Текст книги "Сочинения в двух томах"

Автор книги: Аполлон Майков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 42 страниц)

(Толкает его к двери. Гриша уходит.)

Вот я ж вам дам ломаться надо мною!

Блудница вавилонская! Да стерли б

Ей черти черные-то брови! Змеи б

Ей высосали ясны очи!

(Затапливает печь, кидает дров и соломы перед печью; надевает суму, шапку-треух, охабень. Начиная собирать книги, останавливается перед ними.)

А грех-то сделан...

(Энергически.)

Ну, в последний раз!

(Выходя на авансцену.)

Всё замолю! всё замолю! Зарок

Даю! Ты благ, господь! Ты милосерд!

Разбойнику, блуднице ты простил...

Изыдут у меня слезами очи!

К ногам твоим паду – и уж не встану,

Доколе не простишь! Спасу и мальца...

Надену власяницу. Плоть растлил —

Ожесточу!..

Гриша

(приносит сундук, бледный, дрожащий)

Вот, отче.

Странник

Ладно, ладно.

(Кладет ему руку на плечо.)

Как только нечто справим здесь – в пустыню!

Теперь постой же.

(Достает из кармана связку отмычек и отпирает сундук.)

Гриша

Ровно как в тумане!

Странник

(выбирая бумаги)

Тут векселя... бумаги именные —

В огонь, в огонь!.. А это взять покамест.

(Сует в сумку пачки денег.)

Ну, зажигай!

(Зажигает солому.)

Да надевай шубенку!

Чего стоишь, Григорий! Заруби же:

Что б ты ни увидал теперь – не блазнись!

Наутрие в пустыню! Ну, скорее!

(Толкает его перед собой.)

Уходят. Пожар разгорается. 1866

ИЗ АПОКАЛИПСИСА

<ГЛАВА> 4

Виденье было мне: внезапно небо

Разверзлося, и глас, трубе подобный,

Подобный шуму многих вод падущих,

Мне рек: взойди сюда и виждь, что будет.

И я узрел – престол. На нем Седящий

Сиял, как аспид-камень или сардис.

И радугой смарагдовой престол

Был окружен, и двадесять четыре

Вокруг него других престола было,

И двадесять четыре восседало

На оных старца, в белых одеяньях

И со златыми на главах венцами.

И от престола исходили громы,

И молнии, и гласы, и горели

Семь огненных светильников пред ним.

И пред престолом было словно море

Стеклянное, и вкруг него четыре

Животных, испещренные очами.

И первое подобно было льву,

Тельцу – другое, третье же имело

Лик человеческий, а остальное —

Летящего орла имело вид.

И по шести они имели крыл,

И день и ночь взывали: «Свят, свят, свят

Господь бог вседержитель ныне, присно

И вовеки веков». Когда ж взывали —

С своих престолов поднимались старцы,

И поклонялися, и полагали

Свои венцы перед большим престолом,

И говорили: «Ты еси достоин,

Господь, прияти славу, честь и силу,

Бо сотворил ты всё и всё содержишь,

И волею твоей всё существует».

<ГЛАВА> 5

И видел я: Седящий держит книгу,

И книга та исписана снаружи

И извнутри. И семь на ней печатей.

И громким гласом ангел вопросил:

«Кто оную открыть достоин книгу

И сняти с оной седмь ее печатей?»

И никого достойных не явилось

Ни на земле, ни на небе, и плакал

Я, что достойных нет ее открыть.

Тогда один из старцев мне сказал:

«Не плачь: се лев, исшедший из колена

Иудина и корени Давида,

Что победил, – Он разогнути книгу

И сняти седмь ее печатей может».

И я взглянул – и видел: меж престола

И четырех животных и средь старцев

Стоит как бы закланный агнец, седмь

Рогов и седмь имеющий очес.

Он, подошед, взял книгу из десницы

Седящего – и пали перед агнцем

Животные и старцы, каждый гусли

Держащие и золотые чаши,

Из коих фимиам курился (а то были

Святых мольбы). И новую они

Воспели песнь: «Достоин взять ты книгу

И снять с нее печати: был заклан

И искупил своей нас кровью, всех,

Из всякого колена и народа,

И племени, и языка, и стали

Мы господу иереи и цари,

И на земле тобою воцаримся».

И видел я, и слышал голос многих

Окрест престола ангелов, животных

И старцев (их число же бысть тьмы тем),

И возглашали все: «Достоин агнец

Закланный честь приять, премудрость, силу,

Богатство, славу и благословенье!»

И всякое создание на небе

И на земле, и под землей, и в море,

Вся сущая в них говорили: «Слава,

И честь, и крепость, и благословенье

От всех тебе, Седящий на престоле,

И агнцу ныне, присно и вовеки!»

И изрекли животные: «Аминь»,

И двадесять четыре старца пали

И поклонились сущему вовеки.

<ГЛАВА> 6

И видел я, что первую печать

Снял агнец, – и одно из четырех

Животных мне сказало громким гласом:

«Иди и виждь». И видел я: конь, бел.

На оном всадник держит лук, и дан

Ему венец, и шел как победитель,

Чтоб побеждать.

Вторую снял печать он —

Второе мне животное сказало:

«Иди и виждь». И видел я: конь рыж.

На оном всадник послан был, чтоб мир

С земли унесть, – да убиют друг друга.

И дан ему большой был меч.

И третью

Он снял печать, и третье мне сказало

Животное: «Иди и виждь». И-се:

Конь вороной. Держал мерило всадник.

И слышал я среди животных голос:

«Хеникс^[67] пшеницы за денарий. Три

Хеникса ячменя – денарий тоже.

Елея ж и вина не повреждай».

Четвертую печать он снял, и мне

Четвертое животное сказало:

«Иди и виждь». И я взглянул: конь бледен.

На оном всадник – Смерть. И целый ад

За нею шел. Ей власть была дана

Над четвертью земли, чтоб умерщвлять

Людей мечом, и голодом, и мором,

И всякими зверьми земными.

Снял

Он пятую печать, и я увидел

Под алтарем за слово божье души

Побитых, возопившие: «Доколе,

Святый владыко истинный, не судишь

За нашу кровь живущих на земле!»

И белые даны им были ризы,

И сказано, да почиют, покуда

Сотрудники и братья их не примут

Такую ж смерть и тем число пополнят.

Шестую снял печать он, и я видел:

Восколебалася земля. И солнце,

Что вретище, потускло. И луна

Кровавой стала. Звезды с небеси

Посыпались, как сорванные ветром

Незрелые плоды со смоковницы,

И небо скрылось, свившися, как свиток,

С великим шумом. Всякая гора

И остров сдвинулися с мест своих,

И все цари земные и вельможи,

Богатые и бедные, рабы

И вольные – укрылися в пещеры

И слезно говорят горам и камням:

«Рассыпьтеся на нас вы, горы! Скройте

Нас от лица Седящего на троне

И гнева агнца! Се грядет день страшный,

День гнева и суда! Кто устоит!»

<ГЛАВА> 7

И четырех я ангелов узрел,

На четырех концах земли стоящих

И держащих земных четыре ветра,

И власть имевших оными ветрами

Морскую хлябь и сушу истязать.

И пятый ангел от страны восточной

Восшел и кликнул им: «Не повреждайте

Ни древ, ни трав, ни моря, ни земли,

Доколь мы на чело рабов господних

Печати не положим!..» И число

Запечатленных слышал я: сто сорок

Четыре тысячи от всех колен

Израиля; и сверх того несчетно

Людей из всех племен земных стояло

Перед престолом и пред агнцем, в белых

Одеждах, с ветвями от пальм в руках.

И восклицали все: «Хвала тебе,

Седящий на престоле! Слава агнцу,

Бо чрез него имеем мы спасенье!»

И ангелы, которые стояли

Вокруг престола, старцев и животных,

На лица пали, поклонясь престолу

Господнему, и изрекли: «Аминь!

Благословение, и честь, и слава,

Благодаренье, сила и премудрость,

И крепость богу нашему вовеки».

И обратясь ко мне, един из старцев

Спросил: «Кто эти в белых одеяньях,

Откуда изошли?» Я отвечал:

«Тебе знать, господине!» И сказал он:

«Сии прешли через велики скорби;

И одеяния свои омыли

И убелили честной кровью агнца;

Чрез то стоят перед престолом божьим

И служат день и ночь ему во храме;

И он собой их как шатром покроет;

И уж они не взалчут и не взжаждут;

Не попалит уж их ни зной, ни солнце,

Бо агнец их пасти бездремно будет,

И на источник вод живых водить,

И всякую слезу сотрет с очей их».

<ГЛАВА> 8

Седьмую агнец разломил печать —

И сделалось безмолвие на небе

Как бы на полчаса. И видел я:

Семь ангелов стоят перед престолом,

И им дано семь труб. И кроме их

У алтаря еще, с златым кадилом,

Был ангел. Оному дан фимиам,

Чтобы его с молитвами святых

Он возложил на жертвенник господень.

И дым восшел от жертвенника к богу.

Он взял потом кадило, и наполнил

Огнем от алтаря, и опрокинул —

И в воздухе раздались гласы, громы,

И молнии взвились, и потряслась

От них земля; семь ангелов же, трубы

Поднявши, приготовились трубить.

И первый ангел вострубил – и долу

Пал град и пламя, смешанные с кровью, —

И третья часть земли и древ от них,

И вся трава зеленая – сгорели.

И вострубил второй: как бы гора,

Огнем горящая, низверглась в море —

И моря третья часть вдруг стала кровью,

И третья часть созданий, в нем живущих,

И третья часть судов на нем – погибли.

И третий ангел вострубил – и пала

Звезда, свече подобная, на землю,

На третью часть источников и рек —

«Полынь» звезде сей имя, – и полынью

Их воды потекли, и умирали

Все пившие от сих прогорклых вод.

И вострубил потом четвертый ангел:

И третья часть луны, и звезд и солнца

Затмилась, и от дня и ночи свету

Убавилось на треть. И видел я:

По небу ангел полетел, взывая

К земле: «О горе, горе, горе всем

От остальных трех трубных голосов

Трех ангелов, имеющих трубить».

<ГЛАВА> 9

И пятый вострубил. И видел я:

Упала с неба на землю звезда.

Ей дан был ключ, чтоб кладезь бездны вскрыть, —

И вскрылся кладезь бездны, и исшел

Из оной дым, как из печи, и солнце

И небеса от оного потускли.

И выпала с тем дымом саранча,

И сказано ей было: не вредить

Ни трав, ни древ, ни злаков, – но людей,

Печатью бога не запечатленных,

Язвить и жалить, аки скорпионы,

И мучить их пять месяцев, но токмо

Не убивать. И взжаждут смерти люди,

Пойдут искать ее – и не найдут...

Та ж саранча подобна с виду коням,

На битву снаряженным. Голова

Как бы с златым венцом. Лицо ж ее —

Как человеческие лица. Зубы

Подобны львиным. Косы как у женщин.

На теле словно как стальные брони,

А шум от крыл – как стук от колесниц,

На брань везомых множеством коней;

Хвосты же, как у скорпионов, с жалом.

И, яко царь, ее вел ангел бездны,

Зовомый по-еврейски Аввадон,

По-гречески ж Аполлион (губитель).

Се первое минуло горе. Вслед

За ним грядут еще два новых, горших.

Шестой господень ангел вострубил.

И я услышал громкий глас из рога,

Единого из четырех рогов,

Которыми снабжен алтарь был божий.

Он ангелу трубившему изрек:

«Четыре ангела стоят и ждут,

Окованные, при реке Евфрате:

Сними с них узы». И разбил он узы.

И – ждавшие сего часа, и дня,

И месяца, и года – устремились

Четыре ангела, чтоб третью часть

Людей убить. И было две тьмы тем, —

Сие число я слышал, – с ними войска.

То были всадники в горящих бронях,

Имевших цвет огня, и гиацинта,

И серы. Кони ж с львиной головой;

Из пасти их огонь, и дым, и сера

Клубами исходили, а хвосты

Кончались змеями, – и гибли люди

От змей и дыма, пламени и серы, —

И треть из них сим образом погибла.

Которые ж осталися и зрели

Сии бичи – пребыли яко слепы;

И не покаялись в делах своих;

И кланялись по-прежнему бесам

Серебряным, и золотым, и медным,

И каменным, и всяким истуканам,

Руками сотворенным, не могущим

Ни видети, ни слышать, ни ходить;

И не покаялись в своих убийствах,

Ни в блуде, ни в татьбе, ни в волхвованье.

<ГЛАВА> 10

И се, нисшел еще от неба ангел...

Как облако его клубились ризы;

Над головою радуга блистала;

Лицо ж что солнце у него, а ноги,

Как огненные два столба, горели;

В руке держал развернутую книгу;

И правою ногой ступил на море,

А левою на землю, и воскликнул

Он грозным гласом, как рыкает лев.

Когда ж воскликнул, семь громов тогда

По всей вселенной подали свой голос.

Когда же громы подали свой голос,

Хотел писать я, но услышал с неба

Глас, говоривший: «Скрой и не пиши

Того, что седмь громов проговорили».

И ангел, тот, которого я видел

Стоящим на море и на земле,

Воздвиг десницу на небо и клялся

Сотворшим небо и что в нем, и землю

И что на ней, и море и что в нем, —

Что времени отсель уже не будет...

   <1868>

БАЛЬДУР

Песнь о солнце, по сказаниям Скандинавской Эдды

1 Ночь и буря снежная в пустыне,

Вьюги рев неистовый и хохот...

Лишь на миг проглянет бледный месяц

И осветит мутным светом камни,

Между камней вековые ели,

И мелькнет, как тень, на горном гребне

Темный образ всадника... То Конунг,

На пути застигнут бурей, едет.

Ветер треплет волосы седые,

Рвет с могучих плеч медвежью шубу, —

Конунг бури яростной не слышит.

Добрый конь идет не оступаясь

По корням древесным и по камням,

Для него привычен путь пустынный:

Там в горах живет маститый старец,

А к нему не только люди – боги,

В виде смертных странствуя по свету,

На совет заходят и беседу.

Мрачны своды в темном подземельи.

По изломам их идет далёко

С очага колеблющийся отблеск.

Вещий старец и великий Конунг

У огня сидят в глубокой думе.

Тень от них едва дрожит на сводах.

Сын погиб у Конунга – последний

Из троих, и с ним погас могучий

Гальфов род, исшедший от Одина.

Девять дней среди пустых чертогов

Взаперти сидел великий Конунг.

Наконец коня спросил и молча

В горы к старцу вещему поехал;

Издали за ним следили слуги.

Пышет пламя всё светлей и выше,

Но сидит, потупив очи, Конунг:

И теперь, и дома, и как ехал,

У него повсюду, неотступно,

Атли труп безмолвный пред очами.

Вдруг возник – как бы сходящий с неба —

Луч пред ним и тихо проплывает,

А в луче ряд Конунгов брадатых.

Наверху, далёко – некто светлый.

Ниже – лица Конунгу знакомы:

Прадед, дед, отец; последний – сам он,

А за ним уж луч как бы обрезан.

Сдвинулись его густые брови...

Но виденье проплыло и скрылось;

Понемногу снова пред глазами

Атли труп безмолвный выступает...

Вот из тьмы опять выходит словно

Поле битвы. Ветер гонит тучи.

Между туч просвечивает месяц.

Девы битв, Валкирии, возводят

Падших в небо: Конунгов меж ними

Средний сын. Видение сокрылось...

Тьма опять кругом; перед очами

Снова труп безмолвный выступает —

Но не Робберт, а всё тот же Атли.

Вот из тьмы плывет блестящий город.

Корабли причаливают с моря.

Приступ. Люди на стенах, сам Конунг.

Вдруг в глазах его валится мертвый

Старший сын... И всё опять умчалось.

Снова тьма кругом; перед очами

Труп опять безмолвный выступает —

Но не Вилли, а всё тот же Атли.

Бурный мыс – скалистый дикий берег.

Сонм проклятых душ – убийц и татей,

Бедняков озлобленные души —

Вылетают вдруг из-за ущелий,

Корабли разбрасывают, топят;

Вот сам Конунг – держится за мачту...

Вдруг волна. Корабль захлеснут. Конунг

Борется средь пенящейся бездны, —

А вверху, над ним простерший руки,

Необъятный, во всё небо, образ,

Но лица, как на тени, не видно...

Проплыло видение и скрылось,

Выступает снова тело Атли —

Но над ним остановился образ

Необъятный, без лица и темный,

И схватить руками тело хочет...

В этот миг заговорил вдруг вещий:

«Боги – в небе, в мире – человеки,

В темном аде – яростная Гелла;

Надо всем – Судьба, лица которой

Не видал никто во всей вселенной.

Как слепцы, мы бродим в этом мире;

Жребий всем дается при рожденьи,

И его не только люди – боги

Изменить не властны».

Головою

Покачал, не отвечая, Конунг.

Уж огонь на очаге слабеет,

И горой лежит горячий уголь,

Словно дышит золото живое.

И еще длиннее и темнее

От сидящих протянулись тени.

«Сын был у Одина Бальдур, – снова

Молвил вещий старец. – Тщетно боги,

Тщетно вся вселенная стенала:

Жертву смерть не отдала; и боги

Сами ждут судьбы своей покорно».

Поднял Конунг против воли очи.

«Я тебе о Бальдуре, о Конунг,

Расскажу». И – словно мирозданья

Глубина пред ним открылась – вещий

Устремил в пространство взор и начал:

2 «Мрак был в мире. Вдруг орлы вскричали,

С гор небесных пролилися воды,

Грянул гром, и свет в пространство брызнул:

Народился Бальдур златокудрый!

Народился и помчался в небе,

Сыпля стрелы в недругов бегущих,

Юный, светлый, в панцире и шлеме,

В колеснице с белыми конями.

Клик и пенье в воздухе раздались,

Восклицали все народы: слава!

Восклицали боги в небе: слава!

Слава свету родшемуся, слава!

Слава родшим – Фригге и Одину!

Так потом – на Бальдуровой свадьбе —

Вдохновитель песен, светлый Брагги,

Пел ему с заздравным кубком славу.

Да! тогда божественный не думал,

Что придется скоро песнь иную

Спеть ему на Бальдуровой тризне...

Уж в тот миг, как он родился, Фригга

Слышит – ворон ворону прокаркал:

«Чую, чую, народился Бальдур,

Радость в небе, да и пир у Геллы».

У подножья мирового дуба,

У ключа медвяного, так норны

В то же время предрекли Одину:

Век недолгий Бальдуру назначен;

Он умрет – всё в мире пошатнется,

И настанет общее крушенье.

Вдруг струя медвяная иссякнет,

От которой с каждою зарею

Боги пьют и почерпают силу,

Блеск и юность вечную, и крепость,

И они внезапно поседеют,

А на древе жизни свянут листья.

Все враги, которых лишь сковавши,

Боги мир создать могли, восстанут.

Лютый змей, на дно морское ими

Вкруг земли поверженный в оковах,

Встрепенется, пламенем и смрадом

Небеса наполнит, потрясая

И земли и неба твердь, а воды

От его ударов расплеснутся

И с земли, окроме гор, всё смоют.

Волк Фенрир, которому насилу

Увязали боги пасть, – он путы

Разорвет и челюсти раскроет,

А когда раскроет, то коснется

До земли одной, другой до неба, —

А уж он одним льдяным дыханьем

Убивает всё, что встретит. Солнце

И луну проглотит он, и боги —

Кто пойдет с ним в бой, окаменеет;

Светлый Азград рушится, и смертный

Мрак и хлад вселенную постигнет.

Вот что норны мрачные сказали

При рожденьи Бальдура Одину,

Отчего у миродержца разом

На челе тогда ж запечатлелись

Две бразды, да так уж и остались.

Все с тех пор творения и боги

Устремили к Бальдуру лишь очи,

И когда задумчивый он выйдет

Иль совсем не явится на небо —

По вселенной трепет и смятенье.

3 Но о смерти и не думал Бальдур;

Не давал мечу в ножнах заржаветь,

Сыпал щедро золотые стрелы,

Избавляя страны и народы

От чудовищ, населявших землю.

Неудачу только раз он встретил:

Выезжал он мир смотреть, и видит —

Чудные на севере чертоги.

К золотым вратам подходит дева,

Подымает руку, чтоб щеколду

Отодвинуть, а от рук внезапно

Воздух, воды и весь мир чудесным

Озарились светом, а на землю

Вдруг цветы посыпались и жемчуг.

Удержал коней невольно Бальдур.

На него через плечо взглянувши,

Дева словно замерла. Вдруг слышен

Точно зверя рев: бежит косматый

Великан – и закричал, затопал,

Стал грозить на Бальдура, а деву

Вмиг жезлом серебряным ударил,

И она, как мертвая, упала.

На плечо ее косматый вскинул

И ушел с ней в горы, там и скрылся;

Бальдур отыскать не мог и следу,

Как ни бился. Наконец ударил

По коням и прискакал в Валгаллу.

Пышет гневом, шлем и панцирь сбросил,

Заперся в свой терем, повторяя,

Что ему лишь умереть осталось.

Всполошились боги и послали

Собирать со всей вселенной вести.

И вернулись вестники, сказали:

Великан тот – чародей великий,

Побежден был некогда Одином

И ушел на север; там построил

Изо льдов дворец себе чудесный

И сидит там, дожидаясь часа.

Дева-дочь его. Ей имя Нанна.

И, жезлом ее ударив, старый

Не убил, а в сон поверг глубокий,

И в горах на самую крутую

Положил, ту гору вплоть до неба

Окружив живым огнем, как тыном.

Друг за другом полетели боги

И пытались проскочить сквозь пламя —

Но напрасно! Пламя так и воет!

То сробеет конь, а то и всадник.

Слышит Бальдур: вдруг поднялся с ложа,

Панцирь, шлем, и – на коня! И только

Боги в страхе видели, как пламя

Взволновалось и за ним закрылось.

Он прорвался.

А прорвавшись, Бальдур

Видит – терем; входит – ряд покоев.

Тишина глубокая. Из окон

Полосами падая, играет

На столбах хрустальных красный отблеск.

Вот в последнем наконец покое

Видит он: в тяжелой броне, в шлеме,

Спит его красавица. Тихонько

Снял он шлем – рассыпалися кудри;

Распорол мечом ремни на броне —

И открылась грудь девичья; вскрикнул —

Тихо очи спящая открыла...

И чрез миг уж с нею мчался Бальдур,

И встречали радостно их боги.

Пир венчальный закипел на славу:

Из Валгаллы раздавались громы,

Дождь златой блистая падал с неба,

Молодая сыпала на землю

Полной горстью и цветы, и жемчуг.

Вот с тех пор и началось то время,

Что потом все золотым назвали, —

Всюду жертвы Бальдуру дымились,

Всюду песни в честь его гремели.

Боги стали даже прорицанье

Забывать – как вдруг оно восстало

В полноте ужасной перед ними.

4 Утром – раз сошлись они на завтрак —

Вдруг вбегает Нанна и, в колени

Бросясь к Фригге, вся в слезах, вскричала:

«Скоро Бальдур наш умрет». Вскочили

Боги с мест, едва не расплеснувши

Мед из чаш своих. «Ему приснилось, —

Говорила Нанна, – что в глубокой

Он сидит темнице; рвется, рвется

И никак уж вырваться не может.

Хочет крикнуть – крику нет... и начал

Задыхаться... и еще рванулся —

И глаза открыл. Вскочил. На ложе

Весь в поту сидит... Всё это – к смерти!»

Побежать хотела Фригга к сыну,

Но Один ей повелел остаться,

На богов кругом сурово глянул,

Сделал знак невестке и с ней вместе

Вышел в спальню к Бальдуру. Шептаться

Стали боги, знаками являя,

Что недобрый это сон. Вернулся

Царь Один и сел на троне, молча

И чело нахмуря. Фригга, Герда,

На него взглянувши, испустили

Вопль, такой пронзительный и сильный,

Что на полках зазвенели чаши.

Вслед за ними – кто вопить и плакать,

Кто кричать, чтобы унять тревогу,

Кто молить – но уж никто не слушал, —

Спор и крик, каких и не бывало,

Поднялся в обители блаженных.

Но между богами только Локки

Не упал один, казалось, духом.

Брат Одину, красотой с ним сходный,

Гордо он держал себя с богами,

Помнил все их промахи и рад был

Иногда в их мед влить каплю яду.

Вечно с новой выдумкой, он часто

И вводил их в тяжкие напасти,

И спасал порой от бед великих.

Между тем как вкруг его кричали,

Он, глазами упершися в землю

И поднявши плечи, начал – точно

Сам с собою – говорить; лишь после,

Увидав, что начинают слушать

И смолкать, к нему тесняся, боги,

Постепенно возвышал свой голос

И с обычным говорил искусством.

Он сказал, что, может быть, напрасны

Все тревоги. Не всегда правдивы

Сны бывают. Иногда напротив:

Страшный сон провозвещает радость.

Прорицаньям тоже он не очень

Доверяет: «Вещие те жены

Уж давно покоятся в могилах,

А из слов их не сбылось доселе

Ничего. Да и откуда может,

В самом деле, быть для нас опасность?

Те враги, которых мы когда-то

Заковали в цепи, – те не могут

Двинуться, пока жив будет Бальдур;

Стало быть, беда придет от твари

Иль от нас, богов. Но боги – кто же

На себя подымет руку? Твари —

А от тварей взять бы можно клятву,

Чтоб хранили как зеницу ока,

Дорогого Бальдура, не смели б

Повредить ему никак, ни ранить,

Ни язвить, ни напускать болезни.

От огня, воды, от руд и камней,

От ехидн и змеев, зелий, ядов,

От дерев и трав, от всех взять клятву,

И дадут все, рады будут. Бальдур

Всем им мил. Тогда чего ж бояться?»

Осторожны были боги с Локки,

Но при этой речи, видя ясно,

Что коварства нет в ней никакого,

Стали духом веселеть. И вправду

Рассудить нельзя б, казалось, лучше!

Локки сам доволен был, высоко

Тотчас поднял голову; а боги

Повторяли дружно: «Ай да Локки!»

И решили тотчас же исполнить,

Что сказал он, и самой же Фригге

В мир пуститься за всеобщей клятвой.

Фригга, вздев пернатую сорочку.

Обернулась лебедью и тотчас

В мир стрелой помчалась из Валгаллы,

5 Но Один, отец и мироздатель,

Из собранья, с золотого трона,

Поднялся, не просветлевши ликом.

Оседлал коня он и поехал

В темный ад. Там, близ чертогов Геллы,

Был курган из диких камней сложен;

Под курганом тем была могила,

А в могиле этой схоронили

Валу, ту из вещих жен, что много

Мудростью и даром прорицанья

Помогла Одину в оно время.

С ней теперь он пожелал беседы

И из тьмы ее решился вызвать.

Загремело и загрохотало

Вдруг по темным адским подземельям,

Как влетел в него огнедышащий

И скакал по камням конь Одинов.

Адский пес с разинутою пастью,

Грудь и шея облитые кровью,

Ринулся схватить его за горло —

Но тотчас же, сшибленный копытом,

С громким визгом покатился наземь.

У могилы бог остановился

И, с коня спрыгнув, немедля начал

Вызывать покойницу из гроба:

Спел сперва какую надо песню

И сказал слова; потом ударил

По земле жезлом, на север глядя,

И, трикраты громко крикнув: «Вала!» —

Повелел восстать ей из могилы.

Из могилы поднялася Вала.

И о том, что ими говорилось,

Так в старинных сказывают песнях.

Вала Кто дерзнул мой вечный сон нарушить?

Много лет в земле сырой лежу я.

Надо мною бушевали вьюги,

Дождь мочил, роса меня кропила.

Я мертва была. Кто ты? Что надо?

Кто он – скрыть хотелося Одину,

Он назвался смертным человеком.

Один Смертный я – и странствую по свету.

Я – свет белый, ты – мир темный знаешь.

Для кого ж, о вещая из вещих,

Расскажи, у вас в подземном царстве

И скамью, и ложе золотое,

Кольцами украшенные, ставят?

Вала В чаше мед кипит, щитом покрытый, —

Бальдур будет пить. Скамья и ложе

Для него ж. Но прекрати расспросы,

Страшные ты спрашиваешь тайны.

Поневоле говорю я. Будет!

Один Погоди, скажи еще мне, Вала!

Знать еще хочу я: кто из смертных,

Кто лишит наследника Одина?

От кого погибнет светлый Бальдур?

Вала Годр слепой – не смертный. Он откроет

К адской Гелле светлому дорогу.

Страшные ты спрашиваешь тайны.

Поневоле говорю я. Будет!

Один Погоди, скажи еще мне, Вала,

Я желаю знать: неотомщенным

Бальдур быть не может. Мстить кто будет?

Вала У Одина будет сын от Ринды.

Он волос чесать, мыть рук не будет,

Не отмстив виновному. Довольно.

Поневоле говорю я. Будет!

Один Погоди, еще скажи мне, Вала!

Я еще желаю знать: как имя

Той жены, что не захочет плакать,

Как по Бальдуре все плакать будут,

И покрова с головы не снимет?

Прежде чем заснуть опять – скажи мне.

Вала Ты всё знаешь сам, давно я вижу,

Но желал бы лучше ошибиться,

Чем всё знать. Один, отец вселенной!

Удались, – и можешь похвалиться,

Что меня не вызовет из мрака

С сей поры уже никто, – до часа,

Как придет всемирное крушенье.

И в могилу опустилась Вала.

Ускакал Один еще мрачнее.

Так в старинных говорится песнях.

6 Фригга, взяв от всех творений клятву,

Чтоб не ранить Бальдура ни в сердце,

Ни в сырую кость, ни в ясны очи,

Ни во всё живое бело тело,

Чтоб хранить его от всякой боли,

Всякой скорби, всяческой напасти,

Воротилась в Азград, и все боги

Были рады, высыпали на луг —

С Бальдуром играть и забавляться.

Все кругом красавца обступили

И давай метать в него – кто стрелы,

Кто каменья, с копьями, с мечами

Нападали на него с разбегу;

Но каменья, стрелы мчались мимо,

Копья и мечи по нем скользили,

И стоял в кругу неуязвимый

И еще светлей, чем прежде, Бальдур;

Боги шумно радовались, глядя;

У богинь вокруг счастливой Фригги,

Издали следившей за игрою,

Был и смех, и говор; только Нанна

Не могла смеяться и сидела,

Точно лань пугливая, тревожно

Провожая взором каждый камень

И стрелу, что в Бальдура летели.

Отовсюду восхваленья Локки

Раздавались у богов; но Локки,

Одержим какой-то новой мыслью,

Устремил орлиный взгляд на Фриггу;

Улучив минуту, вдруг он принял

Образ старой Фриггиной служанки

И подсел к ней, меж богинь пробравшись.

«Отчего, владычица, – спросил он, —

Отчего так разыгрались боги?»

Улыбаясь отвечала Фригга:

«Тешит их, что наш красавец Бальдур

Стал теперь неуязвим ни стрелам,

Ни каменьям, ничему на свете.

Я взяла со всех творений клятву,

Что вредить ему никто не будет».

«Да от всех ли отбрала ты клятву,

И кого, смотри, не позабыла ль?»

«Все клялися! – отвечала Фригга. —

Разве только у ворот Валгаллы

Мелкий есть кустарник – можжевельник,

Ну, да он так мал и так незначащ, —

Чем, кому он может быть опасен?

Что с него, я думала, брать клятву!

А то все – и дуб, и кедр клялися!»

Локки тотчас из ворот Валгаллы;

Можжевельник срезал, сделал стрелку

И – назад. Стоял вдали от прочих

Годр и не играл с богами: слеп был.

«Что ж ты, – крикнул Локки, —

не стреляешь?»

«Я, увы! и Бальдура не вижу, —

Отвечал слепой со вздохом, – где мне!»

Локки ж: «Эх, на радости попробуй,

Только так, хоть для одной потехи!

Вот стрела и лук, и вон где Бальдур,

Становись, а я стрелу направлю».

Боги, видя Годра тоже с луком,

Вкруг него столпилися, смеяся.

Бальдур сам слепому улыбался

И к нему оборотился грудью.

Локки Годру помогал прицелить;

И взвилась стрела, и полетела —

Прямо в сердце Бальдуру: шатнулся

И на землю пал он мертвый. Нанна

В то ж мгновенье бросилася к мужу

И со страшным, но коротким криком

Замертво упала на супруга.

Прибежали боги, смотрят, кличут,

Трогают то Бальдура, то Нанну —

Оба мертвы!.. Сами словно в камни

Обратились и стоят, не в силах

Молвить слова, бледными зрачками

Упершись друг другу очи в очи.

Годр – убийца – он за слепотою

Не видал, не понимал, что сделал,

И стоял вдали от всех. Как только

Первый ужас отошел, рыданьем

Неудержным разразились боги.

Сам отец Один, хоть знал, что будет,

Но, когда свершилось, омрачился

Пущей скорбью, лучше всех провидя,

Сколько зла от Бальдуровой смерти

И богам, и людям приключится.

Фригга – та не верила, что Бальдур

Навсегда от них сокрылся: Гелла

Возвратит его, не сомневалась,

В новом виде и еще прекрасней, —

И к богам немедля обратилась:

«Кто-нибудь скорей ступайте к Гелле,

И какой угодно будет выкуп

Я, скажите, дам ей – только б тотчас

Отпустила Бальдура на небо».

Сын Одинов, Гермод быстроногий,

Побежал на вызов и в минуту

На коне отцовском в ад уж мчался.

7 Боги ж тело Бальдурово взяли

И снесли на берег синя моря.

Срублен был корабль и в море сдвинут,

И на нем костер устроен. Тело

На костер возложено. И Нанну

Тоже подле мужа положили.

Привели коня покойникова, тоже

На костер возвесть, и все при этом

Залилися новыми слезами.

Сто рабов и сто рабынь убитых

На костер уложено; оружье

И монеты, кольца, всё как должно;

Домочадцы, слуги и служанки

Пели песни жалостные, слезно

Причитали. Наконец, когда уж

Всё готово было, громовержец

Тор свой молот всеразящий бросил —

Грянул гром, и молния сверкнула,

И костер мгновенно объял пламень,

И корабль, пылая, поплыл в море.

Вслед за ним по воздуху громадный

Потянулся похоронный поезд.

Похорон таких уж не бывало

Ни потом, ни прежде, и не будет!

Все на них присутствовали боги.

Был Один на колеснице с Фриггой:

Впереди – орел, простерши крылья;

За орлом неслися с воем волки;

Над главою вороны кружились,

А вокруг блестящей колесницы,

На воздушных конях, в светлых латах,

Девы битв, Валкирии; за ними,

Тоже все в блистающих доспехах,

Бесконечным полчищем герои,

С поля битв восшедшие на небо.

В колеснице тоже, запряженной

Кабаном, красавец Фрейр и Герда;

На козлах золоторогих дальше

Ехал Тор, на плечи вскинув молот;

Там – другие боги и богини,

На оленях, лебедях и рысях;

А за ними карлы, великаны,

Духи в виде чудищ и драконов, —

Без конца тянулся пышный поезд!

Из богов там не был только Локки.

Он, когда свалился Бальдур мертвый,

Испугался больше всех: руками

Ухватившись за голову, мигом

Убежал из Азграда. По правде,

И не думал он, что всё так выйдет,

И, когда его хватились боги,

Он, дрожа, сидел уж в самых темных,

В самых страшных пропастях подземных.

8 Гермод в ад спускался девять суток

По глубоким рытвинам, во мраке.

И достиг до адской он решетки.

Там увидел: бледный свет, палата,

Длинный стол, и на почетном месте

Между теней Бальдур восседает.

Обратился Гермод с просьбой к Гелле:

«Отпусти ты брата снова в небо;

Все о нем жестоко плачут боги

И какой угодно предлагают

За него тебе богатый выкуп».

Отвечала адская богиня:

«Отпущу, пожалуй, но с условьем:

Если все, что только есть на свете,

Существа по Бальдуре заплачут,

Бальдур в небо снова возвратится.

Если ж нет и хоть один найдется,

Кто о нем не будет плакать, Бальдур

Никогда на свет уже не выйдет».