот у мадам Фуко прекратились, и дверь в комнату Софьи приоткрылась.

– Вы не спите? Можно я зайду? – раздался голос Лоране.

Уже дважды Лоране заговаривала с Софьей, опуская вежливое обращение «мадам».

– Прошу вас, войдите, – отозвалась Софья с кровати. – Я еще читаю.

Лоране вошла. Софья не знала, радоваться или огорчаться ее появлению. Ей хотелось посплетничать, но Софья чувствовала, что заниматься этим стыдно. Кроме того, Софья понимала, что этот ночной разговор, если он состоится, будет разговором двух подруг и в будущем Лоране всегда будет обходиться с нею запросто. Это ужасало Софью. И все же она знала, что не станет сопротивляться, – по крайней мере, соблазну послушать пересуды Лоране.

– Я ее уложила, – прошептала Лоране, тщательно закрыв за собой дверь. – Бедняжка! Ах, какой милый браслетик! Это ведь настоящий жемчуг?

Оглядев комнату, она немедленно, движимая безошибочным инстинктом, заметила браслет, который Софья, просматривая свои пожитки, случайно оставила на пианино. Лоране взяла его, подержала и положила на место.

– Да, настоящий, – ответила Софья.

Она хотела было добавить: «И это все, что у меня осталось из драгоценностей», – но промолчала.

Лоране приблизилась к кровати и остановилась рядом, как она нередко делала, ухаживая за Софьей. Теперь, уже без перчаток, она являла собой пикантное и привлекательное зрелище: к тридцати годам на ее приятном, чуть плутоватом личике слились воедино многоопытность уличного мальчишки и самоуверенность женщины, которая больше не удивляется тому, как действует ее вздернутый носик на умных, солидных мужчин.

– Она объяснила вам, из-за чего они поссорились? – внезапно спросила Лоране, и не только содержание вопроса, но и уверенный тон показывали, что Лоране намерена держаться с Софьей по-свойски.

– Нет, – ответила Софья.

В этих кратких репликах обнаженно прозвучало все то, что раньше считалось несуществующим. В этот момент отношения между двумя женщинами необратимо изменились.

– Должно быть, она сама виновата! – сказала Лоране. – С мужчинами она невыносима. Никогда не могла понять, как эта несчастная способна на такое. С женщинами она очаровательна. А с мужчинами обращается как с собаками и иначе не умеет. Некоторым это нравится, но таких мужчин мало. Верно?

Софья улыбнулась.

– Я ее предупреждала! Сколько раз ей говорила! Да только зря. Это сильнее ее, и если она умрет под забором, то только из-за этого. Но право, не стоило его сюда приглашать! Право, это уже чересчур! Если бы он знал…

– А почему бы и нет? – смущенно спросила Софья.

Ответ напугал ее:

– Да потому что в ее комнате не делали дезинфекции.

– А я думала, что дезинфекцию сделали во всей квартире.

– Кроме ее комнаты.

– Но почему?

Лоране пожала плечами:

– Она не пожелала сдвигать мебель. Почем я знаю! Она такая: вбила себе в голову – и вот, пожалуйста!

– Она сказала мне, что дезинфекцию сделали всюду.

– То же самое она сказала полицейским и доктору.

– Значит, от всей дезинфекции никакого толку?

– Ну конечно! Но она – такая. Эта квартира могла бы приносить большой доход – да только не у нее в руках! Она уже два года не соберется вернуть деньги за мебель!

– Что же с ней будет? – спросила Софья.

– Ну! – Лоране снова пожала плечами. – Я знаю одно: мне придется отсюда съехать. В последний раз, когда ко мне приходил мосье Серф, она ужасно ему нагрубила. Она, конечно, говорила вам про мосье Серфа?

– Нет. А кто это?

– А, не говорила? Удивительно. Мосье Серф это, видите ли, мой друг.

– О! – пробормотала Софья.

– Да, – продолжала Лоране, подстрекаемая желанием произвести впечатление на Софью и посплетничать. – Это мой друг. Я познакомилась с ним в больнице. Я и уволилась-то оттуда ради его удовольствия. Два года мы с ним ссорились, но потом он своего добился. Я не соглашалась – два года! Это большой срок. Но все-таки ушла из больницы. Я могла вернуться. Но не вернусь. Разве это жизнь – быть сиделкой в Париже! Нет, ушла – и как отрезало… Вы и вообразить не можете, какой мосье Серф миленький! А теперь еще и разбогател – конечно, относительно. Его кузен намного богаче. Мы все вместе сегодня ужинали в «Мэзон Доре». У этого кузена денег куры не клюют. Он вроде бы нажил состояние в Канаде.

– Вот как? – вежливо сказала Софья.

Лоране перебирала пальцами одеяло, и Софья в первый раз заметила у нее на руке обручальное кольцо.

– Заметили? – расхохоталась Лоране. – Это все он, кузен. «Как? – говорит он. – Вы не носите alliance?[40]40
  Обручального кольца (фр.).


[Закрыть]С alliance куда как приличнее. После ужина мы это устроим». Я сказала, что ювелирные лавки давно закрылись. А он отвечает: «Мне это все равно. Какую-нибудь, да откроем». И правда, все так и вышло. Открыли. Правда, прелесть?

Лоране протянула Софье руку.

– Да, – сказала Софья, – очень мило.

– У вас тоже красивое кольцо, – загадочным тоном произнесла Лоране.

– Обычное английское обручальное кольцо, – ответила Софья и, не удержавшись, покраснела.

– Вот он и говорит: «Я вас повенчал. Я ваш кюре». И надел он, кузен то есть, мне кольцо на палец. Ой, он такой забавный! Он мне очень нравится. Но у него никого нет. Он спрашивал, нет ли у меня славной, хорошенькой подружки, чтобы мы все вчетвером отправились на пикник. Я ответила, что подумаю, да ничего не придумала. С кем я знакома? Да ни с кем! Я не то что другие. Я скромная. Случайных знакомств не люблю… А он такой симпатичный, этот кузен. Глазки карие… Придумала! Поедемте как-нибудь с нами! Он говорит по-английски. Любит англичан. Он такой порядочный, настоящий джентльмен. Он устроит замечательный праздник. И конечно, будет счастлив познакомиться с вами, просто счастлив!.. Ну, а мой Шарль… к счастью, он в меня по уши влюблен – иначе я бы побоялась вас позвать.

Лоране улыбнулась, и в ее улыбке отразилось неподдельное уважение к красоте Софьи.

– Боюсь, мне придется отказаться, – сказала Софья.

Она приложила все усилия, чтобы в ее словах не было и тени морального превосходства, но не вполне в этом преуспела. Ее нисколько не ужаснуло предложение Лоране. Софья хотела просто отказаться, но не смогла сделать это достаточно естественно.

– Верно, вы ведь еще не окрепли, – мгновенно ответила Лоране, с невозмутимостью и совершенно естественным тоном. – Но скоро вам потребуются прогулки, – она глянула на свое кольцо. – Конечно, так приличнее, – рассудительно произнесла она. – Если есть обручальное кольцо, никто к тебе не пристанет. Странно, что я сама не додумалась. Однако…

– Вы любите драгоценности? – спросила Софья.

– Кто же их не любит! – ответила Лоране, всплеснув руками.

– Передайте мне, пожалуйста, браслет.

Лоране протянула ей браслет, и Софья застегнула его на ее запястье.

– Носите его, – сказала Софья.

– Это мне? – в восторге воскликнула Лоране. – Это уж слишком!

– Этого мало, – сказала Софья. – А глядя на этот браслет, вспоминайте, как были добры ко мне и как я вам благодарна.

– Как чудно вы сказали! – восхитилась Лоране.

И Софья почувствовала, что это и впрямь вышло славно. Ей самой было приятно, что она подарила браслет, – воспоминание об одном из тех безумств, которые Джеральд совершил ради нее, а не ради себя.

– Боюсь, что, ухаживая за мной, вы совсем забросили мосье Серфа, – добавила Софья.

– Самую малость! – хладнокровно и чуть свысока произнесла Лоране. – Он даже жаловался. Но я живо поставила его на место. Придумал тоже! Он знает, что есть вещи, с которыми я не шучу. Он у меня и пикнуть не смеет! Уж поверьте!

Софью поразило, насколько Лоране убеждена в своих чарах. Софье она казалась вульгарной хорошенькой дамочкой, привлекательность которой – под сомнением, а во взгляде – избыток бесстыдства. Движения ее были вульгарны. И Софья не могла понять, как утвердилась и на чем зиждется власть Лоране.

– Я не покажу его Эме, – прошептала Лоране, указывая на браслет.

– Как вам угодно, – ответила Софья.

– Кстати, я сказала вам, что объявлена война? – спросила между прочим Лоране.

– Нет, – ответила Софья. – Какая война?

– Я чуть не забыла из-за этой истории с Эме… Война с Германией. Весь город в волнении. Перед новым зданием Оперы огромная толпа. Говорят, мы будем в Берлине через месяц… самое позднее, через два.

– Вот как? – пробормотала Софья. – А из-за чего война?

– Ах, вот и я спрашиваю! Никто не знает. Все эти пруссаки.

– Может быть, стоит снова провести дезинфекцию? – беспокойно спросила Софья. – Я поговорю с мадам Фуко.

Лоране посоветовала ей не волноваться и вышла, чтобы продемонстрировать хозяйке браслет. Она решила, что никак не может себе отказать в таком удовольствии.

IV

Спустя две недели, в августе, в ясный субботний день, Софья, в широком переднике, завершала воинственные приготовления к дезинфекции. Часть задачи уже была выполнена: несмотря на сопротивление мадам Фуко, которая обиделась на Лоране и Софью за их пересуды, Софья вчера уже окурила собственную комнату и коридор. Лоране покинула квартиру – при каких именно обстоятельствах, Софья не знала, но догадывалась, что это произошло после того, как размолвка, вызванная обидой мадам Фуко, переросла в ссору. Мимолетная дружба между Лоране и Софьей улетучилась как сон. Служанку уволили – вместо нее мадам Фуко наняла поденщицу, приходившую по утрам на два часа. В то утро, получив письмо от своего больного отца, мадам Фуко внезапно уехала в Сен-Маммес-сюр-Сен. Софья была в восторге от такой удачи. Дезинфекция стала ее навязчивой идеей – навязчивой идеей выздоравливающей, в мыслях которой все бессознательно искажается и принимает самые уродливые формы. Вчера у Софьи было столкновение с мадам Фуко, и она ожидала еще более серьезного столкновения, когда дело дойдет до того, чтобы выставить мадам Фуко со всем ее добром из спальной. Однако Софья была готова – что бы ни случилось – как следует окурить всю квартиру. Отсюда и тот пыл, с которым, уговаривая мадам Фуко проведать отца, Софья заявила, что уже достаточно окрепла, чтобы прожить день-другой без посторонней помощи. Из-за того что движение поездов частично приостановлено по военным соображениям, мадам Фуко не могла обернуться за один день. Софья одолжила ей луидор.

Во всех трех передних комнатах в тазах таинственно тлела сера, и две двери были оклеены бумагой, чтобы пары не вышли наружу. Поденщица уже ушла. Софья со щеткой, ножницами, клейстером и газетой заклеивала третью дверь, когда у входа зазвонил колокольчик.

Она прошла по коридору и открыла дверь.

Явился Ширак. Софья не удивилась, увидев его. С началом войны даже Софья и мадам Фуко начали ежедневно просматривать хотя бы одну газету, и таким образом, по статье, подписанной Шираком, Софья узнала, что после командировки в Вогезы он вернулся в Париж.

Увидев ее, Ширак вздрогнул.

– Ах! – произнес он, помедлив.

Потом он улыбнулся, схватил ее руку и поцеловал.

За многие годы Софье не выпадало ничего приятнее: она видела, как неподдельно, до глубины души рад ей Ширак.

– Значит, вы выздоровели?

– Выздоровела.

Он вздохнул:

– Поверьте, для меня огромное облегчение узнать, что вам действительно не угрожает опасность. Вы так меня напугали… так напугали, сударыня.

Она молча улыбнулась.

Увидев, что он недоуменно оглядывает коридор, Софья сказала:

– Я сейчас одна в квартире. Я провожу дезинфекцию.

– Так это пахнет серой?

Она кивнула.

– Извините, я должна закончить эту дверь, – добавила она.

Ширак закрыл входную дверь.

– Да вы здесь чувствуете себя как дома! – заметил он.

– Приходится, – ответила Софья.

Он снова внимательно оглядел коридор.

– И вы совсем одна? – еще раз спросил он, словно не веря ей.

Она объяснила ему, в чем дело.

– Приношу мои глубочайшие извинения за то, что поместил вас здесь, – с чувством сказал Ширак.

– Почему? – ответила она, не отрывая глаз от двери. – Ко мне были здесь очень добры. Исключительно добры. А мадам Лоране такая превосходная сиделка…

– Вы правы, – сказал Ширак. – Поэтому я вас и оставил здесь. В сущности, они обе милейшие женщины… Вы понимаете, мне, как журналисту, случается заводить знакомства с людьми разного сорта… – он щелкнул пальцами. – А раз уж мы оказались около этого дома… Короче, прошу вас извинить меня…

– Подержите эту газету, – попросила Софья. – Нужно закрыть каждую щелочку и, главное, щель между дверью и полом.

– Что за чудо эти англичане! – бормотал он, придерживая газету. – Вы – и вдруг занимаетесь таким делом! Теперь, – добавил он прежним доверительным тоном, – вы, я полагаю, уедете от Фуко.

– Думаю, что да, – беззаботно ответила Софья.

– Поедете в Англию?

Она обернулась к нему и, продолжая вытирать излишки клея тряпкой, покачала головой.

– Не поедете?

– Нет.

– Простите за нескромность, но куда же вы направитесь?

– Не знаю, – честно призналась она.

Софья действительно не знала куда податься. У нее не было никаких планов. Разум подсказывал ей, что следует вернуться в Берсли или, по крайней мере, написать туда. Но в своей гордыне она и слышать не хотела о такой капитуляции. Софье пришлось бы попасть в намного более отчаянное положение, чтобы признаться свой родне о поражении, пусть даже в письме. Тысячу раз нет! Это решение принято бесповоротно. Она встретит любую беду и любое другое бесчестье – но только не позорное возвращение в лоно семьи.

– А вы? – спросила она. – Как ваши дела? Что война?

В двух словах Ширак рассказал ей о себе все основное.

– Не следует в этом признаваться, – добавил он, заговорив о войне, – но дело кончится худо! Уж я-то знаю.

– Вот как? – небрежно спросила Софья.

– Вы о нем ничего не слыхали? – спросил Ширак.

– О ком? О Джеральде?

Ширак кивнул.

– Нет, ничего! Ни единого слова!

– Он, должно быть, в Англии.

– Ни в коем случае! – твердо сказала Софья.

– Но почему же?

– Он больше любит Францию. Он и впрямь ее любит. По-моему, это единственная его подлинная страсть.

– Удивительно, – проговорил Ширак, – какую любовь вызывает Франция! А между тем… Но чем же он зарабатывает на жизнь? Жить-то надо!

Софья только плечами пожала.

– Значит, между вами все кончено, – смущенно пробормотал Ширак.

Софья кивнула. Она стояла на коленях перед дверью и заклеивала щель.

– Ну вот! – сказала она, вставая. – Аккуратно, верно? Дело сделано.

Софья улыбнулась Шираку и в темноте пыльного и душного коридора поглядела ему прямо в глаза. Они оба чувствовали, что стали близки друг другу. Ширак был чрезвычайно польщен ее отношением, и она это знала.

– Ну, – сказала Софья, – теперь я сниму фартук. Где бы вам меня подождать? Нет, не в спальной – я сама пойду туда. Чем же мы займемся?

– Послушайте, – робко предложил он. – Окажите мне честь – пойдемте со мной на прогулку. Вам это пойдет на пользу. На улице солнечно, а вы такая бледная.

– С удовольствием, – сердечно ответила Софья.

Пока она одевалась, Ширак прохаживался по коридору, и время от времени они перебрасывались через закрытую дверь несколькими словами. Перед уходом Софья содрала газетную бумагу с замочной скважины одной из запечатанных комнат, и они, по очереди заглянув туда, увидели зеленые серные пары и нашли, что в них есть нечто сверхъестественное. Потом Софья вернула бумагу на место.

Спускаясь по лестнице, она почувствовала, как подгибаются ее колени, однако в остальном, хотя после выздоровления она всего один раз выходила на улицу, она чувствовала себя вполне окрепшей. Поскольку у Софьи не было ни малейшего стремления активно что-либо предпринимать, она совсем не гуляла, и напрасно. Однако, делая разную мелкую работу по дому, она успела окрепнуть. Маленький, подвижный и беспокойный Ширак хотел поддержать ее на лестнице под руку, но она не позволила.

Консьержка со своими домашними с любопытством воззрилась на Софью, когда та выходила со двора, ибо ее болезнью интересовался весь дом. Когда экипаж уже отъезжал, консьержка вышла на тротуар, выразила Софье свое восхищение, а затем спросила:

– Вы случайно не знаете, мадам, почему мадам Фуко не вернулась к обеду?

– К обеду? – удивилась Софья. – Но она же приедет только завтра!

Консьержка скорчила удивленную гримасу:

– Вот как? Очень странно! Она сказала моему мужу, что будет через два часа. Это очень серьезно! У нас к ней дело.

– Я ничего не знаю, сударыня, – ответила Софья.

Они с Шираком переглянулись. Консьержка, пробормотав слова благодарности, удалилась, ворча что-то себе под нос.

Фиакр свернул на рю Лаферьер; лошадь, как обычно, поскальзывалась и спотыкалась на булыжной мостовой. Вскоре они выехали на бульвар и поехали в направлении Елисейских полей и Булонского леса.

Свежий ветерок, яркое солнце и просторные улицы города сразу опьянили Софью, опьянили, можно сказать, чисто физически. Крепкий настой самой жизни одурманил ее. Ее охватил блаженный восторг благополучия. Квартира мадам Фуко казалась ей чудовищным, гнусным застенком, и она винила себя за то, что не уехала оттуда намного раньше. Свежий воздух как лекарство исцелял и тело, и дух. В одно мгновение зрение ее прояснилось. Софья была счастлива, но не прошлым и не будущим, а сиюминутностью. К ощущению счастья примешивалась глубокая печаль о той Софье, которая пережила горе и неволю. Ее тянуло к счастью, к беспечной оргии страстей, среди которых она сможет забыть о своих бедах. Зачем было отказываться от предложения Лоране? Почему бы не окунуться в бушующее пламя вольных наслаждений, не пренебречь всем, кроме грубых чувственных инстинктов? Остро ощущая свою молодость, красоту, очарование, Софья сама не понимала причин своего отказа, хотя и не сожалела о нем. Она безмятежно взирала на собственное решение – следствие каких-то исключительно мощных движущих сил, не поддающихся анализу и объяснению, сил, которые таятся в ней самой, которые, по сути дела, и есть она.

– У меня нездоровый вид? – спросила Софья, с удобством откидываясь на сиденье фиакра, ехавшего в потоке экипажей.

Ширак замялся.

– По правде сказать, да! – наконец ответил он. – Но вам это идет. Если бы я не знал, что вы не любите комплиментов, я бы…

– Но я обожаю комплименты! – воскликнула Софья. – Почему вы считаете, что я их не люблю?

– Ну, коли так, – произнес он с юношеским пылом, – то знайте: вы сегодня еще прелестнее, чем обычно.

Софья упивалась его восхищением.

Помолчав, Ширак добавил:

– О, знали бы вы, как я беспокоился о вас, пока был вне Парижа!.. Просто выразить не могу. Поверьте, места себе не находил! Но что я мог поделать! Расскажите мне, как протекала ваша болезнь.

Софья дала ему подробный отчет. Когда фиакр повернул на рю Рояль, они увидели перед «Мадлен» кричащую и ликующую толпу^{82}.

Извозчик повернулся к ним.

– Похоже, победа за нами! – сказал он.

– Победа! Ах, если бы и в самом деле… – скептически прошептал Ширак.

По рю Рояль, неистово хохоча и восторженно жестикулируя, сновали люди. В кафе посетители повскакивали на стулья и даже на столы, чтобы как следует разглядеть внезапное оживление и принять в нем участие. Фиакр замедлил ход, лошадь пошла шагом. В верхних этажах домов вывешивали флаги и ковры. Толпа сгущалась и делалась все неистовей. «Победа! Победа!» – раздавались то хриплые, то пронзительные возгласы.

– Бог мой! – дрожа произнес Ширак. – Это и в самом деле победа! Мы спасены! Мы спасены!.. Да, да, так оно и есть!

– Еще бы не спасены! Ясное дело, победа, – сказал извозчик.

На площади Согласия фиакру пришлось остановиться. Необъятная площадь была морем белых шляп, цветов и радостных лиц, морем, на поверхности которого, как лодки на якоре, стояли фиакры. Множество флагов развевалось на крышах домов под ветерком, умерявшим августовский зной. Потом в воздух взлетели шляпы и над площадью разнеслись ликующие возгласы, многократно повторяясь, как эхо выстрелов в ущелье. Извозчик, осатанев, вскочил на свое сиденье и щелкнул кнутом.

– Vive la France![41]41
  Да здравствует Франция! (фр.)


[Закрыть] – надсаживаясь, прокричал он.

Клич подхватили тысячи глоток.

Потом у них за спиной послышался шум. Какой-то экипаж медленно двигался вперед. С криком «Марсельезу! Марсельезу!» его подталкивала толпа. В экипаже сидела дама – не красивая, но с запоминающимися чертами лица и уверенным взглядом женщины, привыкшей к почитанию и шквалу аплодисментов.

– Это Геймар! – сказал Ширак Софье.

Он был бледен. И он вместе с остальными кричал: «Марсельезу!» Лицо его исказилось.

Женщина встала и обратилась к своему кучеру, который подал ей руку и помог встать на козлы, откуда она отвесила поклон толпе.

«Марсельезу!» Крики не утихали. Потом раздался ликующий рев, и тишина половодьем залила площадь. В тишине женщина запела «Марсельезу». Она пела, и слезы текли по ее щекам. Люди на площади плакали или хмурились. В паузе после первого куплета слышно было только, как позванивает конская упряжь да доносится с Сены гудок буксира. Припев, в начале которого Геймар гордо тряхнула головой, разразился как великолепная, неукротимая тропическая буря. Софья, и не подозревавшая, как напряжены ее чувства, разрыдалась. Гимн был допет до конца, и к экипажу Геймар бросились почитатели. Вокруг, среди криков и гомона, обнимались и целовались люди, фонтанами взлетали вверх шляпы. Ширак перегнулся через борт экипажа и потряс руку стоявшего рядом человека.

– Кто это? – дрожащим голосом спросила Софья, чтобы справиться с необъяснимым душевным напряжением.

– Не знаю, – ответил Ширак. Он плакал как дитя и выкрикивал: «Победа! На Берлин! Победа!»