Текст книги "Нарушая заповеди (СИ)"

Автор книги: Алиса Перова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 33 страниц)

22. Роман

На пути к спасению человечества от страшной погибели всего лишь три ступени – молитва, покаяние, смирение…

Мне никогда не доставало смирения, но, как выяснилось, – не только его.

«…Кто понуждает себя к молитве при сухости души – тот выше молящегося со слезами».

Когда-то в этих словах я услышал для себя спасение… Поверил… И стремительно рванул очищать свою почерневшую душу. Молился искренне – стараясь вникнуть в смысл каждого произнесённого слова!.. Каялся в поступках и желаниях, пытаясь заглушить сжирающие меня ненависть и злость. Не так всё!.. Истинное покаяние – это не сожаление, а полное осознание собственной неправоты, готовность искупить, простить и просить прощения… Просить у людей, которых ненавидишь…

Я не готов.

Спрятавшись от ярких голубых куполов за толстым ветвистым ясенем, делаю крайнюю затяжку и щелчком отбрасываю окурок в сторону урны – прямо в яблочко.

– Сволочь поганая! – рявкает бабка Настёна, проследив за полётом бычка и грозя мне сухим кулаком. – Прямо перед божьим храмом! Антихрист!

Бабкин кулак тут же преобразуется в благодатное перстосложение и осеняет старую перечницу крестным знамением. Во как – праведница! Перекрестилась, отбила поклон и поползла в церковь с твёрдой уверенностью, что под расписным сводом она прополощет свою ядовитую душонку и вернётся в мир чистым божьим одуванчиком. Чтобы снова проклинать шумных соседей, завидовать успешным и счастливым и травить кошек, которых развелось во дворе слишком много. А завтра она снова сюда вернётся.

Со времен зарождения христианства храмы для мирян возводились, чтобы те могли спасти свои души от греха. Не удивлюсь, если бабка Настёна спасётся – она верит в силу божьей прачечной. Верит так, как хочет и как удобно ей самой. К сожалению, такие прихожане – не редкость.

Но я гораздо хуже, потому что знаю, вхожу ли в храм, выхожу за ворота – я в обоих направлениях грязный.

Сейчас понимаю это остро, как никогда, и в последние дни мне неуютно в храме – ощущаю себя предателем. Сегодня немного легче – выговорился – свалил всё на отца Кирилла, вроде как покаялся. Нет – без положенного обряда с предварительным причастием. Просто исповедь по душам – и никакого таинства. Озадачил мужика…

Его Преподобие отец Кирилл – один из лучших посредников между Богом и людьми – с добрым сердцем и чистыми помыслами. Он знает меня с детства и искренне болеет душой за непутёвого грешника. Знаю, что он будет за меня усердно молиться, а я…

От всевидящего ока не спрятаться под кроной ясеня. Бросаю виноватый взгляд на купола и, боясь испачкать низменными желаниями святое для меня место, спешу к своему «Франкенштейну». Мысль о жёстком перепихе уже вторые сутки терзает весь мой организм. А ведь преподобный Анатолий как-то с этим справляется…

Мобильник выдал стандартный рингтон, и, взглянув на экран, я улыбнулся – богатым будет.

– Ну что, Роман Тёмный, отлучили тебя от храма? – для подобного вопроса голос моего друга звучит слишком радостно.

С Анатолием я познакомился ещё лет семь назад, когда он в нашем храме был на побегушках, вот типа меня сейчас. Я его в то время терпеть не мог и искренне удивлялся, как такого раздолбая вообще близко к церкви подпустили. А вернувшись из армии, был немало удивлён, узнав, что Толян дослужился до иерея*.

Теперь же этот божий слуга – мой единственный друг, если не считать Янку и наш с ней странный подход к дружбе.

– Не, Толян, дали принудительно-испытательный срок до осени.

– И где будешь отбывать повинность, каторжник? Не на рудники хоть сослали?

– Под твоим бдительным оком, Ваше Преподобие! Ты рад, надеюсь? Только я сперва исповедаться обязан…

– Боюсь, Ромыч, перепрошивка мозгов тебе мало поможет. Но я рад. Давай-ка подгребай в «Питон», я как раз выходной обмываю. Посидим, обсудим. И не дрейфь, брат, снизойдёт и на тебя божья благодать.

Паб «Лысый питон» презентабельным можно назвать только с пьяного глаза. Однако здешние завсегдатаи – сплошь преподы медицинского вуза, менты местного отдела с собратьями-гайцами и, собственно, Его Преподобие отец Анатолий.

– Тёмный! – радостный возглас Толяна прорывается сквозь гул голосов в прокуренном тесном зале. – Сюда ходи!

Под совершенно отстойное музыкальное сопровождение, дребезжащее из динамика над входной дверью, пробираюсь по узкому проходу к дальнему столику. Там и расположился мой друг в довольно плотной компании. Вот же трепло – посидим, обсудим… Похоже, там и присесть-то негде.

– О, Тёмный, рублём не подогреешь? – путь мне преградила вытянувшаяся справа длинная конечность в форменном рукаве.

И это вместо «Добрый вечер». На лоха я, что ли, похож? Не припомню ни единого раза в этом заведении, чтобы менты не пытались выпотрошить мой карман. А Сергей Сухов, похоже, в органах за идею работает. Я молча лезу за мелочью и, выбрав среди нескольких монет одну, вкладываю в протянутую ладонь.

– Держи два, сдачи не надо.

– Ты охренел, Тёмный? Я косарь просил! Надо было тебя, щенка, за тонировку по полной…

– Слышь, Сухой, ты на моей тонировке подогрелся уже так, словно я целый автопарк вкруговую затонировал.

– А ты чего такой дерзкий, малыш? – начинает бычиться уже хорошо поддатый Серёга.

– Малыш у тебя под брюхом, – я отталкиваю зависшую руку и следую дальше под гогот ментов и угрозы Сухого.

– С каких пор бандиты с большой дороги побираются у бедных студентов? – горланит Толян.

– Закройся, Поп, а то до прихода не доползёшь.

– Остерегись, окаянный…

Взаимный стёб обрывается, когда я добираюсь до отца Анатолия. Девушки – нечастые гости в «Лысом питоне», тем удивительнее, что за нашим столом целых две, подпирающие Преподобного с обеих сторон. Здесь же убивает рабочее время хозяин заведения Стас, и попивает свой любимый «Абсентер» хмурый и молчаливый патологоана́том из меда Борис, больше известный всем как Пила. Он же первый протягивает ладонь для рукопожатия.

Спустя полчаса я окончательно понимаю, что приехать сюда было ошибкой. Толян накачался пивом уже неслабо и теперь тискает громко ржущих девок. Обеим лет по двадцать, а то и меньше – под яркой, поплывшей на жаре штукатуркой не разберёшь. Матерятся через слово, хлещут пиво, дымят каждые пять минут и одаривают меня и Пилу призывными взглядами. Впрочем, Стасу тоже перепадает внимание. Никаких сомнений в том, что четыре партнёра девчонок не пугают.

Но, полагаю, Преподобный ограничится тактильными ощущениями. Пила, кажется, этих мартышек в упор не видит. А я не выношу пошлых и прокуренных баб, от которых несёт пивом. Усмехаюсь про себя – Стасу сегодня повезло! Кажется, он это понимает и с радостью принимает, поскольку выбор у него невелик. Мужику уже полтинник, да и рожей он не вышел. Почему-то в его семье вообще симпатичных не случилось. А девчонки, если умыть, то и ничего…

Уже задохнувшийся в сигаретном дыму, я достаю из кармана пачку сигарет и закуриваю. Когда сам дымишь – не так тошно.

– Опаньки! – громко удивляется Толян. – Что за дела? Сынок, ты же не куришь!

В ответ я неопределённо пожимаю плечами. А Толян громко и неодобрительно цокает языком, будто не жмёт сейчас левых тёлок, а на облаке сидит, весь такой непорочный.

– А курить – тоже грех? – хихикает рыжая.

– Грех, дочь моя…

Толян ударился в проповедь, а я со злостью затушил окурок. Ни хрена не спасает… С курением я завязал сразу после армии. Развязывать и в мыслях не было… до минувшей субботы. Лялька… маленькая с-с… Такая красивая и трогательная… И такая же взбалмошная дрянь. Смотрел на неё, а душу терзала схватка одинаково острых и ярких желаний… потребностей – защитить и удавить…

Взрыв смеха за столом выдёргивает меня из ненужных воспоминаний, и я заставляю себя прислушаться.

– А вот ещё один в тему:

Приходит девушка в церковь на исповедь.

Священник говорит:

– Рассказывай, грешна ли?

– Святой отец, я – б***

– О, это ужасный грех, дочь моя!

– Святой отец, Вы не дослушали! Я, б***, курю…

Смех девчонок особенно раздражает – развязный, ненастоящий… И совершенно некстати в памяти звучит Лялькин смех. Когда-то мне очень нравилось её веселить…

Да – совершенно некстати… Третью ночь мне снится, чертовка, – выпрыгивает из разбитой машины, глаза горят, волосы развеваются… и кричит звонко, отчаянно: «Теперь не в порядке!»…

Вот и мозги у меня теперь не в порядке!..

23

Желание покинуть неуютный «Лысый питон» становится навязчивым. Я единственный в нашей компании ничего не пью и не ем. Хотя голоден зверски. И если желудок меня сдаст и не вовремя зарычит, перед Стасом будет неудобно. Он – отличный мужик, но здешняя кухня вызывает у меня тошноту. А с алкоголем я, скажем так, не в ладу. Во-первых, я едва ли не живу за рулём, а во-вторых…

Зелёный змий пробирается в самые наглухо задраенные отсеки моей памяти и вытягивает воспоминания, способные взорвать мой мозг и в очередной раз разрушить щиты, возведённые долгими молитвами… Разбить ту хрупкую грань, за которой – чёрная пропасть.

– Тёмный, – голос, глухой и охрипший, кажется незнакомым, пока я не встречаюсь взглядом с его обладателем.

Пила. Я даже забыл, что он умеет говорить.

По всей видимости, не я один об этом забыл. Толян запнулся на полуслове и вытаращился на нашего мрачного патологоанатома с таким недоумением, словно заговорила каменная статуя. А девчонки сильно оживились. Хотя, куда уж живее.

– Разговор есть, – прохрипел Пила. – Выйдем?

Его голос прозвучал угрожающе и, я бы сказал, угнетающе. Однако никаких причин опасаться этого странного мужика у меня нет. Я молча кивнул, встал из-за стола и первым направился к выходу.

– У вас такой сексуальный голос, – услышал за спиной и усмехнулся.

Понятно, что это адресовано Пиле. Сексуально-замогильный – во! – самое оно. А девчонки – экстремалки!

– Тёмный, ты, никак, одумался? – щерится Сухой, когда я прохожу мимо. – Правильно, с властью надо…

Он затыкается, глядя мне за спину, из чего я делаю вывод, что Пила не отстаёт. Причём голоса на мгновение стихли за каждым столиком. Хотел бы я так действовать на окружающих. Меня грызёт желание оглянуться на Пилу и увидеть, какими взглядами смотрят ему вслед, но я с невозмутимым видом покидаю прокуренный «Питон» и с облегчением вдыхаю разогретый воздух улицы. И только здесь оглядываюсь. Пила выходит следом и молча кивает в сторону. Мы отходим от двери к ограждению высокого крыльца.

Пила заметно выше меня, широкоплечий и худощавый. Но, глядя на его ладони, кажется, что он без труда погнёт рельсу. Несмотря на жару его руки спрятаны под длинным рукавом, но рисунки тату выползают на неприкрытые кисти рук и шею над горловиной тонкого чёрного свитера. По своей природе я не любопытен, но парень напротив оброс такими мрачными тайнами, что невольно интригует. На вид Пиле не больше тридцати, так что да – вполне себе парень.

Он немного нервным жестом проводит широкой пятернёй по коротко остриженным тёмным волосам, задевая лоб, и хмурится ещё сильнее. Но по-прежнему продолжает молчать. Я тоже никуда не тороплюсь, но, чтобы занять себя хоть чем-то, закуриваю.

– Угостишь? – Пила кивает на пачку в моих руках.

Курим. Я не большой любитель потрепаться и с уважением отношусь к серьёзным и немногословным людям. К слову, в серьёзности Пилы я даже не сомневаюсь. Но этот парень нагнал столько туману, что начинает меня нервировать своей затянувшейся немотой. Складывается ощущение, что он меня выманил, чтобы отвлечь. От чего только? Может, там уже Анатолия замочили?

– Борис, ты, кажется, поговорить хотел?

– Я Богдан, – спокойно поясняет тот, кого я целый год считал Борисом. Да и не только я…

– Бывает… – демонстрировать своё удивление, а тем более смущение, я и не думаю.

Курим…

Ну, вот и… поговорили. Я бы даже сказал – продуктивно. Теперь мне известно его настоящее имя и остаётся надеяться, что это не та страшная тайна, за которую платят жизнью. На языке вертится несвойственный мне сарказм типа «Очень приятно было пообщаться», но поскольку язвить – это не моё, я молча отлепляюсь от металлического ограждения и киваю на дверь.

– Я обратно.

– Погоди, Роман… – Наверное, в моём взгляде сквозит удивление, потому что Пила переспрашивает: – Ты ведь Роман?

Не могу сдержать короткий смешок. Послушал бы кто-нибудь наш диалог со стороны.

– Роман, – я соглашаюсь и на суровом лице Пилы мелькает подобие улыбки.

Он даже так умеет – ещё одно открытие.

– Тачку мою не глянешь? – Звучит неожиданно грубо, но, скорее, потому, что этому человеку несвойственно о чём-либо просить.

Следующие слова уже как оправдание:

– Я сам не шарю, но консультировался в трёх местах… Короче… – Пила вдруг замолкает и смотрит на меня враждебно. Ждёт какого-то стёба?

– Могу сегодня, – не тяну с ответом, а он, кажется, даже выдохнул с облегчением.

– Отлично, – говорит, но тут же спохватывается. – А завтра? Я сегодня не могу за руль, – проводит пальцами по шее, поясняя этим, что бухал.

– Значит, завтра, – легко соглашаюсь, хотя в боксе меня ждёт куда более интересный пациент, чем допотопный динозавр Пилы.

Но отчего-то я точно знаю – откажу сейчас, и этот парень больше ни о чём не попросит. Да он и не умеет просить.

Мы обмениваемся контактами и, прежде чем вернуться в «Питон», Богдан-Пила протягивает мне ладонь для крепкого рукопожатия.

– Ой, а мы уж думали, что вы нас бро-осили, – картинно хнычет рыжая и громко икает. Похоже, она изрядно набралась.

Стаса за столом уже нет, а Толян смотрит на меня вопросительно и настороженно, но я быстро успокаиваю его весёлым:

– Соскучился, Ваше Преподобие?

– Роман, а ты чем занимаешься? – кокетничает блондинка, пока рыжая продолжает икать.

– Пью, – салютую ей бутылкой минералки.

– А работаешь где?

– Полы в храме мою после прихожан, – можно сказать и не вру, потому что и этим иногда приходится заниматься.

– Чо, серьёзно? – разочарованно спрашивает девчонка, а рыжая шумно выпускает задержанный воздух и закашливается.

«Рыжим сегодня больше не наливать», – думаю я, переводя взгляд на осоловевшего Толяна, к слову, тоже очень рыжего.

– А тебя как зовут? – блондинка ложится грудью на стол, заглядывая в лицо Богдана.

– Пила, – сипло отзывается он.

– Крутяк! – успевает резюмировать рыжая, прежде чем икнуть.

– А кого же ты пилишь, Пила? – томно и недвусмысленно вопрошает блондинка, и непривычно разговорчивый Пила не задерживается с ответом:

– Трупы.

Соблазнительница резко отшатывается назад, а я начинаю ржать. Сейчас, когда Пила озвучил род своих занятий, усомниться в его словах просто невозможно. Мимика совершенно неподвижная, и только глазами – МОРГ, МОРГ…

– Оксаночка, голубушка, ну что ты испугалась? – ласково утешает блондинку отец Анатолий. – У парня очень важная и нужная профессия… Он изучает… э-э…

– Внутренний мир человека, – подсказываю другу, а Пила согласно кивает.

Обе девчонки брезгливо кривятся, а я понимаю, что из троих претендентов на сеанс любви на финишной прямой остался только священник. И пусть мне по-прежнему очень весело, я не намерен позволить другу увязнуть во грехе.

– Подъём, Преподобие, карета подана. Я обещал твоей супруге доставить твоё непорочное и живое тело до хаты.

– Ну, что же поделаешь, – тяжело вздыхает Анатолий, – пойдём, иуда.

***

Пила категорически отказался от предложения его подвезти. Мы с Толяном проводили взглядами высокую и мрачную фигуру в чёрном, и я направил «Франкенштейна» по привычному маршруту. Толян жил недалеко от места службы, но храм возвели гораздо раньше, чем элитную высотку в жилом комплексе «Седьмое небо», где год назад и поселился мой друг. Квартиру им с женой подарил тесть на годовщину свадьбы. Но по понятным причинам развлекаться Преподобный предпочитает подальше от дома.

– Ромыч, что Пила от тебя хотел? – опомнился Толян, внезапно перестав дремать в пассажирском кресле.

– А как его зовут? – задаю встречный вопрос.

– Кого?

– Пилу, мы же о нём говорим.

– А ты будто не знаешь – Борис.

– Это он сам тебе сказал?

– Да какой сам?! Я его голос до сегодняшнего дня вообще не слышал. А что за вопрос? Вроде все знают, что он Борис… Так чего он хотел-то?

– Тачку его глянуть…

– Эх, её бы, по-хорошему, на свалку давно, – сокрушается Толян, – но ты лучше глянь, брат, может, поправишь.

– Это ты из человеколюбия или у тебя к Пиле особое отношение?

– Сынок, добро к тебе вернётся…

– Да заглохни, папаша, я серьёзно спрашиваю.

– Да попал мужик страшно на какие-то нереальные бабки. Ты тогда ещё в армейке был. Короче, я всех подробностей не знаю, но слышал – из-за бабы.

– Прихожане нашептали?

Но Анатолий меня уже не слышит и орёт, тыча пальцем в стекло:

– Э, давай-ка, вон там тормозни.

Я осматриваю стильный фасад кофейни и улыбаюсь.

– Пироженку захотел, Ваше Преподобие?

– Э-эх, видел бы ты, какая там пироженка за стойкой! – Толян смачно причмокивает и едва ли не на ходу готов выскочить. – А какой крендебобель она мне сотворила на кофейной пенке… М-м…

– Ты на бариста, что ли запал? – паркую «Франкенштейна» и выхожу за Толяном.

– На барисТУ! – со значением поправляет он.

– Бариста не склоняется, лошара.

– Непорядок, Ромыч, надо склонить. Там такая лялька! Так – т-с-с… – Толян распахивает дверь маленькой кофейни и устремляется внутрь, а я…

Я застываю на пороге, потому что уже отсюда вижу… Ляльку…

24. Евлалия

Совершенно удивительно, как способно чувствовать человеческое сердце. Моё – особенно чувствительное. Василиса говорит, что все поступки я совершаю по велению левой пятки. Не могу с этим согласиться. Я живу по велению сердца… Правда, осознала это лишь вернувшись домой. Там, вдали от родины, мое сердце даже стучало по-другому – по-американски, наверное… Работало чётко, размеренно – тук-тук… тук-тук… тук-тук… И едва не замёрзло.

И только в Москве, уже подъезжая к дому – тук-тук-тук-тук-тук… А уж когда я встретила моего Ромку – тудух-тудух-тудух!..

Возможно, под «тудух» мозги и отключаются, но ни пятка, ни пятая точка никогда не влияют на мои решения.

Сегодня у меня с раннего утра – тук-тук-тук-тук. Мою стажировку продлили ещё на три дня, но в том, что я продолжу работать в «Кофейне», у меня никаких сомнений нет. Шефу я понравилась, несмотря на то, что он очень быстро меня рассекретил.

А скажи я по телефону, что не имею никакого опыта, разве он пригласил бы меня на собеседование? Вадим – это как раз мой шеф – со мной согласился и оптимистично предположил, что раз я понравилась ему, то и гостям непременно понравлюсь. А при желании и должном усердии никаких проблем с обучением у меня не возникнет. У меня их и не возникло, тем более под контролем Павла, а он, между прочим, бариста с серьёзным опытом и мой временный наставник. А ещё он оказался очень весёлым, добрым и болтливым парнем.

Впрочем, мой сегодняшний «тук-тук-тук» вовсе не из-за работы, а потому что у меня, наконец-то, появилась причина приехать к Ромке. Повод, конечно, так себе… Найти работу – вовсе не подвиг, да и денег я пока не заработала. Но более весомых аргументов у меня всё равно нет, а мне хоть бы увидеть его… Чтобы Ромка знал, что я не трепло и действительно намерена заработать собственным трудом. Возможно, ему покажется это смешным, ведь сам он с детства работает… Да пусть думает, что хочет, но выслушать он меня должен!

– Ты чего фырчишь, как сердитый ёжик? – смеётся Ян, а я вдруг понимаю, что слишком импульсивно думаю. Надеюсь, хоть не вслух.

– Я хотела сегодня поехать на своей машине, – говорю первое, что приходит в голову, и не вру.

– Ева, пожалей отцовские нервы, – вздыхает Ян. – Да и негоже такой красотке ездить на помятом авто.

– Но это ведь я его помяла!

– Ты меня удивляешь! Если босс уступил твоим капризам, позволив самой заработать на ремонт, это вовсе не значит, что он спокойно станет смотреть, как его любимая малышка едет на раздолбанной тачке. Так что…

– Капризам? – я так возмущена, что получается визгливо, но Ян невозмутимо пожимает плечами и задаёт встречный вопрос:

– А что это, Евлалия, – твоя долгоиграющая мечта? Всегда хотела стать бариста? Нет, ты не подумай, что я осуждаю, твоя попытка даже похвальна…

Обойдусь как-нибудь без твоей похвалы!

– Только, Ев, подумай сама, ну сколько ты там заработаешь? Всей суммы всё равно не наберёшь, а потом у тебя учёба начнётся. Отец тебе хоть подогнал бы что-то стоящее…

– Сколько заработаю – все мои! А папа, конечно, подгонит… Он легко сможет мне заплатить, как целому штату клининговой компании только за то, что я протру мебель от пыли в его кабинете. Но это так – в качестве примера. Просто я знаю, куда бы он меня ни пристроил – зарплату будет платить он, потому что вчерашняя школьница на фиг нигде не нужна. Тогда почему бы мне просто не позволить ему восстановить машину?

– Так вот и я об этом…

– Это был риторический вопрос, Ян! И всё – закрыли тему.

Капризы… Вот, значит, как все думают… Почему-то слышать это от Яна очень обидно. Он ведь работяга и должен меня понять. Да и Василиса туда же… Даже Ангелина сочла своим долгом высказаться по этому поводу – «Ева, ты серьёзно считаешь, что это достойное занятие для дочери Тимура?» Дура! Будто я проституткой работаю! Меньше всего меня интересовало, что думает о моей работе папина очередная гейша, о чём я, собственно, ей и заявила. Без «гейши», конечно. Жаль, что я ещё авторитетное мнение Маргаритовича не заслушала.

А мамуля!.. – «Работать?! Евочка, солнышко, какой ужас! Твой отец совсем с ума сошёл?! Рабовладелец!»

Похвалилась, называется. Похоже, они все сговорились. Даже Котя приняла мою работу со скепсисом.

Один папа меня не отговаривал, хотя и особого восторга в его глазах я не заметила. Зато прекрасно заметила нашего великана Ярика, дежурившего вчера недалёко от «Кофейни». И вывод напросился сам собой – папе было бы легче, если бы я тупо всё лето прожигала его деньги, даже разбив ещё парочку новых машин. Но, слава богу, он мне об этом ни за что не скажет.

– До вечера, пчёлка, – Ян широко улыбается, а я молча покидаю салон, стараясь не сильно хлопнуть дверцей.

А как хорошо начинался этот день…

– Привет, Ева! Выглядишь потрясающе! – Павел встречает меня совсем другой улыбкой – восхищённой и искренней, и на сердце становится теплее.

Посетителей нет, и мы позволяем себе поболтать. Хотя болтает в основном Паша. У него очень бурная личная жизнь и он обожает делиться подробностями, от которых у меня периодически розовеют щёки. Поэтому, когда появляется первый гость, я с облегчением сбегаю в подсобку.

Как же мне нравится моя форменная одежда! Белая блузка, зауженные чёрные брючки с подтяжками и черный галстук. Всё это смотрится на мне потрясающе, а если бы сюда ещё шляпу… мужскую – абсолютный крышеснос!

Вчера один рыжий волосатый мужик мне так и сказал. Два часа у нас проторчал, ведро кофе выпил и засыпал меня комплиментами. Слышал бы это Ромка… И хоть мужик был рыжий и некрасивый, – терпеть не могу бородатых – с ним было очень весело. А ещё он оказался священником – обалдеть! Как-то я их себе по-другому представляла – степенными, серьёзными и очень правильными… Ну, и если не в поповском балахоне, то уж точно не в джинсах. А этот… Да в нём от попа – одна борода, и то рыжая.

Я сразу вспомнила Котины слова, что у неё с попом ещё не было. Этот бы ей здорово подошёл по темпераменту, и не слишком старый – лет тридцать или чуть больше. Интересный экземпляр, однако. Кстати, почему-то мужчины к нам заглядывают гораздо чаще, чем женщины. Но главное, что недовольных пока ещё не было.

– Капучино мне сделаешь? – лыбится Паша и оценивающе оглядывает меня с головы до ног.

Он так делает постоянно, но руки ко мне не тянет, поэтому его взгляды меня перестали напрягать ещё позавчера.

– Конечно, Паш! – это очередной экзамен, и я справляюсь на отлично.

День пролетает быстро. И несмотря на маленький наплыв гостей, скучать нам некогда. Паша щедро делится секретами мастерства – и профессионального и совершенно далёкого от профессии. А к вечеру посетителей прибавляется, и время летит ещё быстрее.

Когда открывается дверь и появляется рыжий поп, я невольно начинаю ему улыбаться. Но улыбка застывает на моих губах… Тук-тук-тук-тук… Тудух-тудух-тудух!..

Неосознанно я прижимаю ладонь к груди. Невероятно, что моё сердце реагирует раньше, чем осознаёт мозг и видят глаза. Ромка… Как?.. Почему здесь?.. Вокруг снова исчезают все звуки, и никого, кроме нас двоих…

Его штормовые серые глаза… И мои – влюблённые… Тудух-тудух-тудух…

Мы так близко друг к другу, но между нами огромная пропасть… Почему-то я вижу это лишь сейчас…

– Рома, здравствуй, – пытаюсь казаться спокойной и приветливой, и осторожно мысленно прокладываю хрупкий мост к ледяному сердцу моего Кая. Только, боюсь, в одиночку мне не справиться.

Помоги мне, Рома… Сделай шаг навстречу.

Но нет – свой мост он спалил давно и выстроил глухую стену, о которую снова разбивается моя выдержка.