Текст книги "Жозеф Бальзамо. Том 2"

Автор книги: Александр Дюма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 47 страниц)

– О нет, это невозможно, вы заставили меня полюбить смерть.

– Лоренца, сжалься, я обещаю, что скоро…

– Смерть или жизнь! – понемногу хмелея от собственного гнева, вскричала женщина. – Настал последний день; извольте даровать мне смерть, а с нею и отдохновение.

– Жизнь, Лоренца, жизнь.

– Значит, свободу.

Бальзамо молчал.

– Тогда – смерть, сладкая смерть от зелья, от укола иглы, смерть во время сна – и покой! Покой!

– Жизнь и терпение, Лоренца.

Отскочив назад, с хохотом, наводящим ужас, девушка выхватила спрятанный на груди кинжал с тонким и острым лезвием, словно молния сверкнувшим у нее в руке.

Бальзамо вскрикнул, но, увы, было поздно: он бросился к Лоренце с вытянутой вперед рукой, но смертоносное оружие уже прочертило воздух и вонзилось ей в грудь. Блеск кинжала и кровь ослепили Бальзамо.

Он издал страшный крик и, схватив Лоренцу в охапку, вцепился рукою в кинжал, чтобы помешать девушке ударить себя еще раз.

Лоренца выдернула оружие из раны, и острое лезвие скользнуло по пальцам Бальзамо.

Из его пораненной ладони брызнула кровь.

Прекратив борьбу, Бальзамо протянул к девушке окровавленную руку и громко приказал:

– Спите, Лоренца, спите, я так хочу!

Однако пленница была настолько взволнованна, что подчинилась не сразу.

– Нет, нет, – пробормотала она, покачиваясь и пытаясь нанести себе новый удар, – нет, я не буду спать.

– Спите, говорю вам! – шагнув к ней, снова закричал Бальзамо. – Спите, я вам приказываю!

На этот раз сила воли Бальзамо оказалась столь велика, что сопротивление прекратилось: Лоренца вздохнула, выпустила из руки кинжал, качнулась и упала на подушки.

Глаза ее несколько секунд еще оставались открытыми, но горевший в них грозный огонь мало-помалу погас, и веки девушки смежились. Напряженная шея расслабилась, голова, словно у раненой птицы, склонилась к плечу, по телу пробежала дрожь. Лоренца уснула.

Только после этого Бальзамо смог обнажить скрытую под одеждой рану девушки и осмотреть ее; она показалась ему легкой. Кровь, однако, струилась обильно.

Бальзамо нажал на глаз в статуе льва, и под воздействием пружины в стене открылась дверь; затем он снял гирю, служившую противовесом, и сверху спустилась крышка люка; став на нее, он поднялся в лабораторию Альтотаса.

– А, это ты, Ашарат, – приветствовал его сидевший в кресле старик. – Тебе известно, что через неделю мне исполнится сто лет. Ты знаешь, что до этого мне нужно добыть кровь ребенка или девственницы.

Но Бальзамо, не слушая старика, подбежал к шкафу, где хранился волшебный эликсир, взял одну из склянок, содержимое которой уже не раз доказало свою действенность, затем снова встал на крышку люка, топнул ногой и спустился.

Альтотас, силясь схватить ученика за одежду, подкатил кресло к самому люку и воскликнул:

– Ты слышишь, несчастный! Ты понимаешь, что если в течение недели у меня не будет крови ребенка или девственницы, чтобы доделать эликсир, то я умру?

Бальзамо поднял голову: на неподвижном лице старика, казалось, горели одни глаза, можно было подумать, что только они и были живыми.

– Да, да, – ответил Бальзамо, – не беспокойся, будет тебе то, что ты просишь.

Нажав на пружину, Бальзамо поднял крышку люка к потолку, и тот занял свое место в лепном орнаменте.

После этого Бальзамо бросился в комнату Лоренцы; едва он вбежал в нее, как раздался звонок Фрица.

– Это господин де Ришелье, – пробормотал он. – Ей-богу, будь он хоть сто раз герцогом, на этот раз ему придется подождать.

118. ДВЕ КАПЛИ ВОДИЦЫ Г-НА ДЕ РИШЕЛЬЕ

В половине пятого герцог де Ришелье вышел из дома на улице Сен-Клод.

Причины, по которым он посетил Бальзамо, прояснятся сами собой из дальнейшего.

Г-н де Таверне обедал у дочери; дофина на весь день освободила Андреа от службы, чтобы та могла принять у себя отца.

Герцог де Ришелье явился во время десерта; всегдашний добрый вестник, он решил поведать, что не далее как сегодня утром король объявил о своем намерении дать Филиппу не роту, а полк.

Таверне бурно изъявил радость, Андреа горячо поблагодарила маршала.

Разговор принял такой оборот, какого можно было ожидать после подобного известия. Ришелье все время твердил о короле, Андреа о брате, Таверне об Андреа.

Она же в разговоре сообщила, что сегодня свободна от службы у дофины, что ее королевское высочество принимает двух немецких принцев, своих родичей, и что, намереваясь провести несколько часов в непринужденной обстановке, напоминающей венский двор, Мария-Антуанетта пожелала, чтобы при ней не было никого из ее придворных, даже статс-дамы, чем г-жа де Ноайль была так возмущена, что помчалась к королю с жалобами.

Таверне, по его словам, был в восторге от того, что Андреа свободна и отец может побеседовать с нею о предметах, касающихся ее судьбы и доброго имени. После этих слов Ришелье изъявил готовность удалиться, дабы оставить отца и дочь наедине, но мадемуазель де Таверне воспротивилась этому. И Ришелье остался.

В герцоге пробудился проповедник; он красноречиво живописал бедствия, которые обрушились на французское дворянство с тех пор, как оно вынуждено терпеть постыдное иго случайных фавориток, этих беззаконных королев, тогда как в прежние времена все поклонялись другим фавориткам, почти столь же благородным, как их августейшие возлюбленные, женщинам, что обретали власть над монархом благодаря красоте и любви, а над подданными – благодаря своей родовитости, уму, а также прямодушному и чистому патриотизму.

Андреа удивилась, найдя большое сходство между этими словами Ришелье и высказываниями барона де Таверне, которые она слышала несколько дней назад.

Затем Ришелье углубился в теорию добродетели, теорию настолько остроумную, языческую и французскую, что м-ль де Таверне вынуждена была признать, что ежели следовать построениям маршала, то она ни в коей мере не может быть признана добродетельной, и что подлинной добродетелью, как ее понимает г-н де Ришелье, обладали г-жа де Шатору [80]80
  Шатору, Мари Анн, герцогиня де (1717–1744) – фаворитка Людовика XV, была, кстати, дружна с Ришелье.


[Закрыть], м-ль де Лавальер [81]81
  Лавальер, Луиза, герцогиня де (1644–1710) – фаворитка короля Людовика XIV.


[Закрыть]и м-ль де Фоссёз [82]82
  Прозвище Франсуазы де Монморанси (1562 —?), дочери барона де Фоссёз, одной из любовниц Генриха IV в молодости.


[Закрыть].

От умозаключения к умозаключению, от довода к доводу речи Ришелье становились настолько прозрачны, что Андреа совершенно перестала что-либо понимать.

Что до Таверне, то по части нравственности он превосходил своего друга маршала, и речи его могли бы оскорбить слух человека не столь невинного, как Андреа, которая просто не способна была уразуметь, что имеет в виду барон.

На этом уровне беседа продолжалась почти до семи вечера.

В семь маршал поднялся и сказал, что вынужден отправиться в Версаль засвидетельствовать почтение королю.

Прохаживаясь по комнате в поисках шляпы, он столкнулся с Николь, у которой всегда появлялось какое-нибудь дело там, где находился г-н де Ришелье.

– Вот ты меня, малышка, и проводишь, – заявил он, потрепав Николь по плечу. – Понесешь букет, который госпожа де Ноайль велела срезать у себя в саду и посылает графине д'Эгмонт.

Николь присела, точь-в-точь как поселянка в комических операх г-на Руссо.

После этого маршал попрощался с отцом и дочерью, обменялся многозначительными взглядами с Таверне, с резвостью юноши отвесил поклон Андреа и удалился.

А теперь, с позволения читателя, мы оставим барона и Андреа обсуждать новую милость, которой удостоился Филипп, и последуем за маршалом. Это, кстати, даст нам возможность узнать, что он делал на улице Сен-Клод, куда, как мы помним, он явился в столь ужасную минуту.

Ришелье спускался по лестнице, опираясь на плечо Николь, и, как только они вышли, остановился и, глядя ей прямо в лицо, спросил:

– Так что же, голубушка, у нас, оказывается, есть любовник?

– У меня, господин маршал? – переспросила покрасневшая Николь, отступая назад.

– Тебя случайно зовут не Николь Леге?

– Да, господин маршал.

– Так вот, у Николь Леге есть любовник.

– Неужели?

– Некий прохвост, весьма недурно сложенный, с которым она встречалась на улице Кок-Эрон и который последовал за нею в Версаль.

– Клянусь вам, ваша светлость….

– Он капрал, а зовут его… Хочешь, малышка, я скажу тебе, как зовут любовника мадемуазель Николь Леге?

У Николь оставалась надежда, что маршал не знает имени этого счастливого смертного.

– Говорите, господин маршал, раз уж начали.

– Его зовут господин де Босир, – сообщил Ришелье, – и, по правде сказать, он оправдывает свою фамилию [83]83
  По-французски «Босир» – красавчик.


[Закрыть].

Николь с видом оскорбленной невинности сложила перед собой руки, что, впрочем, не произвело ни малейшего впечатления на старика маршала.

– И теперь мы с ним встречаемся в Трианоне, в королевском дворце, – продолжал он. – Это, черт побери, серьезное дело. За такие шалости, деточка, выгоняют со службы, а господин де Сартин всех девиц, изгнанных из королевских дворцов, отравляет в Сальпетриер [84]84
  Богадельня для женщин в Париже, служившая также исправительным заведением.


[Закрыть].

Николь забеспокоилась.

– Ваша светлость, я хочу вам сказать, – заявила она, – что ежели господин де Босир хвастается, будто он мой любовник, то он просто наглец и негодяй, а я тут ни при чем.

– Тебе лучше знать, – заметил Ришелье. – Но у тебя были с ним свидания? Да или нет?

– Господин маршал, свидание – это не преступление.

– Встречалась ты с ним или нет? Отвечай!

– Ваша светлость…

– Итак, встречалась. Прекрасно. Нет, дитя мое, я вовсе не собираюсь тебя бранить, более того, мне нравятся хорошенькие девушки, которые пускают в оборот свою красоту, и я всегда помогал им в этом, насколько то было в моих силах, И я тебя просто предупреждаю – из сострадания, как твой друг и покровитель.

– Значит, меня видели? – спросила Николь.

– Естественно, раз я об этом знаю.

– Ваша светлость, – решительным тоном заявила Николь, – меня не могли видеть, это исключено.

– Ну, не знаю, не знаю, слухи об этом ходят, и это ставит твою хозяйку в двусмысленное положение. Сама понимаешь, поскольку я куда больше дружен с семейством Таверне, нежели с семейством Леге, мой долг – сообщить обо всем этом барону.

– Ваша светлость, – взмолилась Николь, напуганная оборотом, какой приняла беседа, – вы губите меня! Меня же выгонят по одному только подозрению, хоть я и невиновна.

– Да, бедняжка, тебя выгонят. Потому что как раз сейчас некто неизвестный мне, обладающий извращенным умом, поскольку он узрел нечто предосудительное в ваших совершенно невинных свиданиях, видимо, поведал о них госпоже де Ноайль.

– Госпоже де Ноайль! Боже милостивый!

– Как видишь, дело выходит серьезное.

Николь в отчаянии хлопнула в ладоши.

– Да, понимаю, скверно, – вздохнул герцог. – Но что поделаешь?

– И вы, который только что называл себя моим покровителем и не раз уже мне помогал, не можете меня защитить? – с нежным лукавством, какое было бы в пору тридцатилетней женщине, спросила Николь.

– Разумеется, могу.

– Так в чем же дело, господин маршал?

– В том, что я не хочу.

– Ваша светлость!

– Да, я знаю, ты мила, твои красивые глазки так красноречивы, но я, бедняжка Николь, становлюсь подслеповат и перестал понимать язык красивых глазок. В давние времена я предложил бы тебе укрытие в Ганноверском павильоне, но сейчас – к чему мне это? Об этом даже и сплетничать бы не стали.

– Однако вы меня как-то приводили в Ганноверский павильон, – с укором заметила Николь.

– А ты, Николь, неблагодарна, коль попрекаешь меня тем, что я приглашал тебя к себе. Ведь я тогда оказал тебе услугу. Признайся, ведь без водички господина Рафте, который превратил тебя в очаровательную брюнетку, ты не попала бы в Трианон, что, наверное, было бы куда лучше, чем оказаться выгнанной. Но что за черт надоумил тебя устраивать свидания с господином де Босиром, да еще у конюшенной ограды?

– Ах, так вы даже это знаете, – протянула Николь, понявшая, что надо менять тактику и отбросить запирательство.

– Как видишь, знаю, и госпожа де Ноайль тоже. Кстати, сегодня вечером у тебя опять свидание…

– Да, ваша светлость, но, жизнью клянусь, я на него не пойду.

– Разумеется, ты ведь предупреждена, зато господин де Босир ничего не знает, придет, и тут-то его и схватят. Само собой, он не захочет, чтобы его сочли вором и повесили или приняли за соглядатая и выходили палками. Поэтому он заговорит, тем более что в признании не будет ничего постыдного. Он скажет: «Отпустите меня, я – любовник крошки Николь».

– Ваша светлость, я пойду предупрежу его.

– Ничего не получится, дитя мое. Да и кого предупреждать? Человека, который, быть может, уже выдал тебя?

– Да, правда, – изображая отчаяние, вздохнула Николь.

– О, угрызения совести – это прекрасно! – воскликнул Ришелье.

Николь закрыла лицо руками, однако сквозь пальцы следила за каждым жестом, каждым взглядом герцога.

– Нет, право, ты восхитительна, – заметил герцог, от которого не укрылись эти маленькие женские хитрости. – Эх, сбросить бы мне лет пятьдесят! Ну да неважно, черт побери! Я помогу тебе, Николь.

– Ах, ваша светлость, если вы это сделаете, признательность моя…

– Я не требую от тебя признательности. Напротив, я помогу тебе совершенно бескорыстно.

– О, как вы добры, ваша светлость! От всего сердца благодарю вас!

– Погоди благодарить. Ты ведь еще ничего не знаешь. Какого черта! Потерпи, пока не узнаешь.

– Я согласна на все, ваша светлость, лишь бы мадемуазель Андреа не прогнала меня.

– Ах, так ты желаешь остаться в Трианоне?

– Больше всего на свете, ваша светлость.

– Так вот, деточка, забудь об этом.

– Но ведь меня же не поймают во время свидания.

– Поймают или не поймают, но ты все равно попалась.

– Почему, ваша светлость?

– Сейчас объясню. Раз про тебя стало известно госпоже де Ноайль, ни у кого, даже у короля, не хватит влияния, чтобы спасти тебя.

– Ах, если бы я могла увидеть короля!

– Ну, голубушка, только этого не хватало! И потом, если уж ты не попадешься, то я тебя выдам.

– Вы?

– Да, и немедленно.

– Право, господин маршал, я ничего не понимаю.

– Мне доставит удовольствие рассказать о тебе госпоже де Ноайль.

– И это вы называете покровительством?

– Если оно тебе не по нраву, у тебя есть время отказаться от него. Только скажи.

– Нет, ваша светлость, я хочу, чтобы вы покровительствовали мне.

– Обещаю тебе это.

– Итак?

– Я все сделаю. Слушай.

– Да, ваша светлость.

– Тебя могут выгнать и посадить в тюрьму. А я тебя сделаю свободной и богатой.

– Свободной и богатой?

– Да.

– Что же нужно сделать, чтобы стать свободной и богатой, господин маршал? Говорите скорей.

– Да почти ничего.

– Но все-таки…

– То, что я тебе велю.

– Это очень трудно?

– Совершенный пустяк.

– Значит, что-то все-таки нужно будет сделать? – спросила Николь.

– Придется. Тебе ведь известно, Николь, правило жизни: ты – мне, я – тебе?

– А то, что нужно будет сделать, это – мне или вам?

Герцог с интересом взглянул на Николь.

– Черт побери! – воскликнул он. – А эта плутовка не так проста!

– Так как же, ваша светлость?

– Ну ладно, это – тебе, для тебя.

– Ага, – бросила Николь уже без страха, так как поняла, что герцог нуждается в ней. Ее изобретательный ум вовсю работал, пытаясь выловить правду среди бесчисленных уверток, которыми герцог старался по обыкновению запутать собеседницу. – И что же я должна, ваша светлость, сделать для себя?

– А вот что. Господин де Босир придет в половине восьмого?

– Да, господин маршал.

– Сейчас десять минут восьмого.

– Совершенно верно.

– Стоит мне захотеть, и его схватят.

– Но ведь вы же не захотите.

– Нет. Значит, ты пойдешь и скажешь ему…

– Что?

– Погоди. Сперва ответь, ты любишь его, Николь?

– Раз я встречаюсь с ним…

– Это ничего не значит. Ты хочешь выйти за него? У женщин бывают довольно странные причуды.

Николь расхохоталась.

– Выйти за него? – воскликнула она. – Еще чего?

Ришелье был ошеломлен: даже при дворе ему не часто случалось иметь дело с таким крепким орешком.

– Ну хорошо, ты не хочешь выходить за него, но ты его любишь. Тем лучше.

– Ладно. Будем считать, что я люблю господина де Босира, и пойдем дальше.

– Черт возьми, экая ты прыткая!

– Что поделаешь. Вы же понимаете, меня интересует…

– Что же?

– Что мне нужно будет сделать.

– Но первым делом условимся, что раз ты его любишь, то убежишь с ним.

– Ну коль вы так этого хотите, согласна.

– Э, нет, голубушка, я ничего не хочу.

Николь поняла, что поторопилась: она ведь не вызнала еще тайных намерений своего безжалостного противника и не получила от него денег.

Она тут же пошла на попятный в надежде отыграться потом.

– Ваша светлость, – покорно произнесла она, – я жду ваших приказаний.

– То-то же. Так вот, ты пойдешь к господину де Босиру и скажешь ему: «О нас все известно, но у меня есть покровитель, который нас спасет – вас от Сен-Лазара, меня от Сальпетриер. Нам нужно бежать».

Николь взглянула на Ришелье.

– Бежать? – переспросила она.

Ришелье понял, что означает ее столь выразительный и недвусмысленный взгляд.

– Само собой разумеется, – заверил он, – все расходы по путешествию я беру на себя.

Николь не стала требовать дальнейших разъяснений; раз ей обещают заплатить, значит, скажут и остальное.

Маршал чутьем угадал решимость Николь и в свой черед поспешил сказать все, что собирался; так человек, проиграв, торопится расплатиться, чтобы покончить с этой неприятной обязанностью как можно скорее.

– А знаешь, Николь, о чем ты сейчас думаешь? – спросил он.

– Нет, ваша светлость, – отвечала девушка, – но готова поклясться, что вы уже догадались, ведь вы же все знаете.

– Ты думаешь, Николь, что вот ты убежишь, а может статься, что ночью ты понадобишься своей госпоже, она позовет тебя, увидит, что тебя нет, поднимет тревогу, и тогда тебя могут поймать.

– Нет, – сказала Николь, – об этом я вовсе не думаю, потому что, поразмыслив хорошенько, я, господин маршал, решила остаться здесь.

– А если схватят господина де Босира?

– Пусть схватят.

– И он признается.

– Пусть признается.

– Но ведь тогда ты пропала, – начиная тревожиться, припугнул ее Ришелье.

– Вовсе нет. Мадемуазель Андреа очень добрая и любит меня, она замолвит за меня словцо королю. Господина де Босира накажут, а мне ничего не будет.

Маршал прикусил губу.

– А я тебе, Николь, скажу, что ты дура, – объявил он. – Мадемуазель Андреа не имеет влияния на короля, а вот я сей же час пойду и велю взять тебя, ежели ты не будешь слушаться меня. Поняла, маленькая гадючка?

– Ваша светлость, я же не спорю и не отказываюсь, я слушаю, но ведь и свой интерес блюсти надо.

– Хорошо. Значит, ты сию же минуту пойдешь и обдумаешь, как вам бежать с господином де Босиром.

– Но как же мне решиться бежать, господин маршал, когда вы сами говорите, что мадемуазель Андреа может проснуться, позвать меня, ну и все такое, о чем я даже не думала, но что вы, ваша светлость, предусмотрели, как опытный человек.

Ришелье вторично прикусил губу, но несколько сильней, чем в первый раз.

– Да, паршивка ты этакая, я все предусмотрел – даже то, как предотвратить опасность.

– И как же вы помешаете мадемуазель Андреа кликнуть меня?

– Помешав ей проснуться.

– Ничего не получится. Она просыпается раз десять за ночь.

– Ах, так у нее тот же недуг, что у меня? – невозмутимо поинтересовался Ришелье.

– И у вас тоже? – рассмеялась Николь.

– Ну да. Я тоже просыпаюсь раз десять за ночь. Только я принимаю лекарство от бессонницы. Она могла бы поступать, как я, но раз она этого не делает, за нее это сделаешь ты.

– То есть как, ваша светлость? – удивилась Николь.

– Что пьет твоя госпожа, прежде чем уснуть?

– Что она пьет?

– Да, да. Сейчас пошла такая мода предупреждать жажду. Одни пьют оранжад или лимонад, другие мятную воду, третьи…

– Нет, мадемуазель выпивает перед сном только стакан слегка подсахаренной воды, иногда чуть-чуть надушенной цветами апельсина, если с нервами плохо.

– Превосходно, – заметил Ришелье. – Я тоже это пью. Так что мое лекарство вполне ей подойдет.

– Подойдет?

– Разумеется. Я капаю себе в питье несколько капель эликсира и ночью сплю, как младенец.

Николь пыталась сообразить, к чему клонит герцог.

– Что же ты молчишь? – поинтересовался он.

– Я подумала, что у мадемуазель нет вашей водицы.

– Я тебе ее дам.

«Ах, вот оно что», – подумала Николь, для которой наконец забрезжил свет в ночи.

– Ты капнешь две капли в стакан своей госпожи, но только две капли, запомни, не больше и не меньше, и она заснет. Таким образом, она не сможет тебя позвать, и, следовательно, у тебя будет время скрыться.

– Ну если нужно только это, то тут нет ничего трудного.

– Значит, ты капнешь ей две капли?

– Всенепременно.

– Обещаешь?

– Ваша светлость, мне кажется, это в моих интересах. А потом я хорошенько запру мадемуазель…

– Нет, нет! – запротестовал герцог. – Вот этого делать не надо. Напротив, ты оставишь ее комнату открытой.

Наконец-то Николь осенило, в чем дело. Ришелье почувствовал, что она поняла.

– И это все? – поинтересовалась Николь.

– Все. А теперь можешь идти и сказать своему капралу, чтобы он собирал вещи.

– К сожалению, ваша светлость, я не могу ему сказать, чтобы он взял свой кошелек.

– Ну ты же знаешь, что деньги – это мое дело.

– Да, я помню, что ваша светлость были так добры…

– Сколько же тебе нужно, Николь?

– За что?

– За то, чтобы ты капнула эти две капли.

– Вы, ваша светлость, убедили меня, что в моих интересах капнуть две капли этой вашей водицы, и потому было бы нечестно требовать с вас за это плату. А вот за то, что я оставлю дверь в комнату мадемуазель открытой, предупреждаю вас, ваша светлость, заранее, я потребую кругленькую сумму.

– Хорошо, говори сколько.

– Двадцать тысяч франков, ваша светлость.

Ришелье вздрогнул.

– А ты далеко пойдешь, Николь, – со вздохом произнес он.

– Что поделаешь, ваша светлость. Я начинаю верить, что вы были правы и за мной будет погоня. Но с вашими двадцатью тысячами я сумею скрыться.

– Ступай, Николь, предупреди господина де Босира, а потом я отсчитаю тебе деньги.

– Ваша светлость, господин де Босир весьма недоверчив, и он не поверит мне на слово, если я не представлю ему доказательств.

Ришелье извлек из кармана пачку казначейских билетов.

– Вот возьми один, а в этом кошельке сотня двойных луидоров, – сказал он.

– Ваша светлость, вы даете мне задаток, а остальные, значит, заплатите, когда я переговорю с господином де Босиром?

– Нет, к черту, я предпочитаю рассчитаться с тобой сразу. Ты, Николь, девушка бережливая, и эти деньги принесут тебе счастье.

И Ришелье выдал ей обещанную сумму частью в казначейских билетах, а частью в луидорах и полулуидорах.

– Ну что, все? – спросил он.

– Да, ваша светлость. А теперь мне нужно главное.

– Эликсир?

– Да. У вашей светлости, наверное, имеется флакончик?

– Имеется. Я всегда ношу его с собой.

Николь усмехнулась.

– Да, вот еще, – вспомнила она. – Ворота Трианона каждый вечер запирают, а у меня нет ключа.

– У меня есть, поскольку я оберкамергер.

– Правда?

– Вот он.

– Как все удачно складывается, – заметила Николь. – Просто, можно сказать, цепь чудесных совпадений. Ну а теперь прощайте, ваша светлость.

– Как прощайте?

– Мы с вашей светлостью больше не увидимся; как только мадемуазель уснет, я убегу.

– Да, верно. Прощай, Николь.

И Николь, смеясь в душе, растворилась в сгущающихся сумерках.

«На сей раз удалось, – подумал Ришелье. – Но похоже, судьба считает меня слишком старым и служит мне против воли. Эта девица взяла надо мной верх, однако какое это имеет значение, ежели я за все отплачу».