Текст книги "Повесть о старых женщинах"

Автор книги: Арнольд Беннет

Соавторы: Нина Михальская
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 51 страниц)

III

В тот день после обеда Софья, слишком обремененная собственными заботами, чтобы обнаружить что-нибудь необычное в отношениях между матерью и Констанцией, и ничего не знавшая о неудавшемся заговоре против нее, отправилась с визитом к мисс Четуинд, с которой сохраняла дружбу, ибо полагала, что она и мисс Четуинд представляют собой аристократию духа, а ее семья безмолвно соглашалась с этим. Отлучку из лавки она не обставила никакой таинственностью, а просто надела свой второй по красоте кринолин и отправилась в путь, готовая, если мать столкнется с ней и начнет расспросы, ответить, что идет к мисс Четуинд. Она действительно пошла к ней и приблизилась к зданию школы, стоявшему на дороге к Тернхиллу среди деревьев, сразу за заставой, ровно в четверть пятого. Поскольку ученики мисс Четуинд уходили из школы в четыре часа, а сама мисс Четуинд неизменно отправлялась на прогулку вслед за ними, Софья могла не выражать особого удивления, узнав, что мисс Четуинд нет дома. Она и не рассчитывала ее застать.

Она повернула направо и пошла по боковой дороге, которая начиналась у заставы и вела к двум шахтерским поселкам под названием Болотный кустарник и Рыжая корова. Сердце у нее выскакивало от страха, когда она начала свой путь, ибо она совершала ужасный поступок. Больше всего ее, вероятно, пугала собственная неслыханная смелость. Она испытывала не свойственное ей чувство тревоги, которое вызывало странное, мимолетное ощущение нереальности.

Утром она услышала из мастерской голос мистера Скейлза – голос, от отдаленного, неясного звука которого у нее по спине забегали мурашки. Она встала на прилавок у окна, чтобы лучше видеть, что делается внизу у входа; таким образом ей удалось различить багаж на тачке и дно цилиндра мистера Скейлза, который вышел из дома, чтобы взять привлекательные для мистера Пови товары. Она могла бы спуститься в лавку, ибо этому ничто не препятствовало: прошло уже три месяца, как имя мистера Скейлза даже не упоминалось в доме, и ее мать, видимо, забыла о пустячном эпизоде в день Нового года, но у нее не хватало сил сойти с лестницы! Она подошла к лестничной площадке и взглянула через перила, но двинуться дальше не смогла. В течение почти ста дней те прежние светильники ярко сияли у нее в мозгу, а теперь вернулся сам светоносец, но ноги не несли ее к нему навстречу; настал момент, ради которого она жила, но словить его у нее не было сил! «Почему я не иду вниз?» – спрашивала она себя. «Неужели я боюсь встретиться с ним?»

Покупательница, направленная к ней Констанцией, вырвала у нее из жизни целых десять минут, примеряя шляпы, а она истово молилась, чтобы мистер Скейлз не ушел, и убеждала себя, что он не может уйти, даже не осведомившись о ней. Разве она не считала дни все эти три месяца? Когда покупательница удалилась, Софья последовала за ней вниз и увидела мистера Скейлза, болтающего с Констанцией. К ней тотчас же вернулось все ее самообладание, и она присоединилась к ним с довольно язвительной улыбкой на устах. После того как мистер Пови столь странным образом извлек Констанцию из ее уголка, тон мистера Скейлза изменился и привел ее в волнение, в нем ей слышалось: «Вы есть вы, существуете, вы и отдельно – вся остальная вселенная!» Значит, он не забыл, она жила у него в сердце. В течение трех месяцев она не оставалась лишь жертвой собственных мечтаний! Она увидела, как он кладет сложенный листок белой бумаги на ребро верхней коробки и щелчком сбивает его вниз – к ней. Она залилась краской и не смогла промолвить ни слова… Значит, он приготовил эту записку заранее на тот случай, если сможет передать ей! Эта мысль была упоительна, но вселяла ужас.

– Я правда должен идти, – сказал он, запинаясь от волнения, и с этим ушел. А она сунула записку в карман передника и поспешно удалилась. Повернув на лестницу, она не обратила внимания на то, что около кассы, которая возвышалась над лавкой, как корабельная рубка, стоит ее мать. Она, задыхаясь, изо всех сил мчалась в спальную…

«Я скверная девчонка! – говорила она себе совершенно искренне, двигаясь к месту свидания. – Мне просто снится, что я встречусь с ним. Правдой это быть не может. Есть еще время вернуться. Если я вернусь, я спасена. Я просто пришла к мисс Четуинд, а ее не оказалось дома, тут ничего не скажешь. Но если я пойду дальше, если меня увидят! Какая глупость, если я пойду дальше!»

Но она шла вперед, побуждаемая, среди прочего, безмерным любопытством и тщеславием, которые разбудил в ней самый факт получения записки. В это время у них строили окружную железную дорогу, и между Берсли и Тернхиллом работали сотни землекопов. Когда она подошла к новому мосту над прорытым рвом, он уже был там, как и обещал в записке.

Они оба очень нервничали, сдержанно поздоровались, словно встретились в этот день впервые. О его записке и ее отклике на нее не было произнесено ни слова. К ее приходу они отнеслись как к главному событию во всей цепи обстоятельств, которое не следует обсуждать. Софья не могла скрыть смущения, но это смущение только обостряло мучительное очарование ее красоты. На ней была твердая шляпка с приподнятой вуалью – последний крик весенней моды в Пяти Городах; ее лицо порозовело от свежего ветра, глаза сверкали под темной шляпкой, и даже резкие цвета ее викторианского платья – зеленый и малиновый – не могли испортить свежесть этих щечек. Потупившись и нахмурившись, она становилась еще прелестней. Чтобы встретить ее, он спустился по глинистому склону с недостроенного кирпичного моста; обменявшись приветствиями, они застыли на месте – он устремил взгляд на горизонт, а она – на желтую глину, окаймлявшую его башмаки. Встреча оказалась столь же далекой от возвышенных представлений Софьи, сколь далек Манчестер от Венеции.

– Значит, это и есть новая железная дорога! – сказала она.

– Да, – отозвался он. – Это ваша новая железная дорога. Ее лучше видно с моста.

– Но там ужасно грязно, – возразила она, надув губки.

– Немного подальше совсем сухо, – заверил он ее.

С моста им неожиданно открылось зрелище свежевырытого длинного рва, в нем суетливо копошились сотни людей, подобно мухам в широкой ране. Слышался нескончаемый стук кирок, напоминающий приглушенную дробь града, а на некотором расстоянии оттуда крошечный локомотив тащил за собой вереницу крошечных вагончиков.

– Вот они какие, эти землекопы! – пробормотала она.

Слухи об ужасающем поведении землекопов в Пяти Городах дошли даже до нее: они пьют и сквернословят по воскресеньям, их лачуги и домишки – это просто берлоги, пользующиеся самой дурной славой, они – бич богобоязненного и благопристойного округа! Они с Джеральдом Скейлзом смотрели вниз на этих опасных хищников в желтых плисовых штанах и рубашках с распахнутым воротом, обнажавшим волосатую грудь. Они оба, несомненно, думали, как неприятно, что железная дорога не может быть создана без помощи таких отталкивающих и грязных животных. Они наблюдали их с высоты своей изысканной благовоспитанности и сознавали, как сильна притягательность столь же изысканных манер. У землекопов манеры были таковы, что даже смотреть на них она не могла, а Джеральд Скейлз не мог разрешить ей смотреть на них без краски стыда. Зардевшись, они оба отвернулись и начали подниматься по пологому склону. Софья совсем уж не понимала, что с ней происходит. В течение нескольких минут она ощущала такую беспомощность, как будто находилась с ним в воздушном шаре.

– Я рано закончил работу, – сказал он и самодовольно добавил, – по правде говоря, день у меня прошел очень удачно.

Софья несколько успокоилась, узнав, что он не пренебрег своими обязанностями. Кокетничать со странствующим приказчиком, который хорошо справился со своей работой за день, казалось менее шокирующим, чем заигрывать с человеком нерадивым, при сравнении первое выглядело вполне благопристойно.

– Это, должно быть, очень интересно, – сдержанно сказала она.

– Что, мои дела?

– Да. Всегда бывать в новых местах и все такое.

– В известном смысле это так, – рассудительно признал он. – Но должен сказать, что гораздо приятнее побывать в Париже.

– О, вы бывали в Париже?

– Жил там почти два года, – небрежно ответил он, а потом, посмотрев на нее, добавил, – разве вы не заметили, что я никогда не приезжаю сюда надолго?

– Я не знала, что вы были в Париже, – уклонилась она от ответа.

– Я ездил туда, чтобы основать нечто вроде агентства для Биркиншо.

– Вы, наверное, отменно говорите по-французски?

– Конечно, нужно уметь говорить по-французски, – сказал он. – Гувернантка занималась со мной французским еще в детстве – дядя меня заставлял, но в школе я почти все забыл, а в университете вообще ничему не научишься, во всяком случае, очень немногому! И уж никак не французскому.

Она была потрясена. Он оказался гораздо более важной персоной, чем она предполагала. Ей никогда не приходило в голову, что странствующие приказчики должны посещать университет, чтобы завершить свое мудреное образование. Ну, а уж Париж! Париж был для нее не чем иным, как хрупкой, невероятной, недостижимой мечтой. А он там побывал! Он был окутан облаком славы. Он был героем, сверкающим ослепительным блеском. Он явился к ней из другого мира. Он был ниспосланным ей чудом. Чудо было слишком дивным, чтобы в него можно было поверить.

Она – с ее однообразной жизнью в лавке! И он – элегантный, блестящий, то и дело приезжающий из дальних городов! И вот они бок о бок шагают по дороге к холмам Болотного кустарника! Ничего подобного в рассказах мисс Сьюел не найдешь.

– Ваш дядя… – неуверенно начала она.

– Да, мистер Болдеро. Он компаньон в фирме Биркиншо.

– Ах, вот как!

– Вы не слыхали о нем? Он знаменитый уэслианец.

– Да, да, – сказала она. – Когда у нас здесь собирался съезд уэслианцев, он…

– Он всегда очень деятелен на съездах, – заметил Джеральд Скейлз.

– Я не знала, что он связан с фирмой Биркиншо.

– Он, конечно, не работающий компаньон, – объяснил мистер Скейлз, – но он хочет, чтобы я занялся этим делом. Я должен досконально его изучить. Теперь вам будет понятно, почему я служу разъездным агентом.

– Ясно, – сказала она, потрясенная до самой глубины.

– Я сирота, – продолжал Джеральд. – Дядя Болдеро взял меня к себе, когда мне было три года.

– Ясно, – повторила она.

Ее удивляло, что мистер Скейлз уэслианец, как и она. Ей почему-то казалось, что он должен принадлежать англиканской церкви. Но ее представления об уэслианстве, как, впрочем, и о многих других материях, были весьма ограниченными.

– Теперь расскажите о себе, – предложил мистер Скейлз.

– Но мне о себе нечего рассказать! – воскликнула она.

Восклицание было совершенно искренним. Откровения мистера Скейлза не только взволновали, но и обескуражили ее.

– Во всяком случае, вы самая прелестная девушка из всех, кого мне довелось встречать, – сказал мистер Скейлз с подчеркнутой любезностью и воткнул трость в рыхлую землю.

Она покраснела и промолчала.

Они безмолвно продолжали путь, и каждый из них задавал себе вопрос, что может произойти дальше.

Вдруг мистер Скейлз остановился у полуразрушенного низкого кирпичного колодца.

– Думаю, это старая шахта, – сказал он.

– Да, я тоже так думаю.

Он поднял довольно большой камень и подошел к стене.

– Осторожно! – предостерегла она.

– А, ничего, – беспечно ответил он. – Давайте послушаем. Подойдите сюда и послушайте.

Она неохотно подчинилась, а он перебросил камень через грязную разрушенную стену, которая по высоте доходила примерно до его шляпы. Две-три секунды ничего не было слышно. Потом эхо донесло слабый рокот из глубины шахты. А в воображении Софьи возникли страшные призраки шахтеров, обреченных на вечные скитания по подземным переходам далеко, далеко внизу. Шум падающего камня открыл для нее тайные ужасы земли. Один вид стены вызывал у нее безотчетный страх.

– Как странно, – тоже с некоторым испугом в голосе сказал мистер Скейлз, – что шахту оставили в таком виде! Думаю, она очень глубокая.

– Некоторые бывают очень глубокие, – дрожа, произнесла она.

– Хочу заглянуть туда, – сказал он и ухватился рукой за верхний край стены.

– Отойдите! – крикнула она.

– Ничего! – повторил он успокаивающим тоном. – Стена тверда как скала. – Он слегка подпрыгнул и заглянул через край.

Она громко вскрикнула. Мысленным взором она увидела его на глубоком дне шахты искалеченным и тонущим. Казалось, земля разверзлась у нее под ногами. Ее охватила ужасная слабость. Она вновь вскрикнула. Никогда не представляла она себе, что жизнь может превратиться в такое страдание.

Он соскользнул со стены и повернулся к ней.

– Дна не видно! – сказал он. Потом, заметив ее искаженное лицо, он с покровительственной мужской улыбкой подошел к ней поближе.

– Глупенькая малышка! – ласково и с нежностью произнес он, вложив в эти слова всю силу своего обаяния.

Он сразу ощутил, что неправильно оценил возможные результаты своего поступка. Ее испуг мгновенно превратился в гневную обиду. Она с высокомерным видом отступила назад, как если бы он в самом деле намеревался прикоснуться к ней. Неужели он воображает, что раз она случайно пошла с ним на прогулку, он имеет право фамильярно обращаться с ней, поддразнивать ее, называть «глупенькой малышкой» и так близко заглядывать ей в лицо? Его вольности немедленно вызвали в ней неистовое возмущение.

Она отвернулась от него, предоставив ему возможность лицезреть ее гордо выпрямленную спину, подрагивающую от возмущения голову, гневно развевающиеся юбки, и, не сказав ни слова, стремительно, почти бегом отправилась в обратный путь. Он же был так потрясен столь неожиданным ее поведением, что сначала не двинулся с места, а просто стоял, глядя ей вслед и сознавая всю глупость своего положения.

Вскоре она услышала, что он ее догоняет. Она была слишком горда, чтобы остановиться или даже замедлить шаг.

– Я совсем не хотел… – пробормотал он, следуя за ней.

Она и виду не показала, что слышит.

– Мне, наверное, следует извиниться, – сказал он.

– Не сомневаюсь, что следует, – гневно ответила она.

– Вот я и прошу прощения! – проговорил он. – Остановитесь хоть на минутку.

– Буду вам благодарна, если вы оставите меня в покое, мистер Скейлз. – Она замолкла, обожгла его неприязненным взглядом и двинулась вперед. Душа ее разрывалась на части, ибо не смогла заставить ее остаться с ним, улыбнуться ему, простить и вызвать ответную улыбку.

– Я напишу вам, – крикнул он с холма ей вдогонку.

Она продолжала свой путь, эта смешная девочка. Но муки, которые она перенесла, когда припала к ненадежной стене, не были смешными, как не были смешны ни мрачный вид шахты, ни сильнейшее негодование, когда он не подчинился ей, забыв, что она королева. Для нее вся эта сцена выглядела высокой трагедией. Вскоре она перешла мост, но это была уже не та, не прежняя Софья! Таков был конец этого невероятного происшествия.

Подойдя к заставе, она вспомнила о матери и Констанции. Она совершенно забыла о них, и на некоторое время они перестали для нее существовать.

IV

– Ты уходила, Софья? – спросила миссис Бейнс у появившейся в нижней гостиной Софьи. Софья поспешно сбросила шляпу и пелерину в комнате закройщика, боясь, что опоздает к чаю, но на волосах и щеках оставались следы мартовского ветра. Миссис Бейнс, явно располневшая, сидела в качалке с журналом «Воскресенье в вашем доме» в руках. Стол был накрыт к чаю.

– Да, мама. Я заходила к мисс Четуинд.

– Хотелось бы, чтобы ты, когда уходишь, сообщала мне.

– Я перед уходом повсюду искала вас.

– Нет, не искала, я ведь не выходила отсюда с четырех часов… Не нужно так говорить со мной, – сказала миссис Бейнс более мягким тоном.

В этот день миссис Бейнс испытывала долгие страдания. Она понимала, что находится в раздраженном, нервном состоянии, и поэтому с присущей ей мудростью повторяла себе: «Я должна следить за собой. Нельзя давать волю нервам». Она считала, что ведет себя разумно. Она не догадывалась, что ее выдает каждый жест; ей не приходило в голову, что больше многого другого людей раздражает вид человека, который из высоких побуждений пытается быть добрым и терпеливым в обстоятельствах, кои сам он считает чрезвычайно тревожными.

Мэгги с чайником и горячими гренками в руках еле-еле взобралась по лестнице из кухни, и у Софьи появился повод промолчать. Софья тоже перенесла много страданий, страданий мучительных, и в этот момент ее юная душа была отягощена истинной трагедией, какой она еще никогда не испытывала. Ее отношение к матери слагалось наполовину из страха, наполовину из непокорности; его можно было бы определить той фразой, которую она то и дело повторяла про себя по пути домой: «Не убьет же меня мама!»

Миссис Бейнс отложила журнал в голубой обложке и повернула качалку к столу.

– Можешь налить чай, – сказала миссис Бейнс.

– А где Констанция?

– Она не совсем здорова и прилегла.

– Что-нибудь не в порядке?

– Нет.

Эти сведения не соответствовали действительности. Почти все было не в порядке у Констанции, которая в этот день была просто неузнаваема. Но миссис Бейнс не намеревалась обсуждать с Софьей сердечные дела ее сестры. Чем меньше говорить с Софьей о любви, тем лучше! И без того Софья достаточно возбудима!

Они сидели по обе стороны камина лицом друг к другу – величественная матрона, в черном корсаже, тяжело нависшем над столом, с круглым лицом, покрытым складками и морщинами за долгие годы радостей и разочарований. И напротив нее – юная стройная девушка, такая свежая, непорочная и неопытная, такая трогательная в своей наивности, но обреченная стать жертвой всепожирающего Времени! Обе с рассеянной поспешностью ели горячие гренки в полном молчании, погруженные в свои думы, огорченные, но внешне беспечные.

– А что говорила мисс Четуинд?

– Ее не было дома.

Это было страшным ударом для миссис Бейнс, и ее подозрения относительно Софьи, отодвинутые на задний план непреложными фактами, связанными с Констанцией, вырвались вперед и стали метаться, как тигр в клетке.

И все же миссис Бейнс решила вести себя спокойно и осторожно.

– Вот как! В котором часу ты пришла к ней?

– Не знаю. Наверное, около половины пятого. – Софья быстро выпила свой чай и встала. – Сказать мистеру Пови, что он может прийти?

(Мистер Пови обычно пил чай после хозяев дома.)

– Да, если ты побудешь в лавке, пока я приду. Зажги-ка газ.

Софья достала из вазы на камине вощеный фитиль, сунула его в огонь и зажгла газ, вспыхнувший с легким хлопком в своей хрустальной обители.

– Что это за глина у тебя на ботинках, дитя мое? – спросила миссис Бейнс.

– Глина? – повторила Софья, растерянно глядя на свои ботинки.

– Да, – подтвердила миссис Бейнс. – Похоже на мергель. Где это ты побывала?

Она допрашивала дочь холодным и непроизвольно враждебным тоном, глядя на нее снизу вверх сквозь очки в золотой оправе.

– Должно быть, налипла по дороге, – ответила Софья и поспешила к двери.

– Софья!

– Да, мама.

– Закрой дверь.

Софья с неохотой прикрыла дверь.

– Иди сюда.

Софья покорилась, понурив голову.

– Ты обманываешь меня, Софья, – сказала миссис Бейнс с гневной торжественностью. – Где ты была сегодня днем?

Софья постукивала ногой по ковру.

– Я нигде не была, – угрюмо пробормотала она.

– Ты видела молодого Скейлза?

– Да, – решительно ответила Софья, бросив на мать дерзкий взгляд. «Не убьет же она меня. Не убьет же она меня», – шептал ей внутренний голос. На ее стороне молодость и красота, а ее мать лишь толстая женщина средних лет. «Не убьет же она меня», – повторял дрожащий, но безжалостно высокомерный внутренний голос девочки, не раз получавшей в зеркале подтверждение своей красоты.

– Каким образом ты с ним встретилась?

Молчание.

– Софья, ты ведь слышала, что я говорю!

Опять молчание. Софья, опустив голову, глядела в стол. («Не убьет же она меня».)

– Если ты будешь упрямиться, я буду вынуждена предположить самое ужасное, – заявила миссис Бейнс.

Софья хранила молчание.

– Безусловно, – возобновила разговор миссис Бейнс, – если ты намерена дурно себя вести, тебе не смогут помешать ни мать, ни кто-нибудь другой. Но кое-что я могу сделать, и сделаю… Хочу предупредить тебя, что юный Скейлз – негодный человек. Мне о нем все известно. За границей он вел себя необузданно, и если бы его дядя не был компаньоном в фирме Биркиншо, его бы ни за что туда вновь не взяли. – Пауза. – Надеюсь, ты в один прекрасный день станешь счастливой женой, но пока ты еще не доросла до того, чтобы встречаться с молодыми мужчинами, и я ни в коем случае не допущу, чтобы ты продолжала знакомство со Скейлзом. Этого я не потерплю. Впредь ты выходить из дому одна не будешь. Понятно?

Софья хранила молчание.

– Надеюсь, завтра утром ты будешь в лучшем расположении духа. В ином случае я приму суровые меры. Ты полагаешь, что можешь сопротивляться мне, но ты еще никогда в жизни так не ошибалась. Я не желаю тебя больше видеть. Позови мистера Пови и вели Мэгги принести свежего чаю. Из-за тебя я почти рада, что твой отец умер, пусть даже так, как это произошло. Во всяком случае, он избавлен от всего этого.

Слова «…пусть даже так, как это произошло» испугали Софью. Они свидетельствовали, что миссис Бейнс, хотя великодушно и не касалась этой темы в разговорах с Софьей, знала совершенно точно, при каких обстоятельствах умер ее муж. Софья удалилась перепуганная и устрашенная, но при этом ее не оставляла мысль: «Она не убила меня. Я приняла решение молчать и выполнила его».

Вечером, когда Софья, сидя в лавке, аккуратно и безотрывно занималась шитьем шляп, ее мать тайно рыдала на втором этаже, а Констанция все еще пряталась на третьем, она, Софья, вновь пережила сцену у старой шахты, но пережила ее по-иному – признала, что была неправа, инстинктивно ощутила, что проявила глупое недоверие к любви. Пока Софья сидела в лавке, она держала себя и разговаривала согласно принятым здесь правилам поведения, превращаясь из наивного ребенка во взрослую восхитительную женщину. Когда входили покупатели и молодые мастерицы, в соответствии с установленным в лавке порядком, прибавляли газ в центральном светильнике, нельзя было понять, как это они при полном свете не видели сверкавшие в душе очаровательной мисс Бейнс слова: «Вы самая прелестная девушка из всех, кого мне довелось встречать» и «Я напишу вам». Молодые мастерицы имели собственное мнение как о Констанции, так и о Софье, но истина, во всяком случае в отношении Софьи, лежала за пределами полета их фантазии. Когда пробило восемь часов, лавка опустела и она приказала накрыть все чехлами, им и в голову не могло прийти, что она размышляет в это время о доставке почты и строит планы, как завладеть утренними письмами раньше мистера Пови.