Текст книги "Сочинения в двух томах"

Автор книги: Аполлон Майков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 42 страниц)

Но напрасно! Раз она,

Искупавшися, нагая,

В воду камешки кидая,

Веселилася одна...

Я подкрался... обернулась,

Увидала, поскользнулась

И с уступа на уступ —

В самый омут... К ней лечу я,

Всплыл – и что же? Выношу я

Из воды холодный труп!

Знал еще я дочь сатрапа!

Подкупив ее арапа,

Проникал в гарем я к ней...

Что же? лик ее надменный,

Нетерпеньем оживленный,

Вижу в Гере я твоей!

Та ж игра в ланитах смуглых,

Та же линия округлых,

Чудно выточенных ног,

То ж изнеженное тело,

И спины волнистость белой...

Нет! ты видеть их не мог!

Иль художники, как боги,

Входят в Зевсовы чертоги

И, читая мысль его,

Видят в вечных идеалах

То, что смертным, в долях малых,

Открывает божество?

   1853

АЛКИВИАД

Внучек, верь науке деда:

Верь – над женщиной победа

Нам трудней, чем над врагом.

Здесь всё случай, всё удача!

Сердце женское – задача,

Не решенная умом!

Ты слыхал ли имя Фрины?

Покорялися Афины

Взгляду гордой красоты, —

Но на нас она взирала,

Как богиня, с пьедестала

Недоступной высоты.

На пирах ее быть званным —

Это честь была избранным, —

Принимала, как сатрап!

Всем серебряные блюды

И хрустальные сосуды,

И за каждым – черный раб!

Раз был пир... то пир был граций!

Острых слов, импровизаций

И речей лился каскад...

Мне везло: приветным взглядом

Позвала уж сесть с ней рядом —

Вдруг вошел Алкивиад.

Прямо с оргии он, что ли!

Но, крича, как варвар в поле,

Сшиб в дверях двух скифов с ног,

Оттолкнул меня обидно

И к красавице бесстыдно

На плечо лицом прилег!

Были тут послы, софисты,

И архонты, и артисты...

Он беседой овладел,

Хохотал над мудрецами

И безумными глазами

На прекрасную глядел.

Что тут делать?.. Полны злости,

Расходиться стали гости...

Смотрим – спит он! Та – молчит

И не будит... Что ж? Добился!

Ей повеса полюбился,

Да и нас потом стыдит!

   1853

АСПАЗИЯ

Что скажут обо мне теперь мои друзья?

Владычица Афин, Периклова подруга,

Которую Сократ почтил названьем друга,

Как девочка, люблю, томлюсь и плачу я...

Всё позабыто – блеск, правленье, государство,

Дела, политики полезное коварство,

И даже самые лета... но, впрочем, нет!

У женщин для любви не существует лет;

Хоть, говорят, глупа последней страсти вспышка,

Пускай я женщина, а он еще мальчишка,

Но счастье ведь не в том, чтобы самой любить

И чувством пламенным сгорать и наслаждаться;

Нет, счастием его дышать и любоваться

И в нем неопытность к блаженству приучить...

А он – он чистое подобье полубога!..

Он робок, он стыдлив и даже дик немного,

Но сколько гордости в приподнятых губах,

И как краснеет он при ласковых словах!

Еще он очень юн: щека блестит атласом,

Но рано слышится в нем страсть повелевать,

И позы любит он героев принимать,

И детский голос свой всё хочет сделать басом.

На играх победив, он станет как Ахилл!

Но, побежденный, он еще мне больше мил:

Надвинет на чело колпак он свой фригийский

И, точно маленький Юпитер Олимпийский,

Глядит с презрением, хотя в душе гроза

И горькою слезой туманятся глаза...

О, как бы тут его прижать к горячей груди

И говорить: «Не плачь, не плачь, то злые люди...»

В ланиты, яркие румянцем вешних роз,

И в очи целовать, блестящие от слез.

Сквозь этих слез уста заставить улыбаться,

И вместе плакать с ним, и вместе с ним смеяться!

   1853

ПРЕТОР

Как ты мил в венке лавровом,

Толстопузый претор мой,

С этой лысой головой

И с лицом своим багровым!

Мил, когда ты щуришь глаз

Перед пленницей лесбийской,

Что выводит напоказ

Для тебя евнух сирийской;

Мил, когда тебя несут

Десять ликторов на форум,

Чтоб творить народу суд

И внушать покорность взором!

И люблю я твой порыв,

В миг, когда, в носилках лежа,

С своего ты смотришь ложа,

Как под гусли пляшет скиф,

Выбивая дробь ногами,

Вниз потупя мутный взгляд

И подергивая в лад

И руками, и плечами.

Вижу я: ты выбивать

Сам готов бы дробь под стать —

Так и рвется дух твой пылкий!

Покрывало теребя,

Ходят ноги у тебя,

И качаются носилки

На плечах рабов твоих,

Как корабль средь волн морских.

   1857

АРКАДСКИЙ СЕЛЯНИН ПУТЕШЕСТВЕННИКУ

Здесь сатиры прежде жили;

Одного мы раз нашли

И живого изловили,

И в деревню привели.

Все смотреть пришли толпами;

Он на корточках сидел

И бесцветными глазами

На людей, дичась, глядел.

Страх однако же унялся;

С нами ел он, пил вино,

Объедался, опивался,

Впрочем, вел себя умно.

Но весна пришла – так мочи

Нам не стало от него.

Не пройдет ни дня, ни ночи

Без лихих проказ его...

Женщин стал ловить и мучить!..

Чуть увидит – задрожит,

Ржет, и лает, и мяучит,

Целоваться норовит.

Стали бить его мы больно;

Он исправился совсем,

Стал послушный, богомольный,

Так что любо было всем.

Бабы с ним смелее стали

Обходиться и играть,

На работы в поле брали,

Стали пряников давать.

Не прошло, однако, года,

Как у всех у нас – дивись —

В козлоногого урода

Ребятишки родились!

Да! У всех на лбу-то рожки

С небольшой лесной орех,

Козьи маленькие ножки,

Даже хвостики у всех.

К нам в деревню прошлым летом

Русский барин заезжал.

Обо всем услыша этом,

Усмехнувшись, он сказал:

«Хорошо, что мы с папашей

Без хвоста и с гладким лбом,

Быть иначе б дворне нашей

И с рогами, и с хвостом».

   1853

ПОСЛАНИЯ

П. М. ЦЕЙДЛЕРУ

Вот он по Гатчинскому саду

Идет с толпой учеников;

Вот он садится к водопаду

На мшистый камень, в тень дерёв;

Вкруг дети жмутся молчаливо

К нему всё ближе. Очи их

Или потуплены стыдливо,

Иль слез полны, и сам он тих,

Но ликом светел. Он читает

В младых сердцах. Он их проник;

Один душой он понимает

Неуловимый их язык.

В сердцах, забитых от гоненья,

Ожесточенных в цвете лет,

Он вызвал слезы умиленья,

Он пролил в них надежды свет;

И, указуя в жизнь дорогу,

Он человека идеал

Пред ними долго, понемногу

И терпеливо раскрывал...

И вот открыл! – и ослепило

Его сиянье юный взгляд,

И дети с робостию милой

И изумлением глядят.

И каждый сам в себя невольно

Ушел и плачет о себе,

И за прошедшее им больно —

И все готовятся к борьбе.

Ах, Цейдлер! в этом идеале

Ведь ты себя нарисовал;

Но только дети не узнали,

Да ты и сам того не знал!

   1856

Я. П. ПОЛОНСКОМУ

1 Твой стих, красой и ароматом

Родной и небу и земле,

Блуждает странником крылатым

Между миров, светя во мгле.

Люблю в его кудрях я длинных

И пыль от Млечного Пути,

И желтый лист дубрав пустынных,

Где отдыхал он в забытьи;

Стремится речь его свободно;

Как в звоне стали чистой, в ней

Закал я слышу благородной

Души возвышенной твоей.

   1855

2 Полонский! суждено опять судьбою злою

Нам розно дни влачить;

Меж тем моя душа сроднилась уж с тобою —

Ей нужно так любить!

Да! в мире для нее нужна душа другая,

Которой бы порой

Хоть знак подать, что мы, друг друга понимая,

Свершаем путь земной!

И часто я, когда иду лесной опушкой

И, прячася за ель,

Стараюсь обмануть искусственною мушкой

Пугливую форель,

И предо мной шумит ручей студеноводный,

А ров, где льется он,

Уж тени полн, и пар над ним бежит холодный,

Меж тем как озарен

Вверху растущий лес последним солнца светом, —

От сердца полноты

Я б перемолвиться желал тогда с поэтом,

И думаю – где ты?

Где ты?.. О, боже мой! ты там, где в оны годы

Беспечно я бродил...

Прости невольный вздох!.. полуденной природы

И Рим я не забыл!

Обломки красные средь рощи кипарисной,

Под небом голубым, —

Величием своим и грязью живописной

Он по душе мне, Рим!

Как часто на конях мы римскою долиной

Неслись во весь опор;

Коней остановив, снимали вид руины

И очерк дальних гор,

И града вечного в тумане купол гордый,

А там водопровод

И черных буйволов к нам поднятые морды

В осоке, из болот...

И эти городки, куда в веселье диком,

Как будто ошалев,

Врывались мы потом, преследуемы криком

Старух, детей и дев...

Там с громом подскакав к радушной австерии,

Суровых поселян

Напаивали мы, крича «ура!» России,

Ругая Ватикан

И вековой союз монахов и германцев...

А пламенный народ

На ветреную речь безвестных чужестранцев,

Бывало, слезы льет...

Средь этих шалостей высокий труд и дума,

Вазари и Тацит,

И сладостный певец Тибура и Пестума,

И Дант, и Феокрит...

А ночи лунные в руинах Колизея!..

Мне кажется теперь,

Что игры зверские я видел и, немея,

Внимал, как злится зверь,

Как шумно валит чернь, толкаясь, на ступени,

При кликах торжества,

А на арене две белеющие тени

Ждут, обнимаясь, льва...

О, дни волшебные! о, годы золотые!

О, как светла тогда

Казалась наших дней над милою Россией

Всходившая звезда!

Где ж сверстники мои? Где Штернберг? Где Иванов?

Ставассер милый мой?

Где наши замыслы? Где ряд блестящих планов?

Где гений их живой?

Где пышные мечты о русском пантеоне,

Где б наших имена

Сиять должны в веках, как звезды в небосклоне,

Как вечная весна?..

О, милые мои!.. Слезой не провожая,

Как чуждых всем сирот,

Их Рим похоронил, кого, увы! не зная,

Земле он предает!..

А брат мой, милый брат... Ах, многие почили!

И имя их звучит

Воспоминанием какой-то чудной были,

И сердце мне щемит...

Все сгибли, полные надеждами святыми

И в блеске сил своих,

И я, осиротев, я плачу и над ними,

И над мечтами их!..

Ах, жизнь моя уже печалями богата;

Уже за мной в пути

Есть несколько могил, есть горе и утрата...

Прости мне, друг, прости...

Я больше наводить тоски тебе не буду

Непрошеной слезой,

И в воды быстрые закидываю уду,

На всё махнув рукой.

   1857

П. А. ПЛЕТНЕВУ

За стаею орлов двенадцатого года

С небес спустилася к нам стая лебедей,

И песни чудные невиданных гостей

Доселе памятны у русского народа.

Из стаи их теперь один остался ты,

И грустный между нас, задумчивый ты бродишь,

И, прежних звуков полн, всё взора с высоты,

Куда те лебеди умчалися, не сводишь.

   1855

М. Л. МИХАЙЛОВУ

Урала мутного степные берега,

Леса, тюльпанами покрытые луга,

Амфитеатры гор из сизого порфира,

Простые племена, между которых ты

Сбирал предания исчезнувшего мира,

Далекая любовь, пустынные мечты

Возвысили твой дух: прощающим, любящим

Пришел ты снова к нам – и, чутко слышу я,

В стихах твоих, ручьем по камешкам журчащим,

Уж льется между строк поэзии струя.

   1857

И. А. ГОНЧАРОВУ

Море и земли чужие,

Облик народов земных —

Все предо мной, как живые,

В чудных рассказах твоих.

Север наш бледный, но милый,

Милый затем, что родной,

Ныне опять мне унылой

Вдруг показался тюрьмой.

В сердце судьбы оскорбленья

Злее, что раны, горят,

И золотые виденья

В даль голубую манят...

Так, над рекою ширяя,

В город, где пыль и гранит,

Белая чайка морская

В солнечный день залетит;

Жадно следим мы очами

Гостьи нежданной полет —

Точно в тот миг перед нами

Воздухом с моря пахнет.

   1855

«В НАШ ГОРОД СЛУХ ПРИШЕЛ, ЧТО САФО БУДЕТ К НАМ...»

(В альбом гр. Е. П. Ростопчиной)

В наш город слух пришел, что Сафо будет к нам.

Столпился к пристани народ нетерпеливо —

И вот – ее корабль уже среди залива...

Причалили. Ее на берег по коврам

Свели и встретили с архонтами, с жрецами,

Вели по улице, усыпанной цветами...

Я, пылкий юноша, ее воображал

С осанкой царственной, с поднятой головою,

И в лавровом венке, и с лирой золотою,

И взор властительный я встретить ожидал —

И что ж? она прошла, потупив очи, просто,

Такая слабая и маленького роста.

И пышной встречею и кликами она,

Как робкое дитя, казалось, смущена;

Казалось, риторам болезненно внимала

И взором тихого убежища искала,

Куда бы кинулась и, кажется, тотчас

Неудержимыми б слезами залилась.

   1859

Е. А. ШЕНШИНОЙ

Как резвым нимфам, спутницам Дианы,

Тебе бы смех, да беганье, да шутка.

Хоть не один уже сатир румяный,

Осклабясь, на тебя глядит, малютка!

Он – старый плут! На, помани цветами,

Пусть за тобой бежит он и, сослепа

Завязнув в топь козлиными ногами,

Смешит богов гримасою нелепой.

   1859

НА ВОЛЕ

ВЕСНА

Голубенький, чистый

Подснежник-цветок!

А подле сквозистый,

Последний снежок...

Последние слезы

О горе былом

И первые грезы

О счастьи ином...

   1857

«ВЕСНА! ВЫСТАВЛЯЕТСЯ ПЕРВАЯ РАМА...»

Весна! Выставляется первая рама —

И в комнату шум ворвался,

И благовест ближнего храма,

И говор народа, и стук колеса.

Мне в душу повеяло жизнью и волей:

Вон – даль голубая видна...

И хочется в поле, в широкое поле,

Где, шествуя, сыплет цветами весна!

   1854

«БОЖЕ МОЙ! ВЧЕРА – НЕНАСТЬЕ...»

Боже мой! Вчера – ненастье,

А сегодня – что за день!

Солнце, птицы! Блеск и счастье!

Луг росист, цветет сирень...

А еще ты в сладкой лени

Спишь, малютка!.. О, постой!

Я пойду нарву сирени

Да холодною росой

Вдруг на сонную-то брызну...

То-то сладко будет мне

Победить в ней укоризну

Свежей вестью о весне!

   1855

«ПОЛЕ ЗЫБЛЕТСЯ ЦВЕТАМИ...»

Поле зыблется цветами...

В небе льются света волны...

Вешних жаворонков пенья

Голубые бездны полны.

Взор мой тонет в блеске полдня...

Не видать певцов за светом...

Так надежды молодые

Тешат сердце мне приветом...

И откуда раздаются

Голоса их, я не знаю...

Но, им внемля, взоры к небу,

Улыбаясь, обращаю.

   1857

ПОД ДОЖДЕМ

Помнишь: мы не ждали ни дождя, ни грома,

Вдруг застал нас ливень далеко от дома;

Мы спешили скрыться под мохнатой елью...

Не было конца тут страху и веселью!

Дождик лил сквозь солнце, и под елью мшистой

Мы стояли точно в клетке золотистой;

По земле вокруг нас точно жемчуг прыгал;

Капли дождевые, скатываясь с игол,

Падали, блистая, на твою головку

Или с плеч катились прямо под снуровку...

Помнишь, как всё тише смех наш становился?..

Вдруг над нами прямо гром перекатился —

Ты ко мне прижалась, в страхе очи жмуря...

Благодатный дождик! Золотая буря!

   1856

ЗВУКИ НОЧИ

О ночь безлунная!.. Стою я, как влюбленный,

Стою и слушаю, тобой обвороженный...

Какая музыка под ризою твоей!

Кругом – стеклянный звон лиющихся ключей;

Там – листик задрожал под каплею алмазной;

Там – пташки полевой свисток однообразный;

Стрекозы, как часы, стучат между кустов;

По речке, в камышах, от топких островов,

С разливов хоры жаб несутся, как глухие

Органа дальнего аккорды басовые,

И царствует над всей гармонией ночной,

По ветру то звончей, то в тихом замиранье,

Далекой мельницы глухое клокотанье...

А звезды... Нет, и там, по тверди голубой,

В их металлическом сиянье и движенье

Мне чувствуется гул их вечного теченья.

   1856

УТРО

(Предание о виллисах)

Близко, близко солнце!

Понеслись навстречу

Грядки золотые

Облачков летучих,

Встрепенулись птицы,

Заструились воды;

Из ущелий черных

Вылетели тени —

Белые невесты:

Широко в полете

Веют их одежды,

Головы и тело

Дымкою покрыты,

Только обозначен

В них лучом румяным

Очерк лиц и груди.

   1856

В ЛЕСУ

Шумит, звенит ручей лесной,

Лиясь блистающим стеклом

Вокруг ветвей сосны сухой,

Давно, как гать, лежащей в нем.

Вкруг темен лес и воздух сыр;

Иду я, страх едва тая...

Нет! Здесь свой мир, живущий мир,

И жизнь его нарушил я...

Вдруг всё свершавшееся тут

Остановилося при мне,

И все следят за мной и ждут,

И злое мыслят в тишине;

И точно любопытный взор

Ко мне отвсюду устремлен,

И слышу я немой укор,

И дух мой сдавлен и смущен.

   1857

«МАСТИТЫЕ, ВЕТВИСТЫЕ ДУБЫ...»

Маститые, ветвистые дубы,

Задумчиво поникнув головами,

Что старцы древние на вече пред толпами,

Стоят, как бы решая их судьбы.

Я тщетно к их прислушиваюсь шуму:

Всё не поймать мне тайны их бесед...

Ах, жаль, что подле них тут резвой речки нет:

Она б давно сказала мне их думу...

   <1869>

ГОЛОС В ЛЕСУ

Давно какой-то девы пенье

В лесу преследует меня,

То замирая в отдаленье,

То гулко по лесу звеня.

И, возмущен мечтой лукавой,

Смотрю я в чащу, где средь мглы

Блестят на солнце листья, травы

И сосен красные стволы.

Идти ль за девой молодою?

Иль сохранить, в душе тая.

Тот милый образ, что мечтою

Под чудный голос создал я?..

   1856

«ВСЁ ВОКРУГ МЕНЯ, КАК ПРЕЖДЕ...»

Всё вокруг меня, как прежде —

Пестрота и блеск в долинах...

Лес опять тенист и зелен,

И шумит в его вершинах...

Отчего ж так сердце ноет,

И стремится, и болеет,

Неиспытанного просит

И о прожитом жалеет?

Не начать ведь жизнь сначала —

Даром сила растерялась,

Да и попусту растратишь

Ту, которая осталась...

А вокруг меня, как прежде,

Пестрота и блеск в долинах!

Лес опять тенист и зелен,

И шумит в его вершинах!..

   1857

«ВОТ БЕДНАЯ ЧЬЯ-ТО МОГИЛА...»

Вот бедная чья-то могила

Цветами, травой зарастает;

Под розами даже не видно,

Чье имя плита возглашает...

О, бедный! И в сердце у милой

О жизни мечты золотые

Не так же ль, как розы, закрыли

Когда-то черты дорогие?

   1857

ЖУРАВЛИ

От грустных дум очнувшись, очи

Я подымаю от земли:

В лазури темной к полуночи

Летят станицей журавли.

От криков их на небе дальнем

Как будто благовест идет, —

Привет лесам патриархальным,

Привет знакомым плесам вод!..

Здесь этих вод и лесу вволю,

На нивах сочное зерно...

Чего ж еще? ведь им на долю

Любить и мыслить не дано...

   1855

ОБЛАЧКА

В легких нитях, белой дымкой,

На лазурь сквозясь,

Облачка бегут по небу,

С ветерком резвясь.

Любо их следить очами...

Выше – вечность, бог!

Взор без них остановиться б

Ни на чем не мог...

Страсти сердца! Сны надежды!

Вдохновенья бред!

Был бы чужд без вас и страшен

Сердцу божий свет!

Вас развеять с неба жизни, —

И вся жизнь тогда —

Сил слепых, законов вечных

Вечная вражда.

   1857

БОЛОТО

Я целый час болотом занялся.

Там белоус торчит, как щетка жесткий;

Там точно пруд зеленый разлился;

Лягушка, взгромоздясь, как на подмостки,

На старый пень, торчащий из воды,

На солнце нежится и дремлет... Белым

Пушком одеты тощие цветы;

Над ними мошки вьются роем целым;

Лишь незабудок сочных бирюза

Кругом глядит умильно мне в глаза,

Да оживляют бедный мир болотный

Порханье белой бабочки залетной

И хлопоты стрекозок голубых

Вокруг тростинок тощих и сухих.

Ах! прелесть есть и в этом запустенье!..

А были дни, мое воображенье

Пленял лишь вид подобных тучам гор,

Небес глубоких праздничный простор,

Монастыри, да белых вилл ограда

Под зеленью плюща и винограда...

Или луны торжественный восход

Между колонн руины молчаливой,

Над серебром с горы падущих вод...

Мне в чудные гармоний переливы

Слагался рев катящихся зыбей;

В какой-то мир вводил он безграничный,

Где я робел душою непривычной

И радостно присутствие людей

Вдруг ощущал, сквозь этот гул упорный,

По погремушкам вьючных лошадей,

Тропинкою спускающихся горной...

И вот – теперь такою же мечтой

Душа полна, как и в былые годы,

И так же здесь заманчиво со мной

Беседует таинственность природы.

   1856

ПАН

Пан – олицетворение природы;

по-гречески ??? значит: всё.

Он спит, он спит,

Великий Пан!

Иди тихонько,

Не то разбудишь!

Полдневный жар

И сладкий дух

Поспелых трав

Умаял бога —

Он спит и грезит,

И видит сны...

По темным норам

Ушло зверье;

В траве недвижно

Лежит змея;

Молчат стада,

И даже лес,

Певучий лес,

Утих, умолк...

Он спит, он спит,

Великий Пан!..

Над ним кружит,

Жужжит, звенит,

Блестит, сверкает

И вверх и вниз

Блестящий рой

Жуков и пчел;

Сереброкрылых

Голубок стая

Кругами реет

Над спящим богом;

А выше – строем

Иль острым клином,

Подобно войску,

Через всё небо

Перелетает

Полк журавлей;

Еще же выше,

На горнем небе,

В густой лазури,

Незримой стражи

Чуть слышен голос...

Все словно бога

Оберегают

Глубокий сон,

Чудесный сон, —

Когда пред ним

Разверзлось небо,

Он зрит богов,

Своих собратий,

И, как цветы,

Рои видений

С улыбкой сыплют

К нему с Олимпа

Богини-сестры...

Он спит, он спит,

Великий Пан!

Иди тихонько,

Мое дитя,

Не то проснется...

Иль лучше сядем

В траве густой

И будем слушать, —

Как спит он, слушать,

Как дышит, слушать;

К нам тоже тихо

Начнут слетать

Из самой выси

Святых небес

Такие ж сны,

Какими грезит

Великий Пан,

Великий Пан...

   <1869>

ПЕЙЗАЖ

Люблю дорожкою лесною,

Не зная сам куда, брести;

Двойной глубокой колеею

Идешь – и нет конца пути...

Кругом пестреет лес зеленый;

Уже румянит осень клены,

А ельник зелен и тенист;

Осинник желтый бьет тревогу;

Осыпался с березы лист

И, как ковер, устлал дорогу...

Идешь, как будто по водам, —

Нога шумит... а ухо внемлет

Малейший шорох в чаще, там,

Где пышный папоротник дремлет,

А красных мухоморов ряд,

Что карлы сказочные, спят...

Уж солнца луч ложится косо...

Вдали проглянула река...

На тряской мельнице колеса

Уже шумят издалека...

Вот на дорогу выезжает

Тяжелый воз – то промелькнет

На солнце вдруг, то в тень уйдет...

И криком кляче помогает

Старик, а на возу – дитя.

И деда страхом тешит внучка;

А хвост пушистый опустя,

Вкруг с лаем суетится жучка,

И звонко в сумраке лесном

Веселый лай идет кругом.

   1853

ЛАСТОЧКИ

Мой сад с каждым днем увядает;

Помят он, поломан и пуст,

Хоть пышно еще доцветает

Настурций в нем огненный куст...

Мне грустно! Меня раздражает

И солнца осеннего блеск,

И лист, что с березы спадает,

И поздних кузнечиков треск.

Взгляну ль по привычке под крышу —

Пустое гнездо над окном:

В нем ласточек речи не слышу,

Солома обветрилась в нем...

А помню я, как хлопотали

Две ласточки, строя его!

Как прутики глиной скрепляли

И пуху таскали в него!

Как весел был труд их, как ловок!

Как любо им было, когда

Пять маленьких, быстрых головок

Выглядывать стали с гнезда!

И целый-то день говоруньи,

Как дети, вели разговор...

Потом полетели, летуньи!

Я мало их видел с тех пор!

И вот – их гнездо одиноко!

Они уж в иной стороне —

Далёко, далёко, далёко...

О, если бы крылья и мне!

   1856

«ОСЕННИЕ ЛИСТЬЯ ПО ВЕТРУ КРУЖАТ...»

Осенние листья по ветру кружат,

Осенние листья в тревоге вопят:

«Всё гибнет, всё гибнет! Ты черен и гол,

О лес наш родимый, конец твой пришел!»

Не слышит тревоги их царственный лес.

Под темной лазурью суровых небес

Его спеленали могучие сны,

И зреет в нем сила для новой весны.

   1863

ОСЕНЬ

Кроет уж лист золотой

Влажную землю в лесу...

Смело топчу я ногой

Вешнюю леса красу.

С холоду щеки горят;

Любо в лесу мне бежать,

Слышать, как сучья трещат,

Листья ногой загребать!

Нет мне здесь прежних утех!

Лес с себя тайну совлек:

Сорван последний орех,

Свянул последний цветок;

Мох не приподнят, не взрыт

Грудой кудрявых груздей;

Около пня не висит

Пурпур брусничных кистей;

Долго на листьях лежит

Ночи мороз, и сквозь лес

Холодно как-то глядит

Ясность прозрачных небес...

Листья шумят под ногой;

Смерть стелет жатву свою...

Только я весел душой

И, как безумный, пою!

Знаю, недаром средь мхов

Ранний подснежник я рвал;

Вплоть до осенних цветов

Каждый цветок я встречал.

Что им сказала душа,

Что ей сказали они —

Вспомню я, счастьем дыша,

В зимние ночи и дни!

Листья шумят под ногой...

Смерть стелет жатву свою!

Только я весел душой —

И, как безумный, пою!

   1856

«И ГОРОД ВОТ ОПЯТЬ! ОПЯТЬ СИЯЕТ БАЛ...»

И город вот опять! Опять сияет бал,

И полн жужжания, как улей, светлый зал!

Вот люди, вот та жизнь, в которой обновленья

Я почерпнуть рвался из сельской тишины...

Но, боже! как они ничтожны и смешны!

Какой в них жалкий вид тоски и принужденья!

И слушаю я их... Душа моя скорбит!

Под общий уровень ей подогнуться трудно;

А резвая мечта опять меня манит

В пустыни божии из сей пустыни людной...

И неба синего раздолье вижу я,

И жаворонок в нем звенит на полной воле,

А колокольчиков бесчисленных семья

По ветру зыблется в необозримом поле...

То речка чудится, осыпавшийся скат,

С которого торчит корней мохнатых ряд

От леса, наверху разросшегося дико.

Чу! шорох – я смотрю: вокруг гнилого пня,

Над муравейником, алеет земляника,

И ветки спелые манят к себе меня...

Но вижу – разобрав тростник сухой и тонкий,

К пурпурным ягодам две бледные ручонки

Тихонько тянутся... как легкий, резвый сон,

Головка детская является, роняя

Густые локоны, сребристые как лен...

Одно движение – и нимфочка лесная,

Мгновенно оробев, малиновки быстрей,

Скрывается среди качнувшихся ветвей.

   1856

МЕЧТАНИЯ

Пусть пасмурный октябрь осенней дышит стужей,

Пусть сеет мелкий дождь или порою град

В окошки звякает, рябит и пенит лужи,

Пусть сосны черные, качаяся, шумят,

И даже без борьбы, покорно, незаметно,

Сдает угрюмый день, больной и бесприветный,

Природу грустную ночной холодной мгле, —

Я одиночества не знаю на земле.

Забившись на диван, сижу; воспоминанья

Встают передо мной; слагаются из них

В волшебном очерке чудесные созданья

И люди движутся, и глубже каждый миг

Я вижу души их, достоинства их мерю

И так уж наконец в присутствие их верю,

Что даже кажется, их видит черный кот,

Который, поместясь на стол, под образами,

Подымет морду вдруг и желтыми глазами

По темной комнате, мурлыча, поведет...

   1855

ИЗ ДНЕВНИКА

«ЗАЧЕМ, ШУТЯ НЕОСТОРОЖНО...»

Зачем, шутя неосторожно,

В мою ты вкрадывалась душу?

Я знал, что, мир карая ложный,

Я сон души твоей нарушу...

И что ж! Мы смотрим друг на друга:

Ты – в изумленье и бессилье,

Как ангел чистый, от испуга

Расправить не могущий крылья...

А я... я чувствую – над бездной

Теперь поставлена ты мною...

Ах, мчись скорей в свой мир надзвездный

И – не зови меня с собою!

Нет, не одна у нас дорога!

То, чем я горд, тебя пугает,

И не уверуешь ты в бога,

Который грудь мне наполняет...

   1857

«ЕЩЕ Я ПОЛН, О ДРУГ МОЙ МИЛЫЙ...»

Еще я полн, о друг мой милый,

Твоим явленьем, полн тобой!..

Как будто ангел легкокрылый

Слетал беседовать со мной, —

И, проводив его в преддверье

Святых небес, я без него

Сбираю выпавшие перья

Из крыльев радужных его...

   1852

«ЛЮБЛЮ, ЕСЛИ, ТИХО К ПЛЕЧУ МОЕМУ ГОЛОВОЙ ПРИСЛОНИВШИСЬ...»

Люблю, если, тихо к плечу моему головой прислонившись,

С любовью ты смотришь как, очи потупив, я думаю думу,

А ты угадать ее хочешь. Невольно, проникнут тобою,

Я очи к тебе обращу и с твоими встречаюсь очами;

И мы улыбнемся безмолвно, как будто бы в сладком молчаньи

Мы мыслью сошлися и много сказали улыбкой и взором.

   Август 1842

«ИСТОМЛЕННАЯ ГОРЕМ, ВСЕ ВЫПЛАКАВ СЛЕЗЫ...»

Истомленная горем, все выплакав слезы,

На руках у меня, как младенец, ты спишь:

На лице твоем кротком последняя дума

С неотертой последней слезинкой дрожит.

Ты заснула, безмолвно меня укоряя,

Что бесчувствен к слезам я казался твоим...

Не затем ли сквозь сон ты теперь улыбнулась.

Точно слышишь, что, грустно смотря на тебя,

Тихо нянча тебя на руках, как младенца,

Я страдаю, как ты, и заплакать готов?,

   1851

«ПОРЫВЫ НЕЖНОСТИ ОБУЗДЫВАТЬ УМЕЯ...»

Порывы нежности обуздывать умея,

На ласки ты скупа. Всегда собой владея,

Лелеешь чувство ты в безмолвии, в тиши,

В святилище больной, тоскующей души...

Я знаю, страсть в тебе питается слезами.

Когда ж, измучена ревнивыми мечтами,

Сомненья, и тоску, и гордость победя,

Отдашься сердцу ты, как слабое дитя,

И жмешь меня в своих объятиях, рыдая, —

Я знаю, милый друг, не может так другая

Любить, как ты! Нет слов милее слов твоих,

Нет искреннее слез и клятв твоих немых,

Красноречивее – признанья и укора,

Признательнее нет и глубже нету взора,

И нет лобзания сильнее твоего,

Которым бы сказать душа твоя желала,

Как много любишь ты, как много ты страдала.

   1852

«ТОЧНО ГОЛУБЬ СВЕТЛОЮ ВЕСНОЮ...»

Точно голубь светлою весною,

Ты веселья нежного полна,

В первый раз, быть может, всей душою

Долго сжатой страсти предана...

И меж тем как, музыкою счастья

Упоен, хочу я в тишине

Этот миг, как луч среди ненастья,

Охватить душой своей вполне,

И молчу, чтоб не терять ни звука,

Что дрожат в сердцах у нас с тобой, —

Вижу вдруг – ты смолкла, в сердце мука,

И слеза струится за слезой.

На мольбы сказать мне, что проникло

В грудь твою, чем сердце сражено,

Говоришь: ты к счастью не привыкла

И страшит тебя – к добру ль оно?..

Ну, так что ж? Пусть снова идут грозы!

Солнце вновь вослед проглянет им,

И тогда страдания и слезы

Мы опять душой благословим.

   1855

В АЛЬБОМ

Жизнь еще передо мною

Вся в видениях и звуках,

Точно город дальний утром,

Полный звона, полный блеска!..

Все минувшие страданья

Вспоминаю я с восторгом,

Как ступени, по которым

Восходил я к светлой цели...

   1857

ДОЧЕРИ

«НОВАЯ, СВЕТЛАЯ ЗВЕЗДОЧКА...»

Новая, светлая звездочка

В сумрак души моей глянула!

Это она, моя девочка!

В глазках ее уже светится

Нечто бессмертное, вечное,

Нечто, сквозь мир сей вещественный

Дальше и глубже глядящее...

   1856

«ОНА ЕЩЕ ЕДВА УМЕЕТ ЛЕПЕТАТЬ...»

Она еще едва умеет лепетать,

Чуть бегать начала, но в маленькой плутовке

Кокетства женского уж видимы уловки:

Зову ль ее к себе, хочу ль поцеловать

И трачу весь запас ласкающих названий —

Она откинется, смеясь, на шею няни,

Старушку обовьет руками горячо

И обе щеки ей целует без пощады,

Лукаво на меня глядит через плечо

И тешится моей ревнивою досадой.

   1857

«ЭТИ ДЕТСКИЕ ГЛАЗКИ...»

Эти детские глазки

Полны счастья и ласки,

Так же смело глядят

В очи людям прохожим,

Как и ангелам божьим,

Что над ними кружат.

   1858

«НЕ МОЖЕТ БЫТЬ! НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!..»

Не может быть! не может быть!

Она жива!.. сейчас проснется...

Смотрите: хочет говорить,

Откроет глазки, улыбнется,

Меня увидит, обоймет

И, вдруг поняв, что плач мой значит,

Ласкаясь, нежно мне шепнет:

«Какой смешной! о чем он плачет!..»

Но нет!.. лежит... тиха, нема,

Недвижна...

   23 апреля 1866

«ВОТ УЖ И ГРОБ!.. И ОНА...»

Вот уж и гроб!.. и она

Тихо лежит меж цветов...

Что же за призраки вкруг

В белых одеждах стоят?

Светлых ли грез ее рой,

Светлых мечтаний, надежд, —

Спутницы жизни ее?

Те, с кем она по часам

Тихие речи вела,

Что провожали ее

Всюду – в полях и лесах?..

Смолкли и плачут они,

Тихо обнявшись вокруг

Бедной подруги своей...

Плачут – она ж и теперь

Им улыбается... Да!

Да, улыбается им...

О, беспощадная смерть!

   1867

ИЗ СТРАНСТВОВАНИЙ

НА БЕРЕГАХ НОРМАНДИИ

Больное, тихое дитя

Сидит на береге, следя

Большими, умными глазами

За золотыми облаками...

Вкруг берег пуст – скала, песок...

Тростник, накиданный волною,

В поморье тянется каймою...

И так покой кругом глубок,

Так тих ребенок, что садится

Вблизи его на тростнике,

Играя, птичка; на песке

По мели рыбка серебрится...

К ним взор порою обратя,

Так улыбается дитя,

Глядит на них с таким участьем

И так сияет кротким счастьем,

Что если, бедный, промелькнет

Он на земле, как гость залетный,

И скоро в небе в сонм бесплотный

Господних ангелов войдет,

То там, меж них воспоминая

Свой берег, дикий и пустой,

«Прекрасна, – скажет, – жизнь земная!

Богат и весел край земной!»

   1858

«О ВЕЧНО РОПЩУЩИЙ, УГРЮМЫЙ ОКЕАН!..»

О вечно ропщущий, угрюмый Океан!

С богами вечными когда-то в гордом споре

Цепями вечными окованный титан

И древнее свое один несущий горе!

Ты успокоился... надолго ли?.. О, миг —

И, грозный, вдруг опять подымется старик,

И, злобствуя на всё – на солнце золотое,

На песни нереид, на звездный тихий свет,

На счастие, каким исполнился поэт,

Обретший свой покой в его святом покое, —

Ударит по волнам, кляня суровый рок

И грозно требуя в неистовой гордыне,

Чтобы не смел глядеть ни человек, ни бог,

Как горе он свое несет в своей пустыне...

   1859, Биарица

АЛЬПИЙСКИЕ ЛЕДНИКИ

Сырая мгла лежит в ущелье,

А там – как призраки легки,

В стыдливом девственном веселье,

В багрянцах утра – ледники!

Какою жизнью веет новой

Мне с этой снежной вышины,

Из этой чистой, бирюзовой

И света полной глубины!

Там, знаю, ужас обитает,

И нет людского там следа, —

Но сердце точно отвечает

На чей-то зов: «Туда! Туда!»