Текст книги "Собрание сочинений.Том 5. Дар земли"
Автор книги: Антонина Коптяева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 35 страниц)
Часть третья
1
Несмотря на явную склонность Нади к Ахмадше, Юрий не мог сразу признать себя побежденным. Наоборот, у него возникла досада на ту нерешительность, которая помешала ему вовремя объясниться с девушкой, а ревнивое беспокойство заставило искать новых встреч и возможностей для задушевных разговоров. Поэтому, пользуясь правами старой дружбы, он предложил Наде прокатиться с ним в Скворцы, посмотреть сейсмическую разведку.
– Это очень интересная и красивая работа.
Выйдя из конторы заводоуправления, Груздев увидел Юрия возле мотоцикла, в коляске которого сидела пассажирка, повязанная голубой косыночкой. Груздев сразу угадал: Надя!
«Все-таки Тризна очень деликатный молодой человек: другой на его месте запросто предложил бы девушке трястись на багажнике», – подумал Груздев, вспоминая, как Юрий на днях хлопотал хотя бы о временном обмене своей «холостяцкой» машины без прицепа.
Молодой нефтяник уселся на нового конька, мотор взревел и… нет никого: умчались в зеленые просторы. Груздев поглядел в ту сторону и вздохнул, поймав себя на мысли о том, что поездка девушки с молодым Тризной мало его волнует, иное дело, если бы вместо Юры оказался Ахмадша.
Надя любила ездить в прицепной коляске – сощуришь глаза, чтобы не видеть ни мотоцикла, ни водителя, и кажется, несешься по воздуху, как ракета. Кто знает, может быть, еще придется летать и в космосе! Девушка посматривала по сторонам, улыбалась от удовольствия солнцу, быстрому ветру и – конечно – буровым вышкам, разбросанным по холмистому нагорью, – ведь на одной из них работает Ахмадша.
Видя веселое лицо своей пассажирки, Юрий тоже радовался поездке, впервые после прогулки по Каме у него отлегло от сердца.
Оставив мотоцикл на меже возле дороги, они прошли по тропинке, проложенной по зеленой пшенице, и как раз подоспели, чтобы увидеть, как бригада подрывников спускала в узкую, только что пробуренную скважину взрывчатку, похожую на куски мыла, нанизанные на шнур. Потом все отошли подальше.
– Огонь! – скомандовал в полевой телефон оператор, сидевший на прогалинке, устланной стеблями затоптанных злаков.
Взрывник нажал рукоятку машинки, и мгновенно, сильным толчком колыхнув почву под ногами, взлетел в голубизну неба черный столб земли и дыма.
– Эффектнее зрелище, правда, Надя? Взрывная волна дошла до купола структуры и, отраженная ею, сразу уловлена сейсмографами разведки. Едва стихнет первый толчок, возникает второй, и, пока хватит энергии взрыва, будут накатывать эти волны от новых отражающих горизонтов. И все они начертятся зигзагами на ленте записывающего прибора. Вот тебе еще одно достижение современной науки. – Юрий понаблюдал за разведчиками, которые снова пошли на свои рабочие точки, обернулся к Наде и взял ее под руку.
– Ты совсем не думаешь обо мне?
– Нет, я очень часто и хорошо думаю о тебе, – ответила она спокойно.
– Но не любишь! – упавшим голосом с трудом произнес он. Смутился и попробовал пошутить: – Как ты относишься к факту моего существования?
– Только по-дружески.
Ей не хотелось видеть его огорченным, но играть с ним она не могла: отрезала – и все.
Однако не так-то просто убить юношеские мечты: хотя и глубоко опечаленный, Юрий смотрел на нее влюбленно.
– Мне кажется, что я и родился с любовью к тебе, – так давно живет во мне это чувство. Ты не даешь никаких надежд, а оно разгорается еще сильнее. Ничего не поделаешь. Об одном прошу: пусть все останется, как было. Я даже жалею, что вызвал тебя на откровенность. Просто немножко разволновался и решил выяснить…
– Ясность всегда лучше, – с невольной жестокостью сказала Надя.
Неожиданно позади них раздался громкий заносчивый голос:
– Мы работаем, а они и в будни гуляют.
Черномазенькая, похожая на татарку Дуня и цветущая, словно маков цвет, Ленка перетаскивали на новое место тяжелую связку проводов, волоча ее прямо по покорно ложившейся пшенице.
– Что же вы зря хлеб портите? – укорила их Надя.
– Невелика беда, нефтяники заплатят колхозу за потраву! – ответила Дуня.
Ленка дополнила беззаботный ответ подруги:
– Трудно ведь сматывать, да и невозможно переносить все сразу. Разгуливать только не тяжко, да и то вы пешочком не ходите, в коляске прикатили.
– Мы тоже работаем…
– Видно вашу работу! Не зря он тебя за локотки держал!
– А что из этого следует? – небрежно бросила Надя, встревоженная, однако, новым для нее чувством ответственности перед Ахмадшой: неизвестно, как он отнесся бы к ее прогулке с Юрием. И девчонки тут подвернулись. Еще сплетни разнесут! – Поедем, Юра! Меня Пучкова ждет.
Юрий помедлил, на лице его так и было написано: «Может быть, Ахмадша?» Но разве мог он задавать такие вопросы!
– Есть, товарищ начальник, поехали!
И сразу последовало дерзкое:
– Чувствуешь, как она им командует!
2
Алексей Груздев любил смотреть на льющийся из кубов бушующий битум – черный поток, нагретый до двухсот пятидесяти градусов, – который, клокоча и взрываясь фонтанами брызг от прикосновения с водою луж, идет по канавам в открытые карты – пруды.
– Оступись нечаянно – и смерть, – пробормотал Алексей задумчиво.
– Боюсь смерти, – признался Федченко, шедший рядом с ним. – Что за безобразие, право! Делами своими перешагнули грань фантастики, а телом как были, так и остаемся утлы и немощны: в страданиях рождаемся, в болезнях живем и с муками умираем. Паршиво! Негодно! – Он фыркнул, кончики усов его угрожающе ощетинились. – Вот старость тоже, на кой пес она мне нужна: умом-то, кажется, все бы освоил, а на деле то радикулит тебя прижмет, то ревматизм схватит. Кабы можно было омолодиться, то, перекрестясь, прыгнул бы я в эту адскую смолу, как Иванушка-дурачок.
Груздев густо покраснел: он и сам подумывал о том, но сказал деловито, даже холодно:
– Не советую. Лучше подождать – биохимия избавит нас от многих неприятностей.
– Эликсир вечной молодости?
– Нет, но жить человек должен без болезней. Поэтому за дым на битумной установке нас с тобой, Федот Тодосович, следовало бы повесить. Надо придумать какие-то уловители, чтоб не отравлять воздух над Камой.
Федченко повел носом:
– Кислятиной воняет здорово, этим битумные установки всегда отличались. Но если поразмыслить… может, мы из дыма научимся шубы шить!
Жадность новатора глянула было из его глаз, но сразу сменилась откровенным, простодушным любопытством: Барков, выбравшись из машины на заводской магистрали, бежал им наперерез.
Груздев, привычно настороженный в обстановке завода, поспешил к нему навстречу.
– Ну, не зря все-таки вызывали нас в обком! – Барков с ходу остановился, задыхаясь от волнения и одышки, мучившей его в последние годы. – Есть решение ЦК профсоюза создать общественную экспертизу по нашему заводу. В комиссию войдет двадцать девять человек из Москвы, Грозного и Куйбышева.
– Хм! Двадцать девять? Отчего же не тридцать? – пошутил Федченко.
Груздев молча взял бумагу из рук Баркова, прочитал ее, потом сказал, правда, не совсем уверенно:
– Может быть, теперь решится судьба комбинированной установки. Химики, технологи, экономисты видные, мы к ним в придачу, да Беляков со своим проектным институтом подключится. Неужели все вместе не сломим Петра Георгиевича и его шаблонщиков?
– Народ подобрался действительно стоящий. – Барков нетерпеливо переступил с ноги на ногу. – Щелгунов звонил, велел срочно готовить материалы. Эксперты будут их рассматривать в Москве. Потом к нам сюда приедут проверять наличие сырья. А в заключение дело передадут на комиссию по текущим делам в Совет Министров Федерации, чтобы решить, есть ли необходимость создавать у нас комбинированную установку.
Федченко истово перекрестился:
– Дай-то бог, чтоб прочистили кое-кому мозги!
– Дай бог, чтобы вопрос решался не у Работникова в Госплане РСФСР, а в Госплане Союза, – так же истово сказал Груздев. – Платонический деятель этот Работников! Ничего не решает, хотя и заместитель председателя, зато великий мастер волокиты.
– С общественной экспертизой он шутить не посмеет! – заверил Барков.
3
Поручив Баркову срочно созвать на совещание нужных людей, Груздев вместе с Федченко отправился на полипропиленовую установку.
Подъезжая к ней, они увидели Голохватову, которая с истинным страданием на лице следила за тем, как возился на ее территории трактор – один из тех, что были даны в помощь бригаде такелажников: в соседнем цехе поднимали еще одну колонну в сто тонн весом, и трактор держал конец троса, пропущенного понизу. Точно струны, натянулись в голубом воздухе канаты, идущие с блоков высоченных стрел, между которыми медленно-медленно вставал стальной колосс.
Выходя из машины, Груздев снова думал о проекте комбинированной установки, о том, как заседали в Москве три года назад.
Сколько было надежд и горестных разочарований! Когда он уходил после заключительного заседания, у него просто ноги подламывались: еще немного – и хватил бы инфаркт.
«Ну зачем так бесноваться? Отвлечения нужны, всякая там психопрофилактика. Вон Анна Воинова в свободное время иностранные языки изучает. Федченко шахматами увлекается. А я? Не завести ли аквариум с рыбками? Теперь это модно!»
– Будто в моем сердце эти тракторы ворочаются! – громко пожаловалась Голохватова. – У нас ведь тут подземное хозяйство, трубы… Того и гляди, аварию устроят или пожар от искры…
Груздев рассеянно, но понимающе улыбнулся: у всех начальников цехов хлопот полон рот.
– Крепко вцепилась в заводское дело. – Федченко оглянулся на свою бывшую подопечную. – В цехе удержаться ей сыновья помогли: все домашние хлопоты мальчишки взяли на себя. Нынче мы с Юрой заходили к ней, так они у порога нас разули и заставили по коврикам в носках ходить. Уж так она их пробирала: невежливо, дескать, обошлись.
Груздев знал обоих мальчиков Голохватовой. Правильно сделали, заставив нефтяников снять грязную обувь у порога: сами полы моют, потому и чистоту в доме оберегают. Есть у них еще забота – бегать в детский садик за сестренкой. Учатся отлично и спортсмены: зимой – лыжи, летом – футбол.
Однажды, возвращаясь из Светлогорска, Груздев подвез Голохватову вместе с купленной ею стиральной машиной. С каким торжеством мальчики выгрузили и втащили в квартиру тяжелую покупку и как тепло благодарила его начальница заводской установки!
«Сколько доброй силы в душе женщины-труженицы! Она и опора семьи – хозяин дома, и мама нежная, и в цехе твердая рука», – подумал Груздев. Но вдруг он все забыл: Голохватову с ее стиральной машиной, работающих в цехе такелажников, и даже предстоящую общественную экспертизу: у дверей катализаторной возникла странная фигура в асбестовом балахоне и в глухой маске тоже из асбестового полотна. Под этой защитной одеждой Груздев сразу узнал Надю, и у него сердце забилось до звона в ушах.
«Вот до чего увлекся, никаких резонов для тебя нет! – подумал он о себе с укоризной. – Этак и запсиховать недолго!»
– Старательная девушка, технологический процесс ведет четко, – будто издалека донесся голос Федченко.
Голохватова легко догнала их, на ходу бросила:
– Машины, добытые вами, для грануляций полипропилена не годятся. Они для полистирола предназначены.
– Приспособить надо, – с несвойственной ему флегматичностью возразил Федченко.
– Мы тоже так решили. Юра и эта новенькая – сменный инженер Дронова – взялись переделать кое-что. Айнетдинов с ними…
– Ну, значит, будет толк, – хитро улыбаясь, заявил Федченко.
– Должен быть, иначе нам зарез. Всю продукцию надо в гранулах выдавать, а то заказчики ругаются: порошок увлажняется, слеживается, в бункеры заводских прессов его засыпать трудно. – И Голохватова вопросительно взглянула на Груздева: с чем, дескать, пожаловали?
– Поднимите все документы по установке, – сказал он, уже крепко озабоченный. – Возьмите данные по выходу сырья с термического крекинга, договоритесь с начальником газофракционирующей. Мы должны доказать, что располагаем сырьем для выработки десяти тысяч тонн полипропилена. А как стиральная машина работает? – спросил Груздев неожиданно озорновато.
– Стиральная? – Голохватова, недоумевая, покосилась острым глазом и рассмеялась. – Ну, еще бы! Парни мои предовольны: стирают вовсю и рапорт отцу по этому поводу представили.
Муж Голохватовой был летчиком полярной авиации, уезжал надолго, и тогда все домашние переговоры с ним велись по почте.
4
Пробурив наклонную скважину в Камске, Равиль вышел на первое место в тресте. Его успехи давно уже по-хорошему будоражили многих, в том числе Ахмадшу и самого Яруллу.
– Рекорд Низамова – всесоюзный рекорд, – сказал Джабар Самедов на совещании в Светлогорске, где Равилю и его товарищам по буровой бригаде вручили переходящее Красное знамя республики.
Ярулла сидел в президиуме и с гордостью смотрел на Равиля, стоявшего перед народом: его сын, им взращенный и воспитанный, начал набирать высоту, как молодой беркут. А следом так же стремительно поднимался Ахмадша, который вышел со своей бригадой на второе место.
«Ишь ты, „старый интеллигент“, „индивидуалист“! – с любовной усмешкой подумал Ярулла после сообщения Самедова, вспомнив недавний разговор с Ахмадшой. – Равиль огневой, но ты его все равно перегонишь: упорства больше, хотя по виду тихоня. А я от вас обоих отстал».
Тут-то и встревожился знатный мастер, и на лице его выразилась неуместная мрачность. Он не привык следить за собой, поэтому, глядя со стороны, легко можно было догадаться о его душевных переживаниях. В самом деле – отчего мог вдруг загрустить знатный бурмастер, когда так чествовали двух его любимых сыновей?!
Конечно, на Исмагилове, где он работал, были особые причины для отставания всей конторы бурения. А бригада Яруллы осваивала новый метод. Но все равно не легко утратить звание передовика, тем более что у Яруллы появилось, пока еще затаенное, сомнение в своих силах. Он бурил сейчас скважину не на глинистом растворе, а на чистой воде, все время увеличивая скорость проходки, так как малейшая задержка грозила обвалом пород. Другие буровики смотрели на него как на сумасшедшего, жалели, насмехались, негодовали, но он уперся, не слушая даже товарищеских окриков Самедова.
– Хорошее хочу ввести в практику.
– А если не сумеешь и завалишь все дело?
– Надо суметь, я не для того взялся, чтобы шуму наделать, как та птичка, которая собиралась море зажечь!
«Ну как вправду произойдет обвал в скважине да прихватит инструмент? – думал он, с беспокойством посматривая то на сыновей, то на Джабара Самедова сидевшего тоже в президиуме. – Фу-ты, какой важной фигурой стал Джабар! А я не успел поучиться, и теперь даже не знаю, чем кончится моя затея. Придется еще поговорить с Ахмадшой. – И Ярулла охнул так, что все соседи посмотрели на него. – Теперь буровые мастера почти сплошь инженеры: новые методы требуют и исполнителей новых, ученых». И опять Ярулла шумно вздохнул, словно усталый бык, не замечая, что обращает на себя внимание.
– Чего ты такой невеселый? – спросил его после собрания Джабар Самедов. – Козырем должен ходить. Сыны-то отличились, на всю республику прогремели!
– Сыны – да, только я против них, ученых, уже не гожусь.
Самедов взглянул на Яруллу сочувственно. Он хорошо понимал его состояние. Недаром сам в свое время яростно штурмовал науку. До сих пор снилось ему, что у него еще не сданы госэкзамены и надо защищать диплом; иногда он видел во сне, что проваливается на экзамене, и просыпался в страхе. Почему же Ярулла, давний его соперник, не захотел вместе с ним пройти через эти трудности? Чем утешить его теперь? Не умея дипломатничать, Джабар сказал с запинкой:
– Ничего… годы твои немалые, все равно скоро на пенсию.
Сказал – и неловко стало: так перекосилось лицо Яруллы.
– Тебе хорошо говорить, – тихо обронил мастер. – Тебя, понимаешь, на пенсию не пошлют, пока сам не пожелаешь.
– Моя работа физической силы, конечно, не требует, но здоровье тоже точит: очень хлопотливая и ответственная.
– Да ведь не силой превзошли меня сыновья, силенка у меня еще есть! Знаниями перешибли. Вот, понимаешь, бурю на чистой воде, а как удастся пройти нижние обвалистые горизонты? Начали было с Ахмадшой прикидывать, да ты его в Камск откомандировал. Тут вся загвоздка в том, чтобы пробиться через опасные породы, не загубив хорошее дело в самом начале. – Ярулла придвинулся к старому приятелю, сжал его руку в своей тяжелой ладони. – Давай вместе думать! Когда-нибудь надо же облегчить каторжные эти работы на глиномешалках! Пятнадцать лет назад я не пошел бы по такому пути: медленно тогда бурили. Теперь скорости другие, до двадцати тысяч метров проходку даем. Это, считай, десять скважин в год. Но, боюсь, в кыновских глинах увязну.
– Переходи на раствор, – отговорился Самедов, занятый мыслями о стремительно летящих годах, о своей несложившейся личной жизни.
– Нельзя шарахаться от каждого препятствия, точно овца. Помоги мне, подумай.
– Ладно, подумаю. Ахмадше все-таки скажи, у него голова посвежее. Да… – Тут на лице Самедова появилось выражение особенной сосредоточенности. – Вот что: пора тебе женить Ахмадшу. Помнишь, ты мне рассказывал о своем фронтовом побратиме Юсуфе Галиеве… Вы с ним загадывали породниться через детей. Учти, если уговор остается в силе, опоздать можешь – говорят, Ахмадша к Дроновым часто наведываться стал. Как ты на это смотришь? Будь моя воля, я бы, конечно, с радостью окрутил его с Надеждой.
Ярулла совсем помрачнел.
– Ты в сердечных делах ветрогон.
– Не отрицаю. Но все-таки постоянство в чувствах имею, хотя и не впрок пошло. Если бы, чертяка бестолковый, не стал на моем пути к Зарифе, был бы я самым счастливым человеком.
– Если бы я не стал на пути? – изумленно переспросил Ярулла.
Он давно знал о любви Джабара Самедова, который никогда и не пытался ее скрывать. Но как тот догадался о чувствах Зарифы?
– Ты полагаешь, что я слепой? – хмуро упрекнул Самедов. – Я все понял еще до той ночи, когда мы с тобой в будке схватились. Помнишь, в метель Зарифа пробилась к нам на буровую на тракторе? Я видел, чем она дышала, какая отчаянность в ней кипела. Завидовал тебе страшно и только диву давался, зачем ты и себя и ее мучил?
– О том никому знать не полагается. Тут с наскоку не разберешься.
– Да где уж нам!
– Не обижайся. Просто очень разные у нас характеры: то, что мне дорого, для тебя пустяк. Ты даже о том не горюешь, что детей не нажил. Вот насчет Ахмадши и дочери Дронова закинул. Тут я словом связан. И Наджия никогда не согласится на его брак с девушкой другой национальности. Этим, понимаешь, шутить нельзя.
– Я не шучу. А коли ты связан словом, так почему до сих пор тянул? Или, думаешь, у сына никаких жизненных запросов нет?
Ярулла еще круче свел брови: да, дети стали взрослыми, но дома они находились под крылом родителей, и очень расстроило и встревожило его предупреждение Джабара Самедова.
Было отчего расстроиться! Нынешней весной встретил он в Казани Усманова, заслуженного председателя колхоза из деревни Акташ. Тот рассказал ему, что его правнучка Энже, окончившая техникум в Саратове, живет и работает теперь в Акташе. Усманов напрямик напомнил Ярулле о его уговоре с фронтовым другом Юсуфом.
– Надо познакомить наших молодых людей, – сказал Усманов. – Пусть погуляют вместе, поговорят по душам. Ведь теперь не старое время, чтобы женить против воли.
Видимо, крепко надеялся старый Усманов на обаяние своей Энже, когда предложил Низамову поскорее устроить встречу ее с Ахмадшой. Однако Ярулла, занятый по горло работой, видя безмятежное спокойствие сына, не заметил, как снова упустил дорогое время. И вдруг на тебе: тихоня Ахмадша успел влюбиться!
Ярулла по себе знал: любовью не шутят. Но знал он и то, что если не любовью, так своим поведением, по крайней мере, управлять можно и должно. И надо же было Самедову послать на Каму бригаду Ахмадши, а тому сразу встретиться там с дочерью Дронова! Но именно оттого, что речь шла о дочери Дмитрия, старого доброго знакомого, вдруг и померещилось Ярулле: все обойдется проще, как бывает в родной семье.
«Если к тебе придет гость и начнет раскачиваться на стуле, ты ему ничего не скажешь. А близкого человека запросто одернешь: сломаешь, дескать, стул, дурень этакий! – думал Ярулла. – Но стул – пример пустяковый, а тут вопрос о самом важном: слово дано, семейная честь затронута».
Был на фронте сержант Юсуф Галиев. Плотный, приземистый, круглоголовый, слыл он силачом и храбрым солдатом, а особенно прославился тем, что, раненный, приволок однажды «языка» – матерого эсэсовского офицера.
– Словно волк барашка принес! – шутил Юсуф в медсанбате, хотя этот «барашек» оказался почти наполовину больше, чем раненый сержант. – Очень я рассердился, когда он во мне дырку сделал.
Ярулла не раз хаживал с Юсуфом по вражеским тылам, вместе уходили от смерти и так подружились, что стали настоящими побратимами. Можно ли забыть, как лежали они под пулеметным огнем в глубокой воронке на ничейной полосе? Когда особенно заболела душа, достал Ярулла фотокарточку: худенький, остроглазый Равиль, похожий на лисичку, Минсулу с двумя большими косами и Ахмадша с маленькой Хаят на руках. Юсуф долго рассматривал ребятишек. Особенно приглянулся ему круглолицый, серьезный Ахмадша. Видно, мальчик боялся уронить сестренку, да и охота была самому глянуть в объектив, поэтому держал он ее в охапке, словно сноп, наклонив в сторону и закусив от усердия нижнюю губу; вот и вышел таким, будто заглядывал в душу солдата.
Достал и Юсуф фотокарточку из кармана гимнастерки: молодая жена и крошка девочка – настоящая кукла. При виде милых сердцу немного успокоились бойцы, даже перестал их тревожить леденящий посвист пуль. Ярулле тоже пришлась по душе дочурка Юсуфа; само собой вышло так, что поклялись солдаты в вечной дружбе. Условились: если один из них останется на поле боя, другой будет помогать семье погибшего, а позднее сосватает Ахмадшу и Энже. Только дети должны подружиться, прежде чем зайдет речь об их свадьбе.
В той необычной обстановке подобное решение, порожденное мечтой о милой, простой, мирной жизни, было естественным, и то, что Юсуф через несколько дней умер на руках у Яруллы, еще прочнее скрепило их неписаный договор.
Но, вернувшись с фронта, Ярулла Низамов никому, кроме жены, не рассказал об этом, хотя обещание соблюдал свято: писал письма вдове товарища, аккуратно посылал деньги, а Наджия отправляла посылки с гостинцами для маленькой Энже. Только встретиться все не доводилось: вечно занятый работой да семейными хлопотами, упустил Ярулла возможность познакомить детей, и даже после напоминания старого Усмана сплоховал – не собрался в Акташ. А вот теперь извольте радоваться: у Ахмадши симпатия появилась. Как теперь сказать ему об Энже?
Волнует Низамова и Минсулу: увлеклась приезжим пустозвоном и ни о ком другом слышать не хочет. Ну, красивый, ну, танцевать умеет, ну, может, и сам увлекся немножко. Но что из этого? Увез бы ее в Казань, а там бросил бы, встретив другую красотку. Однажды Ярулла видел, с каким пренебрежением отнесся он к бедняге Гайфуллину; чуть не сбил старика с ног и «виноват» не сказал. Конечно, Надя – совсем иное дело. Даже сравнивать нельзя, но слово, данное погибшему другу, было для Яруллы священным, тем более что ему очень хотелось иметь сноху татарку…
– Пойду домой, – сказал он, торопясь поговорить с сыном, пока тот не уехал в Камск.
– Подожди. – Джабар Самедов с необычной для его грузного тела легкостью догнал Яруллу. – Почетом отметили твоих сыновей. Надо же отпраздновать это дело. Даже правоверный мусульманин посчитал бы своим долгом выпить с друзьями по случаю такого события, а ты хоть бы пол-литра поставил за мои сопереживания!
– Верно, выпить полагается. – Ярулла не удержался от грустной усмешки. – Трестом управляешь, а все, как бывало, о поллитровках толкуешь! Ну-ну, не вскипай! Пойдем. Наджия по случаю встречи с сыновьями йочпечмаки с утятиной хотела испечь.
5
Сыновей дома не оказалось: Фатима с Равилем пошли в гости к родным, а Ахмадша сразу после совещания уехал в Камск.
– Новый костюм захватил и убежал на автобус, – обиженно сообщила Наджия. – Поговорить с ним не успела. Даже с сестрами не повидался! И Равиль торопился: прямо от родни поедет на Каму.
Ярулла слушал и все больше мрачнел: встревожившая его догадка Самедова становилась явью.
Минсулу и Хаят дома тоже не было.
Наджия подала на стол. Сели. Молчком выпили.
Нехотя закусывая йочпечмаком – треугольным пирогом с мясом и ломтиками картофеля, капая жиром на тарелку, Ярулла сказал:
– Давай потолкуем о моей работе; может, посоветуешь что дельное, и поеду-ка я в Камск. Надо сегодня же поговорить с Ахмадшой.
Но Джабар был не расположен толковать о делах.
– Вместе поедем на моей машине. Раз оба именинника отбыли на новое местожительство, кутнем с ними по-холостяцки там.
Но в Камске кутнуть опять не удалось: хозяйка избы, где Ахмадша с братом сникали квартиру, сообщила:
– Вымылся, начистился и укатил на мотоцикле. – Заметив, что отец гневается, она добавила: – Мог бы и в старом костюме поехать: все равно запылит.
Ярулла махнул рукой:
– Костюм – шут с ним!
Долго, не снимая плаща, сидел он у стола, подперев ладонью голову, вспоминал маленького Ахмадшу, милого, тихого мальчика. Такой видный парень вымахал: и собой хорош, и с образованием, и на работе положение отличное. Даже на собственном мотоцикле гоняет, о чем и не снилось отцу в молодые годы. Костюм не костюм. Любая вещь к его услугам – пожалуйста! А вопрос семейной жизни может обернуться плохо: вдруг Надежда окажется гордячкой и захочет мужа под каблучком держать? Теперь каблук тоже не каблук – шпилька вострая, и сама эта девушка штучка тонкая, избалованная, наверно, интеллигентными родителями. Почему так нескладно получается? И Самедов куда-то исчез. Неужели по прежней привычке за какой-нибудь женщиной увязался?
Громко стукнула калитка, во дворе послышались быстрые мужские шаги; Самедов так никогда не ходил – все вразвалочку. Ярулла, волнуясь, потянулся к окну, заставленному простенькими живучими деревенскими цветами, однако вовремя спохватился, застыл на месте, как и подобало родителю.
Но вместо Ахмадши вошел Равиль и остановился изумленный: каким образом отец раньше него очутился в Камске?
– Случилось что-нибудь?
– Куда уехал Ахмадша?
Молодой нефтяник сделал вид, что не знает, где проводит брат свободные вечера; тонкое, подвижное лицо его было сейчас непроницаемо. О влюбленности Ахмадши он, конечно, догадывался; стоило хоть раз увидеть парня в состоянии рассеянной задумчивости, уставившегося сияющим взглядом неведомо куда, и все становилось понятно. Но кто его любимая, Равиль не знал: не произошло еще у братьев разговора по душам. Слышал он о встречах с Юлией и Надей Дроновой, и еще две хорошенькие девушки – Дуня и Ленка с сейсмической разведки – частенько похаживали, обнявшись, мимо избы, где жили буровики, звонко смеялись, пели. Как относился к ним Ахмадша? С которой из них встречался? Однажды Равиль застал у ворот Дуню и Ленку, когда они приглашали Ахмадшу на танцы; но в тот вечер он уезжал на базу.
– Плохо смотришь за младшим братом! – сердито упрекнул отец.
Заслышав тяжелые шаги Самедова, он достал из сумки две поллитровки, полкилограмма колбасы и банку консервов.
Джабар ввалился, как ухарь-купец, держа под мышкой буханку хлеба, с торжеством поставил на стол бидон с солеными огурцами.
– Всю деревню обегал. Время такое: ни малосольных, ни прошлогоднего засола, а вот явилась прихоть – и достал.
– Шофера бы послал, чем самому ходить по дворам, – глухо отозвался Ярулла.
– Это хуже. Сам-то я – шутя, а шофер при случае нажалуется: эксплуатирует, дескать, меня управляющий трестом, использует не по специальности. Буханку купил просто из амбиции. – Джабар сел на лавку, вытер платком разгоряченное смуглое лицо, уже утратившее из-за полноты резкость очертаний. – Взяли меня ребята в оборот у ларька. Хлеб, мол, привозят черствый, а то и с плесенью. Неделями свежевыпеченного нет. Вот что значит прощупать жизнь собственными руками!
Равиль понял: старые друзья решили запросто, как в прежние времена, отпраздновать сегодняшние события. Но почему они приехали сюда?
Молодой мастер торопился на новую буровую точку, прием которой нельзя было откладывать, и не мог принять участия в домашнем застолье.
Он уже получил по меньшей мере сто выговоров от Фатимы за поспешный выезд на работу, и лишний выговор от стариков его не страшил. С женой расставаться было трудно. Всю неделю она забрасывала его письмами: и скучно, и Рустем беспокойный. Желая придать ей бодрости, Равиль сослался на пример своей матери, которая никогда не сетовала на скуку и вообще ни на что не жаловалась, но на Фатиму это не произвело впечатления, ведь она из интеллигентной семьи, образованная, диплом имеет, и постоянно сидеть дома в обществе свекрови ей тоскливо. О жене Равиль много думал и тревожился. Другое дело – Ахмадша: он не маленький мальчик, а брат не нянька ему. Однако семья есть семья, и отец имел право упрекать.
Равиль уже выходил из калитки, ведя мотоцикл, когда увидел неспешно шествовавших мимо Дуню и Ленку.
– Девчата, вы не видели моего братишку? – без церемонии спросил он.
– Покатил на пристань. Там у него зазноба завелась. – Ленка обидчиво скривила полные губы. – Надежда Дронова, дочка директора химкомбината. Конечно, не нам чета!
– Сегодня с Ахмадшахом, а завтра с заводским инженером гуляет в обнимочку! – съязвила Дуня.
– С Ахмадшой она только по выходным, а заводской всегда под боком… – добавила Ленка, ревниво вспыхнув.
Насплетничали и пошли себе.
Мы на лодочке катались,
золотистый, золото-ой!
Не гребли, а целовались… —
голосисто завела смешливая Дуня, обняв подружку за плечи.
«Дочка директора химкомбината? Значит, брат с Надей встречается!» Бурмастер оглянулся на окна избы: отец стоял у распахнутой створки и провожал девчат угрюмым взглядом.
Нефтяник торопливо сел на мотоцикл: при всей пылкости характера он не переносил домашних свар, с детства привыкнув к согласной жизни родителей.
– Начинает вольничать сынок, к бабам потянуло? – спросил Самедов, сохранивший былую грубость речи. – Ничего, не горюй: парень взрослый, не мальчишка шестнадцати лет.
– Мой сын распутничать не станет, – убежденно возразил Ярулла. – Не тому я их учил.
– Если ты уверен, что внушил детям твердое понятие о морали, тогда чего же боишься?
– Не успел обещание выполнить насчет Ахмадши. Ты же говоришь, он за дочерью Дронова погнался? И здесь, в деревне, об этом уже известно! Слышал, как девушки отозвались о Надежде Дмитриевне? Не того я хотел бы для своего сына.
Самедов удивленно свистнул.
– Скажи на милость! Он бы не того хотел. Мало ли болтают из зависти! Надя, пожалуй, даже слишком серьезная. Инженером работает и наружностью хороша.
