355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Антонина Коптяева » Собрание сочинений.Том 5. Дар земли » Текст книги (страница 19)
Собрание сочинений.Том 5. Дар земли
  • Текст добавлен: 15 октября 2016, 06:37

Текст книги "Собрание сочинений.Том 5. Дар земли"


Автор книги: Антонина Коптяева



сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 35 страниц)

– Хороша она, слов нет, а только, понимаешь, совсем не то, что нужно.

– Черт знает, чего тебе нужно! – рассердился Самедов. – Персидскую княжну метишь заполучить в невестки? Ну, сговаривались с Юсуфом… Дело прошлое. Теперь уже все равно не поправишь!

– Не хочешь поправить, не вмешивайся! – отрезал Ярулла и так сильно наклонил поллитровку, что водка плеснулась через край стакана.

Впервые в этот вечер он пил, не уступая Джабару, но, почувствовав, что опьянел, потребовал немедленно вернуться в Светлогорск.

– Под крылышко супруги потянуло?

– Обязательно, – жена надежный щит, да и внучонок ждет.

А на самом деле не хотел Ярулла сейчас разговаривать с сыном: боялся наговорить лишнего, да и не мог показаться ему на глаза в нетрезвом виде – берег родительский авторитет.

6

Дронов ни в чем не стеснял дочь. Ахмадша ему нравился, и к Ярулле Низамову он относился с большой симпатией, поэтому выбор Нади его не тревожил.

Но когда она в клетчатой короткой юбке и беленькой кофточке сбегала с террасы, то показалась ему совсем еще девочкой; и вдруг жаль стало ее, устремленную к чужому человеку, который, все ускоряя шаги, подходил к даче.

Однако встретились они внешне сдержанно, только взялись за руки и, не зайдя к отцу, сидевшему на веранде, как в стеклянном аквариуме, и, конечно, видному издали, медленно пошли к лодке, привязанной у мостков.

Не обижаться же на них! Дронов вышел на террасу.

– Здравствуй, Ахмадша! А ты, Надек, взяла бы жакет. К вечеру на реке будет прохладно.

Низамов словно очнулся, побежал поздороваться с Дмитрием Степановичем и взять жакет. А Надя? Она неотрывно смотрела на избранника своего и улыбалась, в лице ее светились радость и гордость.

У Дронова больно дрогнуло сердце.

«Будь счастлива, моя дорогая девочка! У всех есть эта возможность, но далеко не все умеют быть счастливыми».

Теплоход прошел и остановился у пристани, длинные волны покатились от него, с плеском начали биться о берег, о сваи мостков.

Ахмадша, не обращая внимания на летевшие брызги, спрыгнул в лодку и, подогнав ее ближе, помог Наде сесть. И опять Дронова странно тронуло то, что его дочь, спортсменка и альпинистка, принимает ухаживания этого светлоглазого смуглого юноши как нечто должное, будто она сама не могла так же лихо спрыгнуть с мостков в качающуюся лодку.

– Смотрите, Ахмадша, пассажиры всегда сразу спешат к роднику. Раньше его называли Святой ключ. Вода в нем прозрачная, как стекло, и такая холодная, будто течет с ледника. Я слышала, здесь в поселке над мысом когда-то жила красивая девушка… А к местному купцу, гнавшему хлеб из глубинки, приезжали торговцы с Поволжья. Один из них полюбил красавицу, а потом бросил. Она не пережила горя, которое тогда было еще и страшным позором. – Губы Нади дрогнули от жалостного сочувствия. – Конечно, в те времена у девушки, от которой все отвернулись, был один путь – в омут головой. И, однако, сразу видна слабость характера.

– Отец рассказывал нам эту историю. Я понимаю, он хотел предостеречь нас от легкомысленного отношения к жизни, он прав… Зачем же? – Ахмадша покраснел, плавными взмахами весел гоня лодку, отбросил назад косо свалившуюся до самых бровей прядь черных волос. – Ведь самое прекрасное на свете – дружная семья. Как хорошо поговорить по душам со своим отцом! Я за очень многое благодарен ему. Раньше я любил его больше всех на свете.

– А сейчас?

– Так же люблю. Нет, еще сильнее: он дал мне жизнь и вот… возможность встретиться с вами. – Ахмадша опустил весла, подался вперед в страстном порыве. – Я теперь не могу без вас, Надя!

Она не ответила, сосредоточенно следя за движением воды у борта лодки. Сердце ее сильно билось.

– Надя! – боязливо и настойчиво окликнул он.

Девушка выпрямилась, посмотрела в его побледневшее лицо.

– Да. Я тоже… Я все время думаю о тебе.

Они причалили к острову у взвоза бакенщика и вышли на пойму. Недавно тут шумели покосы и над Камой веяло ароматом вянущих трав, а сейчас везде стояли светло-серые стога.

Шагая по ковру отавы, молодые люди приблизились к озеру, где среди настила плававших листьев ярко белели кувшинки, а вдоль берега пылали метелки малиновых цветов, похожие на старинные канделябры. За озером зеленело поле ровно и густо вымахавших болотных трав, они тоже цвели. Особенно хорош был хрупкий стрелолист с торчащими, словно клювы цапель, молодыми листьями. Светлая кашка прозрачной дымкой стелилась над тучными зарослями этих не тронутых косой трав, за которыми тоже стояли стога недавно накошенного сена, особенно четко рисовавшиеся на фоне синих обрывистых гор правобережья Камы, подступавших к самому острову.

Надя и Ахмадша шли и не могли наговориться. Так легко и весело стало им после взаимного признания. Иногда они останавливались и смотрели, как солнце, садясь за горы, золотило заросли ивняка и тростник в верховьях озера. Кувшинки, готовясь к ночи, закрывали свои цветы, а их круглые коричневатые листья, точно охрана, плавали кругом, переплетаясь длинными прочными стеблями.

Ахмадша сел в рыбацкую плоскодонку, выдернул из воды несколько кувшинок, связал пучок гибким стеблем, и Надя, как бесценный дар, приняла влажный букет.

– Скоро начнутся птичьи разговоры: перед зарей среди птиц всегда большое оживление, – сказал Ахмадша.

И правда, засуетились камышовые воробьи, утки, еще не пуганные охотниками, начали звонко рассекать воздух, вырываясь с азартным кряканьем из частых зарослей рогозы и камыша. Другие, возвратясь с дневной кормежки, перед тем как забиться в гнезда, купались, споласкивая запыленные в полях перья, ныряли, встряхиваясь, плескали крыльями по воде, подзывали свои бойкие выводки. Стрижи с писком и разбойным свистом стремительно носились в воздухе. На тысячи ладов запели хоры в береговых кустах. Только зоркий ястреб, не поддаваясь очарованию летнего вечера, хищно парил над землей, упорно высматривая добычу, но и его могучее парение говорило о красоте и неповторимости жизни.

Робея и радуясь, Ахмадша обнял Надю, притянул к себе. Она, не сопротивляясь, положила ладони на его плечи, привстала на цыпочки, и губы их встретились.

* * *

Ночью ей приснилась кувшинка, похожая на сказочную ладью. Сверкая белизной, она плыла по глади реки, а плотное, в полнеба вставшее красное облако косым парусом вздувалось над нею. Все было пронизано необычным ослепительным светом, и казалось, он исходил из громадной чаши цветка, несущего, как солнце, свою золотую сердцевину.

Гудок парохода разорвал сон. Утро еще не наступило. А Кама… При каждой встрече она иная. Вот сейчас бледно-серая, жемчужные отблески бродят по ней, беглые и смутные, как обрывки сновидений.

Возле террасы, где поздно вернувшийся отец оставил машину, послышалась странная возня. Надя приподнялась в кровати, опираясь на подоконник, выглянула наружу.

Каштанчик и Грозный рыли яму под автомобилем, выгребая черную землю, привезенную для клумбы, но притоптанную прохожими. Вернее, рыл Грозный, а Каштанчик прыгал кругом, хватал брата за уши, за хвост, но вымазались до глаз оба. Устав от «работы», кинулись к реке, стали как медвежата носиться взапуски по мелководью вдоль берега. Пучок кувшинок, привязанный у мостков, заколыхался на волнах, поднятых прошедшим катером, и щенята, зайдя глубже, принялись трепать букет.

Пришлось накинуть халат и бежать на берег, спасать дар Ахмадши. Одна кувшинка поплыла. Но это было иначе, чем во сне: цветок плыл, перевернувшись чашечкой вниз. Забредя наискось по течению, Надя поймала его и, держа на ладони сжатые в щепоть темно-зеленые поломанные створки, приоткрывшие мертвую белизну лепестков, подумала с сожалением: «Как хороши были цветы там, на озере, и во что превратились!»

Она сердито посмотрела на собак. Каштан разлегся на животе, вытянув задние лапы так, что их черные подушечки вывернулись кверху, и весело шевелил хвостом. Сердиться на него было невозможно. Девушка пошла по берегу, по прохладным камням, кое-где поросшим шершавым лишайником и крохотными цветущими травками-заморышами, шла и всем существом впивала свежесть раннего утра. Справа, в полях, блеснула бледная звездочка далекой вышки, такая же светит над буровой Ахмадши. Подумав снова о нем, Надя поняла: как бы ни сложилась в дальнейшем ее жизнь, а прежний покой утрачен навсегда. Но сожаления об этом покое не было.

7

Быстро промчалось время с тех пор, как Зарифа окончила заочное отделение Саратовского института. Много женщин – трактористок и шоферов – училось там вместе с ней, и никого это не удивляло, будто так повелось спокон веку, но сама Зарифа, размышляя о своей судьбе, поражалась тому, что она, босоногая деревенская девочка-башкирка, стала ответственным работником. Сейчас она стояла на дворе автобазы, наблюдая за выходом на линию бортовых грузовиков, автобусов и громоздких спецмашин. В настежь распахнутую дверь диспетчерской, то и дело сшибаясь плечами, протискивались шоферы: туда – с талоном механика, разрешающим выезд, обратно – с путевкой.

Сизые голуби реяли над нетерпеливо дрожащими машинами, присаживались на паровые колодцы посреди двора.

«Что творится с Яруллой?» – гадала Зарифа, находившаяся под впечатлением сбивчивого рассказа Хаят о том, что отец вместе с Джабаром Самедовым ездил вчера в Камск, вернулся пьяный и его – непривычного к выпивкам – едва втащили в квартиру.

Конечно, иной человек, проиграв в соревновании с собственными сыновьями, мог бы напиться с досады, но для Яруллы это было исключено. Зарифа слишком хорошо знала его, чтобы допустить такую возможность. В чем же дело?

Вместе с начальником гаража и старшим инженером транспортной конторы она прошла в профилакторий, который был ее гордостью и вызывал зависть всех соседей. Цех капитального ремонта тракторов у нее не хуже, чем в буртресте у Джабара Самедова, механическая мастерская – чудо. Около двухсот спецмашин и вахтовых автобусов в ее укрупненном хозяйстве, почти сто бортовых грузовиков да мощных тракторов полсотни. Подумать только: когда-то пределом ее дерзаний был единственный на разведке старенький «фордзон». Но, однако, недовольна Зарифа: волнуют ее неполадки в работе.

«Спихнули все на одни руки! – сердилась она. – Разве можно справиться с такой махиной? Ремонт – чистое горе! Хоть и не хочется одалживаться, а придется звонить Самедову (будь он неладен, напоил зачем-то допьяна Яруллу!), надо просить ходовые части. А в обмен?.. Что я им дам в обмен? Хоть бы уж скорее налаживали производство деталей из пластмасс, обеспечили бы нужды водителей!»

– Вы что тут собрались? – спрашивает она шоферов, рассевшихся на скамейках у стола в углу профилактория.

– У нас чепе, Зарифа Насибулловна! – сообщает откуда-то вдруг появившийся Фарих, шофер Самедова. – Председатель товарищеского суда попал в вытрезвитель. – И под общий смех самедовский шофер поясняет: – Выпили они с дружком, потом проголосовали на дороге, а только сели – стали ругаться, драку затеяли. Их этой же машиной и доставили в вытрезвитель.

Зарифа слушает без улыбки, строгая, в темном костюме и хромовых сапожках. Еще бы красную косынку – и хоть на плакат: женорганизатор тридцатых годов. Очень огорчило ее такое ЧП.

– А ты почему?.. – Она хотела спросить Фариха, почему он околачивается в чужом гараже, но, увидев хорошенькую Глендем, осеклась: Груздев в Светлогорске и прислал машину заменить какую-нибудь мелкую деталь, а Фарих, узнав об этом, заскочил сюда, чтобы встретить свою симпатию. – Ну-ка, на минуточку, товарищ дорогой!

8

С Фарихом у Зарифы давняя дружба, она его и Самедову рекомендовала; поэтому, отойдя с ним в сторону, спросила прямо без обиняков:

Что там наши старики начудили вчера в Камске? Ничего особенного! Хотели вместе с сыновьями Яруллы Низамовича выпить за победу, а пришлось пить вдвоем, вот каждому и перепало лишнего. Где же были сыновья? Равиль на буровую торопился, а Ахмадша – к любушке уехал. На беду, подошли девчата из Скворцов, начали глупости болтать. – Фарих замялся, но он привык разговаривать с Зарифой откровенно. – Называли дочку Дронова. Сказали, что она не только с Ахмадшой, а еще с кем-то гуляет. Как Ярулла Низамович отнесся к этим разговорчикам?

– Всю дорогу, когда ехали обратно, ругал моего хозяина. «Ты, говорит, ничего не понимаешь, ну и молчи! Плохо, говорит, что я недосмотрел за Ахмадшой, теперь трудно будет выправлять дело.

Зарифа подумала негодующе: «Ничему его жизнь не научила, откуда в нем самодурство появилось! Решил, как крыловский медведь, на свой лад дуги гнуть! Мало ему того, что Минсулу несчастной сделал! Хочет и сыну запретить жениться по любви». Она вспомнила день, проведенный на Каме, сияющие глаза Нади и Ахмадши, сокрушенно вздохнула:

– Девчата, конечно, от зависти сплетничали…

После короткого совещания в профилакторий зашел Илья Климов, начальник цеха капитального ремонта скважин. Когда-то, работая верховым, он не мог и двух страничек прочесть без того, чтобы его не бросило в сон, а тоже стал инженером!

– Как живем, Зарифа Насибулловна?

– С кадрами своими не слажу!

– Я к тебе как раз по этому вопросу, – осторожно начал Климов. – Выдели, пожалуйста, для нашего цеха четырех шоферов со специальным автообразованием. Ведь мы на промыслах – главное звено, нам и основное внимание должно уделяться.

– Все вы главные! – с досадой бросила Зарифа.

Но в цехе Климова работал ее сын Салих, к которому она относилась с затаенно-виноватой нежностью, до сих пор он не знает, что Зарифа не любила его отца. И конечно, боевой это цех – ничего не скажешь!

– Ладно, подберу тебе хорошую бригаду, – пообещала она Климову, выйдя с ним на улицу и усаживаясь за руль «газика»-вездехода. – Но нужно всем шоферам спецмашин освоить работу по ремонту скважин: требования на производстве с каждым годом растут.

И ей представилось, как тяжело Ярулле уступать дорогу молодежи.

«Что же поделаешь, – мысленно обратилась она к нему, – новое время – новые песни, а кто на старый лад сбивается, того по лбу бьют».

9

Приехав на тракторную базу, Зарифа направилась в мастерскую, но на полпути ее перехватила бойкая женщина-диспетчер.

– У телефона Климов, просит, срочно пять бульдозеров и трактор-подъемник.

– Что у них стряслось? Я только сейчас с ним разговаривала.

– В Исмагилове открытый фонтан…

– На чьей буровой? – уже на бегу в диспетчерскую крикнула Зарифа.

– У Яруллы Низамова…

Зарифу так и обожгло: «Сразу станет известно: выпивал вчера, на вышке не был, а без него бригада запорола скважину. Ведь на чистой воде бурили! Из-за дурацкого, упрямого своего характера все готов поставить на карту!»

Захлестнутая наплывом самых противоречивых чувств, Зарифа рывком подняла телефонную трубку.

– Ненадолго мы с тобой расстались! – с удивительным, раздражающим ее сейчас спокойствием сказал Климов. – Сразу две аварии на Исмагилове: у Низамова обвал скважины, инструмент на забое прихватило, а на соседней буровой фонтан. Срочно гони технику!

– Гоню!

Зарифа дала задание диспетчеру и заведующему базой, прислушиваясь к тому, как затопали по коридору десятки ног, до боли в ладонях стиснула маленькие кулаки: «Ох, Ярулла Низамович, и угораздило тебя связаться с Джабаром!» Однако мысль о сыне вытеснила все остальное. Сегодня Салих на вахте, значит, ликвидация фонтана – одна из опаснейших работ – на его плечи ляжет…

Трудные условия работы на Исмагилове были широко известны. Эту площадь готовили как показательную, но проект обустройства ее, из-за которого Семен Тризна и Джабар Самедов шумели на каждом совещании, до сих пор не готов. Отбора нефти из пробуренных скважин не производили, а закачка воды на соседних участках шла своим чередом, поэтому давление в пласте все усиливалось, затрудняя проходку.

Буровики, жалуясь на осложнения, осаждали Самедова. Тот теребил Семена Тризну, требуя или прекратить закачку воды, или начать отбор нефти на Исмагилове. Семен обращался в Совнархоз, прося разрешения устроить хотя бы времянки для добычи нефти, не давал покоя сотрудникам проектного института, а нефтяной пласт, находившийся на глубине двух тысяч метров, чуткий и послушный при правильном режиме, не желал считаться со всей этой волокитой.

Он бунтовал, жестоко мстя за то, что его зря растревожили. Спать так спать – и нефть непробудно спала миллионы лет. Сейчас ее расшевелили, подперли водой и снизу и с боков, и она, гневно пыжась под землей, рвалась на волю, а по земле ходил Джабар Самедов и грозился перевести своих буровиков на другие объекты. Вот этого-то уж никак не могли допустить ни Семен Тризна, ни Совнархоз, ни проектный институт.

Однако Тризна понимал, что рост пластового давления все равно разгонит буровиков, поэтому, нарушая правила, начал прокладывать на Исмагилове временные нефтепроводы и вводить в действие пробуренные скважины.

10

– Раньше операторы обслуживали только две-три точки, а теперь, когда поставили автоматы АДУ, я успеваю следить за шестью скважинами, – рассказывала с гордостью Хаят.

Но недавно она явилась домой в слезах:

– Мне предложили пойти на пошивочную фабрику. У нас сокращение. Эти паршивые автоматические установки начинают вытеснять рабочих.

– Молоденькой девушке куда лучше работать на швейной фабрике, чем днем и ночью в любую погоду ходить по безлюдным местам, – сказала Наджия.

– Правильно, не о чем слезы лить, – поддержал жену Ярулла. – Тебя ведь не увольняют, а переводят на другую работу. Ты ругаешь АДУ… А легко ли было оператору несколько раз за смену вручную спускать, а потом поднимать из скважины тысячи метров проволоки со скребком? Руки-то небось гудели! Теперь так не будет. Не хочешь на швейную, другая работа найдется. Сейчас завод пластмасс строят…

– Вот и иди туда, когда тебя сократят в буровом тресте, – в сердцах сказала разобиженная Хаят.

– Нам еще много площадей разбуривать надо, – не сразу ответил Ярулла, больно ушибленный дерзостью дочери.

А Хаят? Вы думаете, она пошла на швейную фабрику? Как бы не так! Она бегала в партком, в местком, к Семену Семеновичу Тризне, и теперь ездит в Исмагилово: получила должность оператора на скважинах, подключенных к времянкам.

В эту ночь она, как обычно, дежурила на своем участке. Может быть, мать права? Большая нужна смелость, чтобы в темноте пробираться по нерасчищенным лесным просекам!.. Остро пахнут ветки кустарников, растерзанных гусеницами тракторов. Повсюду торчат мелкие пни, ободранные корни деревьев, расползлись по земле, хватают за ноги. Высоко над лесом, над исмагиловскими горами таинственно мерцают звезды. Так они светились и миллионы лет назад, отражаясь в гулявших здесь морских волнах. Море дышало, шумело, напластовывало отложения, в которых родилась нефть, а небо спокойно всматривалось в него миллиардами маленьких глаз. Наверно, старше всего на свете эти звезды! И что им до храброй Хаят, которая одиноко шагает там, где раньше бушевали волны! Она для них пылинка. Это большое небо как будто говорит: «У вас на земле ничего постоянного, а я буду всегда такое».

– Нет! Ты тоже изменилось, – вслух заявляет Хаят, – вдоль и поперек исчертили тебя самолеты. Да мы еще спутники Земли запустили. Летают! По точному расписанию появляются над разными городами мира. Нефть и газ помогли родиться и реактивной авиации. Вот мы какие!

Гордится Хаят, но все-таки страшновато ей одной в исмагиловских трущобах: частый лес, заросшие овраги, в черной глубине которых таятся неведомые и днем-то мало приметные тропинки. Кто их наследил? Медведей тут нет, а волки водятся. Что, если зажгутся в кустах глаза-угли?..

Как хорошо было на промысле, где Хаят работала до Исмагилова! Открытая долина, шоссе, по которому машины беспрерывно катят волны света, да еще факелы пылают всюду. Там и во время весенней распутицы, и даже зимой, в буран, не так страшно ходить. А вот пришлось уйти: при сокращении в первую очередь увольняли членов семей. Все эти АДУ! Как поначалу обрадовались операторы: машина сама включалась в назначенное ей время, сама опускала проволоку со скребком и даже ухитрялась сообщать на далекий диспетчерский пункт о возникающих у нее затруднениях. Потом и в баки – мерники – поместили приборы, которые тоже самостоятельно стали регулировать откачку нефти. Замечательные помощники! На них смотрели с умилением.

На том промысле все сверкало чистотой; Хаят и ее сменщики покрасили серебрянкой фонтанные елки, трапы, мерники и даже собственную рабочую обувь. Они выпололи сорную траву, сделали дорожки, посыпали их песком, огородили побеленными кирпичиками – словом, трудились, не жалея сил и времени. Хотелось навести порядок возле друзей-автоматов. Но новые друзья, захватив надежно позиции, заявили операторам: а мы чудесно обойдемся и без вас.

Примириться с этим было нелегко.

«Нет, я не сдамся! – рассуждала Хаят, продираясь через поломанный осинничек, тревожно лопотавший в темноте бессонными листьями. – Поработаю здесь – и получу право остаться на будущем чудо-промысле. Не желаю шить белье, хочу своим трудом участвовать в покорении природы».

Вдруг где-то впереди послышался надсадный хриплый вой.

«Наверно, собаки… Тут деревни кругом». Но несмотря на эти ободряющие мысли, словно ледяной ветер дохнул меж худеньких плеч, и Хаят, мигом проскочив вдоль черной опушки, выбежала на свет факела.

Нет, что ни говорите, хорошо, когда возле скважины горит факел!

И тут ноги девушки точно свинцом налились, а сердце застучало под самым горлом: два огненных глаза смотрели на нее из помятых овсов. Они медленно двигались, перемещались то вверх, то вниз: видимо, зверь, припадая к земле, готовился к нападению. Хаят не смогла даже крикнуть. Отчаянно взмахнула руками, кинулась в сторону, споткнулась о какую-то палку, схватила ее и, только тогда почувствовав себя сильнее, закричала:

– Пошел отсюда, поганая морда!

Что-то огромное вздыбилось стеной над овсами, стукнуло о камень подкованное копыто.

– Лошадь! Ах, чтоб ты пропала!

Не расставаясь с подвернувшейся дубинкой, Хаят отерла ладонью холодный пот с лица и отяжелевшей походкой пошла к скважине, а лошадь, глаза которой, отразив свет факела, так напугали девушку, стала пастись, громко хрупая овсяными стеблями.

Юный оператор поднялась на рабочую площадку скважины, с трудом ослабила ключом поджимную гайку на сальнике, потом прошла в темную будочку – электричества здесь пока не было – и почти вслепую начала спускать скребок, пока не почувствовала, что он задевает за парафин, выпавший на стенки труб. Неожиданно проволока перестала скользить вперед и свободно повисла над полом: спуск совсем прекратился.

Неужели запарафинилась скважина? Спаси аллах! – как говорят мать и дед Гайфуллин. Вытянув руками несколько метров проволоки, Хаят резко бросила скребок вниз; слышно, как он ударился о парафиновую пробку, но не прошел. Надев рукавицы, она тащит его вверх и снова бросает. Да, это не то что автомат. Теперь уже горячим потом орошается лицо и плечи девушки, но надо долбить! Недогляди – и скважина забьется наглухо. Тогда беда: придется делать подземный ремонт.

11

Солнце уже поднялось, когда Хаят, отработав смену, шла к вахтовому автобусу. До чего же хорошо в лесу ранним утром! Легкокрылые туманы вьются вдали над горными лощинами, розовеют пронизанные солнечными лучами. А как нежно звенит в голубой вышине серебряное горлышко жаворонка! Откуда такая сила голоса у крошечной птички, песня которой, звуча в поднебесье, слышится в зеленых рощах и на лугах, испещренных цветами. Ничего страшного, не то что в ночной темноте, когда можно старую кобылу принять за хищного волка. Хаят покраснела, стыдясь своего испуга и даже того, что бросилась на этого «волка», ну, точь-в-точь как мышонок, однажды до полусмерти замученный низамовской кошкой.

Все-таки здорово получилось, когда он после очередного броска вдруг поднялся на дыбки и, взъерошенный, замусоленный, выпятив грудь, с мужеством отчаяния замахнулся лапой на кошку.

– Гляди, убьет! – сказал с усмешкой Ярулла, тоже наблюдавший эту драматическую сцену.

Хаят подскочила к храброму мышонку, схватила его и, увернувшись от материнского тумака, унесла на улицу.

А сегодня ночью сама, как тот мышонок… Хорошо, что никто этого не видел. Зато теперь она достанет «пугач». И спички с собой брать надо: если нападет волк, зажечь хотя бы платок и сунуть в зубастую морду.

На шоссе девушка увидела быстро мчавшиеся со стороны Светлогорска промывочные агрегаты, а рядом, по проселку, катили бульдозеры и трактор-подъемник. Этими машинами обычно пользовались рабочие цеха капитального ремонта скважин. Да, вон и лицо Салиха Магасумова, сидевшего рядом с шофером, мелькнуло за стеклом кабины.

Салих, конечно, узнал Хаят, но машина не остановилась. Значит, произошла большая авария. Не мог же он рассердиться на то, что дочь Низамова идет по дороге босая и простоволосая. Только свекор или муж могли бы рассердиться за это, а Салих не имеет никакого права командовать ею, к тому же он осуждает законы шариата, которые столько ограничений накладывали на женщину-татарку.

«С мужчинами не разговаривай, сюда не ступи, туда не гляди, никаких прав, а работы небось всегда наваливали, как на коня», – подумала Хаят и побежала вслед за машинами, скрывшимися за крутым поворотом; сапоги, связанные ушками и перекинутые через плечо, больно колотили ее в спину и по бокам.

Едва она обогнула лесистый выступ, как увидела людей, бегущих на предгорье мимо построек молочной фермы, мимо ягодно-фруктовых садов и знаменитых в Татарии мичуринских виноградников, принадлежащих колхозу «Заря». Машины, петляя по проселку, шли туда же.

Неужели ударил фонтан? Можно исколесить все промыслы и нигде не увидеть «черного золота», разве что в амбаре, оставшемся у скважины после бурения, или в мернике – через верхнее окошечко. Заглядывая в него, Хаят иногда не могла глаз оторвать от загадочной, темной и радужной маслянистой жидкости. Даже запах ее казался девушке чудесным.

– Сумасбродная! Далась тебе эта нефть! – ворчала мать.

– Не зря я умыл ее нефтью из первых скважин, – смеясь, говорил Ярулла.

Открытые фонтаны бывали в Татарии редко. Такое теперь считалось аварией и строго наказывалось: нельзя создавать возможность ураганных пожаров в густонаселенных районах. Поэтому и взволновалась Хаят, когда услышала глухой рев вырвавшегося на волю подземного потока.

Белое облако не то тумана, не то оседавшего газа окутывало лощину за полем пшеницы. А там, где стояла вышка, колыхался черный фонтан, обрушивая на землю нефтяной ливень.

Люди так же, как Хаят, бежали туда, несмотря на то, что это грозило смертельной опасностью. Пожарники уже оцепили место аварии, но что бы они противопоставили взрыву, который в любую минуту мог потрясти окрестность?

12

Ускользнув от дружинника, отгонявшего ротозеев, Хаят залезла на пожарную машину и увидела, как рабочие суетились около фонтана, что-то тащили, то и дело скрываясь за нефтяной завесой. В воздухе остро пахло газом.

Бульдозеристы, устраивая пруды-ловушки, загораживали земляными валами лощины, ведущие к виноградникам, к ферме и ручью Черного Жеребенка, вдоль которого привольно раскинулись избы колхоза «Заря». Первая ловушка была уже полна, и нефть, пенясь, торопливо, словно опара из квашни, переползала через земляную преграду. Во что превратится «Заря», если эти потоки зальют ее огороды и улицы? А колхозные сады и виноградники, покрытые росными гроздьями зеленых, еще не зрелых ягод? Все выращенное с таким трудом погибнет: на замазученной земле даже сорная трава не растет. И веселая речка – деревенская отрада – перебирающая гальку светлыми струями, превратится в грязную канаву.

Народу все прибывало. Из высокой, но уже помятой пшеницы вырвался Салих вместе с рабочими своей бригады и побежал к фонтану. Его сильная фигура, полная энергии, и словно распахнувшиеся глаза, в которых светились беззаветная отвага и решительность, поразили девушку.

Спрыгнув с машины, она поспешила за ним и остановилась у самого фонтана, завороженная чудовищным разгулом стихии. Нефть ручьями текла повсюду, и теперь уже сотни людей спешно рыли канавы для отвода ее из ловушек.

Кто-то схватил Хаят за локоть, потянул назад, – рядом с ней оказалась бледная Зарифа.

– Зачем ты здесь? Люди работают, им иначе нельзя, а ты уходи! – Она говорила с девушкой, а взглядом искала сына.

Его нельзя было различить среди других рабочих: они буквально купались в нефти, пытаясь закрыть скважину.

Буровая установка, лишенная тока, бездействовала, и на помощь людям с великими предосторожностями, чтобы не высечь искру, подбирался к вышке трактор-подъемник.

Колхозники подтаскивали бидоны с молоком – отпаивать нефтяников, возившихся у скважины и сменявшихся через каждые десять минут. Хаят, до сознания которой не дошли слова Зарифы, тоже схватилась за ручку бидона.

– Милая моя, я чувствовал, что ты здесь!

Салих Магасумов, блеснув зубами на масляно-черном лице, взял у нее кружку, с жадностью отпил.

Не ласку, а ту же неукротимую решимость и готовность к действию выражал его взгляд, когда он сказал:

– Ты побереглась бы: иди домой – я буду спокойнее. Все равно мы скоро будем вместе.

Побежал, не оглядываясь, и снова нырнул в ревущий колеблющийся сумрак. Мелкий дождь нефтяных брызг падал и на Хаят.

Она знала, что теперь Салих будет работать с особой удалью, гордилась им и… впервые боялась за него.

Строгий окрик Тризны заставил ее отойти от вышки, но домой она не ушла, а вместе с другими взялась рыть канаву: бросала землю и жалела о том, что не сумела сказать ничего хорошего парню, которого знала столько лет и который сегодня сразу покорил ее.

«Все равно мы скоро будем вместе!» «Будем вместе! Вот тогда я и скажу ему то, что не успела сейчас».

13

– Не закончили еще прострел пласта – сразу сильный выброс, и пошло, поехало… – говорил Джабар Самедов, который, как командир, следил за полем битвы.

Семен Тризна, тоже успевавший везде, где возникали заминки, болезненно поморщился: аварии на буровых действовали на него удручающе.

– Я распорядился, чтобы усилили добычу нефти и прекратили закачку воды на соседних площадях.

– Не сразу это скажется здесь.

– Задали вы нам задачку! – выкрикнул подошедший Климов. – Справимся, конечно, если взрыва не будет… – добавил он, увидев среди начальства секретаря обкома Дениса Щелгунова и председателя Совнархоза Ивана Наумовича Сошкина (нашли время нагрянуть!), и вполголоса со злостью Тризне. – Темное дело, эта ваша комплексная автоматика! Чую: угробите вы здесь меня и Самедова. Вот и у Яруллы авария…

– А что случилось у Низамова? – заинтересовался Сошкин, не знавший о попытке Яруллы перейти к бурению на воде.

– Да там заело… инструмент, – неохотно ответил Джабар, которому теперь жалко было отказываться от рискованной затеи Яруллы.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю