Текст книги "Собрание сочинений.Том 5. Дар земли"
Автор книги: Антонина Коптяева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 35 страниц)
– Это полбеды! Достанете. Что же касается Исмагилова, так вы сами вынесли решение сделать его показательным участком. Новаторы, ну, и гордитесь…
– У нас новаторства и без того хоть отбавляй, а в Исмагилове только синяки да шишки себе набили! – грубовато перебил председателя Совнархоза Джабар Самедов. – Все ты, Сеня, – обрушился он на Тризну. – Зачем напрашивался? Могли бы такой участок организовать в другом нефтеуправлении.
Денис Щелгунов, взбудораженный чрезвычайным происшествием, осуждающе качнул головой, в характерных, резко вылепленных чертах его лица заиграла насмешка.
– Выходит: что полегче – сами освоим, а трудное соседу подбросим?
– Никогда мы не гнались за легкими лаврами! – хмуро возразил Тризна, вставая на сторону Самедова. – Но дьявольски трудно! Приходится, на зиму глядя, времянки устраивать в этих джунглях, а настанут холода – отложения парафина замучают: трубы-то поверху кладем!
– Не надо было соваться, – по-прежнему непримиримо напирал Самедов. – Мы знаем: ты, Сеня, вроде Груздева, за все новое хватаешься. Но учти, здесь ты нас на колени поставил: программу не выполнили. Буровики волнуются. Вышкомонтажная контора на дыбы встает. Крыли меня недавно – пух и перья летели! Мы у них уже пять вышек задержали на недобуренных скважинах в этом чертовом Исмагилове.
Самедов собирался еще что-то ввернуть, но неожиданно, будто поперхнувшись словом, умолк: подошли Дина Ивановна и Зарифа.
Распоряжения были даны, силы расставлены, и теперь руководители словно полководцы наблюдали с ближнего пригорка за ходом сражения. Маленькая среди рослых мужчин, Зарифа стояла молча, но именно ее присутствие удержало Самедова от очередной резкости.
– Все против меня оборачивается! – вырвалось у него с обидой.
Зарифа легким кивком головы позвала его, и он пошел за ней.
– Слушай! – по привычке обращаясь на «ты», заговорила она, отведя его от начальства. – Скажи на милость: почему это вы с Яруллой вдруг напились вчера до потери сознания?
– Я сознания никогда не теряю. А Ярулла с непривычки охмелел. У него огорчение: собственные сыновья обогнали в работе.
– Из-за этого Низамов не напьется!
Джабар криво улыбнулся.
– Тебе виднее! Впрочем, есть еще причина. – И он, то и дело поглядывая по сторонам, рассказал об Энже.
Зарифа растерялась: она знала, какую силу до сих пор имело в народе клятвенно данное слово о помолвке детей.
– Может, Ярулла просто боится, как бы Надежда, русская, не стала помыкать его сыном, татарином, – добавил Самедов, довольный произведенным впечатлением: пусть знает Зарифа, по какому самодуру сохнет до сих пор! – Мало ли что можно пообещать в горячую минуту! Не все обязательно выполнять.
– Если он начнет действовать сплеча, я на него управу найду! – пригрозила Зарифа.
– Обойдется. На днях я переведу Ахмадшу обратно в Исмагилово. Пусть для этих шайтанов из института пробурит скважины по контуру участка. Пусть поможет отцу дойти до забоя на чистой воде – не бросать же такое дело после первой неудачи! А тем временем он и Надя проверят, точно ли им друг без друга не житье. И Ярулла поостынет, привыкнет к мысли, что иначе нельзя.
– Привыкнет! Жди! Если он упрется на своем, его не переубедишь!
14
– Завтра в Камск двинемся, а сейчас к Низамову, – предложил Сошкин, когда фонтан удалось утихомирить и все свободно вздохнули. – Помните, как Ярулла впервые явился к нам в Черновцы? «Зачем, понимаешь, ликвидация, товарищ начальник?» – так похоже передразнил Иван Наумович, что старые друзья засмеялись.
– Может быть, лучше заглянем к нему, когда вы вернетесь из Камска? – неуверенно закинул удочку Джабар Самедов, все еще не решив, утаить неудачу Яруллы или рассказать о ней.
– Не сумели помочь мастеру, товарищи инженеры? – напрямик спросил Щелгунов, успевший на пленуме обкома выведать у Яруллы о его намерениях и сразу разгадавший нехитрую дипломатию Самедова.
– Давление же! – мрачно изрек Джабар.
– При чем тут давление, если он до нефтяного пласта еще не добурил? Едем, едем! Что у него там приключилось?
Старый бурмастер, конечно, уже прослышал о фонтане, но, как ни странно, это известие принесло ему невольное облегчение. Он не злорадствовал, нет, а просто испытывал известное удовлетворение человека, который, упав в лужу, увидел, что другого постигла та же участь. Недаром говорится: на миру и смерть красна.
Кроме того, Низамов надеялся, что, может быть, начальство, занятое ликвидацией фонтана, не сразу обратит внимание на то, что случилось у него. Ничего себе, отличились исмагиловцы! Однако за двенадцать рабочих часов выправить положение не удалось: инструмент заклинило намертво. Напрасно Ярулла и два сменных бурильщика трудились у лебедки: все их старания, и мощь моторов, и гигантская сила талевого блока ничего не дали. Мастер пробовал даже идти на риск – стал дергать рывками стальную «нитку» с турбобуром, уходившую на глубину больше тысячи метров, но чрезмерная натяжка грозила разрывом труб, при котором и вышку опрокинуть можно.
«Вот всегда так: где одна беда пасется, туда другая спешит! – думал огорченный Ярулла. – Надо же было мне уехать в Камск, да еще напиться! Стыд и позор! Поставил новый опыт, а сорвался, как последний шалопай. Повесить тебя мало, старого дурака!»
В эту тяжелую минуту и подкатила управленческая машина. У Низамова похолодело в груди. Стараясь не выдать своего волнения, он кивнул бурильщику: не робей, дескать, и нарочито развалистой, неторопливой походкой пошел навстречу начальству.
– Ну, как фонтан? Играет? – спросил он почти спокойно, но не только Самедов, проникнутый его переживаниями, а и все остальные, сразу оценившие обстановку на буровой, отлично поняли, каких усилий стоило ему это спокойствие.
– Фонтан ликвидировали! – Щелгунов крепко, по-дружески тряхнул руку Яруллы, но, заметив на его лице жалкую растерянность, недоумевая приподнял брови.
– Виноват я, товарищи! Такие, понимаешь, обстоятельства – не выдержал марку, – срываясь с наигранного тона, упавшим голосом сказал Ярулла.
– Что же, и на старуху бывает проруха! – пошутил Щелгунов, хорошо знавший, что редко новый метод входит в практику без сучка, без задоринки.
Но Ярулла шутки не принял. Слишком уж мутило его оттого, что он, запоров скважину и уронив свою трудовую славу, бросил тень на новый почин в работе.
– Наложите любое взыскание, только дайте еще раз попытаться. Чувствую, ладно пойдет бурение без раствора, тогда еще большими скоростями овладеем. Нельзя ставить крест на такое дело!
– Хоронить твое начинание мы и не думали. Наоборот, надо обсудить, как лучше провести его в жизнь, – сказал Денис Щелгунов.
Дело оборачивалось неплохо: о вчерашней пьянке, по-видимому, никто, кроме Самедова, не знал, но Ярулла все равно не мог утаить причину своей неудачи.
– Наверно, не произошло бы ничего, если бы я сам стоял на вахте, – сгорая от стыда, сказал он. – Уехал, понимаешь, и нарезался. А когда такое новаторство, надо мастеру находиться на буровой круглосуточно и каждую минуту быть начеку, как мать возле грудного ребенка…
– Сразу видно, что зажимом самокритики не страдаешь, – полушутя перебил Сошкин, вспомнив поговорку о повинной голове, которую меч не сечет. – Хотя трудно представить, чтобы ты «нарезался». Ведь непьющий! Но обвал скважины мог случиться и в твое дежурство.
– Не мог случиться…
– Вот чудак! Общее мнение за то, что работу следует продолжать, об этом и толковать надо! – сказал Самедов, выведенный из терпения, а про себя подумал: «Прямо набивается на выговор!»
Гурьбой двинулись на затихшую буровую. Молчали в дизельном сарае натруженные двигатели, виновато вытянувшись, стояли на «подсвечнике» оставшиеся «свечи»-трубы. Рабочие без обычного оживления, вызываемого приездом начальства, толпились вокруг застывшего ротора.
– Вы верите, что можно бурить на чистой воде, без глинистого раствора? – спросил одного из них Щелгунов.
– Кто его знает!
– Как это «кто его знает»? Вот Ярулла Низамов…
– Он-то, конечно… Собаку съел на этом деле!
– Собаку я не ел, а скважину мы съели – точно! Первым долгом теперь надо отвернуть и вытащить трубы, а потом зацементировать все и заново бурить другой ствол.
Откровенно покаявшись перед руководителями, Низамов совсем не собирался ронять свой авторитет в глазах бригады и здесь уже не брал вину на одного себя.
«Пожалуй, прав старик!» – подумал Щелгунов.
– А как добуривать думаете? – спросила Дина Ивановна.
– На глинистом растворе придется: второй ствол пойдет почти вплотную, и на воде боязно.
– Вернется из Камска Ахмадша, вместе будут решать новую задачу, – сказал Самедов, который не хотел связывать почин рабочих своим вмешательством.
15
Еще никогда до этого жаркого соловьиного лета Ахмадша не был так счастлив. Откуда только бралась в нем энергия! Почти круглосуточно он был в движении, спал урывками, но и во сне видел себя то на буровой, то на Каме.
Дмитрий Дронов говорил жене:
– Хороший парень! Чувствуется в нем духовное богатство, которое от природы заложено в трудящемся человеке, этого образованием не достигнешь.
Дине Ивановне Ахмадша тоже нравился, но она очень дружила с Тризнами и хотела бы породниться с ними.
Встретиться в домашней обстановке с семьей Яруллы Низамова им было некогда: оба они, и директор будущего химкомбината, и главный светлогорский геолог, сверх меры загружены работой; да и неудобно начинать разговор о свадьбе, пока молодые помалкивают, может быть, еще не выяснив окончательно свои отношения.
Возвращаясь из Исмагилова в Светлогорск, Дина Ивановна рассказывала Сошкину о наболевшем у нее деле:
– Если овладеем раздельной закачкой воды, разработка месторождений будет действительно продуманной, а то сплошь да рядом действуем на авось. Сейчас ведем исследование с помощью изотопов, в какие пласты идет вода и в какие – нет.
– Вы над идеей Яруллы подумайте. Надо помочь мастеру, – посоветовал Щелгунов, у которого не выходила из головы мысль об аварии на буровой и неожиданном объяснении с Низамовым: странно все-таки вел он себя!
Семен Тризна тоже слушал рассеянно, но вдруг оживился, погрозил кулаком идущей позади машине Джабара Самедова.
– Без конца привередничает, а вот же – едет вышка! Значит, есть резерв у вышкомонтажников!
Действительно, одна из вышек будто плыла по склону. Ее везли на лафетах: впереди и сзади шли тракторы, натягивая тросы крепления, которые поддерживали «королеву». Она двигалась вместе со своими пристройками, и нельзя было равнодушно смотреть на это торжественное шествие.
Сошкин сразу повеселел:
– А помните, с каким грохотом мы обрушивали в тридцатых годах деревянные вышки? Чтобы целиком перетаскивать их на новые точки – нам и не снилось!
У конторы управления Дронову перехватил дежурный диспетчер:
– Опять неприятность на Исмагилове: в том же ряду мощный выброс нефти из другой скважины…
Только на следующее утро Дина Ивановна вернулась домой, распахнула тяжелые драпировки, впустив свет и тепло в застоявшуюся прохладу спальни. Расхаживая по комнатам с таким ощущением, будто пол зыбился под ее ногами, она вспомнила о том, как работал на авариях Салих Магасумов. Что движет парнем, готовым, кажется, горы своротить? Наверное, любовь к младшей дочке Низамовых. (Во время работ у фонтана Дина Ивановна увидела их вместе.) Она знала высокую цену этого чувства, но знала и то, что иных любовь толкает не на подвиг, а на самосохранение.
«Значит, прежде всего сказывается отношение человека к труду и товарищам по коллективу. Хотела бы я, чтобы Ахмадша походил на Магасумова!»
Нервное перенапряжение взвинтило ее и ко сну не клонило, поэтому, достав блокнот, стала чертить разрез ствола скважины. Около двух километров глубины… Вот оно где, сокровище Татарии – девонская нефть! С какими еще сюрпризами столкнется бригада Яруллы Низамова на следующей буровой?
Талантливый геолог Дронова довольно ясно представляла себе, что творится в недрах земли, но понять движения души человеческой ей не всегда удавалось. Не догадалась она, что мучило Яруллу Низамова и отчего он, часто искавший ее совета, даже не подошел к ней сегодня. В срыве буровых работ он винит случайную для него пьянку, но прав Сошкин – эта авария могла произойти и при неусыпном присмотре мастера.
Дина Ивановна вдруг почувствовала отчаянную усталость, однако встать, пройти через две комнаты, постелить постель и раздеться показалось ей совершенно непосильным делом. Пристроившись поудобнее в кресле, она подсунула руки под голову и почти мгновенно уснула, уронив чертеж скважины, которую предстояло бурить отцу Ахмадши.
16
Из старых друзей к Семену чаще всех наведывался Джабар Самедов. Через несколько дней после аварий в Исмагилове нагрянул и Груздев. Он был так подтянут и деловит, что Самедов, зашедший по привычке на огонек в гостеприимный дом Тризны, сразу сообразил:
– В Москву собрался, Алеша?
– Угадал. Везу материалы для общественной экспертизы. Спасибо Щелгунову, что поставил вопрос в ЦК профсоюзов, иначе бюрократов из Госплана не прошибешь. Есть все основания для постановки вопроса и в Совете Министров.
– О чем вы толкуете? – поинтересовалась Танечка, ставя на стол еще один прибор.
Джабар Самедов ответил многозначительно:
– Алеша опять поднимает шум из-за комбинированной установки.
– Очень своевременно, – одобрила Танечка. – После съезда партии все стали интересоваться химией.
– В том числе мой министр домашних дел, – с ласковой насмешкой сказал Семен. – Хотя бы ради предметов быта.
– А что? – не отступила Танечка. – Октановое число – это ваше дело, но синтетика – область, всех волнующая.
– То-то и оно! – невпопад отозвался Груздев, беспокойно прохаживаясь по комнате.
Нервозность, не свойственную ему, заметил даже Джабар Самедов.
– Тебе, Алексей, жениться надо, – сказал он доброжелательно, – тогда у тебя жизнь войдет в норму.
– Где уж нам, старикам?
– У молодых тоже осечки бывают. Дружок-то наш Ярулла не позволит, пожалуй, Ахмадше жениться на Наденьке.
Алексей резко остановился, так и полоснув Джабара сверкнувшим взглядом.
– Что ты сказал?
Самедов покосился на дверь (Семен и Танечка вышли на кухню), понизив голос, пояснил:
– Связал себя Низамов обещанием женить Ахмадшу на дочери фронтового дружка и теперь, конечно, все усилия приложит к тому, чтобы сдержать слово.
Какое-то мгновение Груздев сверлил глазами лицо старого озорника, скорее пораженный, чем обрадованный известием; с трудом вымолвил:
– Вряд ли удастся Ярулле поставить на своем!
Каждая встреча с Москвой вызывала у Груздева радостное удивление. Крутясь на такси от разворота к развороту в поисках дома Белякова на одном из проспектов Юго-Запада столицы, он по-детски любовался ансамблем гигантских зданий, зеркальными витринами и зелеными полями газонов.
«Вольготно построились! И ветерком продувает, как на „правительственной“ улице в Светлогорске! А номера на домах хоть в лупу рассматривай! Ежели понадобится „скорая помощь“ или пожарная команда, тоже будут ко всем подъездам соваться!»
– Что ж так долго? – упрекнул Беляков, директор проектного института, которому он предварительно звонил с вокзала. – Я уж и на балкон выходил несколько раз.
– Заявили бы в райсовет насчет номерных знаков, ведь номер – название дома. Хоть бы ради пожарников постарались.
– Пожарники по дыму найдут, – отшутился Беляков.
И сразу оба взялись просматривать привезенные Груздевым материалы, потом ужинали и снова допоздна шуршали кальками и бумагами.
– Работники автозавода имени Лихачева очень интересуются нашим вопросом, – сообщил Беляков. – Они для нас верные союзники в борьбе за высокое октановое число: уже лет тридцать проводят испытания, составляют отчеты и бомбят письмами все организации. Горьковчане – автозаводцы тоже. Массовый выпуск высокооктанового бензина дал бы возможность реконструировать моторостроение и перейти на выпуск экономичных облегченных двигателей, при которых расход металла уменьшится на сорок процентов.
– Черт знает что! – ругнулся Груздев. – Сколько мы теряем из-за своей неповоротливости! Великое счастье, что мы у себя на заводе уже добились кое-чего в этой области – цех реформинга набирает мощность.
Утром он приехал в научно-техническое общество, где должна была проходить экспертиза, передал документы, познакомился с экспертами. Народ собрался деловой, опытный, по-настоящему заинтересованный, и у Алексея Груздева впервые за последнее время отлегло от сердца.
«Приятно иметь дело с людьми, которые сами работают на производстве! Не то что с Карягиным и его помощниками по волоките».
Позднее приехал Беляков, привез документы к проекту, находившиеся в институте. Начало работы экспертной комиссии обнадежило и его.
Празднично оживленный, элегантный в светлом костюме, он сел рядом с Груздевым и стал шепотом рассказывать о каждом эксперте: ему приходилось много разъезжать, и ведущих химиков страны он знал так, как болельщик футбола знает игроков своей команды.
Первые впечатления Груздева вполне совпали с подробными характеристиками Белякова.
– Общественность и гласность – два сильнейших рычага в Советском государстве, дорогой Алексей Матвеевич, – почти торжественно заключил Беляков.
17
На другой день их принял заместитель председателя Госплана РСФСР Работников.
– Фамилия серьезная! – пробормотал Беляков, когда они с Груздевым проходили через монументально обставленную приемную.
Алексей промолчал, не в силах побороть угрюмости: осаждали воспоминания о прежних разговорах с Работниковым.
У стола секретаря их приветствовал ожидавший Карягин. Сегодня он был улыбчив, водянистые глаза его светились, на впалых щеках тлел румянец, но Алексей уже хорошо изучил своего «милого друга» Петра Георгиевича.
«Играет, играет, как шампанское, того и гляди, пеной обдаст! – неприязненно подумал он, пожимая цепкую ладонь Карягина. – Видно, опять спелись тут, голубчики! Верно говорят: не так страшен сам, как вреден зам!»
Работников, крупный мужчина средних лет, с оплывшим, почти квадратным лицом и массивной челюстью бульдога, принял их радушно. Твердо ступая, отчего подрагивали его широкие бедра, он вышел навстречу Белякову и Груздеву, пожал им руки (Алексея даже потрепал по локтю) и сказал Карягину:
– Распорядитесь, дорогой, насчет чайку, да покрепче.
А когда Петр Георгиевич готовно исчез из кабинета, Работников широким жестом пригласил посетителей присесть, спросил с добродушным упреком:
– Зачем вам экспертиза вдруг потребовалась? Столько деловых людей подняли с мест! Мы же не отрицали и не отрицаем ценности вашего предложения, но приходится считаться с экономическим балансом страны.
Алексей смотрел на заместителя председателя с прежней угрюмостью: он не умел выжимать улыбочки по заказу, да и обстановка не располагала к тому.
Находясь на своем трудовом посту, легко бранить работников Госплана. Другое, когда сталкиваешься с государственным деятелем в его кабинете. Тут уже властвуют иные точки зрения: никакой поблажки местническим интересам – если речь идет об экономическом балансе, так это баланс всей страны.
– Мне кажется, я не обижаю Россию, – серьезно сказал кому-то Работников, подняв трубку одного из телефонов, черневших сомкнутым строем возле него на отдельном столике.
«А ведь он действительно имеет право так выражаться», – подумал Груздев, и померкла засиявшая вчера в его воображении комбинированная установка, и то, что в Камске было делом первостепенной важности, сейчас показалось неосуществимым.
Погрустнел и Беляков. Всю душу вкладывал в свою работу директор Московского проектного института и с достоинством держался среди людей – таких же, как и он, тружеников, а здесь, в громадном кабинете, вдруг почувствовал себя вроде лишним. А ведь еще ничего неприятного не сказал Работников, наоборот: радушен, улыбается и проект установки одобряет.
Беспокойно ловя ускользающую уверенность в успехе, Груздев понял, что его подавляет не только снисходительное отношение Работникова, его, можно сказать, чиновная мощь, а и в точности повторяющаяся ситуация. Ведь три года назад также льдисто блестел глазами, улыбался и краснел Карягин, потирая зябкие руки, и так же барственно радушен был Работников. Значит, здесь ничто не изменилось.
– Итак, вы утверждаете, что у вас есть сырье на десять тысяч тонн полипропилена? – спросил Работников спокойно. – А Петр Георгиевич говорит, что он ничего не обнаружил.
– Он не был у нас на заводе, – сразу закипел от возмущения Груздев.
– Как не был? Он специально ездил в нефтяной район.
– В район, точно, но к нам не заглянул.
– Да разве ты не был у них, Петр Георгиевич? – спросил Работников Карягина, с невинным видом вошедшего в кабинет вслед за официанткой, которая несла поднос со стаканами чая.
– Ну как же не был! Камский завод я прекрасно знаю.
– В последний приезд вы на него даже не заглянули.
– Разве ты не заезжал к ним на завод, Петр Георгиевич?
Карягин скользнул пустым взглядом по лицу своего шефа, словно удивляясь его настойчивости, и сказал безмятежно:
– Я на газо-бензиновый заезжал.
– Ах, на газо-бензиновый! Значит, я перепутал… – И Работников почти с облегчением отвалился от стола, оставив на нем только белые кулаки.
«Не ты перепутал, а он путает и врет. Он и на газо-бензиновом наверняка не был», – хотелось крикнуть Груздеву, но он вспомнил об участниках общественной экспертизы и успокоился, даже с любопытством посмотрел на Карягина, который с улыбочкой присаживался в кресло.
– Сырье у них есть, Аркадий Петрович, и в достаточном количестве, – сказал Беляков, не выдержав проволочки с деловым разговором.
Но Работников, будто не расслышав, заговорил о другом, постукивая в лад своим словам указательным пальцем так, словно капал на мозги посетителей.
– Нам тоже хочется перейти с бензинов дореволюционного качества на высшие марки. Было бы, безусловно, экономичнее, меньше сжигалось бы топлива. Но невыгодно вкладывать большие капиталы, долго не получая отдачи. Если мы займемся переоборудованием нефтезаводов, это потребует колоссальных средств.
– Надо же когда-то начинать! – прорвался Груздев, почти с ненавистью глядя на указующий перст начальника. – Нельзя без конца откладывать такое важное дело! Все расходы окупятся исключительно быстро. Особенно на транспорте…
– На транспорте да, но вы забываете о топливном балансе, – оборвал Работников, опять напирая на стол локтями, внушительной грудью и животом. – Нефти у нас сейчас – море. Запасы ее поистине грандиозны, и бензина мы получаем более чем достаточно. Нам сейчас нужнее керосин для воздушного транспорта; он при наших гигантских пространствах приобретает все большее значение. Сколько вы можете дать бензина из тонны нефти?
– За счет углубления переработки можем количество его значительно увеличить, – мрачно ответил Груздев.
– А керосина?
– Не больше того процента, что содержится в тонне сырой нефти.
– Значит, нам надо выбирать керосин и основное внимание уделять керосину.
– По всему видно, вы опять откажетесь поддержать наше предложение насчет комбинированной установки? – напрямик спросил Груздев, потеряв терпение.
– Мы бы охотно поддержали, – высунулся из-за его плеча Карягин, на этот раз без улыбки. – Но ведь не мы отпускаем средства. Предположим, мы выскажемся за целесообразность вашего предложения, но банк под это дело денег все равно не даст.
– А если экспертиза выскажется «за»?
– Тогда и обсуждать будем.
18
Первоочередные объекты химического комбината принимали законченный вид, хотя посторонний наблюдатель увидел бы здесь лишь непонятное нагромождение «этажерок», колонн и емкостей, оплетенных трубами. Дронов же одним взглядом охватывал все хозяйство.
Сейчас его совершенно увлекла перспектива дальнейшей работы в Камске.
– Давай пройдемся немного, – сказал он Груздеву, выходя из райкома после заседания бюро. – Смотри, вечер-то какой славный! Скоро лето пройдет, а твоей канители с Госпланом и конца не видно. Сначала ты в Москву ездил, теперь эксперты сюда приедут, а потом Карягин опять все завалит.
– Нет, у нас с Беляковым появились серьезные надежды, хотя приоритет мы уже утратили.
– Много общего в американском проекте?
Груздев помолчал, подавляя всколыхнувшееся возмущение, однако пересилить его не смог – заговорил желчно:
– Нынче мы узнали, что Петр Георгиевич работает и в Комитете по координации научных работ. Воображаю, как он там координирует! Утрясаем, согласовываем… Потом проверенные предложения, необходимые для промышленности, ждут внедрения годами, пока не устареют. Бывает и так, что вырвут за границей из-под рук наше изобретение, и мы за свое же кровное, выстраданное платим валютой.
– Бывает. Нет того пороха, которого бы не смог выдумать смекалистый и работящий русский человек! И нет злее зла, чем равнодушие и волокита. – Дронов неожиданно тепло улыбнулся и сказал с гордостью: – Надюша-то моя тоже в изобретатели глядит, просто бредит теплицами, ну, и Полиной Пучковой, конечно. Мы даже поспорили с ней как-то из-за бывшего мужа Полины. Она его осудила сурово.
Друзья шли вдоль шоссе. Шоферы медленно вели машины позади, не напоминая о себе гудками: не так-то уж часто удается начальникам прогуляться пешком.
– Что же говорила Надя? – почти робко спросил сразу преобразившийся, по-молодому оживленный Груздев.
– Надя уверена в собственной непогрешимости, и потому непримирима к чужим слабостям. Запросы у нее высокие! Может быть, это хорошо, а может, и плохо. Раньше я удивлялся, что она занята только учебой да общественными делами, не увлекается ни танцульками, ни платьями, ни мальчишками. Наконец в прошлом году начала упоминать в письмах об одном инженере. Мы с Диной решили: проснулась наша Наденька. И вдруг катастрофа: «Он проговорился, что не знает, кто такой Флобер». Все: полный невежда, и дружбе конец. Дина это одобрила: «Правильно, зачем ей ограниченный тупица?» Знаешь, как женщины судят иногда… А я сказал Надюше: «Если он имел мужество признаться – значит, хороший человек. Мог и забыть, мог и в самом деле не читать книг Флобера. А ты подскажи, помоги. Люди формируются в общении с добрыми друзьями».
Груздев слушал, весь – внимание. Дина Ивановна заявила однажды, что Надя сущий ребенок в сердечных делах. Тогда Алексей воспринял это с легкой иронией (матери любят изображать своих детей невинными ангелочками), а сейчас с жадностью ловил каждое слово о полюбившейся ему девушке.
«Если Дмитрий не заговорит об Ахмадше, значит, у Нади нет серьезного намерения выйти замуж», – загадал он.
И как раз в эту минуту Дронов сказал:
– Присмотрелся я к Ахмадше Низамову. Звезд с неба пока не хватает, но у него еще все впереди. Главное – честный, добрый и работу свою любит, на нефтяном поприще может далеко пойти. И чувствуется, что Наденька вряд ли станет устраивать ему экзамен по литературе. По-видимому, мы с матерью тоже должны вспомнить поговорку: только и свету, что в окошке.
«О чем он? – в смятении думал Груздев. – Разве Надя решила выйти за Ахмадшу? Но ведь Джабар Самедов говорил… Значит, наболтал Самедов!»
Груздев забылся только под утро, но спал недолго: так щемило на сердце; встал, по привычке быстро оделся. Квартира находилась на втором этаже нового корпуса, выстроенного на опушке соснового бора, и свежее дыхание леса заполняло комнату. За открытыми окнами могучие сосны в светлом сумраке. Луна – над бором, но теней не видно: наступал рассвет. Не завтракая, Груздев отправился на завод.
Автобусы еще не ходили, и в заселенных кварталах стояла тишина, которую нарушало лишь пение петухов. Гуси прошлепали по асфальту, на ходу подергали травку газона (новоселы упорно обзаводились живностью, и, чтобы дома не обрастали сарайчиками, в полуподвальных этажах устраивались кладовушки, а в глубине дворов – голубятни и птичники).
Улица-шоссе вела к заводу через бывшую деревню, уже поглощенную городом; только несколько хат держалось в сторонке, сумрачно глядя на многооконные здания.
– Вот, мол, жили тихонько, а вы тут явились с балконами, с газонами, фонтаны затеяли…
Некоторые жители, промышлявшие на реке и на своих огородиках, упорно не желали переходить в новые дома и воевали за право жить в черте города с собственным хозяйством: козами, коровами, свиньями. Но трухлявым избушкам пришел конец: появлялись экскаваторы, бульдозеры, и не успевала осесть пыль на месте порушенного жилья, как уже начинали рыть котлованы для больших фундаментов.
За бывшей околицей посеян для подкормки овес. Взглянув назад, Груздев заметил, что овсяное поле казалось голубовато-сизым, матовым, а когда пошел дальше, снова радостно заблестели перед ним ярко-зеленые перья злаков, просвеченные встающим солнцем.
«Так и человек светится от радости. Ну, а если на его долю, на мою к примеру, не хватило ее? Тогда как?»
Вблизи завода он остановился, полюбовался воздушными и величественными очертаниями цехов, зданием еще не законченной ТЭЦ, грандиозной панорамой строившегося химкомбината. Вот он, комплекс будущей нефтехимии, неотступная мечта Алексея Груздева!
«Тут весь смысл и радость моей жизни. Скучной ее не назовешь!»
Блеск стеклянных тепличных крыш напомнил Груздеву разговор с Дроновым о семье Пучковых, о Наде.
«Запросы у нее высокие? А разве она не достойна самого большого счастья? Вечной любви? Обязательно и только вечной?»
Взгрустнулось, и странно слилось это щемящее чувство грусти с видом покрытого росой сизого овсяного поля.
19
В свободное время Надя заглядывала на химкомбинат к отцу, наблюдала за сборкой оборудования, знакомилась с монтажниками-верхолазами, заходила к Анне Воиновой.
Воинова встречала девушку дружественно, рассказывала о своем сыне, десятикласснике Михае, весело выпытывала о сердечных делах. Погасив недокуренную папиросу (по раз и навсегда укоренившейся привычке не курить на заводской территории), она брала Надю под руку и тащила на пусковые объекты, хвалилась будущим производством этилового спирта с дальнейшей выработкой полиэтилена, бутиловым спиртом.
– Объем моего завода очень велик, – важно говорила Воинова. – Об этом можно судить по тому, что, используя в качестве сырья газ, мы сбережем стране до сорока миллионов пудов зерна ежегодно. Не всякая область сдает столько хлеба. Вот какие у нас планы, девочка! Только бы не подвели тылы химии – наши сырьевые базы. Это у нас, черт его знает почему, самое слабое звено в химической промышленности!
Надя слушала Анну с увлечением и в то же время старалась понять, чем еще, кроме работы, дышит эта миловидная, моложавая женщина.
Иногда они вместе делали налет на Дронова. Дмитрий Степанович просто бредил морозостойким изопреновым каучуком.
– Все каучуки получаются из полимеров: полимеризация – сегодня самая актуальная проблема, – заявлял он. – Сам процесс – сказка. Вопрос ставится уже о беспрерывном методе.
