Текст книги "Жозеф Бальзамо. Том 2"

Автор книги: Александр Дюма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 47 страниц)

147. ПУТЬ В ТРИАНОН

Поиски Бальзамо и объяснение с ним заняли у Филиппа довольно много времени, так что когда карета выехала с улицы Сен-Клод, было уже два часа ночи.

Дорога до Версаля заняла час с четвертью, из Версаля в Трианон – десять минут, в половине четвертого утра экипаж прибыл на место.

На полпути к Трианону путешественники увидели, как заря начинает облекать в розовый цвет свежую зелень лесов и холмов Севра. Пруды в Виль-д'Авре и те, что находились ближе к Бюку, заблестели, словно зеркала: казалось, чья-то рука медленно сняла с них пелену.

Наконец глазам путников открылись колоннады и крыши Версаля, обагренные лучами солнца, еще не поднявшегося из-за горизонта.

Время от времени вспыхнувший в оконном стекле солнечный луч пронизывал сиреневую утреннюю дымку.

В конце аллеи, соединявшей Версаль и Трианон, Филипп велел остановить лошадей и обратился к спутнику, который в течение всего пути хранил угрюмое молчание:

– Сударь, боюсь, мы будем вынуждены некоторое время здесь подождать. В Трианоне ворота открываются лишь в пять утра, и я опасаюсь, что, если мы попытаемся проникнуть раньше, наш приезд возбудит подозрение у караула.

Бальзамо промолчал, однако кивком головы дал понять, что согласен с предложением Филиппа.

– К тому же, сударь, – продолжал молодой человек, – у меня будет время поделиться с вами соображениями, которые пришли мне в голову во время пути.

Бальзамо рассеянно устремил на Филиппа скучающий и безразличный взгляд.

– Как вам будет угодно, сударь, – ответил он. – Говорите, я вас слушаю.

– Вы мне сказали, сударь, – начал Филипп, – что ночью тридцать первого мая отвезли мою сестру к маркизе де Саверни, не так ли?

– Вы сами убедились в этом, сударь, – отозвался Бальзамо, – когда нанесли этой даме визит и выразили ей свою благодарность.

– Тогда же вы добавили, что слуга из королевских конюшен сопровождал вас от дома маркизы до нас, то есть до улицы Кок-Эрон, так что вы ни минуты не оставались с моей сестрой наедине. Я вам тогда поверил, положившись на вашу честь.

– И правильно сделали, сударь.

– Однако, возвратившись мыслями к недавним происшествиям, я понял, что месяц назад в Трианоне, когда вам удалось пробраться в сад, вы входили к сестре в комнату, чтобы поговорить с нею.

– В Трианоне я ни разу не был в комнате вашей сестры, сударь.

– Но послушайте же! Прежде чем мы предстанем перед Андреа, нам следует выяснить все до конца.

– Я ничего другого не желаю, шевалье; мы и приехали сюда, чтобы все выяснить.

– Итак, в тот вечер… Отвечайте правду. Все, что я сейчас скажу, вполне достоверно, я знаю это от сестры. Итак, в тот вечер сестра рано легла, стало быть, вы застали ее уже в постели?

Бальзамо отрицательно покачал головой.

– Вы отрицаете? Берегитесь! – предупредил Филипп.

– Я не отрицаю, сударь: вы меня спрашиваете, я отвечаю.

– Ладно, я продолжаю спрашивать, а вы продолжайте отвечать.

Бальзамо, не выказав и тени раздражения, сделал Филиппу знак, что он готов.

– Когда вы поднялись к моей сестре, – все больше приходя в возбуждение, продолжал Филипп, – застали ее врасплох и своим адским могуществом усыпили, Андреа читала в постели. Как всегда в вашем присутствии, она почувствовала, что ее охватывает оцепенение и потеряла сознание. По вашим словам, вы лишь задали ей вопрос, но ушли, позабыв разбудить; а между тем, – продолжал Филипп, судорожно вцепившись Бальзамо в рукав, – наутро она пришла в себя не в постели, а рядом с кушеткой, полураздетая… Отвечайте, сударь, как это могло случиться, и не увиливайте.

Во время этой речи Бальзамо, похожий на только что проснувшегося человека, боролся с роившимися у него в голове мрачными мыслями.

– Право же, сударь, – отозвался он, – вам не следовало бы возвращаться к этому предмету и снова затевать со мною ссору. Я согласился приехать сюда только из расположения к вам, и мне кажется, вы об этом забыли. Вы молоды, вы – офицер, привыкли говорить не раздумывая, держа руку на эфесе шпаги, и потому в трудных обстоятельствах ваши мысли идут вкривь и вкось. У себя дома, чтобы убедить вас и избавиться от вашего общества, я сделал даже больше, чем следовало. А вы опять за свое. Берегитесь, если вы меня утомите, я усну, погрузившись в свои печали, рядом с которыми ваши, уверяю вас, просто маленькие радости, и горе тому, кто вырвет меня из этого сна. Я не входил в комнату вашей сестры – вот все, что я могу вам сказать; ваша сестра спустилась ко мне в сад сама, хотя, признаюсь, по моей воле.

Филипп хотел было возразить, но Бальзамо его удержал.

– Я обещал вам доказательство, – продолжал он, – и вы его получите. Угодно прямо сейчас? Ладно, тогда пойдемте в Трианон и не будем тратить время на глупости. Угодно подождать? Согласен, но только тихо и молча, если можно.

Произнеся эти слова с уже известным читателю видом собственного превосходства, Бальзамо пригасил мимолетный блеск глаз и погрузился в размышления.

Филипп было заворчал, словно дикий зверь, собирающийся укусить, но внезапно смирил свой гнев и подумал: «Его нужно или убедить, или сломить. Сейчас у меня нет средств ни для того, ни для другого. Придется потерпеть».

Но поскольку молодой человек был не в силах сидеть рядом с Бальзамо и терпеливо ждать, он выпрыгнул из кареты и принялся мерить шагами аллею, в которой остановился экипаж.

Через десять минут Филипп почувствовал, что ждать более не в состоянии.

Уж лучше попросить открыть ворота до времени, даже с риском вызвать подозрения.

– Впрочем, – бормотал Филипп, повторяя доводы, которые уже не раз приходили ему в голову, – какие у привратника могут возникнуть подозрения, если я скажу ему, что здоровье сестры так беспокоит меня, что я отправился в Париж за врачом и на рассвете привез его сюда?

Мысль эта ему так понравилась, он так горел желанием поскорее воплотить ее, что перестал думать об опасных сторонах предприятия и кинулся к карете.

– Вы правы, сударь, – обратился он к Бальзамо, – дольше ждать бесполезно. Пойдемте же, пойдемте.

Однако ему пришлось повторить свое предложение: только со второго раза Бальзамо сбросил накидку, в которую завернулся, запахнул темную епанчу с воронеными пуговицами и вылез из кареты.

Чтобы сократить путь, Филипп двинулся по тропинке, шедшей наискось к воротам парка.

– Быстрее, – торопил он Бальзамо.

Шаг его был так скор, что Бальзамо едва поспевал за ним.

Ворота открылись, Филипп объяснился с привратником, и спутники вошли.

Когда ворота за ними затворились, Филипп остановился.

– Еще одно слово, сударь, – проговорил он. – Мы у цели; я не знаю, какой вопрос собираетесь вы задать моей сестре, но избавьте ее по крайней мере от подробностей ужасной сцены, которая, по-видимому, произошла во время ее сна. Сохраните ей хотя бы чистоту души, раз уж чистота тела утрачена.

– Послушайте меня хорошенько, сударь, – ответил Бальзамо. – Я не заходил в парк дальше вон тех высоких деревьев, что растут перед домом, где живет ваша сестра. Из этого следует, что я не входил в комнату мадемуазель де Таверне, о чем я, впрочем, уже имел честь вам говорить. Что же касается сцены, воздействия которой на сестру вы так опасаетесь, то его почувствуете вы, но не спящая, поскольку я прямо сейчас погружу вашу сестру в магнетический сон.

Бальзамо остановился, скрестил руки на груди, повернулся к флигелю, где жила Андреа, и замер; его лицо с нахмуренными бровями свидетельствовало о невероятном напряжении воли.

– Готово, – опустив руки, бросил он. – Мадемуазель Андреа уже, должно быть, спит.

На лице Филиппа мелькнуло сомнение.

– Вы мне не верите? – осведомился Бальзамо. – Ладно же. Чтобы доказать, что мне не было нужды входить к ней, я сейчас прикажу ей, хоть она и спит, спуститься к нам по лестнице и выйти к тому месту, где мы беседовали в прошлый раз.

– Согласен, – сказал Филипп. – Когда я это увижу, я поверю вам.

– Давайте зайдем сюда, в аллею, и подождем под этими грабами.

Филипп и Бальзамо подошли к указанному месту.

Бальзамо вытянул руку в сторону покоев Андреа.

Но буквально через секунду с другой стороны аллеи донесся шорох.

– Там кто-то есть! – шепнул Бальзамо. – Будьте начеку!

– Где? – спросил Филипп, ища взглядом того, о ком предупреждал граф.

– Вон там, слева за деревьями, – указал Бальзамо.

– А, так это Жильбер, наш бывший слуга, – ответил Филипп.

– У вас есть основания опасаться этого юноши?

– Нет, не думаю. Впрочем, это неважно. Но погодите вызывать сестру, раз Жильбер уже встал, другие тоже могут быть на ногах.

Тем временем перепуганный Жильбер летел прочь со всех ног: увидев Филиппа и Бальзамо вместе, он понял, что погиб.

– Ну так как же, сударь? Что вы решили? – осведомился Бальзамо.

– Сударь, – отозвался Филипп, ощущая невольно распространяемые его спутником магнетические чары, – если ваше могущество действительно столь велико, что вы можете заставить мадемуазель де Таверне прийти сюда, то продемонстрируйте его как-нибудь иначе, только не вызывайте сестру – место здесь открытое, и любой сможет услышать ваши вопросы и ее ответы.

– Поздно, – ответил Бальзамо и, схватив молодого человека за руку, указал ему на окно в коридоре флигеля: строгая, вся в белом, Андреа вышла из комнаты и, повинуясь приказу Бальзамо, уже готова была спуститься по лестнице.

– Остановите, остановите ее! – воскликнул растерянный и в то же время пораженный Филипп.

– Хорошо, – согласился Бальзамо.

Он вытянул руку по направлению к м-ль де Таверне, и та мгновенно остановилась.

Затем, словно статуя командора на пиру у Дон Жуана, секунду постояв, повернулась и возвратилась к себе в комнату.

Филипп поспешил за нею, Бальзамо двинулся следом.

Филипп вошел в комнату почти одновременно с Андреа и, схватив девушку за плечи, усадил ее.

Через несколько секунд в комнате появился Бальзамо и закрыл за собой дверь.

Однако как ни короток был этот промежуток, некто третий успел проскользнуть между Филиппом и Бальзамо и спрятаться в каморке Николь; он понимал, что от предстоящего разговора зависит его жизнь.

148. ОТКРОВЕНИЕ

Затворив за собой дверь и войдя в комнату в тот миг, когда Филипп с ужасом, но и не без любопытства разглядывал сестру, Бальзамо спросил:

– Вы готовы, шевалье?

– Да, сударь, – вздрогнув всем телом, пробормотал Филипп.

– Значит, можно начинать задавать вашей сестре вопросы?

– Прошу вас, – ответил Филипп, глубоко дыша, чтобы избавиться от стеснения в груди.

– Но прежде всего взгляните на сестру, – попросил Бальзамо.

– Я вижу ее, сударь.

– Вы уверены, что она спит, не так ли?

– Уверен.

– И значит, не сознает того, что тут происходит?

Филипп не ответил, лишь с сомнением покачал головой.

Тогда Бальзамо подошел к очагу, зажег свечу и провел ею перед глазами Андреа: зрачки девушки не сузились.

– Да, да, она спит, это ясно, – проговорил Филипп. – Но Господи, что за странный сон!

– Тогда я приступаю к вопросам, – продолжал Бальзамо. – Или нет, вы высказывали опасения, что я могу задать ей нескромный вопрос, так что спрашивайте лучше сами, шевалье.

– Да ведь я только что пробовал с нею заговорить, коснулся ее, но она ничего не слышала, ничего не чувствовала.

– Это потому, что у вас не было с нею контакта. Сейчас я вам помогу.

Взяв Филиппа за руку, он вложил ее в ладонь Андреа.

Девушка улыбнулась и прошептала:

– Ах, это ты, брат?

– Видите, она вас узнала, – сказал Бальзамо.

– Да. Как странно!

– Спрашивайте, она ответит.

– Но если она ничего не помнит, когда бодрствует, то как же ей удастся вспомнить во сне?

– Это одна из тайн науки.

И, вздохнув, Бальзамо уселся в стоявшее в углу кресло.

Филипп стоял неподвижно; рука его все также покоилась в ладони Андреа. Как приступить к расспросам, в результате которых он обретет уверенность в своем бесчестье и узнает имя преступника, возможно, недосягаемого для его мести?

Что же до Андреа, она была совершенно спокойна, и спокойствие это граничило с трансом; лицо ее было безмятежно – и только.

Дрожа, молодой человек подчинился Бальзамо, который повелительным взглядом приказал ему приготовиться.

Но как только Филипп подумал о своем несчастье, как только лицо его начало мрачнеть, Андреа тоже помрачнела и сама обратилась к брату:

– Да, ты прав, это большое несчастье для нашей семьи.

Девушка просто-напросто произнесла вслух мысль, прочитанную ею в мозгу у брата.

Такого начала Филипп никак не ожидал и вздрогнул.

– Что за несчастье? – спросил он, сам толком не понимая, что говорит.

– Ах, да ты же сам знаешь, брат.

– Заставьте ее рассказать, она послушается, – посоветовал Бальзамо.

– Как я могу ее заставить?

– Пожелайте, чтобы она говорила, вот и все.

Филипп посмотрел на сестру, мысленно веля ей говорить.

Андреа зарделась.

– Ах, Филипп, – воскликнула она, – как дурно с твоей стороны думать, что я тебя обманываю.

– Значит, ты никого не любишь? – спросил Филипп.

– Никого.

– Выходит, я должен покарать не сообщника, а преступника?

– Я не понимаю вас, брат.

Филипп взглянул на графа, как бы спрашивая у того совета.

– Будьте понастойчивей, – бросил тот.

– Настойчивей?

– Да, смелее задавайте вопросы.

– Это значит не уважать стыдливость юной девушки.

– О, не волнуйтесь, проснувшись, она ничего не будет помнить.

– Но сейчас она сможет мне ответить?

– Вы хорошо видите? – спросил Бальзамо у Андреа.

Услышав его голос, девушка вздрогнула и обратила безжизненный взгляд в сторону графа.

– Хуже, чем когда спрашиваете вы, но все-таки вижу, – ответила она.

– Ну что ж, – проговорил Филипп, – раз ты, сестра, видишь, расскажи мне подробно о той ночи, когда ты лишилась чувств.

– Разве вы не хотите начать с ночи тридцать первого мая, сударь? Истоки ваших подозрений именно там, как мне кажется. Пора выяснить все сразу.

– Нет, сударь, – отозвался молодой человек, – это бессмысленно, я верю вашему слову. Человек, обладающий вашим могуществом, не станет использовать его для достижения низких целей. Сестра, – повторил Филипп, – расскажите обо всем, что произошло в ночь, когда вы лишились чувств.

– Я не помню, – ответила Андреа.

– Граф, слышите?

– Нужно, чтобы она вспомнила и заговорила. Прикажите ей.

– Но ведь она тогда спала…

– Ее душа бодрствовала.

Бальзамо встал, простер к Андреа руку и, нахмурив брови, что свидетельствовало об огромном напряжении воли, приказал:

– Вспоминайте, я так хочу.

– Я вспоминаю, – отозвалась Андреа.

Филипп вытер со лба выступивший пот.

– Что вы желаете знать?

– Все!

– Начиная с какой минуты?

– С той, как вы легли в постель.

– Вы видите себя? – осведомился Бальзамо.

– Да вижу: я держу в руках стакан, поданный мне Николь… О Боже!

– Что такое?

– О, негодяйка!

– Говори же, сестра, говори.

– В воду что-то подмешано: если я ее выпью, я погибла.

– Подмешано? – воскликнул Филипп. – Но зачем?

– Постой, постой!

– Говори сперва о питье.

– Сейчас я поднесу его к губам, но… в этот миг…

– Ну, ну?

– Меня зовет граф.

– Какой граф?

– Вот он, – сказала Андреа, указывая на Бальзамо.

– А потом?

– Потом я отставляю стакан и засыпаю.

– Дальше, дальше!

– Я встаю и иду к нему.

– А где граф?

– Под липами, напротив моего окна.

– Граф так и не вошел в вашу комнату?

– Нет.

Бальзамо бросил на Филиппа взгляд, который явственно говорил: «Вот видите, сударь, я вас не обманул».

– Итак, вы пошли к графу, – продолжал Филипп.

– Да, когда он меня зовет, я подчиняюсь.

– Что нужно было от вас графу?

Андреа заколебалась.

– Говорите, говорите, – воскликнул Бальзамо, – я не буду слушать.

И, упав в кресло, он закрыл уши ладонями, чтобы не слышать слов Андреа.

– Скажите же, что хотел от вас граф?

– Он спросил об одной особе…

Андреа опять запнулась; можно было подумать, что она боится причинить графу боль.

– Продолжайте, сестра, продолжайте, – повторил Филипп.

– Об особе, которая бежала из его дома и, – Андреа понизила голос, – потом умерла.

Хотя Андреа проговорила это очень тихо, Бальзамо, услышав или угадав смысл, издал глухой стон.

Филипп прекратил расспросы, наступила тишина.

– Продолжайте же, – заговорил Бальзамо, – ваш брат желает знать все – пусть так и будет. Что сделал граф, когда узнал все, что хотел?

– Он исчез.

– И оставил вас в саду? – спросил Филипп.

– Да.

– А что тогда сделали вы?

– Когда он ушел, исчезла и сила, благодаря которой я держалась на ногах, и я упала.

– Вы потеряли сознание?

– Нет, я спала, но очень глубоким сном.

– Вы можете вспомнить, что случилось с вами, пока вы спали?

– Попробую.

– Ну так что же?

– Из кустов вышел человек, взял меня на руки и понес.

– Куда?

– Сюда, ко мне в комнату.

– Скажите, вы видите этого человека?

– Погодите-ка… Да… Вижу… Ах! – с недовольством и отвращением воскликнула Андреа. – Да это же опять Жильбер!

– Жильбер?

– Да.

– Что он сделал?

– Положил меня на кушетку.

– Дальше?

– Подождите.

– Смотрите, смотрите, – приказал Бальзамо, – я хочу, чтобы вы видели.

– Он прислушивается… идет в соседнюю комнату… отпрянул, – словно испугался чего-то… спрятался в каморку Николь… О, Боже! Боже!

– В чем дело?

– Появляется другой человек, а я не могу встать, защитить себя, закричать, я сплю!

– Кто этот человек?

– Нет, брат, я не смею…

Сильнейшее страдание исказило лицо Андреа.

– Говорите, кто этот человек, – приказал Бальзамо, – я так хочу!

– Король, – прошептала Андреа, – это король.

Филипп вздрогнул.

– Вот как, – пробормотал Бальзамо. – Этого-то я и опасался.

– Он подходит ко мне, – продолжала Андреа, – заговаривает со мною, обнимает, целует. О Боже, брат!

На глаза Филиппа навернулись слезы, а его ладонь крепко сжала эфес шпаги, подаренной Бальзамо.

– Говорите! Говорите же! – повелительно приказал граф.

– О, какое счастье! Он отчего-то растерялся… замер… смотрит на меня… он испугался… бежал! Андреа спасена!

Прерывисто дыша, Филипп внимал каждому слову сестры.

– Спасена… Андреа спасена… – машинально повторил он.

– Погоди, брат, погоди!

И словно для того, чтобы не упасть, девушка оперлась на руку брата.

– Дальше! Что было дальше? – продолжал спрашивать Филипп.

– Я забыла.

– Что?

– А, нет… Вон он, вон там, в каморке Николь, с ножом в руке.

– С ножом в руке?

– Я вижу его, он бледен, точно смерть.

– Кто – он?

– Жильбер.

Филипп задержал дыхание.

– Как только король ушел, он заходит в комнату, – продолжала рассказывать Андреа, – затворяет за собою дверь, затаптывает свечу, от которой уже затлел ковер, подходит ко мне. Ах!

Девушка вскочила, хотя Филипп ее и удерживал. Тело ее напряглось.

– О, негодяй! – наконец выдохнула она и упала на кушетку.

– Господи! – не смея прервать сестру, прошептал Филипп.

– Это он, он! – пролепетала Андреа.

Затем, приблизив губы к уху брата и сверкнув глазами, она спросила прерывающимся голосом:

– Ты его убьешь, Филипп?

– О, да! – вскинулся молодой человек.

Он вскочил, наткнулся на столик, уставленный фарфором, и опрокинул его.

Раздался звон бьющейся посуды.

Одновременно с этим раздался глухой удар, перегородка вздрогнула, и все остальные звуки заглушил крик Андреа.

– Что это? – удивился Бальзамо. – Дверь открыта?

– Нас подслушивали! – схватив шпагу, вскричал Филипп.

– Это он, – проговорила Андреа, – снова он.

– Кто?

– Жильбер, опять Жильбер. Филипп, ты убьешь его, убьешь?

– Да, да, да! – возопил молодой человек.

Со шпагой в руке он бросился в прихожую, а Андреа вновь упала на кушетку.

Бальзамо кинулся за Филиппом и схватил его за руку.

– Осторожней, сударь, – предупредил он, – смотрите, как бы тайна не вышла наружу. Уже день, а эхо в королевских дворцах разносится далеко.

– Ах, Жильбер, Жильбер, – бормотал Филипп, – он ведь прятался здесь, рядом, он все слышал, и я мог его убить. Будь он проклят, мерзавец!

– Все так, только тише, ради Бога. Вы его найдете, а сейчас нужно заняться вашей сестрой. Видите, она крайне утомлена переживаниями.

– О, да, я понимаю, как она страдает, потому что сам страдаю не меньше. Какое ужасное, непоправимое горе! О сударь, сударь, я этого не переживу!

– Напротив, шевалье, вы будете жить ради сестры. Она в вас нуждается, у нее никого, кроме вас, нет, так любите же ее, жалейте, заботьтесь о ней. А теперь, – помолчав несколько секунд, добавил он, – я, видимо, вам более не нужен?

– Нет, сударь. Простите меня за то, что я вас подозревал, за то, что оскорбил вас. И тем не менее все зло – от вас, сударь.

– Я не стану извиняться, шевалье, но неужели вы забыли о том, что рассказала ваша сестра?

– А что она рассказала? Я совсем потерял голову.

– Если бы я не пришел, она выпила бы приготовленное Николь питье, и тогда в дело оказался бы замешанным король. А уж хуже этого ничего быть не может.

– Да, я вижу, что так или иначе, несчастья нам было не миновать. Разбудите, сударь, сестру.

– Но если она меня увидит, то, возможно, поймет, что произошло. Лучше я разбужу ее так же, как усыпил, – издали.

– Благодарю вас, сударь.

– В таком случае прощайте, шевалье.

– Еще одно слово, граф. Вы, надеюсь, человек чести?

– Вы имеете в виду вашу тайну?

– Граф…

– Ваш намек ни к чему, сударь. Во-первых, я – человек чести; во-вторых, я решил удалиться от света и скоро забуду людей вместе с их тайнами. Однако, если я в состоянии быть чем-либо вам полезен, можете на меня рассчитывать. Впрочем, какая теперь от меня польза, я уже ничего не стою. Прощайте, сударь.

Поклонившись Филиппу, Бальзамо еще раз взглянул на Андреа, которая лежала, откинув назад голову, с выражением муки и усталости на лице.

– О, наука! – прошептал граф. – Какие жертвы и сколь ничтожный результат!

И Бальзамо исчез.

По мере того как он удалялся, Андреа приходила в себя; она подняла тяжелую, словно налитую свинцом, голову и удивленно воззрилась на брата:

– Филипп, что здесь произошло?

Сдерживая душившие его рыдания и героически изобразив улыбку, Филипп ответил:

– Ничего, сестричка.

– Ничего?

– Совершенно ничего.

– А мне кажется, что я была не в себе и видела сон.

– Сон? Что же тебе снилось, милая Андреа?

– Мне снился доктор Луи!

– Андреа! – сжав руку сестры, вскричал Филипп. – Ты чиста, как первый утренний луч, но все здесь складывается против тебя, ты можешь быть обесчещена; на нашу с тобой долю выпало хранить страшную тайну. Я пойду к доктору Луи, чтобы он передал ее высочеству дофине: ты так тоскуешь по родному дому, что можешь поправиться, только живя в Таверне. И мы уедем, быть может, в Таверне, быть может, куда-нибудь еще, и будем жить вдали от всех, любя и утешая друг друга.

– Но, Филипп, – возразила Андреа, – разве я в самом деле так чиста, как ты говоришь?

– Милая Андреа, я тебе все объясню, а покамест приготовься к отъезду.

– А как же отец?

– Отец, – мрачно ответил Филипп, – это уж моя забота, я его подготовлю.

– Он поедет с нами?

– Нет, это невозможно. Повторяю: только мы с тобою, Андреа, только мы.

– Друг мой, мне страшно, ты меня пугаешь. Ах, Филипп, как я страдаю!

– С нами Господь, Андреа, – проговорил молодой человек, – смелее. Я отправлюсь за доктором, а ты не забудь: ты плохо чувствуешь себя вдали от Таверне, но скрывала это от ее высочества дофины. Держись, сестричка, держись, дело идет о нашей с тобой чести.

И не в силах более сдерживать свои чувства, Филипп горячо расцеловал сестру.

Затем он поднял шпагу, вложил ее в ножны и выбежал на лестницу.

Четверть часа спустя он уже стучался в дверь доктора Луи, который жил в Версале даже тогда, когда двор переезжал в Трианон.