Текст книги "Повесть о старых женщинах"

Автор книги: Арнольд Беннет

Соавторы: Нина Михальская
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 51 страниц)

II

Прихожане Уэслианской методистской церкви, что на Утином береге, составляли многочисленную и влиятельную конгрегацию. Ибо в те времена влиятельные люди не только довольствовались жизнью в городе, где некогда жили их отцы, но, не мечтая о загородных домах и чистом воздухе, довольствовались также верой своих отцов в начало и конец всего. В те времена не существовало ничего не ведомого. Вечные тайны выглядели такими же простыми, как арифметическое сложение; ребенок мог с полной уверенностью сказать вам, где вы будете и что будете делать через миллион лет, а также – что Бог думает о вас. Соответственно, поскольку все мыслили одинаково, они встречались по определенным случаям в определенных местах, чтобы выразить присущие всем единые мысли. А в Уэслианской методистской церкви, например, собиралась не скудная горстка людей, с тревогой сознающая, как это бывает теперь, что составляет меньшинство, а величественное и полное собственного достоинства большинство, глубоко уверенное в своей правоте и благопристойности.

Священник с причтом на великолепной кафедре красного дерева преклонили колена и закрыли руками лица; позади же них, в так называемом «оркестре» (хотя в течение десятилетий там не звучал ни один инструмент, кроме органа), преклонял колена и закрывал лица хор, а в богато украшенной галерее и внизу, в приделах, многочисленные ряды свободных телом и душой людей преклоняли колена у скамей с высокими спинками и прикрывали свои лица. Перед ними в напряженной долгой тишине реял отчетливый образ Иеговы на троне, Господа Бога лет шестидесяти, в усах и бороде, с неопределенным выражением лица, по которому нельзя было судить, потребует ли он дальнейшего кровопролития или нет; этого Бога без крыльев окружали белокрылые создания, с песнопениями носившиеся туда и сюда, а вдалеке виднелось отвратительное чудовище с раздвоенными копытами и хвостом, очень опасное, жестокое и наглое, которое могло благополучно существовать в окружении раскаленных угольев и испытывало злобную и безграничную радость, заманив вас лестью и лживым притворством в это же пекло, но вы, конечно, были слишком разумны, чтобы попасться на удочку его нечестивых соблазнов. Один раз в году во время обедни вы таким образом преклоняли колена в течение десяти минут по часам и, предавшись размышлениям, убеждали себя, что слишком разумны, чтобы попасться на удочку его нечестивых соблазнов. Этот час был очень торжественным, самым торжественным из всех.

Странно, что находятся бессмертные души, опрометчиво размышляющие в такой час о мирских делах! Однако среди собрания прихожан, несомненно, были таковые; вероятно, многим из них образ божий, даже если и представлялся отчетливым, казался неспокойным и мимолетным. К этим прихожанам относились и сидевшие на скамье, которая принадлежала семье Бейнс. Кто бы мог предположить, что мистер Пови, новообращенный из первометодистов^{23} с Кинг-стрит в Уэслианский методизм^{24} с храмом на Утином береге, сосредоточенно думает о карточках для витрин и о несправедливости женщин, а не о своих отношениях с Иеговой и хвостатым чудовищем? Кто бы мог предположить, что Констанция с ее кроткими глазами, образец дочерней любви, подвергая опасности свое вечное спасение, дарит улыбку хвостатому чудовищу, которое, спрятав хвост, обернулось мистером Пови? Кто бы мог предположить, что миссис Бейнс размышляет не о том, что полная власть над ней должна принадлежать Иегове, а не хвостатому чудовищу, но о том, что лишь она сама, а не мистер Пови, должна обладать полной властью в своем доме и лавке? Внешнее благополучие сидевших на этой скамье было ложным. (Столь же обманчивая картина была и на других скамьях.)

Одна лишь Софья, судорожно сжав руками свое прекрасное строгое лицо, сидя в уголке у стены, по-настоящему отдалась мыслям о бессмертном. Смятенное сердце, неистовая сила духовной жизни сделали ее взрослее! Ни одна пылкая, гордая девушка не бывала в более трудном положении, чем Софья! В порыве угрызений совести из-за рокового забвения долга она отреклась от того, что любила, и посвятила себя тому, что презирала. Такова была ее натура. Она свершила сей подвиг с высокомерием, а не по доброте душевной, но вложила в него всю свою силу воли. Констанция была вынуждена уступить ей отдел дамских шляп, потому что пальцы Софьи обладали даром обращаться с лентами и перьями так, как Констанции не удавалось. Софья вершила чудеса в отделе дамских шляп. Обходилась она с покупателями весьма любезно, но потом, когда они уходили, всем этим матерям, сестрам и мистерам Пови следовало поостеречься ее огненных стрел.

Но почему почти через три месяца после смерти ее отца она проводила все больше времени в лавке, объятая тайным пламенем ожидания? Почему однажды, когда незнакомый приезжий вошел в лавку и представился новым поверенным фирмы Биркиншо, у нее оборвалось сердце и ей стало дурно? Она поняла тогда, что обманывает сама себя. С чувством беспредельного унижения она поняла и признала, что причина ее ухода из заведения мисс Четуинд и неожиданного интереса к делам лавки, в лучшем случае, очень неясная и очень нечистая. Продолжи она занятия в школе мисс Четуинд, ей, скорее всего, не удалось бы встретиться с Джеральдом Скейлзом. Работая же в лавке, она непременно его встретит. С этой точки зрения и следовало оценивать истинный характер ее угрызений совести. Какой страшной была для нее эта мысль. Избавиться от нее она не могла, она отравляла ей существование! Поведать ее кому-нибудь она тоже не могла! Не могла обнажить свою рану. Месяцы шли за месяцами, а о Джеральде Скейлзе не было ни слуха ни духа. Она пожертвовала своей жизнью впустую. Собственными руками превратила свою жизнь в трагедию. Она убила отца, она обманывала других и позорила себя лицемерным раскаянием, променяла довольство на нищету, а гордость на унижение, и при этом Джеральд Скейлз исчез! Она потерпела крушение.

Софья обратилась к религии, и ее честные христианские добродетели, которым она служила с жестокой строгостью, стали бедствием для ее семьи. Так прошло полтора года.

А потом, в этот последний день года, второго года ее позора и душевного вдовства, вновь появился мистер Скейлз. Она мимоходом зашла в лавку и там обнаружила его беседующим с ее матерью и мистером Пови. Он опять посетил их округ и ее. Она поздоровалась с ним за руку и скрылась, ибо не смогла бы остаться на месте. Никто не заметил ее волнения, потому что она окаменела. Причины его отсутствия и возвращения она не знала. Она ничего не знала. За обедом об этом не было произнесено ни слова. День миновал, наступила ночь, и вот теперь она – в церкви, рядом с ней Констанция, в глубине ее души – Джеральд Скейлз! Счастливая, но за пределами прежнего представления о счастье! Несчастная, но за пределами прежнего представления о неописуемом горе! И никто ничего не знает! О чем ей молиться? Во имя чего следует ей укрепить свой дух? Должна она надеяться или отчаиваться? «Боже, помоги мне!» – беспрерывно шептала она, обращаясь к Иегове, когда небесное видение освещало руины ее размышлений. «Боже, помоги мне!» Ее совесть, пробуждаясь, несколько жестоко терзала ее.

Поднимая время от времени взгляд сухих, горящих глаз от обтянутых перчатками рук, она видела перед собой на стене кенотаф – мраморную доску с надписью золочеными буквами. Она помнила наизусть все высокопарные строки, которые гласили:

ВСЕГДА ГОТОВЫЙ УСТАМИ, ПЕРОМ И ДЕНЬГАМИ

ПОМОЧЬ ВЕРЕ СВОИХ ОТЦОВ,

В КОЕЙ ОН ЖИЛ И В КОЕЙ ПОЧИЛ,

ПИТАЯ ГЛУБОКУЮ И ГОРЯЧУЮ ЛЮБОВЬ

К ВОЗЛЮБЛЕННОЙ ЦЕРКВИ И ЕЕ ЗАКОНАМ.

И далее:

ЕГО СОСТРАДАНИЕ РАСПРОСТРАНЯЛОСЬ

ЗА ПРЕДЕЛЫ ЕГО ОБЩИНЫ.

ОН ВСЕГДА БЫЛ ПЕРВЫМ В ДОБРЫХ ДЕЛАХ

И СЛУЖИЛ ПАСТВЕ, ГОРОДУ И ОКРУГУ

С ВЕЛИКИМ БЛАГОРАСПОЛОЖЕНИЕМ И ПОЛЬЗОЙ.

Так была умиротворена суетность мистера Кричлоу.

Минуты пролетали, в церкви царило молчание, а нервное напряжение усиливалось; одни молящиеся тяжко вздыхали, другие молили Иегову о знамении или только покашливали, взывая к Богу. Наконец, часы в центре галереи пробили один положенный удар; священники поднялись, а вслед за ними – прихожане; все улыбались, как будто наступало тысячелетнее царство Христово, а не просто новый год. Затем сквозь стены и закрытые окна стал слабо проникать звук колоколов, пароходных гудков и свистков. Главный священник открыл книгу гимнов, и все запели тот гимн, который со времен самого Джона Уэсли поется в Уэслианских храмах перед наступлением Нового года. Все трубы органа издали последний пронзительный звук, священник перебросился несколькими заключительными словами с Иеговой, и осталось лишь стойко держаться добродетели. Люди склонялись друг к другу над высокими спинками скамей.

– С Новым годом!

– О, благодарю вас. И вас также.

– Вот и еще одна новогодняя всенощная позади.

– Да, да! – со вздохом.

Потом толпа внезапно заполнила приделы, с шутками и смехом проталкиваясь к двери. На паперти с коринфскими колоннами все шумно надевали плащи, длинные пальто, ольстеры^{25}, галоши и даже башмаки на толстой деревянной подошве и раскрывали зонтики. Сойдя с паперти, прихожане сразу попали в снежный вихрь и, разделившись на черные, бесшумно шагающие группы, гуськом потянулись вниз по Трафальгар-роуд, потом вверх к площадке для игр, вдоль рыночной площади, через Утиную площадь в направлении Площади св. Луки.

Мистер Пови шел между миссис Бейнс и Констанцией.

– Возьми меня под руку, детка, – обратилась миссис Бейнс к Софье.

Тогда мистер Пови и Констанция прошли вперед, пробираясь через сугробы. Софья удерживала в равновесии спотыкающуюся громаду – ее мать. Их кринолины мешали ей держаться поближе к матери. Миссис Бейнс смеялась со свойственным тучным людям добродушием, хотя падение было бы для нее непоправимым бедствием. Софья вынуждена была тоже смеяться. Но хоть она и смеялась, Бог не ниспослал ей помощи. Она не сознавала, куда идет и что может с ней произойти.

– О, господи! – воскликнула миссис Бейнс, когда они повернули на Кинг-стрит. – Кто это сидит у нас на крыльце?

И действительно, там сидел человек, облаченный в ольстер, поверх которого был накинут плед, а над всем этим возвышался цилиндр. Едва ли он сидел там давно, потому что почти не был засыпан снегом. Мистер Пови бросился вперед.

– Вот тебе и на! Это мистер Скейлз! – проговорил мистер Пови.

– Мистер Скейлз! – воскликнула миссис Бейнс.

– Мистер Скейлз! – прошептала Софья, объятая ужасом.

Может быть, она боялась чуда. Мистер Скейлз, сидящий на крыльце их дома снежной ночью, несомненно, походил на чудо, на нечто, привидевшееся во сне, на нечто трогательное и невероятно своевременное – «в самую точку», как любят говорить в Пяти Городах. Но он был существом материальным. Много лет спустя, хорошо узнав его, Софья уже оценивала его появление на крыльце как совершенно естественный и типичный для него поступок. Истинные чудеса никогда не выглядят чудесами, а то, что на первый взгляд походит на чудо, обычно оказывается явлением весьма прозаичным.

III

– Это вы, миссис Бейнс? – спросил Джеральд Скейлз каким-то растерянным тоном, взглянул вверх, а потом поднялся на ноги. – Разве это ваш дом? И правда, ваш. А я понятия не имел, что сижу на вашем крыльце.

Он робко, скорее даже глуповато, улыбнулся, а женщины и мистер Пови окружили его, газовый фонарь освещал их изумленные лица. Скейлз был, конечно, очень бледен.

– Но что же случилось, мистер Скейлз? – взволнованным тоном осведомилась миссис Бейнс. – Вы нездоровы? Вы внезапно…

– Нет, нет, – беспечно ответил молодой человек. – Ничего особенного. Просто на меня только что напали вон там, – он указал на уходящую вдаль Кинг-стрит.

– Напали! – с тревогой повторила миссис Бейнс.

– Это уже четвертый известный нам случай на этой неделе! – сообщил мистер Пови. – Просто позор.

Дело в том, что из-за упадка торговли, трудностей в получении работы и плохой погоды благосостояние общества в Пяти Городах оставляло желать много лучшего. В тисках голода низшие классы вели себя неподобающим образом, несмотря на альтруистические и благородные усилия тех, кто стоял выше них на социальной лестнице, преградить путь нищете, возникшей, несомненно, по причине близорукой непредусмотрительности. Когда же (в отчаянии вопрошали стоявшие выше) низшие классы научатся откладывать на черный день? (Могли бы с тем же успехом сказать – на пасмурный или мрачный день.) Со стороны низших классов, для коих делалось все возможное, было и впрямь «очень некрасиво» убивать курочку, несущую золотые яйца! Особенно в таком благопристойном городе! Куда же все это приведет? Вот, например, мистер Скейлз, джентльмен из Манчестера, свидетель и жертва плачевного морального состояния Пяти Городов! Что подумает он о Пяти Городах? Порок и опасность служили темой разговоров в лавке всю предыдущую неделю, теперь же они воплотились в реальность.

– Надеюсь, вас не… – произнесла миссис Бейнс извиняющимся и сочувственным тоном.

– О нет! – весело перебил ее мистер Скейлз. – Мне удалось от них отбиться. Вот только локоть…

Между тем снег не прекращался.

– Заходите, пожалуйста, – предложила миссис Бейнс.

– Не хотелось бы вас беспокоить, – заметил мистер Скейлз. – Я пришел в себя и могу добраться до «Тигра».

– Непременно зайдите, хоть на минутку, – решительно заявила миссис Бейнс. Ей нужно было поддержать репутацию города.

– Вы весьма любезны, – сказал мистер Скейлз.

Внезапно дверь изнутри отворилась, и перед ними предстала Мэгги, глядевшая на них с высоты двух ступенек.

– Желаю всем вам, мэм, счастливого Нового года.

– Спасибо, Мэгги, – ответила миссис Бейнс и с чопорным видом добавила: – И тебе тоже! – А про себя подумала, что Мэгги могла бы подтвердить на деле свое пожелание счастливого Нового года, если бы постаралась в будущем «не избегать углов» при уборке и не бить столько посуды.

Софья, плохо сознавая, что делает, поднялась по ступенькам.

– Нужно пригласить мистера Скейлза встретить с нами Новый год, детка, – остановила ее миссис Бейнс.

– Хорошо, мама! – задыхаясь от волнения, согласилась Софья и стремительно спрыгнула вниз.

Мистер Скейлз приподнял шляпу и должным образом внес в нижнюю гостиную Бейнсов Новый год и уйму снега. Затем в углу у фисгармонии поднялся шум от стряхивания снега с обуви, отряхивания зонтов, плащей и ольстеров. Мэгги унесла охапку намокших от снега вещей, в том числе и галош, и получила приказ вскипятить молоко и принести сладкие пироги. Мистер Пови произнес «бр-р-р» и затворил дверь (с прокладками из фетра от сквозняков). Миссис Бейнс прибавила газ, пока он не загудел, и велела Софье поворошить угли в камине, а Констанции – зажечь второй газовый рожок.

Воцарилось всеобщее радостное возбуждение.

Безмятежное настроение было приятно нарушено (да, приятно, несмотря на ужас, вызванный нападением на локоть мистера Скейлза) одним происшествием – ко всеобщему удивлению, мистер Скейлз оказался в вечернем костюме. Никогда раньше в этом доме никто не бывал в вечернем костюме.

Лицо Софьи залилось краской и продолжало пылать, что подчеркивало живую прелесть ее красоты. От охватившего ее странного обескураживающего упоения у нее кружилась голова. Казалось, она обретается в мире нереального и неправдоподобного. Звуки доносились до нее неотчетливо, контуры вещей и людей светились, как грани призмы. Она находилась в состоянии исступленного, безрассудного, необъяснимого счастья. Исчезли все ее страдания, сомнения, отчаяние, озлобление, упрямство. Она стала такой же робкой и нежной, как Констанция. Глаза ее напоминали глаза лани, а движения очаровывали своим скромным и тонким изяществом. Констанция сидела на диване, и Софья, как бы в поисках прибежища, села на диван рядом с сестрой. Она старалась не смотреть на мистера Скейлза, но не могла отвести от него взгляд. Она была убеждена, что он самый совершенный мужчина на свете. Может быть, несколько низкорослый, но совершенный. Ей почти не верилось, что может существовать подобное совершенство. Он превосходил все ее представления об идеальном мужчине. Подобной улыбки, голоса, рук, волос никогда не существовало! Речь его лилась, как музыка! Улыбка отворяла врата рая! Для Софьи его улыбка принадлежала к тем явлениям природы, которые так прелестны, что от них хочется плакать. В этом описании чувств Софьи не только отсутствует преувеличение, но скорее присутствует излишняя сдержанность. Неповторимые особенности мистера Скейлза полностью завладели ею. Ничто не могло бы убедить ее, что среди людей существует кто-нибудь, равный ему. И именно ее твердая и глубокая уверенность в его абсолютном превосходстве окружала его нимбом невероятного и неправдоподобного, когда он сидел в качалке в гостиной ее матери.

– Я остался в городе, чтобы встретить Новый год у мистера Лотона, – рассказывал мистер Скейлз.

– О, так вы знакомы с адвокатом Лотоном! – отметила миссис Бейнс с удивлением, ибо адвокат Лотон не общался с торговыми кругами. Он обходился с ними любезно, вел их юридические дела, но к ним не принадлежал. Он был другого круга. Его друзья жили в ином мире.

– Мои родители – его старые приятели, – сказал мистер Скейлз, прихлебывая молоко, принесенное Мэгги.

– А теперь, мистер Скейлз, вы должны попробовать мои пирожки. Вы ведь знаете, что за каждый съеденный сегодня пирожок^{26}, вам прибавится один счастливый месяц, – напомнила ему миссис Бейнс.

Он поклонился.

– Я как раз шел от мистера Лотона, когда со мной приключилась беда, – и он рассмеялся.

Затем он рассказал о своей схватке с грабителями, которая, однако, тянулась недолго, потому что у противников не хватило отваги. Он поскользнулся и ударился локтем о край тротуара, мог бы сломать локоть, если бы не толстый слой снега. Нет, теперь ему не больно, наверное, это просто ушиб. Ему повезло, что злодеи не одолели его, ведь у него в записной книжке лежала крупная сумма в векселях – оплаченные счета! Он не раз думал, как было бы прекрасно, если бы торговые представители разъезжали в сопровождении собак, особенно зимой. Нет ничего лучше собаки.

– Вы любите собак? – спросил мистер Пови, который давно лелеял тайную, но неосуществимую мечту завести собаку.

– Да, – ответил мистер Скейлз, повернувшись к мистеру Пови.

– И у вас есть собака? – спросил мистер Пови.

– У меня фокстерьер – сука, – ответил мистер Скейлз, – она получила первый приз в Натсфорде^{27}, но теперь стареет.

Упоминание пола в этой комнате прозвучало как гром среди ясного неба. Мистер Пови, человек светский, сделал вид, что ничего не произошло, трепещущие локоны миссис Бейнс явно возражали против излишней грубости. Констанция притворилась, что ничего не слышала, а Софья, по понятным причинам, в самом деле ничего не слышала. Мистер Скейлз и не подозревал, что нарушил конвенцию, согласно которой у собак нет пола. Более того, он не подозревал, какой славой пользуются в городе сладкие пирожки миссис Бейнс. Он еще до прихода к миссис Бейнс съел больше сладких пирожков, чем ему хотелось, и ей не удалось вызвать у него тот восторг, который она привыкла наблюдать у всех, кто их пробовал.

Зачарованный, мистер Пови продолжил разговор о собаках, и становилось все более ясно, что мистер Скейлз, который, вместо того чтобы присутствовать в благопристойном костюме из тонкого сукна на новогодней всенощной, выезжал в вечернем платье в свет, который был знаком с сильными края сего и который держал собак неподобающего пола, не был ни обычным странствующим приказчиком, ни человеком того сорта, к какому привыкли жители Площади. Он явился из другого мира.

– У адвоката Лотона вечер закончился рано, во всяком случае, мне кажется… – запнулась миссис Бейнс.

Помолчав, мистер Скейлз ответил:

– Да, я ушел, как только пробило двенадцать. Завтра, то есть сегодня, у меня трудный день.

Для долгого визита время было неподходящее, и мистер Скейлз собрался уходить. Он признался, что ощущает слабость («неможется», – шутливо сказал он, гордясь знанием местного диалекта) и жжение в локте; в остальном он чувствует себя хорошо благодаря гостеприимству миссис Бейнс… Он, право, сам не понимает, как очутился на крыльце ее дома. Миссис Бейнс настаивала, чтобы он, если встретит по пути к «Тигру» полисмена, сообщил ему все подробности разбойного нападения, и он пообещал исполнить это.

Он откланялся с изысканной вежливостью.

– Если у меня будет свободная минутка, забегу к вам завтра утром, дабы сообщить, что я в порядке, – обратился он ко всем присутствующим.

– О, пожалуйста! – воскликнула Констанция. Безграничная наивность Констанции делала ее иногда странным образом развязной.

– Счастливого Нового года!

– Спасибо! Вам тоже! Не пропадайте.

– Вверх по Площади и первый поворот направо, – с присущей ему деловитостью сказал мистер Пови.

Говорить было больше не о чем, и гость бесшумно исчез в снежном вихре.

– Б-р-р, – пробормотал мистер Пови, закрывая дверь. И каждый подумал: «Какой странный конец года!»

– Софья, детка… – начала было миссис Бейнс.

Но Софья уже скрылась в спальной.

– Скажи ей о новой ночной сорочке, – поручила миссис Бейнс Констанции.

– Хорошо, мама.

– Не уверена, что мне так уже нравится этот молодой человек, – размышляя вслух, сказала миссис Бейнс.

– Но, мама, – возразила Констанция, – мне кажется, он очень мил.

– Он всегда избегает смотреть в глаза, – заметила миссис Бейнс.

– Ну, мне-то этого не говорите! – рассмеялась Констанция, целуя мать на ночь. – Вам просто досадно, что он не похвалил ваши пирожки. Кто-кто, а я это заметила.