Текст книги "Сочинения в двух томах"

Автор книги: Аполлон Майков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 42 страниц)

А уж в степь зашла ты, Русь, далёко!

Перевал давно переступила!..

Чу! Стрибожьи чада понеслися,

Веют ветры, уж наносят стрелы,

На полки их Игоревы сыплют...

Помутились, пожелтели реки,

Загудело поле, пыль поднялась,

И сквозь пыли уж знамена плещут...

Ото всех сторон враги подходят...

И от Дона, и от синя моря,

Обступают наших отовсюду!

Отовсюду бесовы исчадья

Понеслися с гиканьем и криком.

Молча Русь, отпор кругом готовя,

Подняла щиты свои багряны.

Ярый тур ты, Всеволод! Стоишь ты

Впереди с курянами своими!

Прыщешь стрелами на вражьих воев,

О шеломы их гремишь мечами!

Где ты, буй-тур, ни поскачешь в битве,

Золотым посвечивая шлемом, —

Там валятся головы поганых,

Там трещат аварские шеломы

Вкруг тебя от сабель молодецких!

Не считает ран уж он на теле!

Да ему о ранах ли тут помнить,

Коль забыл он и Чернигов славный,

Отчий стол, честны пиры княжие

И своей красавицы княгини,

Той ли светлой Глебовны, утехи,

Милый лик и ласковый обычай!

Были веки темного Трояна,

Ярослава годы миновали;

Были брани храброго Олега...

Тот Олег мечом ковал крамолу,

Сеял стрелы по земле по Русской...

Затрубил он сбор в Тмуторокани:

Слышал трубы Всеволод Великий,

И с утра в Чернигове Владимир

Сам в стенах закладывал ворота...

А Бориса ополчила слава

И на смертный одр его сложила

На зеленом поле у Канина...

Пал млад князь, пал храбрый Вячеславич

За его ж, за Ольгову обиду!

И с того зеленого же поля,

На своих угорских иноходцах,

Ярополк увез и отче тело

Ко святой Софии в стольный Киев.

И тогда ж, в те злые дни Олега,

Сеялось крамолой и растилось

На Руси от внуков Гориславы;

Погибала жизнь Дажьбожьих внуков,

Сокращались веки человекам...

В дни те редко ратаи за плугом

На Руси покрикивали в поле;

Только враны каркали на трупах,

Галки речь вели между собою,

Далеко почуя мертвечину.

Так в те брани, так в те рати было,

Но такой, как Игорева битва,

На Руси не слыхано от века!

От зари до вечера, день целый,

С вечера до света реют стрелы,

Гремлют остры сабли о шеломы,

С треском копья ломятся булатны

Середи неведомого поля,

В самом сердце Половецкой степи!

Под копытом черное всё поле

Было сплошь засеяно костями,

Было кровью алою полито,

И взошел посев по Руси – горем!..

Что шумит-звенит перед зарею?

Скачет Игорь полк поворотити...

Жалко брата... Третий день уж бьются!

Третий день к полудню уж подходит:

Тут и стяги Игоревы пали!

Стяги пали, тут и оба брата

На Каяле быстрой разлучились...

Уж у храбрых русичей не стало

Тут вина кровавого для пира,

Попоили сватов, да и сами

Полегли за отческую землю!

В поле травы с жалости поникли,

Дерева с печали приклонились...

Невеселый час настал, о братья!

Уж пустыня скрыла поле боя,

Где легла Дажьбожья внука сила, —

Но над ней стоит ее Обида...

Обернулась девою Обида

И ступила на землю Трояню,

Распустила крылья лебедины

И, крылами плещучи у Дона,

В синем море плеща, громким гласом

О годах счастливых поминала:

«От усобиц княжьих – гибель Руси!

Братья спорят: то мое и это!

Зол раздор из малых слов заводят,

На себя куют крамолу сами,

А на Русь с победами приходят

Отовсюду вороги лихие!

Залетел далече ясный сокол,

Загоняя птиц ко синю морю, —

А полка уж Игорева нету!

На всю Русь поднялся вой поминок,

Поскочила Скорбь от веси к веси

И, мужей зовя на тризну, мечет

Им смолой пылающие роги...

Жены плачут, слезно причитают:

«Уж ни мыслью милых нам не смыслить!

Уж ни думой лад своих не сдумать,

Ни очами нам на них не глянуть.

Златом, сребром нам уже не звякнуть!»

Стонет Киев, тужит град Чернигов,

Широко печаль течет по Руси;

А князья куют себе крамолу,

А враги с победой в селах рыщут,

Собирают дань по белке с дыму...

А всё храбрый Всеволод да Игорь!

То они зло лихо разбудили:

Усыпил было его могучий

Святослав, князь Киевский великий...

Был грозой для ханов половецких!

Наступил на землю их полками,

Притоптал их холмы и овраги,

Возмутил их реки и озера,

Иссушил потоки и болота!

А того поганого Кобяка

Из полков железных половецких,

Словно вихрь, исторг из лукоморья —

И упал Кобяк во стольный Киев,

В золотую гридню к Святославу...

Немцы, греки и венецияне,

И морава хвалят Святослава,

И корят все Игоря, смеются,

Что на дне Каялы половецкой

Погрузил он русскую рать-силу,

Реку русским золотом засыпал,

Да на ней же сам с седла златого

На седло кощея пересажен».

В городах затворены ворота.

Приумолкло на Руси веселье.

Смутен сон приснился Святославу.

«Снилось мне, – он сказывал боярам, —

Что меня на кипарисном ложе,

На горах, здесь в Киеве, ох, черным

Одевали с вечера покровом;

С синим мне вином мешали зелье;

Из поганых половецких тулов

Крупный жемчуг сыпали на лоно;

На меня, на мертвеца, не смотрят;

В терему ж золотоверхом словно

Из конька повыскочили доски;

И всю ночь прокаркали у Пленска,

Там, где прежде дебрь была Кисаня,

На подолье, стаи черных вранов,

Проносясь несметной тучей к морю...»

Отвечали княжие бояре:

«Ум твой, княже, полонило горе!

С злат-стола два сокола слетели,

Захотев испить шеломом Дону,

Поискать себе Тмуторокани.

И подсекли половцы им крылья,

А самих опутали в железа!

В третий день внезапу тьма настала!

Оба солнца красные померкли,

Два столба багряные погасли,

С ними оба тьмой поволоклися

И в небесных безднах погрузились,

На веселье ханам половецким,

Молодые месяцы, два света —

Володимир с храбрым Святославом!

На Каяле Тьма наш Свет покрыла,

И простерлись половцы по Руси,

Словно люты пардусовы гнезда!

Уж хула на славу нанеслася,

Зла нужда ударила на волю,

Черный Див повергнулся на землю,

Рад, что девы готские запели

По всему побрежью синя моря!

Золотом позванивают русским,

Прославляют Бусовы победы

И лелеют месть за Шарукана...

До веселья ль, княже, тут дружине!»

Изронил тогда, в ответ боярам,

Святослав из уст златое слово,

Горючьми слезами облитое:

«Детки, детки, Всеволод мой, Игорь!

Сыновцы мои вы дорогие!

Не в пору искать пошли вы славы

И громить мечами вражью землю!

Ни победой, ни пролитой кровью

Для себя не добыли вы чести!

Да сердца-то ваши удалые

На огне искованы на лютом,

Во отваге буйной закалёны!

Что теперь вы, дети, сотворили

С сединой серебряной моею?

Нет со мной уж брата Ярослава!

Он ли сильный, он ли многоратный,

Со своей черниговской дружиной!

А его могуты и татраны,

Топчаки, ревуги и ольберы,

Те – с ножами, без щитов, лишь кликом,

Бранной славой прадедам ревнуя,

Побеждают полчища и рати...

Вы ж возмнили: сами одолеем!

Всю сорвем, что в будущем есть, славу,

Да и ту, что добыли уж деды!..

Старику б помолодеть не диво!

Вьет гнездо сокол и птиц взбивает,

Своего гнезда не даст в обиду,

Да беда – в князьях мне нет помоги!

Времена тяжелые настали:

Крик в Ромнах под саблей половецкой!

Володимир ранами изъязвлен,

Стонет, тужит Глебович удалый...

Что ж ты, княже, Всеволод Великий!

И не в мысль тебе перелетети,

Издалёка поблюсти стол отчий?

Мог бы Волгу веслами разбрызгать,

Мог бы Дон шеломами расчерпать!

Будь ты здесь, да половцев толпою

Продавали б – девка по ногате,

Смерд-кощей по резани пошел бы!

Ведь стрелять и посуху ты можешь —

У тебя живые самострелы —

Двое братьев, Глебовичей храбрых!

Ты, буй Рюрик, ты, Давид удалый!

Вы ль с дружиной по златые шлемы

Во крови не плавали во вражьей?

Ваши ль рати не рычат по степи,

Словно туры, раненные саблей!

Ой, вступите в золотое стремя,

Распалитесь гневом за обиду,

Вы за землю Русскую родную,

За живые Игоревы раны!

Остромысл ты вещий, Ярославе...

Высоко на золотом престоле

Восседаешь в Галиче ты крепком!

Подпер ты своей железной ратью,

Что стеной, Карпатские угорья,

Заградив для короля дорогу,

Затворив ворота на Дунае,

Через тучи сыпля горы камней

И судя до самого Дуная!

И текут от твоего престола

По землям на супротивных грозы...

Отворяешь в Киеве ворота,

Мечешь стрелы за земли в салтанов!..

Ах, стреляй в поганого кощея,

Разгроми Кончака за обиду,

Встань за землю Русскую родную,

За живые Игоревы раны!..

Ты, Роман, с своим Мстиславом верным!

Смело мысль стремит ваш ум на подвиг!

Ты могучий, в замыслах высоко

Возлетаешь, что сокол ширяя

На ветрах, над верною добычей...

Грудь у вас из-под латинских шлемов

Вся покрыта кольчатою сеткой!

Перед вами трепетали земли,

Потрясались Хиновские страны,

Деремела ж, половцы с литвою

И ятвяги палицы бросали

И во прах кидались перед вами!

Свет, о князь, от Игоря уходит!

Не на благо лист спадает с древа!

По Роси, Суле враг грады делит,

А полку уж Игорева нету!

Дон зовет, Роман, тебя на подвиг,

Всех князей сзывает на победу,

А одни лишь Ольговичи вняли

И на брань, на зов его, доспели...

Ингварь, Всеволод и вы, три брата,

Вы, три сына храброго Мстислава,

Не худа гнезда птенцы крылаты!

Отчин вы мечом не добывали —

Где же ваши шлемы золотые?

Аль уж нет щитов и ляшских палиц?

Заградите острыми стрелами

Ворота на Русь с широкой степи!

Потрудитесь, князи, в поле ратном

Все за землю Русскую родную,

За живые Игоревы раны!..

Уж не той серебряной струею

Потекла Сула к Переяславлю,

И Двина пошла уже болотом,

Взмущена врагом, под грозный Полоцк!

Услыхал и Полоцк крик поганых!

Изяслав булатными мечами

Позвонил один о вражьи шлемы, —

Да разбил лишь дедовскую славу,

Сам сражен литовскими мечами

И изрублен на траве кровавой,

Под щитами красными своими!

И на том одре на смертном лежа,

Сам сказал: «Вороньими крылами

Приодел ты, князь, свою дружину,

Полизать зверям ее дал крови!»

И один, без брата Брячислава,

Без другого – Всеволода-брата,

Изронил жемчужную он душу;

Изронил один, из храбра тела,

Сквозь свое златое ожерелье!..

И поникло в отчине веселье,

В Городне трубят печально трубы...

Все вы, внуки грозного Всеслава,

Опустите ваши красны стяги

И в ножны мечи свои вложите:

Вы из дедней выскочили славы!

В ваших сварах первые вы стали

Наводить на отчий край поганых!

И от вас, не лучше половецких,

Таковы ж насилья были Руси!

Загадал о дедине любезной

Тот Всеслав, на Киев жребий бросил,

На коня вскочил он и помчался,

Да лишь древком копия добился

До его престола золотого!

В ночь бежал оттуда лютым зверем,

Синей мглой из Белграда поднялся,

Утром бил уж стены в Новеграде,

Ярослава славу порушая...

Проскочил оттуда серым волком,

От Дудуток на реку Немигу...

Не снопы то стелют на Немиге —

Человечьи головы кидают!

Не цепами молотят – мечами!

Жизнь на ток кладут и веют душу,

Веют душу храбрую от тела!

Ох, не житом сеяны – костями

Берега кровавые Немиги,

Всё своими русскими костями!..

Днем Всеслав суды судил народу

И ряды рядил между князьями,

В ночь же волком побежит, бывало,

К петухам в Тмуторокань поспеет,

Хорсу путь его перебегая!

Да! ему заутреню, бывало,

Зазвонят у Полоцкой Софии,

Он же звон у Киевской уж слушал,

А хотя и с вещею душою

Был, великий, в богатырском теле,

Всё ж беды терпел-таки немало!

Про него и спел Боян припевку:

«Будь хитер-горазд, летай хоть птицей,

Всё суда ты божьего не минешь!»

Ох, стонать земле великой Русской,

Про князей воспоминая давних,

Вспоминая прежнее их время!

Да нельзя ж ведь было пригвоздити

Ко горам ко Киевским высоким

Старика Владимира навеки!

По рукам пошли его знамена,

И уж розно машут бунчуками,

Розно копья петь пошли по рекам!

Игорь слышит Ярославнин голос...

Там, в земле незнаемой, поутру

Раным-рано ласточкой щебечет:

«По Дунаю ласточкой помчусь я,

Омочу бебрян рукав в Каяле,

Оботру кровавы раны князю

На белом его могучем теле!..»

Там она, в Путивле, раным-рано

На стене стоит и причитает:

«Ветр-ветрило! что ты, господине,

Что ты веешь, что на легких крыльях

Носишь стрелы в храбрых воев лады!

В небесах, под облаки бы веял,

По морям кораблики лелеял,

А то веешь, веешь – развеваешь

На ковыль-траву мое веселье...»

Там она, в Путивле, раным-рано

На стене стоит и причитает:

«Ты ли, Днепр мой, Днепр ты мой Славутич!

По земле прошел ты Половецкой,

Пробивал ты каменные горы!

Ты ладьи лелеял Святослава,

До земли Кобяковой носил их...

Прилелей ко мне мою ты ладу,

Чтоб мне слез не слать к нему с тобою

По сырым зорям на сине море!»

Рано-рано уж она в Путивле

На стене стоит и причитает:

«Светлое, тресветлое ты Солнце!

Ах, для всех красно, тепло ты, Солнце!

Что ж ты, Солнце, с неба устремило

Жаркий луч на лады храбрых воев!

Жаждой их томишь в безводном поле,

Сушишь-гнешь несмоченные луки,

Замыкаешь кожаные тулы...»

Сине море прыснуло к полночи,

Мглой встают, идут смерчи морские:

Кажет бог князь-Игорю дорогу

Из земли далекой Половецкой

К золотому отчему престолу.

Погасают сумерки сквозь тучи...

Игорь спит – не спит, крылатой мыслью

Мерит поле ко Донцу от Дона.

За рекой Овлур к полночи свищет,

По коня он свищет, повещает:

«Выходи, князь Игорь, из полона» —

Ветер воет, проносясь по степи,

И шатает вежи половецки;

Шелестит-шуршит ковыль высокий,

И шумит-гудит земля сырая...

Горностаем скок в тростник князь Игорь,

Что бел гоголь по воде ныряет,

На быстра добра коня садится;

По лугам Донца что волк несется;

Что сокол летит в сырых туманах,

Лебедей, гусей себе стреляет

На обед, на завтрак и на ужин.

Что сокол летит князь светлый Игорь,

Что сер волк Овлур за ним несется,

Студену росу с травы стряхая.

Уж лихих коней давно загнали.

Вран не каркнет, галчий стихнул говор,

И сорочья стрекота не слышно.

Только дятлы ползают по ветвям,

Дятлы тёктом путь к реке казуют,

Соловьин свист зори повещает...

Говорит Донец: «Ох, князь ты Игорь!

Величанья ж ты себе да добыл,

А Кончаку всякого проклятья,

Русской всей земле светла веселья!»

Отвечал Донцу князь светлый Игорь:

«Донче, Донче, ты ли, тихоструйный!

И тебе да будет величанье,

Что меня ты на волнах лелеял,

Зелену траву мне стлал в постелю

На своем серебряном побрежьи,

Теплой мглою на меня ты веял

Под темной зеленою ракитой,

Серой уткой сторожил на русле,

На струях – чирком, на ветрах – чайкой...

Вот Стугна, о Донче, не такая!

Как пожрет-попьет ручьи чужие,

По кустам, по долам разольется...

Ростислава-юношу пожрала,

На Днепре ж, на темном побережьи,

Плачет мать по юноше, по князе;

Приуныли с жалости цветочки,

Дерева с печали приклонились...»

Не сороки – чу! – застрекотали:

Едут Гзак с Кончаком в злу погоню.

Молвит Гзак Кончаку на погоне:

«Коль сокол к гнезду летит, урвался,

Уж млада соколика не пустим,

А поставим друга в чистом поле,

Расстреляем стрелами златыми».

И в ответ Кончак ко люту Гзаку:

«Коль сокол к гнезду летит, урвался,

Сокольца опутаем потуже

Крепкой цепью – красною девицей».

Гзак в ответ Кончаку слово молвит:

«Коль опутать красною девицей,

Не видать ни сокольца младого,

Не видать ни красной нам девицы;

А их детки бить почнут нас в поле,

Здесь же, в нашем поле Половецком».

Стародавних былей песнотворец,

Ярослава певший и Олега,

Так-то в песне пел про Святослава:

«Тяжело главе без плеч могучих,

Горе телу без главы разумной».

И земле так горько было Русской

Без удала Игоря, без князя...

Ан на небе солнце засветило:

Игорь-князь в земле уж скачет Русской.

На Дунае девицы запели —

Через море песнь отдалась в Киев.

Игорь едет, на Боричев держит,

Ко святой иконе Пирогощей.

В селах радость, в городах веселье;

Все князей поют и величают,

Перво – старших, а за ними – младших.

Воспоем и мы: свет-Игорь – слава!

Буй-тур-свету-Всеволоду – слава!

Володимир Игоревич – слава!

Святославу Ольговичу – слава!

Вам на здравье, князи и дружина,

Христиан поборцы на поганых!

Слава князьям и дружине!

Аминь.    1866-1870

ПОЭМЫ

ТРИ СМЕРТИ

Лирическая драма

ПОСВЯЩАЕТСЯ НИКОЛАЮ АПОЛЛОНОВИЧУ МАЙКОВУ

Поэт Лукан, философ Сенека и эпикуреец Люций приговорены Нероном к казни,

по поводу Пизонова заговора.

Комната в античном вкусе; посредине стол с яствами; около него Люций,

эпикуреец, один, как следует, возлежит за обедом. Сенека пишет завещание.

Лукан в глубокой задумчивости. В углублении сцены группа друзей и учеников

Сенеки.

Люций

(омыв после еды руки водою в чаше, поданной рабом, говорит) Мудрец отличен от глупца

Тем, что он мыслит до конца.

И вот – я долго наблюдаю

И нахожу, что смерть разит

Всего скорее аппетит.

Я целый час жую, глотаю,

Но всё без вкуса – и не сыт!..

Вина попробуем! Быть может.

Живая Вакхова струя

Желудок дремлющий встревожит...

Ну, кто же пьет со мной, друзья?

Лукан!.. да ты как в лихорадке!

В Сенеке строгий стоицизм

Давно разрушил организм!

И если вы в таком упадке —

Не мудрено, что в этот час

Мой здравый разум бесит вас!

Лукан В час смерти шутки неприличны!

Люций Но лучше умереть шутя,

Чем плакать, рваться, как дитя,

Без пользы!

Лукан Мнения различны!

Кто жизнь обжорству посвятил,

Тот потеряет с ней немного!

Люций Э, милый! не суди так строго!

Я, признаюсь, еще б пожил

И неохотно умираю...

Но, чтобы с честью этот шаг

Свершить, – в твоих, мой друг, стихах

Себе отваги почерпаю.

«Посланье к смерти» помнишь ты?

В нем есть высокие черты!

С скелета смерти снял ты смело

Земной фантазии цветы...

Ты помнишь:

(декламирует) «Друзья! нам смерть страшна лишь чем?

Всё кажется, что не совсем,

Не разом мы умрем,

Что будем видеть мы свой труп,

Улыбку неподвижных губ,

Глаза с тупым зрачком;

А мухи стаей по лицу,

Без уваженья к мертвецу,

И по лбу поползут;

И с содроганьем от тебя

Родные, близкие, друзья

В испуге отойдут...»

Лукан Ужасный образ! Как я мог!..

Люций Позволь! В конце – благой урок.

(Читает далее.) «Что даже из земли сырой

За резвой жизнию земной

Следить твой будет слух;

И между тем как над тобой

Весна покров расстелет свой

И запестреет луг —

Червь на тебя уж нападет

И жадно есть тебе начнет

И щеки, и бока...»

Лукан

(перебивая его) Да перестань!

Люций

(продолжает) «И будешь вечно рваться ты

На свет из душной темноты —

Да крышка-то крепка!

Но, смертный, знай: твой тщетен страх.

Ведь на твоих похоронах

Не будешь зритель ты!

Ведь вместе с дружеской толпой

Не будешь плакать над собой

И класть на гроб цветы;

По смерти стал ты вне тревог,

Ты стал загадкою, как бог,

И вдруг душа твоя,

Как радость, встретила покой,

Какого в жизни нет земной, —

Покой небытия!»

Ведь превосходно! Эпиктетом

Проникнут живо каждый стих!

Прошу покорно – верь поэтам!

Мечты и верованья их

Подвижней тучек золотых!..

Вы все на колокол похожи,

В который может зазвонить

На площади любой прохожий!

То смерть зовет, то хочет жить,

То снова к жизни .равнодушен...

Задача, право, вас понять!..

Лукан

(вспыхнув) Что ж этим хочешь ты сказать?

Что ветрен я и малодушен?..

Сенека

(переставая писать, удерживает Лукана) Оставьте спор! Прилично ль вам

Безумным посвящать речам

Свои последние мгновенья!

Смерть – шаг великий!

(К Люцию.) Верь, мой друг,

Есть смысл в Платоновом ученье —

Что это миг перерожденья.

Пусть здесь убьет меня недуг, —

Но, как мерцание Авроры,

Как лилий чистый фимиам,

Как лир торжественные хоры,

Иная жизнь нас встретит – там!

В душе, за сим земным пределом,

Проснутся, выглянут на свет

Иные чувства роем целым,

Которым органа здесь нет.

Мы – боги, скованные телом,

И в этот дивный перелом,

Когда я покидаю землю,

Я прежний образ свой приемлю,

Вступая в небо – божеством!

Люций Я спорить не хочу, Сенека!

Но отчего так создан свет,

Что где хоть два есть человека —

И два есть взгляда на предмет?

Твое, как молот, сильно слово —

Но убеждаюсь я в ином...

Существования другого

Не постигаю я умом!

Взгляни на лавры вековые:

Их листья, каждый в свой черед.

Переменяются что год —

Одни спадут, взойдут другие,

А лавр всё зелен, вечно свеж,

И листья будто вечно те ж...

Вот так и мы – Лукан, Сенека,

Слуга покорный ваш – умрет...

Отпадший лист! Но заживет,

Как прежде, племя человека!

Иной появится певец,

Другие будут жить и вздорить,

Страдать, любить, о том же спорить,

О чем и мы с тобой, мудрец!..

Но пусть по смерти жить мы будем!

(Тебе готов я уступить!)

А всё себя мы не принудим

Без сожаленья кончить жить!

Нам неприятна перемена.

Вот что мне кто-то говорил:

На острове каком-то жил

Философ секты Диогена.

Он в бедном рубище ходил,

Спал, где пришлось прилечь к сараю,

Босой, с клюкой, нужда кругом...

Каким уж случаем, не знаю,

Всему вдруг вздумалося краю

Его избрать своим царем.

Что ж? Царский пурпур одевая

И тряпки ветхие скидая,

О них вздохнул он тяжело

И пожалел удел убогой,

Сказав: ведь было же тепло

Под сей циническою тогой!

Не то же ль с жизнию земной?

Достигши вечного предела,

Жалеешь бросить это тело —

Покров убогий и худой!

Ты говоришь, что мы одною

С богами жизнью заживем?

Да лучше ль нам? Ну, как порою,

Смотря, как мы свой век ведем,

Богини с грозными богами,

Как волки, щелкают зубами!

Смотря, как смертный ест и пьет

И с смертной тешится любезной,

Они, быть может, бесполезно

Крепясь, облизывают рот!

Что мне в их жизни без волнений?

Мирами, что ли, управлять?

В них декорации менять,

И, вместо всяких развлечений,

Людьми, как шашками, играть,

И, как актерами плохими,

Отнюдь не увлекаться ими,

Ни скучной пьесой!.. Нет! клянусь,

Я в боги вовсе не гожусь...

Лукан Нет! не страшат меня загадки

Того, что будет впереди!

Жаль бросить славных дел начатки

И всё, что билося в груди,

Что было мне всего дороже,

Чему всю жизнь я посвятил!

Мне страшно думать – для чего же

Во мне кипело столько сил?

Зачем же сила эта крепла,

Росла, стремилась к торжествам?

Титан, грозивший небесам,

Ужели станет горстью пепла?

Не может быть! Где ж смысл в богах?

Где высший разум? Провиденье?

Вдруг человека взять в лесах,

Возвысить в мире, дать значенье,

И вдруг – разбить без сожаленья,

Как форму глиняную, в прах!..

Ужели с даром песен лира

Была случайно мне дана?

Нет, в ней была заключена

Одна из сил разумных мира!

Народов мысли – образ дать,

Их чувству – слово громовое,

Вселенной душу обнимать

И говорить за всё живое —

Вот мой удел! Вот власть моя!

Когда для правды бесприютной,

В сердцах людей мелькавшей смутно,

Скую из слова образ я,

И тут врагов слепая стая

Его подхватит, злясь и лая,

Как псы обглоданную кость, —

Всё, что отвергнуто толпою,

Всё веселилося со мною,

Смотря на жалкую их злость!..

А злоба мрачных изуверов,

Ханжей, фигляров, лицемеров,

С которых маски я сбивал?

Дитя – их мучил и пугал!

Столпов отечества заставить

Я мог капризам льстить моим —

Тем, что я их стихом одним

Мог вознести иль обесславить!

С Нероном спорить я дерзал —

А кто же спорить мог с Нероном!

Он ногти грыз, он двигал троном,

Когда я вслед за ним читал,

И в зале шепот пробегал...

Что ж? не был я его сильнее,

Когда, не властвуя собой,

Он опрокинул трон ногой

И вышел – полотна белее?

Вот жизнь моя! и что ж? ужель

Вдруг умереть? и это – цель

Трудов, великих начинаний!..

Победный лавр, венец желаний!..

О, боги! Нет! не может быть!

Нет! жить, я чувствую, я буду!

Хоть чудом – о, я верю чуду!

Но должен я и – буду жить!

Входит центурион со свитком в руке.

Люций

(указывая на центуриона) Вот и спаситель! Ну! покуда

Тут нет еще большого чуда.

(К центуриону.) Какие новости?

Центурион

(подавая ему свиток) Декрет

Сената.

Люций Други! шлет привет

Сенат к нам! Уваженье к власти!

Лукан Читай!

Люций Стой! Кто решит вперед —

Жизнь или смерть? Заклад идет?

Лукан Я б разорвал тебя на части

За эти шутки!

Вырывает свиток и читает декрет, в котором, между прочим, сказано, что Цезарь, в неизреченной милости своей, избавляет их от позорной казни, дарует им право выбрать род смерти и самим лишить себя жизни; сроку до полуночи.

Центурион обязан наблюсти за исполнением декрета и о последующем донести.

Люций Недурен слог. Писать умеют.

Лукан Злодеи! Изверги!

Люций Притом

Приличье тонко разумеют —

Что одолжаться палачом

Неблагородно человеку...

(К центуриону.) Но что ты смотришь на Сенеку?

Лукан Ты тронут! Ты потупил взгляд!

В твоем лице следы смущенья!

О, верь мне, то богов внушенье!

Спаси нам жизнь! Благословят

Тебя народы! Пред тобою

Мудрец с маститой сединою —

Он чист, как дева, как Сократ!

Центурион Мой долг...

Лукан Твой долг! А жить без славы!

Для дикой прихоти губя

Людей, отечество, себя,

Прожить слепцом в грязи кровавой!

О, если долг в твоей груди

Не всё убил, то отведи

Меня в Сенат! Как с поля битвы

Пред смертью ратнику, сказать

Дай мне последние молитвы!

Дай мне пред смертью завещать

Без лжи, перед лицом вселенной,

Всё, что привык я неизменной,

Святою истиной считать!

Центурион, не обращая внимания на Лукана, удаляется в глубину комнаты.

Лукан продолжает в сильном волнении. Я им скажу: в них чести нет!

В них ум какой-то мглой одет!

Для них отечество и слава —

Речей напыщенных приправа!

Величие народа в том,

Что носит в сердце он своем;

Убив в нем доблести величье,

Заставив в играх и пирах

Забыть добра и зла различье,

В сердца вселяя только страх,

От правды казнью ограждаясь

И пред рабами величаясь,

Они мечтают навсегда

Избегнуть кары и суда...

Я им скажу: готовят сами

Свой приговор себе они!

Что, упоенные льстецами

И мысля в мире жить одни,

Себе статуи воздвигают,

Как божества, на площадях...

Но век их минет: разломают,

С проклятием растопчут в прах

Отцов статуи их же дети!

Детей проклятий ряд столетий

Не снимет с головы отцов...

Сенека Лукан! оставь, оставь слепцов!

Люций Пришла ж охота на циклопов

На двуутробок и сорок

Взглянуть пред смертью! Взять урок

У них дилемм, фигур и тропов!

Лукан Но как без боя всё отдать!..

Хотя б к народу мне воззвать!

Певец у Рима умирает!

Сенека гибнет! И народ

Молчит!.. Но нет, народ не знает!

Народу мил и дорог тот,

Кто спать в нем мысли не дает!

Люций Да, мил, как бабочка ночная,

Покуда крыльев не ожжет,

Через огонь перелетая...

Народ твой первый же потом

И назовет тебя глупцом.

Лукан

(закрыв лицо руками) Но Цезарь!.. Мы ведь с ним когда-то

Росли, играли, как два брата!

Он вспомнит время детских игр

И приговор свой остановит...

В нем сердце есть... Ведь он не тигр...

Рим часто попусту злословит...

Что я ему? Мои мечты

Да песни – все мои заботы!..

Люций Мой бедный мальчик, с жизнью счеты

Еще не кончил, видно, ты!

Один из учеников Сенеки входит в комнату. С ним раб. Он говорит шепотом.

Ученик Друзья, чур тише, – я с надеждой!

Лукан Прощенье?..

Ученик В доме выход есть;

Со мной две женские одежды.

Пробраться к Тибру, в лодку сесть —

И в Остию! Беги с Луканом,

А я останусь здесь с рабом.

Лукан с ним сходен видом, станом,

Я сед, гляжу уж стариком...

Бегите! Время есть до срока.

И вы уж будете далеко,

Как нас найдут здесь поутру.

Лукан Я говорил, что не умру!

Сенека Беги, Лукан! Мне с сединою

Нейдет уж бегать от врагов.

Люций А жаль! я б посмотрел, каков

Ты в юбке!...

Ученик Гибель пред тобою!

Смерть в каждом доме! Целый Рим —

Что цирк. Людей травят зверями.

Постум убит рабом своим;

Пизон вскрыл жилы. Под досками

Раздавлен Кай. Чего ж вам ждать?

Сенека Мой друг, не дважды умирать!

Раз – это праздник!

Ученик Но с тобою

Погибнет всё! Ты много нам

Не досказал!

Сенека Найдешь и сам

Всё, что осталося за мною, —

Лишь мысли, истину любя.

Лукан Учитель! я молю тебя!

Ученик Ведь ты последняя лампада

Во мраке лжи!

Сенека Оставь меня.

Ни просьб, ни лести мне не надо.

Верь, каждый шаг свой – знаю я!

Ученик Я это знал... я знал тебя!

О, горе! Что же будет с нами!..

Жить в мраке, плача и скорбя,

Что свет мелькнул перед глазами —

И скрылся!.. Ты душой высок!

Ты недоступен нам, Сенека!

Ах, правда, в сердце человека

Есть нечто высшее, есть бог!..

Сейчас я видел – и смущеньем

Я поражен как мальчик был...

Я через форум проходил.

С каким-то диким изумленьем

Народ носилки окружил.

В носилках труп Эпихариды...

(Под видом праздников Киприды

Пизон друзей сбирал к ней в дом.)

Вчера она, под колесом,

В жестоких муках, не винилась

И никого не предала!..

Трещали кости, кровь текла...

В носилках петлю изловчилась

Связать платком – и удавилась.

Воскликнул сам центурион:

«В рабынь вселился дух Катонов!»

А Рим? Сенат? Весь обращен

Иль в палачей, или в шпионов!

Лукан Эпихарида!

Ученик Да, она

Душа безумных сатурналий!

Лукан И ты хотел, чтоб мы бежали!

Люций Бывают, точно, времена

Совсем особенного свойства.

Себя не трудно умертвить,

Но, жизнь поняв, остаться жить —

Клянусь, немалое геройство!

Лукан И смерть в руках ее была

Для целой половины Рима —

И никого не предала!

А жить бы в золоте могла!

На площадях боготворима

В меди б и в мраморе была,

Как мать отечества!.. О, боги!

Сенека! и взглянуть стыжусь

На образ твой, как совесть, строгий!

Да разве мог я жить как трус?

Нет, нет! Клянусь, меня не станут

Геройством женщин упрекать!

Последних римлян в нас помянут!

Ну, Рим! тебе волчица – мать

Была! Я верю... В сказке древней

Есть правда... Ликтор! я готов...

Я здесь чужой в гнилой харчевне

Убийц наемных и воров!

Смерть тяжела лишь для рабов!

Нам – в ней триумф.

(Обнимает Сенеку и друзей и говорит, подняв глаза к небу.) О боги! боги!

Вы обнажили предо мной

Виденья древности седой

И олимпийские чертоги,

Затем чтоб стих могучий мой

Их смертным был провозвещатель!..

Теперь стою я, как ваятель

В своей великой мастерской.

Передо мной – как исполины —

Недовершенные мечты!

Как мрамор, ждут они единой

Для жизни творческой черты...

Простите ж, пышные мечтанья!

Осуществить я вас не мог!..

О, умираю я, как бог

Средь начатого мирозданья!

Лукан, обняв Сенеку и Люция, уходит, сопровождаемый ликторами.

Сенека

(хочет за ним следовать, но останавливается на движение бросившихся к нему учеников и, проведя рукою по челу, говорит тихо и торжественно) Одну имел я в жизни цель,

И к ней я шел тропой тяжелой.

Вся жизнь моя была досель

Нравоучительною школой;

И смерть есть новый в ней урок,

Есть буква новая, средь вечной

И дивной азбуки, залог

Науки высшей, бесконечной!

Творец мне разум строгий дал,

Чтоб я вселенную изведал

И, что в себе и в ней познал,

В науку б поздним внукам предал;

Послал он ввстречу злобу мне,

Разврат чудовищный и гнусный,

Чтоб я, как дуб на вышине,

Средь бурь, окреп в борьбе искусной,

Чтоб в массе подвигов и дел

Я образ свой напечатлел...

Я всё свершил. Мой образ вылит.

Еще резца последний взмах —

И гордо встанет он в веках.

Резец не дрогнет. Не осилит

Мне руку страх. Здесь путь свершен, —

Но дух мой, жизнию земною

Усовершен и умудрен,

Вступает в вечность... Предо мною

Открыта дверь – и вижу я

Зарю иного бытия...

Друзья с воплями обнимают колена философа. Смотря на них, он продолжает. Жизнь хороша, когда мы в мире

Необходимое звено,

Со всем живущим заодно,

Когда не лишний я на пире,

Когда, идя с народом в храм,

Я с ним молюсь одним богам...

Когда ж толпа, с тобою розно,

Себе воздвигнув божество,

Следит с какой-то злобой грозной

Движенья сердца твоего,

Когда указывает пальцем,

Тебя завидев далеко, —

О, жить отверженным скитальцем,

Друзья, поверьте, нелегко:

Остатки лучших поколений,

С их древней доблестью в груди,

Проходим мертвые, как тени,

Мы как шуты на площади!

И незаметно ветер крепкий

Потопит нас среди зыбей,

Как обессмысленные щепки

Победоносных кораблей...

Наш век прошел. Пора нам, братья!

Иные люди в мир пришли,

Иные чувства и понятья

Они с собою принесли...

Быть может, веруя упорно

В преданья юности своей,