Текст книги "Жозеф Бальзамо. Том 2"

Автор книги: Александр Дюма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 47 страниц)

81. ЗАТЕВАЕТСЯ ЗАГОВОР

Пока король, желая до конца успокоить г-на де Шуазеля и с пользой провести время, прогуливался по Трианону в ожидании охоты, замок Люсьенна превратился в пункт сбора испуганных заговорщиков, которые во всю прыть слетались к г-же Дюбарри, словно птицы, почуявшие запах пороха.

Жан и маршал де Ришелье долго мерили друг друга яростными взглядами; тем не менее они первые сорвались с места.

Прочие же – обычные фавориты, сперва прельщенные мнимой опалой Шуазелей, а затем безмерно напуганные вернувшейся к нему милостью, – машинально, поскольку министр уехал и угодничать перед ним было нельзя, потянулись назад, в Люсьенну, чтобы посмотреть, достаточно ли крепко дерево и нельзя ли на него карабкаться, как прежде.

Г-жа Дюбарри, утомленная своей дипломатией и ее обманчивым успехом, вкушала послеобеденный сон, и тут во двор с шумом и грохотом, словно ураган, въехала карета Ришелье.

– Хозяйка Дюбарри спит, – не двигаясь с места, объявил Самор.

Жан, не щадя роскошных вышивок, покрывавших платье губернатора, дал негритенку такого пинка, что тот покатился на ковер.

Самор истошно завизжал.

Прибежала Шон.

– Злобное чудовище, зачем вы бьете малыша! – возмутилась она.

– А вас я в порошок сотру, – отвечал на это Жан, сверкая глазами, – если вы сейчас же не разбудите графиню.

Но будить графиню не пришлось: по тому, как вопил Самор и как гремел голос виконта, она почувствовала, что стряслось несчастье, и прибежала, завернувшись в пеньюар.

– Что случилось? – тревожно спросила она, видя, что Жан во весь рост растянулся на софе, чтобы успокоить разлившуюся желчь, а маршал даже не поцеловал ей руку.

– Что? Что? – откликнулся Жан. – Опять этот Шуазель, черт бы его разорвал!

– Как – опять!

– Да, и более чем когда бы то ни было, чтоб мне провалиться!

– Что вы хотите сказать?

– Господин виконт Дюбарри прав, – подхватил Ришелье, – герцог де Шуазель в самом деле торжествует более чем когда бы то ни было.

Графиня извлекла из-за корсажа королевскую записку.

– А как же вот это? – с улыбкой произнесла она.

– Хорошо ли вы прочли, графиня? – спросил маршал.

– Ну, герцог, я умею читать, – ответила г-жа Дюбарри.

– Не сомневаюсь в этом, сударыня, но позвольте мне тоже глянуть в письмо!

– Разумеется, читайте.

Герцог взял листок, развернул его и прочел:

«Завтра отблагодарю г-на де Шуазеля за его услуги. Обещаю исполнить сие безотлагательно.

Людовик».

– Здесь все ясно? – спросила графиня.

– Куда уж яснее, – с гримасой отвечал маршал.

– Так в чем же дело? – полюбопытствовал Жан.

– Дело в том, что победа ожидает нас завтра, ничто еще не потеряно.

– Как это завтра? – вскричала графиня. – Да ведь король написал это вчера. Завтра означает сегодня.

– Простите, сударыня, – возразил герцог, – дата не указана, следовательно, завтра – это и есть завтра, день, который наступит вслед за тем днем, когда вам угодно будет видеть господина Шуазеля поверженным. На улице Гранж-Бательер, в сотне шагов от моего дома, есть кабачок, и на вывеске этого кабачка написано красной краской: «В кредит торгуют завтра». Завтра – значит никогда.

– Король посмеялся над нами, – яростно произнес Жан.

– Не может быть, – вымолвила ошеломленная графиня, – не может быть, такие уловки недостойны…

– Ах, сударыня, его величество весьма любит пошутить, – заметил Ришелье.

– Он мне за это заплатит, – с еле сдерживаемым гневом продолжала графиня.

– В сущности, графиня, не следует сердиться на короля, не следует обвинять его величество в подлоге или жульничестве; нет, король выполнил то, что обещал.

– Бросьте! – воскликнул Жан, с неизбывной вульгарностью передернув плечами.

– Что он обещал? – возопила графиня. – Отблагодарить Шуазеля?

– Вот именно, сударыня; я сам слышал, как его величество на другой же день благодарил герцога за его услуги. Это слово можно понимать двояко: по правилам дипломатии каждый выбирает тот смысл, какой ему больше по душе; вы выбрали свой, а король свой. А посему не стоит даже спорить о том, когда наступит завтра; по вашему мнению, король должен был исполнить обещание именно сегодня – что ж, он сдержал слово. Я сам слышал, как он произносил слова благодарности.

– Герцог, сейчас, по-моему, не время шутить.

– Вы, быть может, полагаете, что я шучу, графиня? Спросите виконта Жана.

– Нет, черт побери! Мы не смеемся. Нынче утром король обнимал, ласкал и ублажал Шуазеля, а теперь они вместе под ручку прогуливаются по Трианону.

– Под ручку! – откликнулась Шон, которая тем временем проскользнула в кабинет и теперь воздела к небу свои белоснежные руки, словно новое воплощение печальницы Ниобеи.

– Да, меня провели, – сказала графиня, – но мы еще посмотрим… Шон, первым делом отмени приказ заложить карету для охоты: я не поеду.

– Правильно, – одобрил Жан.

– Постойте! – воскликнул Ришелье. – Главное, никакой спешки, никаких обид… Ах, простите, графиня, я позволил себе давать вам советы, простите!

– Советуйте, герцог, не стесняйтесь; я, право, теряю голову. Видите, как оно вышло: не хотела я соваться в политику, а стоило разок вмешаться – и сразу удар по самолюбию… Так вы считаете…

– Что обижаться сегодня неразумно. Помилуйте, графиня, положение у вас тяжелое. Если король решительно держит сторону Шуазелей, если он поддается влиянию дофины, если он так открыто вам перечит, это означает…

– Что же?

– Что вам следует держаться еще любезнее, чем обычно, графиня. Я знаю, это невозможно, но, в конце концов, от вас сейчас и требуется невозможное; значит, совершите его!

Графиня призадумалась.

– Вообразите, – продолжал герцог, – что, если король усвоит себе немецкие нравы?

– И вступит на стезю добродетели! – в ужасе воскликнул Жан.

– Кто знает, графиня, – изрек Ришелье, – в новизне есть своя прелесть.

– Ну, в это мне не верится, – с сомнением в голосе откликнулась графиня.

– Чего в жизни не бывает, сударыня; говорят, знаете, сам дьявол на старости лет пошел в отшельники… Итак, выказывать обиду не следует.

– Не следует, – подтвердил Жан.

– Но я задыхаюсь от ярости!

– Охотно верю, черт возьми! Задыхайтесь, графиня, но пускай король, то есть господин де Шуазель, этого не замечает; при нас можете задыхаться, а при них дышите как ни в чем не бывало.

– И мне лучше поехать на охоту?

– Это будет прекрасный ход.

– А вы, герцог, поедете?

– А как же! Даже если мне придется бежать за всеми на четвереньках!

– В таком случае поезжайте в моей карете! – воскликнула графиня, любопытствуя взглянуть, какую мину скорчит ее союзник.

– Графиня, – отвечал герцог, пряча досаду под маской жеманства, – для меня это такая честь…

– Что, вы от нее отказываетесь?

– Я? Боже меня сохрани!

– А вы не боитесь себя скомпрометировать?

– Я не хотел бы этого.

– И вы еще смеете сами в этом сознаваться!

– Графиня, графиня! Господин Шуазель вовек мне не простит.

– Значит, вы уже в такой тесной дружбе с господином де Шуазелем?

– Графиня, графиня! Это рассорит меня с ее высочеством дофиной.

– Значит, вы предпочитаете, чтобы каждый из нас вел войну поодиночке, но уже и плодами победы пользовался один? Еще не поздно. Вы еще ничем себя не запятнали, и союз наш легко расторгнуть.

– Плохо же вы меня знаете, графиня, – отвечал герцог, целуя ей руку. – Вы видели, колебался ли я в тот день, когда вы представлялись ко двору и надо было найти для вас платье, парикмахера, карету. Знайте же, что нынче я буду раздумывать не больше, чем в тот раз. Да я храбрее, чем вы полагаете, графиня.

– Значит, мы условились. Поедем на охоту вдвоем, для меня это будет удобный предлог ни на кого не смотреть, никого не слушать и ни с кем не говорить.

– Даже с королем?

– Напротив, я наговорю ему любезностей, от которых он придет в отчаяние.

– Превосходно! Это будет отменный удар!

– А вы, Жан, что там делаете? Ну-ка, высуньтесь из подушек, друг мой, а то вы совсем себя под ними похоронили.

– Что я делаю? Вы хотели бы это узнать?

– Да, быть может, это нам зачем-нибудь пригодится.

– Ну что ж, я полагаю…

– Вы полагаете?..

– Что сейчас все куплетисты в столице и провинции воспевают нас на все мыслимые мотивчики; что «Кухмистерские ведомости» крошат нас, как начинку для пирога; что «Газетчик в кирасе» целится прямо в нас, благо на нас нет кирасы; что «Наблюдатель» наблюдает за нами во все глаза; одним словом, завтра участь наша будет столь плачевна, что вызовет жалость у самого Шуазеля.

– Ваш вывод?.. – осведомился герцог.

– Вывод такой, что поеду-ка я в Париж и накуплю там корпии да бальзаму, чтобы было чем залечивать наши раны. Дайте мне денег, сестричка.

– Сколько? – спросила графиня.

– Сущий пустяк, две-три сотни луидоров.

– Видите, герцог, – обратилась графиня к Ришелье, – вот я уже несу военные издержки.

– В начале похода всегда так, графиня: сейте нынче, пожнете завтра.

Графиня неописуемым движением пожала плечами, встала, подошла к комоду, открыла его, извлекла пачку ассигнаций и, не считая, протянула их Жану; тот, также не пересчитывая, с тяжелым вздохом сунул их в карман.

Потом он поднялся, потянулся, похрустел руками с видом смертельной усталости и прошелся по комнате.

– Вот, – изрек он, указывая на герцога и графиню, – эти люди будут развлекаться на охоте, а я галопом помчусь в Париж; они увидят прелестных кавалеров и прелестных дам, а я буду смотреть на гадкие физиономии бумагомарателей. Право, со мной обращаются как с приживалкой.

– Заметьте, герцог, – добавила графиня, – что он и не подумает заниматься нашими делами; половину моих денег он отдаст какой-нибудь потаскушке, а остальные спустит в первом попавшемся притоне; и он, презренный, еще смеет жаловаться! Ступайте прочь, Жан, мне тошно на вас смотреть.

Жан опустошил три бонбоньерки и ссыпал их содержимое к себе в карманы, стянул с этажерки китайскую безделушку с бриллиантовыми глазами и с достоинством удалился, провожаемый криками выведенной из себя графини.

– Прелестный юноша! – лицемерно вздохнул Ришелье; так нахлебник хвалит юного баловня, мысленно желая ему провалиться сквозь землю. – Он вам очень дорог, не правда ли, графиня?

– Как вам известно, герцог, он весьма добр ко мне, и это приносит ему триста-четыреста тысяч ливров в год.

Прозвонили часы.

– Половина первого, графиня, – сказал герцог. – К счастью, вы уже почти одеты; покажитесь ненадолго своим обожателям, кои полагают, что настало затмение, и поскорее сядем в карету. Вы знаете, где предполагается охота?

– Вчера мы с его величеством обо всем условились: он поедет в лес Марли, а по дороге заедет за мной.

– Убежден, что король не отступит от этой программы.

– Теперь изложите мне ваш план, герцог, благо наступил ваш черед действовать.

– Сударыня, я написал племяннику, хотя, если предчувствие меня не обманывает, он должен уже находиться в пути.

– Господину д'Эгийону?

– И я буду весьма удивлен, если завтра же письмо мое его не настигнет; полагаю, что завтра, от силы послезавтра он будет здесь.

– И вы на него надеетесь?

– Ах, сударыня, у него бывают удачные мысли.

– Все равно положение наше весьма нехорошо; король и уступил бы нам, не испытывай он такого ужаса перед делами…

– И вы полагаете…

– И я трепещу при мысли, что он никогда не согласится пожертвовать господином де Шуазелем.

– Позволите ли вы мне говорить начистоту, графиня?

– Разумеется.

– Что ж, я верю в это не больше, чем вы. Король прибегнет к сотне уверток, не уступающих вчерашней, ведь его величество так остроумен! Что до вас, графиня, вы не дерзнете в угоду своему непостижимому упрямству поставить на карту любовь короля.

– Еще бы! Тут есть над чем подумать.

– Сами видите, графиня: господин де Шуазель останется при дворе навсегда; чтобы его удалить, нужно по меньшей мере чудо.

– Да, чудо, – повторила Жанна.

– А люди, к сожалению, разучились творить чудеса, – подхватил герцог.

– Погодите! – возразила г-жа Дюбарри. – Я знаю одного человека, он умеет творить чудеса и поныне.

– Вы знаете человека, который умеет творить чудеса, графиня?

– Видит Бог, знаю.

– И вы молчали!

– Я только сейчас об этом подумала, герцог.

– Вы полагаете, что этот малый способен выручить нас из беды?

– Я полагаю, что он способен на все.

– О! А какое чудо он сотворил? Расскажите-ка мне о нем просто ради примера.

– Герцог, – промолвила г-жа Дюбарри, приблизившись к Ришелье и невольно понизив голос, – этот человек десять лет тому назад встретился мне на площади Людовика Пятнадцатого и предсказал, что я стану королевой Франции.

– Воистину, это чудо: такой человек мог бы и мне предсказать, что я умру первым министром.

– Не правда ли?

– О, я ни минуты в этом не сомневаюсь. Как, вы говорите, его зовут?

– Его имя ничего вам не скажет.

– Где он?

– Ах, вот этого-то я и не знаю.

– Он не оставил вам своего адреса?

– Нет. Он должен сам явиться за вознаграждением.

– Что вы ему обещали?

– Все, чего он попросит.

– И он не пришел?

– Нет.

– Графиня! Это еще большее чудо, чем его предсказание. Решительно, этот человек нам нужен.

– Но как нам его раздобыть?

– Имя, графиня, его имя!

– У него два разных.

– Начнем по порядку. Первое?

– Граф Феникс.

– Как! Тот человек, которого вы мне показывали в день вашего представления ко двору?

– Тот самый.

– Этот пруссак?

– Этот пруссак.

– Нет, я уже разочаровался в нем. У всех колдунов, которых я знал, имя оканчивалось на «и» или на «о».

– Все складывается превосходно, герцог, второе из его имен оканчивается так, как вам нравится.

– Как же оно звучит?

– Жозеф Бальзамо.

– И вы понятия не имеете, как его найти?

– Подумаю, герцог. Сдается, я знаю, кто может быть с ним знаком.

– Хорошо. Но поспешите, графиня. Уже час без четверти.

– Я готова. Карету!

Десять минут спустя г-жа Дюбарри и герцог де Ришелье бок о бок мчались навстречу охоте.

82. ОХОТА НА КОЛДУНА

Длинная вереница карет заполнила аллеи леса Марли, где охотился король.

Это называлось послеобеденной охотой.

В самом деле, в последние годы жизни Людовик XV уже не охотился ни с ружьем, ни с собаками. Он довольствовался тем, что смотрел, как охотятся другие.

Те из наших читателей, коим знаком Плутарх, помнят, быть может, что у Марка Антония был такой повар, который по очереди водружал на вертела одного кабана за другим, так что на огне румянились одновременно пять или шесть, и, когда бы Марк Антоний ни садился за стол, какой-нибудь из них непременно успевал поджариться до полной готовности.

Объяснялось это тем, что у Марка Антония в бытность его правителем Малой Азии было неисчислимое множество дел: он отправлял правосудие, а поскольку киликийцы – отъявленные воры, о чем свидетельствует Ювенал [18]18
  Ювенал (ок. 60 – ок. 127) – римский поэт-сатирик.


[Закрыть], Марк Антоний был весьма занят. Поэтому на вертеле, громоздясь одно над другим, его постоянно поджидали пять или шесть жарких на тот случай, если обязанности судьи вдруг позволят ему немного передохнуть и подкрепиться.

То же самое было заведено и у Людовика XV. Для послеобеденных охот загоняли поочередно двух или трех ланей, а он по настроению выбирал погоню поближе или подальше.

В этот день его величество объявил, что будет охотиться до четырех часов. Поэтому выбор остановился на той лани, которую гнали с полудня и теперь она должна была находиться где-то поблизости.

Г-жа Дюбарри со своей стороны твердо решила преследовать короля с таким же прилежанием, с каким король решил преследовать лань.

Но ловчие предполагают, а случай располагает. Цепь совпадений нарушила превосходный план г-жи Дюбарри.

В лице случая графиня нашла противника почти столь же капризного, как она сама.

Рассуждая о политике с г-ном де Ришелье, графиня спешила вслед его величеству, который в свою очередь спешил за ланью; при этом герцог и графиня то и дело раскланивалась с теми, кто приветствовал их на пути; вдруг они заметили шагах в пятидесяти от дороги под великолепным пологом зелени вконец изломанную коляску, которая мирно валялась вверх колесами; поодаль один вороной конь глодал кору бука, а второй пощипывал мох у себя под ногами – все это вместо того, чтобы везти оную коляску.

Лошади г-жи Дюбарри – великолепная упряжка, подаренная королем, – немного обошли, как говорят нынче, все прочие экипажи и примчались к разбитой коляске первыми.

– Смотрите, несчастный случай! – невозмутимо заметила графиня.

– Видит Бог, так оно и есть, – подтвердил герцог де Ришелье с тем же безразличием, ибо при дворе чувствительность не в чести. – Черт возьми, коляска вдребезги.

– А там, на траве, не покойник ли? – осведомилась графиня. – Взгляните, герцог.

– По-моему, нет: он шевелится.

– Мужчина это или женщина?

– Понятия не имею. Мне плохо видно.

– Гляньте, он нам машет.

– Значит, жив.

И Ришелье на всякий случай приподнял свою треуголку.

– Позвольте, графиня… – сказал он, – сдается мне…

– И мне.

– Что это его высокопреосвященство принц Луи.

– Кардинал де Роган собственной персоной.

– Какого черта он там делает? – удивился герцог.

– Давайте поглядим, – предложила графиня. – Шампань, к разбитой коляске.

Кучер графини немедля съехал с дороги и углубился в чащу.

– Ей-богу, это в самом деле монсеньор кардинал, – изрек Ришелье.

И впрямь, его высокопреосвященство распростерся на траве в ожидании, пока проедет кто-нибудь знакомый.

Завидя приближающуюся г-жу Дюбарри, он приподнялся.

– Мое почтение госпоже графине, – сказал он.

– Как, кардинал, это вы?

– Да, я.

– Пешком.

– Нет, сидя.

– Вы ранены?

– Ничуть.

– Но что с вами стряслось?

– Не спрашивайте, сударыня. Всему виной мой кучер, это чудовище, этот прохвост, которого я выписал из Англии; я велел ему ехать прямиком через лес, чтобы догнать охоту, а он повернул так круто, что вывалил меня на землю и вдобавок разбил мой лучший экипаж.

– Не сетуйте, кардинал, – утешила его графиня, – кучер-француз опрокинул бы вас так, что вы бы сломали себе шею или по меньшей мере отбили все бока.

– Вероятно, вы правы.

– Следовательно, утешьтесь.

– О, я не чужд философии, графиня; беда в том, что я вынужден ждать, а это для меня нож острый.

– Как, принц! Почему ждать? Разве Роганы ждут?

– У меня нет другого выхода.

– Нет, ей-богу, я этого не допущу; скорее я выйду из кареты сама, чем оставлю вас здесь.

– Право, сударыня, вы заставляете меня краснеть.

– Садитесь в карету, принц, прошу вас.

– Нет, благодарю, сударыня, я жду Субиаза, он принимает участие в охоте; не пройдет и нескольких минут, как он проедет по этой дороге.

– А если он выбрал другой путь?

– Право, не беспокойтесь.

– Монсеньор, прошу вас.

– Нет, благодарю.

– Да почему же?

– Мне вовсе не хочется вас стеснять.

– Кардинал, если вы откажетесь сесть в карету, я велю лакею подхватить мой шлейф и убегу в лес, подобно дриаде.

Кардинал улыбнулся; понимая, что дальнейшее упорство будет дурно истолковано графиней, он наконец решился сесть в карету.

Герцог успел освободить для него место на заднем сиденье, а сам устроился спереди.

Кардинал умолял его вернуться на прежнее место, но герцог был непреклонен.

Вскоре лошади графини выбрались на прежний путь.

– Простите, ваше высокопреосвященство, – обратилась к кардиналу графиня, – но вы, надо полагать, примирились с охотой?

– Что вы хотите сказать, графиня?

– Я впервые вижу, чтобы вы принимали участие в этом увеселении.

– Ну почему же, графиня. Но сейчас я приехал в Версаль, чтобы засвидетельствовать свое почтение его величеству, и узнал, что он на охоте. У меня к нему срочное дело, поэтому я пустился следом за ним, но благодаря кучеру не только лишусь возможности быть выслушанным королем, но и не поспею в город на свидание с особой, до которой у меня крайняя нужда.

– Видите, сударыня, – со смехом заметил герцог, – какие признания делает вам монсеньор; оказывается, у него свидание в городе.

– И повторяю, я на него не поспею, – вставил его высокопреосвященство.

– Разве принц, кардинал, носитель имени Роганов, может испытывать в ком-нибудь нужду?

– Еще бы! – воскликнул принц. – Например, в чуде.

Герцог и графиня переглянулись: это слово напоминало им о недавнем разговоре.

– Право слово, принц, – заговорила графиня, – раз уж вы упомянули о чуде, признаюсь вам откровенно, я очень рада встрече с князем церкви, поскольку хочу спросить, верите ли вы в это.

– Во что, сударыня?

– В чудеса, черт возьми! – воскликнул герцог.

– Писание велит нам верить в чудеса, сударыня, – отвечал кардинал, пытаясь напустить на себя благочестивый вид.

– Ах, я имею в виду не те чудеса, что были в старину, – парировала графиня.

– Тогда о каких же чудесах вы толкуете, сударыня?

– О тех, что случаются в наше время.

– В наше время они случаются куда реже, – отвечал кардинал. – Хотя…

– Хотя что?

– Право же, я видывал такое, что если это и не чудо, то поверить в это невозможно.

– И вы видели это своими глазами, принц?

– Клянусь честью.

– Но вам же известно, сударыня, – со смехом заметил Ришелье, – о его высокопреосвященстве идет молва, что он знается с нечистой силой, хоть это с его стороны и не слишком благочестиво.

– Зато весьма полезно, – возразила графиня.

– А что вы видели, принц?

– Я поклялся хранить тайну.

– О! Вот это уже более серьезно.

– Но это так, сударыня.

– Вы обещали молчать о колдовстве, но, быть может, не о самом колдуне?

– Вы правы.

– В таком случае, принц, признаемся вам, что мы с герцогом как раз ищем какого-нибудь волшебника.

– В самом деле?

– Ей-богу.

– Обратитесь к моему.

– С большим удовольствием.

– Он к вашим услугам, графиня.

– И к моим также, принц?

– И к вашим, герцог.

– Как его зовут?

– Граф Феникс.

Г-жа Дюбарри и герцог переглянулись и побледнели.

– Как странно! – в один голос сказали они.

– Вы его знаете? – осведомился принц.

– Нет. И вы считаете, что он колдун?

– Тут и спорить нечего.

– Вы с ним беседовали?

– Разумеется.

– И как он вам показался?..

– Он великолепен.

– А по какому случаю вы имели с ним дело?

– Я… – кардинал замялся. – Я обратился к нему с просьбой, чтобы он предсказал мне мою судьбу.

– И он все верно угадал?

– Он поведал мне такое, что можно узнать только на том свете.

– А не называет ли он себя еще каким-нибудь именем, кроме как графом Фениксом?

– А как же, его еще зовут…

– Скажите, монсеньор! – в нетерпении воскликнула графиня.

– Жозеф Бальзамо, сударыня.

Молитвенно сложив руки, графиня глянула на Ришелье. Ришелье устремил взгляд на графиню, почесывая кончик носа.

– А дьявол в самом деле черен? – внезапно спросила г-жа Дюбарри.

– Дьявол, графиня? Откуда мне знать, я его не видел.

– Что вы такое говорите его высокопреосвященству, графиня?! – воскликнул Ришелье. – Хорошенькое было бы знакомство для кардинала!

– Значит, вам не показали дьявола, когда предсказывали судьбу? – спросила графиня.

– Разумеется, нет, – отвечал кардинал, – дьявола показывают только простонародью; для таких, как мы, это излишне.

– А все-таки говорите что хотите, принц, – возразила г-жа Дюбарри, – а без чертовщины в этаких делах не обходится.

– Еще бы, я сам того же мнения.

– Зеленые огоньки – не правда ли? Привидения, адские котлы, от которых несет зловонным горелым мясом…

– Да нет же, нет, у моего колдуна превосходные манеры: это весьма галантный человек, он принял меня как нельзя более любезно.

– А не хотите ли вы, графиня, заказать этому колдуну ваш гороскоп? – поинтересовался Ришелье.

– Признаться, до смерти хочу.

– Вот и закажите, сударыня!

– Но где он все это проделывает? – спросила г-жа Дюбарри надеясь, что кардинал назовет ей вожделенный адрес.

– В красивой комнате, очаровательно обставленной.

Графине стоило большого труда скрыть свое нетерпение.

– Понимаю, – отвечала она, – а что за дом?

– Весьма пристойный, хотя и странной архитектуры.

Графиня топнула ногой с досады, что ее так дурно поняли.

Ришелье поспешил ей на помощь.

– Неужели вы не видите, монсеньор, – вмешался он, – г-жа Дюбарри изнывает от ярости, что не знает до сих пор, где живет ваш колдун.

– Вы сказали, где он живет?

– Да.

– С радостью вам это сообщу, – отвечал кардинал. – Э… вот ведь право! Погодите-ка… нет… Где-то в квартале, что на Болоте, почти на углу бульвара и улицы Сан-Франсуа, Сент-Анастази… нет. Словом, какого-то святого.

– Но какого? Вы-то должны знать их всех!

– Нет, напротив, я знаю весьма немногих, – признался кардинал. – Но погодите, мой негодник лакей, наверно, знает.

– В самом деле, – заметил герцог. – Мы его взяли на запятки. Стойте, Шампань, стойте.

И герцог дернул за шнурок, привязанный к мизинцу кучера.

Кучер на всем скаку остановил лошадей; тонконогие лошади так и задрожали.

– Олив, – воззвал кардинал, – где ты, мерзавец?

– Здесь, монсеньор.

– Куда это я ездил на днях вечером довольно далеко в квартал на Болоте?

Кучер, прекрасно слышавший разговор, поостерегся проявлять свою осведомленность.

– На Болоте… – протянул он, притворяясь, что вспоминает.

– Да, неподалеку от бульвара.

– В какой день это было, монсеньор?

– В тот день, когда я вернулся из Сен-Дени.

– Из Сен-Дени? – переспросил Олив, стремясь набить себе цену и придать своим усилиям больше достоверности.

– Ну да, из Сен-Дени. Карета ждала меня на бульваре, если не ошибаюсь.

– Верно, монсеньор, верно, еще какой-то человек проводил вас до кареты и бросил в нее тяжеленный сверток, теперь я помню.

– Возможно, так оно и было, – возразил кардинал, – но разве тебя об этом спрашивают, осел?

– А чего желает монсеньор?

– Знать, как называлась та улица.

– Улица Сен-Клод, монсеньор.

– Верно, Сен-Клод! – воскликнул кардинал. – Я готов был побиться об заклад, что там фигурировал какой-то святой.

– Улица Сен-Клод! – повторила графиня, бросив на Ришелье столь выразительный взгляд, что маршал, по-прежнему опасаясь пролить свет на свои тайны, особенно в том, что касалось заговора, перебил г-жу Дюбарри восклицанием:

– Графиня, а вот и король!

– Где?

– Вон там.

– Король, король! – вскричала графиня. – Левей, Шампань, левей, чтобы его величество нас не заметил!

– Но почему, графиня? – удивился кардинал. – Я полагал, напротив, что вы отвезете меня к его величеству.

– Ах да, вы ведь желали видеть короля?

– Я только затем и приехал, сударыня.

– Прекрасно! Вас доставят к королю.

– А вы?

– Мы остаемся здесь.

– Однако, графиня…

– Не стесняйтесь, принц, умоляю вас, займемся каждый своим делом. Король вон там, в боскете под сенью каштанов, у вас до него дело, вот и прекрасно! Шампань!

Шампань осадил лошадей.

– Шампань, выпустите нас и отвезите его высокопреосвященство к королю.

– Как! Меня одного, графиня?

– Вам же надо было шепнуть королю нечто важное.

– Так и есть.

– Вы получите эту возможность.

– Ах, вы чрезмерно добры, сударыня!

И прелат галантно поцеловал ручку г-жи Дюбарри.

– Но как же вы? Где вы найдете себе приют, сударыня? – спросил он.

– Здесь, под этими дубами.

– Король будет вас искать.

– Тем лучше.

– Он будет сильно обеспокоен, если не найдет вас.

– Пускай помучится, этого я и желаю.

– Вы прелестны, графиня.

– Именно это говорит король, когда мне удается его помучить. Шампань, доставите его высокопреосвященство и галопом вернетесь сюда.

– Слушаю, госпожа графиня.

– Прощайте, герцог, – промолвил кардинал.

– Прощайте, монсеньор, – отвечал герцог.

И едва лакей опустил подножку, герцог ступил на землю; вслед за ним легче девицы, сбежавшей из монастыря, из кареты выпрыгнула графиня; карета во весь опор помчала его высокопреосвященство к холмику, с которого его христианнейшее величество пытался своими подслеповатыми глазами разглядеть эту плутовку графиню, которую видели нынче решительно все, кроме него.

Г-жа Дюбарри не теряла времени. Она взяла герцога под руку и увлекла его в заросли.

– Вы знаете, – сказала она, – милейшего кардинала послал нам сам Бог.

– Чтобы ненадолго от него избавиться, могу понять даже это, – отвечал герцог.

– Нет, он послал его, чтобы навести нас на след того человека.

– В таком случае едем к нему?

– Пожалуй. Но…

– Что такое, графиня?

– Признаться, я боюсь.

– Чего же?

– Я боюсь колдуна. Ах, я ужасно легковерна.

– Черт побери!

– А вы верите в колдунов?

– Еще бы! Не буду отпираться, верю.

– После моей истории с пророчеством?..

– Да, это послужило мне подтверждением. Но я и сам… – произнес старый маршал и потер ухо.

– Ну, что же вы?

– Да, я и сам… Знавал я одного колдуна…

– Неужто?

– Который оказал мне в свое время огромную услугу.

– Какую услугу, герцог?

– Он меня воскресил.

– Воскресил? Вас?

– Вот именно. Я был мертв, поистине мертв.

– Расскажите мне об этом, герцог!

– Тогда давайте спрячемся.

– Герцог, вы ужасный трус.

– Ничуть не бывало. Я просто осторожен.

– Здесь нам ничто не мешает?

– Мне кажется, ничто.

– В таком случае, рассказывайте! Рассказывайте!

– Ну что ж! Было это в Вене. Я тогда был посланником. Однажды вечером, под фонарем, я получил удар шпагой, пронзившей меня насквозь. Удар, нанесенный ревнивым мужем, был дьявольски пагубен для моего здоровья. Я падаю. Меня поднимают, видят, что я умер.

– Как это, умер?

– Да так, умер или дышу на ладан. Мимо идет колдун, он спрашивает, кого хоронят. Ему говорят, кто я такой. Он останавливает носилки, вливает в мою рану три капли какой-то жидкости, другие три капли вливает мне в губы. Кровь останавливается, дыхание возвращается, глаза мои открываются, и я исцелен.

– Это чудо Господне, герцог!

– Вот то-то меня и страшит, что я, напротив, полагаю: чудо это сотворено дьяволом.

– Верно, герцог, Бог не стал бы спасать такого повесу, как вы, по заслугам почет. Он жив еще, ваш колдун?

– Сомневаюсь; разве что он изобрел эликсир бессмертия.

– Как вы, маршал?

– Неужели вы верите этим сказкам?

– Я всему верю. Он был стар?

– Сущий Мафусаил.

– Как его звали?

– Ах, у него было роскошное греческое имя – Альтотас.

– До чего страшное имя, маршал!

– Не правда ли, сударыня?

– Герцог, а вот и карета возвращается.

– Превосходно.

– Итак, мы решились?

– Ей-богу, решились.

– Едем в Париж?

– Едем.

– На улицу Сен-Клод!

– Если вам угодно… Но вас ждет король!..

– Этот довод убедил бы меня окончательно, герцог, если бы я еще колебалась. Король заставил меня терзаться – теперь твой черед злиться, Француз!

– Но он вообразит, что вас похитили, что вы погибли.

– Тем более что меня видели в вашем обществе, маршал.

– Ну, графиня, признаюсь вам в свой черед: мне страшно.

– Чего вы боитесь?

– Боюсь, что вы кому-нибудь расскажете об этом, и я стану мишенью для насмешек.

– В таком случае смеяться будут над нами обоими: ведь я еду туда вместе с вами.

– Ладно, сударыня, вы меня уговорили. Впрочем, если вы меня выдадите, я скажу…

– Что вы скажете?

– Скажу, что вы приехали со мной и что мы были одни в карете.

– Вам никто не поверит, герцог.

– Почему же? Если бы не пример его величества…

– Шампань! Шампань! Сюда, за кусты, чтобы нас никто не видел. Жермен, дверцу! Готово. Теперь – в Париж на улицу Сен-Клод, что на Болоте, и гоните во весь опор.