Текст книги "Сочинения в двух томах"

Автор книги: Аполлон Майков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 42 страниц)

С золотыми куполами,

Где, казалось, совершится

В полном блеске чудный жребий

Повелителя вселенной,

Сокрушителя империй...

Где ж вы, пышные мечтанья!

Гордый замысел!.. Надежды

И глубокие расчеты

Прахом стали, и упорно

Ищет он всему разгадки,

Где и в чем его ошибка?

Всё напрасно!..

И поник он, и, в дремоте,

Видит, как в приемном зале —

Незадолго до похода —

В Тюльери стоит он, гневный;

Венценосцев всей Европы

Перед ним послы: все внемлют

С трепетом его угрозам...

Лишь один стоит посланник,

Не склонив покорно взгляда,

С затаенною улыбкой...

И, вспыливши, император:

«Князь, вы видите, – воскликнул, —

Мне никто во всей Европе

Не дерзает поперечить:

Император ваш – на что же

Он надеется, на что же?»

«Государь! – в ответ посланник, —

Взять в расчет вы позабыли,

Что за русским государем

Русский весь стоит народ!»

Он тогда расхохотался,

А теперь – теперь он вздрогнул...

И глядит: утихла вьюга,

На морозном небе звезды,

А кругом на горизонте

Всюду зарева пожаров...

Вспомнил он дворец Петровский,

Где бояр он ждал с поклоном

И ключами от столицы...

Вспомнил он пустынный город,

Вдруг со всех сторон объятый

Морем пламени... А мира —

Мира нет!.. И днем и ночью

Неустанная погоня

Вслед за ним врагов незримых...

Справа, слева – их мильоны

Там в лесах... «Так вот что значит

«Весь народ!..»»

И безнадежно

Вдаль он взоры устремляет:

Что-то грозное таится

Там, за синими лесами,

В необъятной этой дали...

   1876

М. Н. КАТКОВУ

1

Мы – москвичи! Что делать, милый друг!

Кинь нас судьба на север иль на юг —

У нас везде, со всей своею славой,

В душе – Москва и Кремль золотоглавый;

В нас заповедь великая жива,

И вера в нас досель не извелася,

На коих древле создалась Москва

И чрез нее – Россия создалася.

Там у гробов иерархов и царей,

Наметивших великие ей цели,

Они видней, и ты поймешь ясней,

Куда идти, и как мы шли доселе,

И отчего во дни народных бед,

И внешних бурь, и всякого шатанья,

Для всей Руси как дедовский завет

Родной Москвы звучало увещанье.

Храни ж его, отцов завет святой,

Как Ермоген в цепях, в тюрьме сырой, —

И в жизни путь всегда увидишь правый,

И посрамишь всяк умысел лихой,

Всяк вражий ков и всяк соблазн лукавый.

   1867

2

«Что может миру дать Восток?

Голыш, – а о насущном хлебе

С презреньем умствует пророк,

Душой витающий на небе!..» —

Так гордый римлянин судил

И – пал пред рубищем мессии...

Не то же ль искони твердил

И гордый Запад о России?

Она же верует, что несть

Спасенья в пурпуре и злате,

А в тех немногих, в коих есть

Еще остаток благодати...

   Июль 1887

Ф. И. ТЮТЧЕВУ

Народы, племена, их гений, их судьбы

Стоят перед тобой, своей идеи полны,

Как вдруг застывшие в разбеге бурном волны,

Как в самый жаркий миг отчаянной борьбы

Окаменевшие атлеты...

Ты видишь их насквозь, их тайну ты постиг,

И ясен для тебя и настоящий миг,

И тайные грядущего обеты...

Но грустно зрячему бродить между слепых,

«Поймите лишь, – твердит, – и будет вам прозренье!

Поймите лишь, каких носители вы сил, —

И путь осветится, и все падут сомненья,

И дастся вам само, что жребий вам судил!»

   <1873>

ЗАВЕТ СТАРИНЫ

Снилось мне: по всей России

Светлый праздник – древний храм,

Звон, служенье литургии,

Блеск свечей и фимиам, —

На амвоне ж, в фимиаме,

Точно в облаке, стоит

Старцев сонм и нам, во храме

Преклоненным, говорит:

«Труден в мире, Русь родная,

Был твой путь; но дни пришли —

И, в свой новый век вступая,

Ты у господа моли,

Чтоб в сынах твоих свободных

Коренилось и росло

То, что в годы бед народных,

Осенив тебя, спасло;

Чтобы ты была готова —

Сердце чисто, дух велик —

Стать на судище Христово

Всем народом каждый миг;

Чтоб, в вождях своих сияя

Сил духовных полнотой,

Богоносица святая,

Мир вела ты за собой

В свет – к свободе бесконечной

Из-под рабства суеты,

На исканье правды вечной

И душевной красоты...»

   <1878>

СУД ПРЕДКОВ

Посвящается К. К. Случевскому

«Pauvre feuille dessechee,

De ta tige detachee,

Ou vas-tu?» – «Je n'en sais rien...

Je vais oil le vent me mene...» Arnault^[63]

«Попы увели народ в унию, попы и назад приведут... Так и наука...» (Из одного разговора)

1

К кончине близок князь Андрей.

Он причастился. Слабый свет

Лишь тонких нескольких лучен

Прорвался в темный кабинет.

Пред умирающим сидит

На креслах сын. Примчался с вод,

Отцом был выписан. Глядит

И думает: «Ну, что же?.. Вот

Два века тут лицом к лицу!

Какая ж между ними связь?

Давно душой я чужд отцу,

Давно всем чужд мне старый князь!

Во Франции – легитимист,

Здесь – недовольный камергер,

Спирит, ханжа и пиетист

И bel'esprit a la^[64] Вольтер;

Как совмещалось это в нем —

Бог весть!.. Но он себя считал

Какой-то истины столпом.

Какой – и сам не понимал!»

В то ж время думал старый князь:

«Да. мы уходим!.. Да, огни

Все друг за другом гаснут!.. Грязь

Встает, идет... tout est fini...^[65]

И тот изящный внешний блеск,

И грация, и ум, и вкус,

El cet esprit chevaleresque!..^[66]

Вот с сыном даже расхожусь!

Он – фантазер! Стоял горой

За «эти меры» – дождался,

Да между небом и землей

Повис!.. И всё не унялся —

Опоры ищет – да их нет!..»

Но вдруг старик раскрыл глаза,

Какой-то новой мысли свет

Блеснул в лице – он поднялся

И «Serge, – промолвил, – обещай —

Положим, уж каприз такой, —

Когда умру, приди, читай

Псалтырь ты в церкви надо мной.

Как рассказать тебе! Хоть ночь!

Вот видишь, я ведь тоже был...»

Но стало старику невмочь,

И он в постель упал без сил —

Да и навеки замолчал!

И через миг в дому, крестясь,

В испуге каждый повторял

(Хоть ждали все): «Скончался князь!»

2

И вот в соседний монастырь

Свезен он с должным торжеством,

И сын идет читать псалтырь

В старинной церкви над отцом.

Он пренебрег бы, может быть,

Но поднялся кругом уж толк,

Да кто-то вздумал подтрунить, —

Выходит: тут уж чести долг!

В загробный мир, ни в мир чертей

Конечно уж не верил он...

Но – мрак, мерцание свечей,

И лики строгие икон,

И храм, весь полный старины,

Где всё о предках говорит,

Где все они схоронены,

Где пол из их надгробных плит,

Отец, вступающий в их круг

Теперь же, как пришлец домой, —

И в этом царстве мертвых вдруг

Один лишь он стоит живой...

И князь внимательней глядит

Во мрак по нишам и углам...

Вон от хоругвей тень дрожит

До самых сводов по стенам...

Вон место княжеское, где

Под балдахином, с их гербом,

От предка, павшего в Орде,

Преемственно, сын за отцом,

Стоял старейший в роде... Был

Когда-то княжеский престол

На этом месте... Князь открыл

Псалтырь, псалом иль два прочел,

А мысль идет сама собой:

«Всей этой древности – князей,

Когда-то споривших с Москвой,

Потом служивших верно ей,

Всех этих жизней – я итог!

Со всем народом, вся семья,

Все жили, как велел им бог,

Росли, как бор сплошной... А я?

Что я? Отпадший лист для них...

А мог ли не отпасть?.. Вопрос!

Теперь бы на земле таких

Отпадших листьев набралось

На добрый остров! Всех племен

И всех народов!.. Человек

Повсюду рвется из пелен,

Идем, куда ведет нас век...»

Читает князь, а мысль опять:

«Но были ж и у них умы...

Сумели ж из клочков создать

Они – империю!.. А мы?..

Что начинаем мы собой?..

Бедняжка, сорванный листок,

В разлуке с веткою родной

Куда летишь?..» – И князь не мог

Чтоб не вздохнуть... Невольно стал

Читать всё тише... Вот петух

Пропел в деревне... Князь устал,

Он опустился в кресла. Вдруг

Он слышит шорох, легкий шум,

Как бы пронесся ветерок, —

Князь, этот здравый, бодрый ум,

Взглянул – и уж дохнуть не мог...

Как будто на туман иль дым

Фонарь волшебный наведен —

Полупрозрачные – пред ним

Толпа людей – мужей и жен.

Детей и старцев... Впереди

В камзолах шитых, в париках,

Звезда и лента на груди,

А дамы с мушкой на щеках...

За стариками в париках

Другие были старики,

В боярских шапках, в бородах,

Виднелись шлемы, клобуки...

Был на одних наряд свежей,

На ком давно уж полинял,

Чем дальше – то тускней, темней,

И лишь металл один сверкал...

И вот, против амвона, вдруг

Все разодвинулись – сидит

Под балдахином витязь... Вкруг

Как будто судий сонм стоит...

Свет прямо падает на них...

На витязе – венец. Все ждут...

Торжественное что-то... Миг —

И двое, видит князь, ведут

Его отца!.. Знакомый фрак

И камергерский ключ... Да! он!

Что ж это?.. Судят?.. Судят?.. Так!

Отец поник, совсем смущен...

Суд предков – за душу свою

Ответишь богу, мол, а нам

Поведай, как служил царю,

Хулы не нажил ли отцам...

Никак читают приговор?..

Старик шатнулся и закрыл

Лицо руками... К сыну взор,

К нему, с мольбою обратил,

Зовет его, и князь спешит

На зов отца, вскочил... Но вмиг

Исчезло всё... В гробу лежит,

Сквозясь чрез кисею, старик...

Пылают свечи... Мрак кругом

В мерцаньи их как бы дрожит...

Вот Спас в окладе золотом

В возглавье гроба... Князь глядит —

И, как случилось, посейчас

Не помнит он: сама тогда

Рука невольно поднялась,

И он – перекрестился!.. Да,

Перекрестился в первый раз

По многих летах... «Это сон», —

Он повторял, но мысль неслась

Туда, в ту глубину времен,

Что вдруг раскрылась перед ним

Уже не мертвой пустотой,

А чем-то целым и живым —

Какой-то силой роковой,

Которой всё уже давно,

Что нас волнует и крушит»

Разрешено, умирено...

«Ах, сон всё это!» – князь твердит...

3

Но сон иль нет – не в том вопрос;

А только после похорон

Уехать тотчас не пришлось

В чужие край князю. Он

Занялся склепом. Много в нем

Затеял переделок. Крест

Велел позолотить. Потом

Опять замедлился отъезд:

Стал очищать он старый дом,

Открыл, что это ведь музей!

Сокровища нашлися в нем

Ведь от времен еще царей!

И кипы грамот в кладовых,

И писем целая гора!

Да ведь какие? Между них —

Екатерины и Петра!

Ну как же их не разобрать!

И принялся читать их князь,

Меж ними связь восстановлять,

С историей вводить их в связь...

Понадобилось книг – и год

За годом время в вечность мчит, —

Один, все ночи напролет,

Зарывшись в книги, он сидит

И пишет рода своего

Историю... И чудно всем:

Совсем нельзя узнать его!

Другой стал человек совсем!

Россия стала для него

Святыней, избранной страной;

Ее началам торжество

Пророчит в жизни мировой.

«Не могут-де ее понять;

Всё точку зрения берут

На мир из Рима! Надо взять

Из Византии – и поймут!..»

Такое свойство, впрочем, есть

В истории российской: тот,

Кто вздумал за нее засесть, —

Пиши пропал: с ума сойдет!

Один профессор – он в Москве

Средь наших умственных светил

Стоял едва ль не во главе —

Серьезно это говорил.

   1880

ЮБИЛЕИ

ЮБИЛЕЙ ШЕКСПИРА

Преданья Севера изображают бога

Седящим высоко над областью громов:

Спокойный, видит он из светлого чертога

И землю, и моря, движенье облаков,

Полет воздушный птиц, могучий ход китов

И быстрый лани бег; он взглядом проникает,

Как накипает медь и золото в горах,

Как дуб растет, как травка прозябает,

Как в человеческих сердцах

Родится мысль, растет и созревает...

Таков и ты, Шекспир!

Как северный Один,

На человечество с заоблачных вершин

Взирал ты! Знал его – и у кормила власти,

В лохмотьях нищего, в пороках, во вражде;

Но, кистью смелою его рисуя страсти,

Давал угадывать везде

Высокий идеал, который пред тобою

В величьи божеском сиял,

И темный мир людей, с их злобой и враждою,

Как солнце бурную пучину, озарял...

И триста лет прошло – и этот идеал

Везде теперь родной для всех народов стал.

С запасом всех личин, костюмов, декораций,

С толпой царей, принцесс, шутов, и фей, и граций,

По шумным ярмонкам, средь городов и сел —

Ты триумфатором по всей земле прошел:

Везде к тебе толпа восторженно стремилась,

И за тобой, как за орлом,

Глубоко в небо уносилась,

И с этой высоты на мир глядеть училась

С боязни полным торжеством!

Счастлив, счастлив народ, которого ты сын,

Чья мощь, чей смелый дух твой воспитали гений!

Как горд он в этот день, под гул земных хвалений,

Несущихся к тебе, искусства исполин!

Но в дни, когда ты цвел, и смело и свободно

Британский флаг вступал уж в чуждые моря,

Ты смутно лишь слыхал о Руссии холодной,

Великолепии московского царя,

Боярах в золотой одежде, светозарных

Палатах, где стоит слоновой кости трон

И восседает сам владыка стран полярных,

Безмолвием и славой окружен...

Товарищ сильному быть может только сильный!

Изнеженных племен искусство чуждо нам!

Ты, строгий сердцевед, ты, истиной обильный,

Как свой ты на Руси пришелся по сердцам!

По русским городам, по сценам полудиким

Рукоплескания не попусту гремят

Твоим созданиям великим,

И музы русские под сень твою спешат!

Ты наш – по ширине могучего размаха,

Ты наш затем, что мы пред правдой не дрожим,

И смотрим в пропасти без страха,

И вдаль уверенно глядим.

   1864

КРЫЛОВ

Когда стою в толпе средь городского сада

Пред этим образом, из бронзы отлитым,

И, к нам склонившися, и к малым, и к большим,

С улыбкой доброю, с приветливостью взгляда,

Он точно, с старческой неспешностью речей,

Рассказывает нам, с своих высоких кресел,

Про нравы странные и глупости зверей,

И все смеются вкруг, и сам он тихо-весел, —

Мне часто кажется, что вот – толпа уйдет,

И ласковый старик впадет сейчас же в думу,

Улыбка кроткая с лица его спорхнет

Вслед умолкающему шуму,

И лоб наморщится, и, покачав главой,

Проводит взглядом нас он строгим, и с тоской

Промолвит: «Все-то вы, как посмотрю я, дети!

Вот – побасенками старик потешил вас,

Вы посмеялися и прочь пошли смеясь,

Того не угадав, как побасенки эти

Достались старику, и как не раз пришлось

Ему, слагая их, смеяться – но сквозь слез,

Уж жало испытав ехидны ядовитой,

И когти всяческих, больших и малых, птиц,

И язвины на пальцах от лисиц,

И на спине своей ослиное копыто...

И то, что в басенке является моей

Как шутка, – от того во времена былые

Вся, может, плакала Россия,

Да плачет, может быть, еще и до сих дней!»

   1868

КАРАМЗИН

Посв. Мих. Петр. Погодину

Вхожу ли в старый Кремль, откуда глаз привольно

Покоится на всей Москве первопрестольной,

В соборы ль древние с гробницами царей,

Первосвятителей; когда кругом читаю

На деках их имена, и возле их внимаю

Молитвы шепоту притекших к ним людей, —

А там иконостас, и пресвятые лики,

И место царское, и патриарший трон;

А между тем гудит, гудит Иван Великий,

Как бы из глубины веков идущий звон, —

Благоговением душа моя объята,

И всё мне говорит: «Сие есть место свято!

Смотри: когда кругом лишь бор густой шумел,

А на горе сиял лишь храм святого Спаса

Да княжий теремок, где бедный князь сидел, —

Беседа вещая таинственно велася

Здесь меж святителем и князем. Здесь его,

Как древний Самуил, благословил владыка

На собирание народа своего —

Святителя завет исполнился великой!

Помалу собралась вкруг белого Кремля,

Как под надежный щит, вся Русская земля,

И каждый град ее свою здесь церковь ставил.

И высилась Москва! И Чингисханов род,

Кончаясь, Азию в наследье ей оставил,

А там от Балтики и до Эгейских вод

Славяне подняли с надеждою к ней очи,

И со священного Афона глас пророчий,

Призвав святую Русь для доблестной борьбы,

Востока древнего ей передал судьбы».

Так говорит нам Кремль. Но поколенья были,

Что здесь как пришлецы чужие проходили.

Вельможи русские являлися сюда

С иными вкусами. Ломали без следа

Святыни старины. Ни память Иоаннов

Не удержала их, ни прах святых гробов, —

Ломали здание, что строил Годунов,

Ломали здание, где избран был Романов.

Весь этот старый Кремль, с соборами, с дворцом,

С резными башнями, назначен был на слом.

И вместо их уже, питомец муз эллинских,

Художник созидал классическим умом

Ряд портиков, колонн и арок исполинских...

Скажи ему тогда: ужель, о вандал, нет

В тебе присущей здесь святыни пониманья —

Ведь что ни камень здесь, то крови отчей след,

Что столб – то памятник, что церковь – то сказанье, —

Сердечный этот вопль в пустыне б прозвучал,

Художник злобился б, вельможа хохотал...

То были граждане совсем другого мира!

Давно уж Франция купалася в крови.

К нам отклики неслись неведомого пира,

Неслися возгласы свободы и любви...

То тронов падавших летели к нам обломки,

То дребезги трибун выкидывал волкан —

Всё поглощала Русь, – и вот пройдох всех стран

Явилися у нас питомцы и питомки.

Кто набожно вздыхал по чуждом короле,

Кто, новым Цезарем восхищенный, мечтами

Носился за его победными орлами,

Кто бредил равенством и братством на земле,

И при воззвании «всемирная свобода»

Вселенский гражданин отрекся от народа!

Об человечестве здесь каждый помышлял,

Но человечестве во образе француза...

Кто в демагогии судеб его искал,

Кто в темной мистике священного союза.

В России ж видели удобный матерьял,

В котором каждый мог кроить себе свободно —

На всякий образец и что кому угодно —

Парламент с лордами или республик ряд,

Аркадских пастухов иль пахотных солдат.

Один из этого ушел водоворота.

Один почувствовал, что нет под ним оплота,

Что эти странные адепты тайных лож,

Вся эта детская блистательная ложь,

Весь этот маскарад с своею пестротою

Стоит как облако над Русскою землею...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

То был великий муж... Один он видел ясно,

Что силы родины теряются напрасно,

Что лучшие умы, как бедные цветы,

Со стебля сбитые грозой, кружат в пустыне

Чужие у себя, чужие на чужбине...

Но пусть свершаются над ними их судьбы!

Есть русской крепости незримые столбы,

Есть царства русского основы вековые...

Во всем величии судеб своих Россия

Ему являлася из сумрака времен...

Там исцеление! Там правда! – верил он,

И, этой веры полн, сошел во мрак архивов —

И там, как в сказочной стране чудес и дивов,

Увидел образы князей – бойцов лихих;

Князей – ходатаев за Русь у грозных ханов,

Там умирающих в пути среди буранов...

Явились образы подвижников святых,

Строителей в лесных пустынях общежитья,

И образ земского великого царя,

Пред коим все равны с вельможи до псаря

И к коему от всех доступны челобитья;

И образ целого народа, что пронес

Сквозь всяческих невзгод им созданное царство

И всем, всем жертвовал во имя государства,

Жива бо церковь в нем, а в ней господь Христос...

И, эти образы вместив в душе всецело,

Он словно отлил их из меди в речи смелой.

И вдруг свою скрыжаль воздвиг, как Моисей,

На поучение народов и царей...

Очнулся русский дух... Туман заколебался...

   1865

ЖУКОВСКИЙ

В младенческих годах моих далеко

Мне видится его чудесный образ...

Как будто бы меня, еще ребенка,

При факелах, в готическом соборе,

Средь рыцарей, он, величавый старец,

В таинственный союз их посвящает...

И рыцарства высокие обеты

Я говорю за ним – и чую в страхе,

Что прозреваю в мир, тогда впервые

Открывшийся очам моим духовным...

Он говорит о Вере, о Надежде,

И о Любви, и о загробной жизни,

И сам как бы на рубеже земного

Стоит, вперяя взор открытый в Вечность...

И у меня в восторге бьется сердце,

И отдаюсь я весь святому старцу,

И странствовать иду за ним по свету...

По манию жезла его повсюду

Из глубины времен миры выходят...

Таинственный Восток разоблачился —

Та даль веков, когда между людьми,

Прияв их образ, странствовали боги,

Их посвящая в тайны искупленья, —

Та даль веков, когда богатыри,

Как первые избранники из смертных,

Вступали в бой со злобной силой мрака

И обществам в основу полагали

Служенье духу и предвечной правде...

От Индии и от пустынь Турана,

От вечного голгофского креста,

Сквозь темный мир Европы феодальной —

К горящему меня привел он граду...

Я увидал средь пламени и дыма,

Порою разрывавшихся от вихря,

Кремлевские белеющие стены:

«Вот, – он сказал, – вот жертва искупленья,

Пред коей выше – только крест голгофский!

Мы принесли ту жертву всем народом,

Да тленные сокровища искупят

Сокровища, которые прияли

С Евангельем в свой дух мы с дня крещенья

И множили веками бед великих, —

Сокровища, которыми в народах

Отличена и создалась Россия!

Пади ж пред ней, пылающей Москвой!

Ее святынь уразумей глаголы!

Пади пред ней, благодаря творца,

Что жребий дан тебе ее быть сыном!

Моли творца, чтоб и свою крупицу

Ты в общее принес бы достоянье,

Для высшего приготовляясь мира!

Здесь свято долг свой на земле исполни, —

Да общим всех трудом на благо ближних,

Проникновеньем сердца благодатью

И просветленьем разума любовью

Рассеется господство лжи – и будет

Мир на земле, благоволенье в людях

И прославленье здесь и в вышних бога!»

Великий старец! Он свою «крупицу»

Принес и, светлый, в мир переселился,

В который здесь, как бы сквозь тонкий завес,

Уж прозревал душою детски чистой...

И на Руси не даром прозвучали

Его слова... Нет!.. Падали, как зерна,

Они в сердца, уготовляя их

К великому... И между посвященных

Им отроков и тот был – кроткий сердцем, —

Кого господь благословил на деле

Осуществить во благо миллионов

Учителя высокие заветы...

   1883

ПУШКИНУ

Русь сбирали и скрепляли

И ковали броню ей

Всех чинов и званий люди

Под рукой ее царей;

Люди божьи, проникая

В глушь и дикие места,

В дух народный насаждали

Образ чистого Христа...

Что ж взойдет на общей ниве?..

Русь уж многое дала,

В царство выросши под сенью

Византийского орла...

Что взойдет? Виссон и злато

Только мелких душ кумир!

Лишь созданья духа вечны,

Вечен в них живущий мир;

Не пройдут вовек победы

В светлом царстве красоты,

Звуки песен, полных правды

И сердечной чистоты...

Пушкин! ты в своих созданьях

Первый нам самим открыл,

Что таится в духе русском

Глубины и свежих сил!

Во всемирном Пантеоне

Твой уже воздвигся лик;

Уж тебя честит и славит

Всяк народ и всяк язык, —

Но, юнейшие в народах,

Мы, узнавшие себя

В первый раз в твоих твореньях,

Мы приветствуем тебя —

Нашу гордость – как задаток

Тех чудес, что, может быть,

Нам в расцвете нашем полном

Суждено еще явить!

   1880

Я. П. ПОЛОНСКОМУ

ЧИТАНО НА ЕГО ПЯТИДЕСЯТИЛЕТНЕМ ЮБИЛЕЕ

10 АПРЕЛЯ 1887 г.

Тому уж больше чем полвека,

На разных русских широтах.

Три мальчика, в своих мечтах

За высший жребий человека

Считая чудный дар стихов,

Им предались невозвратимо...

Им рано старых мастеров,

Поэтов Греции и Рима,

Далось почуять красоты;

Бывало, нежный луч Авроры

Раскрытых книг осветит горы,

Румяня ветхие листы, —

Они сидят, ловя намеки,

И их восторг растет, растет

По мере той, как труд идет

И сквозь разобранные строки

Чудесный образ восстает...

И старики с своих высот

На них, казалося, взирали,

И улыбались меж собой,

И их улыбкой ободряли...

Те трое были... милый мой,

Ты понял?.. Фет и мы с тобой...

Так отблеск первых впечатлений,

И тот же стиль, и тот же вкус

В порывах первых вдохновений

Наш уготовили союз.

Друг друга мы тотчас признали

Почти на первых же шагах

И той же радостью в сердцах

Успех друг друга принимали.

В полустолетье ж наших муз

Провозгласим мы тост примерный

За поэтический, наш верный,

Наш добрый тройственный союз!

   1887

А. А. ФЕТУ

В ДЕНЬ ЕГО 50-ЛЕТНЕГО ЮБИЛЕЯ

28 ЯНВАРЯ 1889 Г.

Когда, как бурный конь, порвавший удила,

Неудержимый стих, с путей метнувшись торных,

В пространство ринется и, с зоркостью орла,

Намеченную мысль, средь пропастей ли черных

Иль в звездных высотах, ухватит как трофей, —

О, как он тешится, один с самим собою,

Ее еще людьми не знаемой красою,

Дивяся, радостный, сам дерзости своей!

А ты, поэт, за ним в томительном волненье

Следивший в высотах и в безднах, в то мгновенье,

Как победителем он явится к тебе,

В блаженстве равного ты знаешь ли себе?

Тебе знакома, Фет, знакома эта радость!

Таких трофеев полн тобой созданный храм!

И перейдут они в наследие векам,

И свежесть сохрани и аромата сладость,

Играя радуги цветами, – и одним

Помечены клеймом и вензелем твоим!

   Январь 1889

А. Г. РУБИНШТЕЙНУ

Вот он, рассеянный, как будто бы небрежно

Садится за рояль – вот гамма, трель, намек

На что-то – пропорхнул как будто ветерок —

Лелеющий мотив, и ласковый, и нежный...

Вот точно светлый луч прорезал небеса —

И радость на земле, и торжество в эфире!

Но вдруг удар!.. другой!.. Иной мотив взвился,

И дико прядает всё выше он и шире!

Он словно вылетел из самых недр земных,

Как будто вырвались и мчатся в шуме бури

Навстречу ангелам тьмы демонов и фурий.

Ветхозаветный спор, спор вечный из-за них

Решается ль теперь?.. Дрожат и стонут долы,

Мятется океан, в раскатах громовых

Архангельской трубы проносятся глаголы,

А тучи темных сил всё новые летят!..

Художник в ужасе: пред ним разверстый ад

Самим им вызванный, хохочущий, гремящий,

Осилить уж его и самого грозящий.

А человечество! О, жалкое дитя!

Ты чувствуешь, что бой, тот бой из-за тебя!

Ты чувствуешь свое бессилье и паденье.

Ты ловишь проблески небесного луча,

В молитве падаешь... Молитва горяча

Над бездной! То порыв, обет перерожденья!..

Но успокойся! Вот уж над тобой светло;

Архангел победил!.. Художника чело

Яснеет... Он к тебе нисходит и с тобою —

Сам человек уже и духом просветлен —

Сливает голос свой с молитвой мировою...

Он кончил... Вот он встал, разбит, изнеможен,

Уходит... Крики вслед!..

Чем крики те звучат!

Художник, слышишь ты?.. То гул благословений!

Да, да, благословен, благословен стократ

Твой, в царство света нас переносящий, гений!

   1886

А. П. МИЛЮКОВУ

ПО ПОВОДУ МОЕГО 50-ЛЕТНЕГО ЮБИЛЕЯ

1888 г. АПР. 30

Мне тем дороже твой привет,

Что брызнул он лучом нежданным

Уж по далеким, по туманным

Рядам прожитых нами лет...

Смотри: студентские мундиры...

И все вы, тесною толпой,

Бряцанью полудетской лиры

Открытой внемлете душой.

Вам – в звуках голоса нетвердых,

И в робком переборе струн,

И в недохваченных аккордах —

Могучий чудится перун...

Средь бледных образов, по смелым,

Быть может, профилям кой-где,

Меня уж мастером умелым,

Провозгласив, собором целым,

Всходящей плещете звезде...

И откровенен был и звонок

Ваш дружний клик и гром похвал,

Но как испуганный ребенок

Пред вами, помню, я стоял...

Куда уйти, куда бы скрыться,

С тоской глядел по сторонам.

По счастью (для чего таиться?),

Тогда я не поверил вам,

Да так не верю и поныне,

И только жду, – уж много лет! —

Пророк не слышится ль в пустыне?

Нейдет ли истинный поэт?..

Глашатай бога и природы,

Для тьмы непогасимый свет,

Кому он послан – те народы

И те века – им смерти нет!

Для всех грядущих – в нем наука,

И откровенье, и закон!

И в нем ни образа, ни звука

Не унесет поток времен;

Стоит спокойный, величавый,

Один, как солнце в небесах, —

И наши маленькие славы

Все гаснут при его лучах!

   5 мая 1888

СЛОВО О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ

Не начать ли нашу песнь, о братья,

Со сказаний о старинных бранях, —

Песнь о храброй Игоревой рати

И о нем, о сыне Святославле!

И воспеть их, как поется ныне,

Не гоняясь мыслью за Бояном!

Песнь слагая, он, бывало, вещий,

Быстрой векшей по лесу носился,

Серым волком в чистом поле рыскал,

Что орел ширял под облаками!

Как воспомнит брани стародавни,

Да на стаю лебедей и пустит

Десять быстрых соколов вдогонку;

И какую первую настигнет,

Для него и песню пой та лебедь, —

Песню пой о старом Ярославе ль,

О Мстиславе ль, что в бою зарезал,

Поборов, касожского Редедю,

Аль о славном о Романе Красном...

Но не десять соколов то было —

Десять он перстов пускал на струны,

И князьям, под вещими перстами,

Сами струны славу рокотали!

Поведем же, братия, сказанье

От времен Владимировых древних,

Доведем до Игоревой брани,

Как он думу крепкую задумал,

Наострил отвагой храброй сердце,

Распалился славным ратным духом

И за землю Русскую дружину

В степь повел на ханов половецких.

У Донца был Игорь, только видит —

Словно тьмой полки его прикрыты,

И воззрел на светлое он Солнце —

Видит: Солнце – что двурогий месяц,

А в рогах был словно угль горящий;

В темном небе звезды просияли;

У людей в глазах позеленело.

«Не добра ждать», – говорят в дружине.

Старики поникли головами:

«Быть убитым нам или плененным!»

Князь же Игорь: «Братья и дружина,

Лучше быть убиту, чем плененну!

Но кому пророчится погибель —

Кто узнает, нам или поганым?

А посядем на коней на борзых

Да посмотрим синего-то Дону!»

Не послушал знаменья он Солнца,

Распалясь взглянуть на Дон великий!

«Преломить копье свое, – он кликнул, —

Вместе с вами, русичи, хочу я

На конце неведомого поля!

Или с вами голову сложити,

Иль испить златым шеломом Дону!»

О Боян, о вещий песнотворец,

Соловей времен давно минувших!

Ах, тебе б певцом быть этой рати!

Лишь скача по мысленному древу,

Возносясь орлом под сизы тучи,

С древней славой новую свивая,

В путь Троянов мчась чрез дол на горы,

Воспевать бы Игореву славу!

То не буря соколов помчала,

То не стаи галчьи побежали

Чрез поля-луга на Дон великий...

Ах, тебе бы петь, о внук Велесов!..

За Сулой-рекою да ржут кони,

Звон звенит во Киеве во стольном,

В Новеграде затрубили трубы,

Веют стяги красные в Путивле...

Поджидает Игорь мила брата;

А пришел и Всеволод, и молвит:

«Игорь, брат, един ты свет мой светлый!

Святославли мы сыны, два брата!

Ты седлай коней своих ретивых,

А мои оседланы уж в Курске!

И мои куряне ль не смышлены!

– Повиты под бранною трубою,

Повзросли под шлемом и кольчугой,

Со конца копья они вскормлёны!

Все пути им сведомы, овраги!

Луки туги, тулы отворёны,

Остры сабли крепко отточёны,

Сами скачут, словно волки в поле,

Алчут чести, а для князя славы!..»

И вступил князь Игорь во злат стремень,

И дружины двинулись за князем.

Солнце путь их тьмою заступало;

Ночь пришла – та взвыла, застонала

И грозою птиц поразбудила.

Свист звериный встал кругом по степи;

Высоко поднявшися по древу,

Черный Див закликал, подавая

Весть на всю незнаемую землю,

На Сулу, на Волгу и Поморье,

На Корсунь и Сурожское море,

И тебе, болван тмутороканский!

И бегут неезжими путями

К Дону тьмы поганых, и отвсюду

От телег их скрып пошел, – ты скажешь:

Лебедей испуганные крики.

Игорь путь на Дон великий держит,

А над ним беду уж чуют птицы

И несутся следом за полками;

Воют волки по крутым оврагам,

Ощетинясь, словно бурю кличут;

На красны щиты лисицы брешут,

А орлы своим зловещим клектом

По степям зверье зовут на кости...

А уж в степь зашла ты, Русь, далеко!

Перевал давно переступила!

Ночь редеет. Бел рассвет проглянул,

По степи туман понесся сизый;

Позамолкнул щекот соловьиный,

Галчий говор по кустам проснулся...

В поле Русь, с багряными щитами,

Длинным строем изрядилась к бою,

Алча чести, а для князя славы.

И в пяток то было: спозаранья

Потоптали храбрые поганых!

По полю рассыпавшись, что стрелы,

Красных дев помчали половецких,

Аксамиту, паволок и злата,

А мешков и всяких узорочий,

Кожухов и юрт такую силу,

Что мосты в грязях мостили ими.

Всё дружине храброй отдал Игорь,

Красный стяг один себе оставил,

Красный стяг, серебряное древко,

С алой челкой, с белою хоругвью.

Дремлет храброе гнездо Олега.

Далеко, родное, залетело!

«Не родились, знай, мы на обиду

Ни тебе, быстр сокол, пестер кречет,

Ни тебе, зол ворон половчанин...»

А уж Гзак несется серым волком,

И Кончак за Гзаком им навстречу...

И в другой день полосой кровавой

Повещают день кровавый зори...

Идут тучи черные от моря,

Тьмой затмить хотят четыре солнца...

Синие в них молнии трепещут...

Грому быть, великому быть грому!

Лить дождю калеными стрелами!

Поломаться копьям о кольчуги,

Потупиться саблям о шеломы,

О шеломы половчан поганых!