Текст книги "Собрание сочинений.Том 5. Дар земли"
Автор книги: Антонина Коптяева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 35 страниц)
– Спасибо. Однако для настоящего разворота дел нужна как воздух комбинированная установка, тогда сырья дадим вдоволь. – Груздев вспомнил разговор за столом в обкоме: уклончивость Щелгунова, елейность ненавистного Карягина, нахмурился, и в гордом облике его появилось сходство с орлом, готовым к нападению. – Хлопотать надо. В ЦК обратиться. Ведь пока мы тут волынку тянем, из-под рук выхватят предложение и запатентуют за границей.
Мирошниченко еще больше покраснел, согласно кивнул, напыжась от досады.
– У меня тоже украли одну идею, а в комитете по изобретениям даже следов от заявки не нашел…
Груздев сказал с горечью:
– Русский человек всегда славился сноровкой. Не зря побасенку сочинили про Левшу, который блоху подковал. Но случись торговля патентами – нас нашими же изобретениями закидают. Почему? Свобода и возможность творчества теперь почти неограниченные – твори, а потом и пойдет увязка-карусель. От одних согласований с ума сойдешь!
Мирошниченко только рукой махнул.
– Пойдем, покажу завод. В прошлый раз ты, как метеор, промелькнул, а ведь у нас большое, интересное дело.
Вместе они не торопясь прошли по инструментальному цеху, где слесари станочной группы и мастера-граверы по проектам своих заводских конструкторов изготовляли детали прессформ, заглянули в помещение, где эти прессформы получали термическую закалку.
– Вот самая трудоемкая часть нашего производства, а дальше детская игра начинается, – говорил уже весело Мирошниченко, оживившийся и оттого даже похорошевший: вдруг ярко выделились голубые глаза в пушистых русых ресницах, задорный молодой нос и ядреные, по-девичьи улыбчивые губы. Сразу видно: влюблен директор в новаторское литейное дело и по-доброму, по-хозяйски радеет о нем. – Готовим мы не только баночки, скляночки да посуду для ширпотреба (хотя на это спрос большой), выпускаем и детали по договорам с заводами: шестеренки, шкивы для приводных ремней, шарикоподшипники. Сырье разное понемножку поступает, но ведь надо форсировать! – Мирошниченко, снова прорываясь досадой, сердито откинул со лба волосы, растрепанные дуновением теплого воздуха, искоса взглянул на высокого Груздева. – Написать письмо куда угодно мы готовы с великой охотой.
В основном цехе были пущены еще не все линии. Автоматические прессы ритмично выталкивали на лотки готовые отливки из нагретых прессформ. Груздев потрогал на ленте транспортера горячие детали, покрытые заусенцами:
– Как вафли печешь.
– Я говорю: детская игра. Ни физических усилий, ни точных замеров, ни отходов. Чуть не так, взял да перелил.
На других линиях работницы в легких платьях вручную подавали под прессы таблетки из пластмасс различного цвета и размера, подогреваемые в генераторах, а через две-три минуты вынимали готовые изделия.
И это тоже удивительно походило на детскую игру.
– За две минуты до двенадцати деталей на одной машине! – Груздев взял сложную деталь с внутренней и внешней резьбой. – Даже резьба сразу отливается! – И он снова засмотрелся на то, как работница быстро укладывала таблетки в восьмигнездную прессформу, а через минуту-другую вынимала запрессовку в поворотной кассете и вытряхивала шайбы, уже отвернутые.
Так же легко и красиво работал литьевой цех, где сырье после электроподогрева, превратясь в горячую, гладкую, вязкую массу, продавливалось поршнем через узкое отверстие в цилиндре машин в холодные формы.
Груздев задержался взглядом на десятиграммовой «малютке» – предмете мечтаний работников его опытной полипропиленовой установки, и сказал Мирошниченко:
– Значит, условились: подпишем сегодня договор, проведешь отливку деталей для турбобура. А сейчас едем к Семену Тризне: Танечка его – именинница.
9
В диспетчерской промыслового управления было людно: всех интересовало: как идет откачка? Расстроенная Дина Ивановна сидела на столе, свесив длинные ноги в легких сапожках, и, прижав к уху телефонную трубку, хмуро слушала: нефть все еще не принимали.
– Разве могли мы предполагать в дни поисков, что появится угроза перепроизводства? – сказала она, поздоровавшись с Груздевым и Мирошниченко, тоже заглянувшими по пути в диспетчерскую. – Говорят, что вопрос бесперебойной откачки разрешится, когда построят международный нефтепровод «Дружба», а пока что прикажете нам делать?
– Ехать к Семену! – полушутливо предложил Груздев.
Выйдя во двор конторы, они увидели Надю, которая прихорашивала белоголового малыша: застегивала ему курточку, вытирала платком нос.
– Поехали! – крикнула ей Дина Ивановна, направляясь к машине Груздева.
Надя подхватила мальчугана на руки и, перегибаясь назад от его тяжести, поспешила к соседнему дому, возле которого праздно расположилась компания соседок-кумушек.
– Чудный мальчик! – сказала она Груздеву, подходя быстрым шагом и слегка запыхавшись. – Такой смешной и смышленый. Я спросила его: «Ты уже купался нынче?» – «Да, говорит, я каждый день купаюсь». – «Где?» Подумал, подумал: «У нас есть кругленькая речка». Это он, оказывается, бассейн так называет. Кругленькая речка! Прелесть… И чихает, уже успел простудиться.
Вслед за старшими Надя забралась в машину на откидное сиденье.
Пушистые ее волосы заблестели перед самым лицом Груздева, он даже почувствовал их теплый, солнечный запах. Так и потянуло прикоснуться к ним губами. Не отводя глаз от девушки, Груздев думал:
«Ей весело, ко всем добра, вот занялась с ребенком, и сразу у них общее нашлось – „кругленькая речка“… Мы-то в землянках жили, а для них, молодых, и парки, и фонтаны, и театры. Но великое счастье сознавать, что ты всю жизнь трудился для таких, как она… для нее!»
Надя, облокотясь о спинку переднего сиденья, смотрела на толпы людей, занятых в выходной день личными делами и просто гуляющих либо идущих на вечернюю вахту. Ощущение своей легкой стройности, молодости, здоровья делало ее безотчетно счастливой, и ей хотелось, чтобы всем было тоже радостно. Но она не могла создать хорошего настроения даже тем, кто сидел рядом с нею: их угнетала, грызла забота, а особенно мрачным казался Груздев.
«Замкнулся! – подумала Надя, знавшая по разговорам родителей и их друзей о всех несчастьях, тревогах и победах Алексея Груздева. – Отчего столько огорчений выпало на долю одного, к тому же замечательного человека?»
Однако бившая ключом жизнерадостность помешала девушке сосредоточиться на грустных мыслях, и, выглянув из машины, Надя весело замахала рукой, сразу нарушив задумчивое оцепенение Груздева: высокий, похожий на отца Юрка Тризна и длинноногая, скуластая Юлия с прямыми волосами, остриженными, как шалашик, сломя голову бежали навстречу.
– Ну, знаете! – кричал Юрка. – Ждали, ждали! Я ведь специально из Камска…
– Пироги у мамы давно готовы. Обижена ужасно, гости не дождались вас, сели за стол, – сообщила Юлия, когда машина остановилась у такого же четырехкомнатного особняка, в каком жили Дроновы, на другом краю Парковой улицы.
Девушки расцеловались. Юрка, здороваясь с Надей, вспыхнул, растерялся, хотел поцеловать ей руку, а когда она запросто чмокнула его в щеку, расстроился: что она с ним, как с маленьким?!
– У тебя новомодная прическа! – сказала Надя, с любопытством взглянув на забавную стрижку подруги детства.
Юрка иронически усмехнулся.
– Будто у тифозника! Шик-модерн. А еще такую прическу называют: «Я у мамы дурочка!»
– Сам ты у папы не очень умный! Стал заместителем начальника установки и сразу заважничал, а полипропилена только на поглядку.
– Об этом не тебе судить! – обиделся Юрка и обернулся на оклик Груздева, входившего в дом вместе с Диной Ивановной и Мирошниченко.
Надя проводила юношу доброжелательной улыбкой.
– Чем ты занимаешься? – спросила она Юлию.
– С недавних пор инженер-конструктор Светлогорского стройтреста. Пока благоустраиваю территорию местного завода пластмасс. Такую ограду им построила и ворота с арками – закачаешься! Внушительно. Сразу впечатление создается. Точно в Петровском замке.
– Почему в замке? – Надя знала пристрастие Юлии ко всему необычному. – Завод пластмасс! Тут надо что-нибудь легкое.
– Охрана государственного имущества. – Юлия обхватила цепкой рукой очень тонкую в поясе Надю, шутливо-грозно заглянула в ее лицо зелеными глазами, косо подрисованными тушью почти до бровей. – Как ты?
– Приехала в отпуск. Может быть, совсем переведусь сюда, на Камский завод.
– А сердечные дела?
– Никаких. Никто почему-то не нравится, хотя мне уже двадцать четвертый год. Наверное, останусь старой девой.
– Погоди, нагрянет любовь, только ахнешь. Помнишь в песне: «И каждый вечер сразу станет так удивительно хорош», – пропела Юлия в самое ухо Нади, и лицо ее зарумянилось.
– Ты полюбила?
– Да. Только он пока не реагирует. Мне кажется, он не переносит, если женщина красится и ходит в брюках. Но я не намерена менять свои вкусы и подделываться!
– Кто же он?
Юлия отмахнулась от зова матери, выглянувшей из окна, понизила голос до шепота:
– Ахмадша Низамов.
– Я его давно не видела. Какой он теперь?
– Очень красивый, но словно барышня кисейная: не то чтобы поцеловать, даже под руку взять стесняется. А нравится он мне… до слез! Уж я его и поддразнивала, и разные поводы давала – как об стену горох!
– Значит, все уже в сборе? – спросил Семен Тризна, вываливаясь из подошедшей машины. – Очень хорошо. Жаль, Дмитрий опять не смог приехать. – Тризна потрепал Надю по плечу, сверкнув лысиной, поцеловал дочь. – Пойдемте, девчонки, к столу! Сокрушительная пустота в желудке.
10
Пироги удались на славу, торты тоже, и Танечка сияла, слушая общие похвалы своему искусству. «Быть хорошей хозяйкой непросто», – с гордостью думала она.
Только Дина Ивановна, очень сожалевшая о том, что Танечка забросила работу и общественные дела, сказала ей строго:
– Ты совсем ушла в домашние интересы и растолстела.
– Сердце у меня, обмен веществ… – попробовала отговориться Танечка.
– При чем тут сердце? Все торты подравниваешь, как я погляжу! Ну, другого одернуть нельзя, а себя-то ведь можно в еде ограничить.
– Но если я люблю поесть! – весело возразила Танечка. – Когда я перешла на положение домашней хозяйки, мои мысли почему-то сосредоточились на еде.
– Берегись! – пригрозила Дронова тихонько. – Будешь похожа на тех, что ходят, как неподоенные коровы.
Танечка хихикнула, а чуткий на ухо Семен насторожился:
– Это кто же так ходит?
– Пока, слава богу, не ты. Но недалеко, ох, не за горами! – Дина Ивановна подвинулась к Семену и неожиданно сказала: – Слоеный пирог, точь-в-точь наше Светлогорское месторождение. Похоже ведь на девонский горизонт с его пятью нефтяными пластами?.. – Она быстро подцепила ножом верхний сочень. – Вот гляди! Геофизики с помощью изотопов установили, что при совместной закачке не все пласты поглощают воду. Я очень много думаю об этом в последнее время. Что, если нам начать раздельную закачку в каждый пласт горизонта?
Тризна, думающе наморщив лоб, приподнял своим ножом второй сочень пирога.
– Пожалуй. Если здесь между пластами установить пакер, а сюда под более высоким давлением вогнать воду…
– Опомнитесь, варвары! Что вы делаете? – возмутилась Танечка, отодвигая от них блюдо подальше. – Вы и в самом деле плеснете в пирог чего-нибудь!
«Да, да, осуществить бы раздельную закачку!» – думала главный геолог управления, прямо и строю сидя за столом.
– Ну что ты сидишь, как перед фотографом? – прошептала Танечка, по-свойски подтолкнув ее в бок. – Не понимаю я людей, которые ковыряются в тарелке с таким видом, точно иголки ищут. Ты лучше посмотри на Юрку и Надю! Хорошая парочка?
Дина Ивановна посмотрела, Надя, подперев кулачком нежно заостренный подбородок, слушала Юрку, но лицо ее выражало полную безмятежность. Нет, о «парочке» говорить рановато. А вот Светлогорское месторождение действительно похоже на слоеный пирог. Сколько было переживаний, когда начинали его разработку новым методом с закачкой воды в нефтяной горизонт! Боялись забить поры песчаников недостаточно очищенной водой, боялись остывания пластов и связанного с этим выпадения из нефти парафинов, боялись преждевременно обводнить скважины. Сколько тревожных дней и ночей принесло введение такого новшества! Даже во сне видела Дина Ивановна «языки» воды, прорывающейся к эксплуатационным трубам. Однако уже десять лет безотказно фонтанируют сотни скважин, давая самую дешевую в стране нефть.
– Мы обсуждаем, как выжать побольше нефти из наших пластов, – сказала Дина Ивановна сидевшему напротив нее Груздеву.
Он одобрительно кивнул, но в уголках его рта застыла рассеянная усмешка.
– Отчего ты сегодня такой невнимательный? Все о Карягине думаешь? Я тебе говорю о нефти!
– Я устал от нее, – неожиданно с грустью сказал Груздев.
– Ты?.. – Дина открыла и беззвучно закрыла рот, не найдя слов от изумления. – Ты устал? От нефти? Скажи лучше: устал от неприятностей! Как можно? Ты только вслушайся: девонская нефть! Это звучит словно заклинание! – со смехом заключила она.
Но до Груздева совсем не дошли ее слова: он в это время наблюдал за Юркой и Надей. О чем говорили они, иногда так наклоняясь друг к другу, что Надины кудри касались Юркиного лица?
Он не заметил, когда появился секретарь Светлогорского горкома Скрепин, как вошла начальник транспортного цеха Зарифа Насибуллина. Зарифа не любила ходить по гостям, жалея время, так скупо отпущенное занятому человеку, которому всю жизнь приходится наверстывать то, что было упущено в детстве и отрочестве.
– Как тебе не стыдно! Двадцать раз приглашать, что ли? – упрекнула ее Танечка. – Смотри, какие пироги, какие торты! Не во всякой кондитерской так приготовят!
– К тортам, ты знаешь, я равнодушна, – возразила Зарифа с необидной прямотой. – А вот мясные пироги и пельмени – это да! Мясо жареное тоже. Я – татарка, люблю блюда мощные.
Она оглянула уже подвыпивших гостей и, сделав выбор, села возле одинокого Мирошниченко, решив потолковать с ним о своих нуждах (чем черт не шутит, пока бог спит!): может быть, этот симпатичный буйноволосый директор сумеет обеспечить деталями и ее транспортный цех?
А Скрепин сразу заговорил о той сенсации, которую произвел за границей запуск советских спутников.
– Мы, нефтяники, можем гордиться, что своим трудом тоже содействовали торжеству советской науки. Кто знает, может, и нам доведется побывать в космосе. Как ты думаешь, Алексей Матвеевич?
– Вполне возможно! – буркнул Груздев, не расслышав вопроса в общем гомоне и по-прежнему поглядывая на Юрку и Надю.
«Вот еще напасть! Не хватало мне ревности! – думал он с тоской. – Раньше и не вспоминал о своем возрасте, а сегодня чувство виноватости появилось за то, что полвека живу на земле. Отправлюсь-ка лучше восвояси домой!»
– Алеша, прочти нам стихи! – потребовала Танечка, привлеченная его порывистым движением. – Помнишь наши вечера, когда мы жили в землянках?.. Сидим, бывало, в полутьме вокруг железной печки и поем хором, а ты еще и декламировал.
– Правда, тряхни стариной, Алексей! – поддержала Танечку Дина Ивановна, которой прошлое тоже казалось теперь прекрасным.
– Уважь, старик! Сделай одолжение! – попросил и Семен Тризна.
– Что вы обижаете Алексея Матвеевича, какой он старик? – неожиданно возмутилась чуточку захмелевшая Надя. – Он красивее вас всех, вам и завидно!
Груздев растерялся от ее слов, точно ребенок, которого впервые щедро одарили, и, чтобы скрыть радостное волнение, быстро встал.
– Я расскажу сказку о волне и камне.
Он вдруг почувствовал себя легко и свободно; опираясь рукой на спинку стула, другой обнял за плечи Семена Тризну и окинул примолкших гостей загоревшимся взглядом.
Надя не знала этой сказки…
Замшелый камень лежит на морском берегу. Стаи волн, переливаясь зеленовато-синим блеском, бегут к нему из сияющей под солнцем голубой дали, обдают его пенисто-белыми брызгами и со смехом убегают обратно. Камень равнодушно смотрит на них – старый и темный, как сама Земля. Но вот пришла та волна, которая однажды уже нарушила его покой…
– Как чудесно! – воскликнула Надя, прослушав до конца. – У вас, Алексей Матвеевич, дикция настоящего артиста. Если бы я была маленькой девочкой, то всегда просила бы вас рассказывать сказки.
– Ты можешь просить его и теперь! – съязвила Юлия, которая с женской прозорливостью заметила большее, чем симпатию, в отношениях Нади и Груздева.
11
И гости и хозяева стали выбираться из-за стола; кто-то еще пытался произнести тост, кто-то предлагал «посошок» на дорогу, пока, порядком потолкавшись возле рюмок и графинов, не высыпали наконец шумной гурьбой на улицу. Ночь уже наступила – темная, по-летнему теплая. Повсюду виднелись зарева факелов, колыхавшие ночные тени, и от этого неровного мерцания то гасли, то вновь возникали зеленые огоньки звезд.
– Давайте поедем под факел! – предложила Зарифа.
И всем после комнатной тесноты захотелось в горы, к реке, поразмяться, подышать свежестью лугов. Тризна позвонил в гараж – и вскоре машины понеслись по асфальту. Упругий ветер бил в открытые окна, овевал разгоряченных людей ночной прохладой и чуть горьковатым ароматом леса: заросли ветляника и цветущей черемухи выбегали навстречу на поворотах шоссе, отмечавших изгибы берега. Потом машины свернули на заросшую травой дорогу, еще хранившую следы тракторов, и, мягко переваливаясь на ухабах, покатили к полувышке, возле которой бурно колыхался над «свечкой»-трубой огромный факел, то развертываясь, как полотнище багрово-оранжевого флага, то стелясь по земле. Рев его слышался издалека.
«Почему-то кажется, что здесь высокое нагорье, – подумала Надя, посмотрев на очертания горных вершин, темных на фоне полыхающего за ними зарева, – будто мы находимся на кавказском перевале в грозовую ночь».
Надя знала Кавказ не понаслышке – с шестнадцати лет увлекаясь альпинизмом, она ежегодно участвовала в туристских походах. Прошлым летом ездила в Кабардино-Балкарию, побывала на самой «крышечке» Эльбруса… Ни с чем не могла она сравнить то острое ощущение, которое охватывало ее после победы над высотой, где даже орлы не гнездятся. Стоишь в небе, а облака проходят внизу, в глубочайших ущельях, одетых под кромкой вечных льдов лесами и камнем. Стремительно несутся там гулкие реки, дробясь о скалы, срываются с уступов белые водопады ледниковых ручьев.
Не хочется думать о возвращении… Так прекрасен величавый горный хребет, навсегда увенчанный коронами снега, открытый взгляду до самого горизонта, где, как острова, виднеются в волнах клубящихся облаков громады отдельных гор!..
Увлеченная внезапно нахлынувшими воспоминаниями, Надя вздрогнула, когда Юлия с разбегу схватила ее за плечи и, шутливо подтолкнув, потащила к факелу.
– Тут у них светло и тепло в любую погоду!
Дина Ивановна, окруженная местными нефтяниками, стояла у полувышки, где позванивала фонтанирующая по трубам нефть, которую выжимала на поверхность нагнетаемая в пласт вода, – здесь были ее владения.
– Вчера четырнадцать часов наблюдали за распространением волн давления в пласте. Посменно дежурили, – сказала она Семену Тризне и Груздеву, продолжая начатый разговор. – Нет, вы себе представить не можете, что значит прослушать дыхание наших глубин!
Они, конечно, могли это представить, но зато не знали, что Дина Ивановна иногда после рабочего дня садится за домашний стол и пишет, пишет… Деловые записи геолога – понятно, работа над диссертацией – законно, но Дина, в дополнение ко всему, как в дни юности, сочиняла «для души» стихи.
Под факелом было совсем светло, гудящий оранжевый огонь, снизу сине-зеленый, так и рвался из земли, бушуя над тонкой черной трубой, покрытой блестками нагара.
– Фантастическое зрелище. Если на эти факелы взглянуть ночью с самолета – огненная сеть над нашей нефтеносной землей, – говорила Зарифа, устраиваясь на охапке свежего сена и энергично обминая его вокруг себя. – Сколько мы тут добра палим, ужас! Ведь драгоценное сырье для химиков! Между прочим, Мирошниченко обещал мне отлить из пластмассы дефицитные детали для тракторов и машин. Вот бы! По женскому легкомыслию поверила, но трепещу, не отлил ли пули дорогой директор!
Мирошниченко засмеялся, присел рядом на большой брезент, раскатанный нефтяниками.
– Сие не от меня одного зависит, Зарифа Насибулловна, но постараемся… Будь моя воля, я для нужд нашего промыслового управления создал бы отдельный цех производства деталей. И то: потребности неограниченные, возможности колоссальные, а разворачиваемся в этом деле через пень колоду.
Семен Тризна опустился на колени возле накрытой уже на брезенте скатерти, заваливаясь на бок, и, пристраивая поудобнее длинные ноги, сказал:
– Я слышал, как студенты пели, глядя на факелы: «Горят нейлоновые шубки, и день и ночь горят они…» И не только шубки сжигаем, но и эшелоны лучшего каучука, детали самолетов, ракет, автомобилей.
– Да, тяжело смотреть на эту дикую иллюминацию, но невозможно ведь решить все сразу, – с необычным для нее благодушием заметила Дина Ивановна, которой захотелось забыть о всех деловых неприятностях: не так уж часто удается выбраться дружной компанией на лоно природы. Конечно, пикник под пылающим факелом мало похож на отдых среди девственной природы, но разве не заслужили они права хоть немножко повеселиться? – Не зря, братцы, губили мы здесь свою жизнь молодую! – полушутя, но и торжественно произнесла она.
– Если бы мне вернули молодость и предложили выбрать любой путь, я снова пошел бы на поиски нефти, – сказал Груздев, тоже усаживаясь в круг. – Откровенно говоря, сначала тоскливо было, когда мне предложили заняться переработкой. Завод никак не манил, а теперь иногда чувствую себя чудотворцем. Ведь нефтехимия может создать такое, чего и не водилось в природе. И народ у нас в цехах поразительный. Потрясающей силы народ: смелый, цепкий, инициативный. С ними ничто не страшно. Поговоришь, посмотришь – и словно живой водой омоешься. Всю накипь с сердца снимает. Иногда мне просто жаль бюрократов, которые не видят величия и красоты дела, страдающего от их тупоумия!
– Да, химия воистину королева наук! – горячо подтвердил Мирошниченко. – Быть подданным такой королевы – счастье. Ведь она целый комплекс ведет за собой, даже биологию. Надо только представить себе, что все ткани живых организмов состоят из биологически активных полимеров!
Зарифа, внимательно посматривая на своего необычного по внешности соседа, весело усмехнулась, но с прорвавшимся задором обратилась не к нему, а к Груздеву:
– Может быть, вы, Алексей Матвеевич, научитесь выводить и живые существа в каких-нибудь инкубаторах?
– Не исключено. Для этого только нужно создать новые исходные вещества и найти новые приемы полимеризации, то есть соединения малых молекул в большие. Задача хотя и трудная, но вполне осуществимая.
– Ох, Алексей Матвеевич, какие скучные разговоры вы завели! – сказала Юлия, непринужденно возлежавшая возле раскинутой скатерти-самобранки.
– Отчего же скучные?
– Оттого, что я привыкла сознавать себя мыслящей личностью, а не цепочками полимеров.
– Если бы ты действительно это сознавала, то с большим уважением относилась бы к людям, да и к самой себе, – сказала Дина Ивановна. – А то вы с вашими модернами скоро опроститесь до нуля. Не в прежнем народническом смысле опроститесь, а так, чтобы и в нагой своей простоте стать над народом. Он ведь не признает бунтарства против красоты и сложности жизни.
– Странное бунтарство, понимаешь! – возмутилась Зарифа, вставив в свою речь любимое словечко Яруллы. – Юбки носят нейлоновые, кружева перлоновые, а ходят босиком. И искусство хотят превратить в пустую шелуху, и отношения человеческие. Народ, конечно, не согласится, он еще не успел по-настоящему порадоваться на все красивое!
Юлия презрительно скривила ярко накрашенные губы: вот раскудахтались! А она ни на что не посягает. Очень-то нужно!
– Я только сказала: скучно!..
– Да в чем вы нашли скуку? – мягко спросил Груздев, радуясь присутствию Нади и потому стремясь внести умиротворение. – Биохимии принадлежит будущее и в области медицины, и в геронтологии – науке о продлении человеческой жизни. Что может быть интереснее этого?
– Переливать людей, как детали из пластмассы, вы не сможете.
– Зато медики смогут оздоровлять человека, восстанавливая химическое равновесие организма. Даже онкологи, самая консервативная каста, вдолбившая всем, что рак – это местное заболевание, и потому лечившая его только ножом да лучом, поняли наконец свое бессилие и потянулись к химиотерапии.
– Ну, теперь о раке! – заныла Юлия. – Нашли опять темочку для разговора! Только и слышишь везде: рак да рак!
Надя молчала, разговоры о болезнях ее тоже не волновали, а продление жизни? Хотя впереди у нее была настоящая космическая вечность, но разве не хочется и ей «лет до ста расти без старости»? И, само собой разумеется, без болезней! А Юлия все утрирует, и, пожалуй, нарочно, чтобы подразнить других. Если бы она хотела нагой простоты в жизни, разве она говорила бы так о своей любви к Ахмадше?
И кто может возразить, даже нарочно, против такой прелести, как нейлоновые юбки и нежнейшие кружева из перлона? Очень хорошо, что это будет доступно всем, не так, как прославленные драгоценные кружева прошлого, над которыми слепли поколения искусных кружевниц.
12
– Чтобы не выбрасывать сказочные богатства на ветер, надо сначала обустраивать промыслы, а потом приступать к добыче, – сказала Надя, взглянув на жадно бесновавшийся, гудевший над площадкой почти бездымный огонь: он горел и днем и ночью, и летом, и зимой уже в течение полутора десятка лет, как горели и сотни других факелов – действительно огненная сеть над всем «Вторым Баку», нефтедобыча которого уже в четыре раза перекрыла то, что давал Каспий. – Страшно становится от такого транжирства, Алексей Матвеевич.
– Не так просто все сразу обустроить, – ответил за Груздева Семен Тризна. – Стране нужна была большая нефть, поэтому мы бросили силы на ее добычу, а каучук и пластмассовое сырье из газа начнем делать сейчас, когда прочно стали на ноги.
– Не очень-то прочно стали, если собираетесь сокращать добычу нефти, – с ехидной усмешкой ввернула Юлия.
Тризна сразу надулся, сердито посмотрел на дочь, но она не смутилась, положила ногу на ногу и, обхватив колено руками, стала покачивать остроносой туфлей.
– Перестань ломаться, Юлия! – шепнула Танечка, ущипнув ее за бок. – Не умеешь вести себя в обществе.
– А как я должна вести себя? Чуть что: «Детям до шестнадцати лет смотреть не разрешается». Но мне, слава богу, шестнадцать и еще полстолько. Нигилизм молодежи? Да вы сами и порождаете его своими ошибками, своими проповедями, своим лицемерным поведением.
– Не много ли завернула?.. – возмущенно сказала Зарифа. – Не отождествляй кучку таких эгоистов, как ты, со всей молодежью и не подменяй критику подковыркой. Знаешь, есть побасенка о том, как два человека ругали советскую власть. Когда оба высказались, один ударил другого. Тот спросил: «За что? Ты ведь сам ее ругал». – «Я ругал любя, желая исправить недостатки, а ты ругаешь ненавидя и радуешься этим недостаткам». Так-то вот! Право на критику приобретается горячим участием в общественных делах, а ты, Юлия, ветрогонка. Ведь оттого, что мы временно перейдем на меньшие штуцеры, революция не пострадает.
– Что такое штуцер? Сто раз слышала, а не знаю, – как ни в чем не бывало осведомилась Юлия, самодовольно разглядывая свои ногти, такие длинные, что они походили на когти хищной птицы.
Зарифа рассмеялась, ей даже захотелось попросту отшлепать «долговязую дуреху», но она только подсунула руку под пояс Юлькиных брюк, тряхнула ее.
– Родилась на нефти, и не знаешь, что за штука штуцер! Это круглая болваночка с отверстием, которую устанавливают в выкидной трубе фонтанной арматуры. Нужно увеличить отбор нефти из скважин – ставят штуцер с большим отверстием. И наоборот.
– Значит, ничего не стоит повысить добычу? – Юлия озадаченно, даже с сожалением, даже с разочарованием посмотрела на отца: хотя борьба за выполнение планов ее никогда не увлекала, но ей было приятно, когда его отмечали в печати и награждали премиями, и вдруг так все просто, «удобоуправляемо»! – Не зря на промыслах такая тощища! Самовар из труб, и людей возле него нет, и нефти не видно. Вот только факелы… Они-то как раз и нравятся мне больше всего.
– Мало того, что газ сжигаем, тебе еще хочется нефть расплескать по земле! – воскликнул Тризна, не на шутку расстроенный словами дочери.
Кто ей привил такое? Насчет проповедей – в его адрес метнула. Верно: читал он ей нотации, внушал правила советской морали, а она, выходит, слушала и в душе издевалась.
Ночь между тем сгустилась дочерна, и из этой черноты, напоенной благоуханием черемухи, стаями полетели белые мотыльки. Они неслись прямо на пламя факела, но, не успев коснуться его, падали на землю, как хлопья снега.
– Здесь целые отложения образовались из опаленной мошкары, – пошутил Тризна, успокаиваясь и разливая по стаканам вино, которое захватил с собой. – Давно горит факел. Но что делать? Вначале мы по неопытности газ не сжигали, а просто выпускали в воздух, он скапливался в низинах, и бывали случаи отравлений и взрывов.
– Иногда, во время уборки, колхозники сушат под факелами зерно, – сказал секретарь горкома Скрепин, обращаясь к Мирошниченко, новичку в здешних местах. – Но если в трапе неполадки или оператор прозевает и мерник переполнится, то бывают выбросы нефти из труб. Тогда горящая нефть разбрызгивается вокруг факела метров на пятьдесят.
– Ну и?..
– Все равно сушат. Мы-то расположились здесь! Вот как на фронте, бывало… Другой раз уж так бьет, так бьет, а ты думаешь: «Нет, врешь, не попадешь! Может быть, завтра здесь снаряд ляжет, а чтобы сегодня и в меня – не бывать тому!» Но ногу однажды рвануло. – Скрепин пошевелил протезом, уложил его поудобнее на теплой земле. – Весной вокруг факелов рано зеленеть начинает, поэтому зайцы наведываются сюда за молодой травкой, коровы приходят погреться. Одним словом, отапливаем белый свет. Варварство! Предлагаю тост за нефтехимию, за ее болельщика Алексея Матвеевича. Пусть дары земли полностью идут на благо людям.
Надя сорвала кустик лебеды с опаленными ярко-красными листьями, полюбовалась их необычайной расцветкой и приколола к своей кофточке.
– Великая честь оказана сорной траве! – сказал Груздев, с дрожью в сердце наклонясь к девушке.
Надя промолчала, ощутив возникшую между ними интимность; досада на себя овладела ею.
«Зачем шутить таким человеком?.. Он и без того несчастный!» – И она, воспользовавшись первым предлогом, пересела к Юлии.
– Скучаю по Ахмадше! – шепнула ей та, мерцая кошачьими глазами. – Как я жду встречи с ним! Ты этого не можешь понять, бесстрастная кукла. Ты в самом деле похожа на фарфоровую статуэтку с золотыми волосами. – Обхватив Надю обеими руками, Юлия прижалась лицом к ее плечу и добавила нараспев: – Жажду, чтобы меня взяли в полон! Татарского ига хочу!
