Текст книги "Жозеф Бальзамо. Том 2"

Автор книги: Александр Дюма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 47 страниц)

125. БЕСЕДА

Г-ну де Сартину потребовалось несколько секунд, чтобы оправиться от страха. В глазах у него все еще стояло грозное дуло пистолета, более того, он чувствовал на лбу холодное прикосновение ствола.

Наконец он пришел в себя.

– Сударь, – сказал он, – у меня перед вами одно преимущество: зная, с каким человеком мне предстоит говорить, я не принял мер, какие принимаю, имея дело с заурядными преступниками.

– Вот вы сердитесь, сударь, говорите бранные слова, – отвечал Бальзамо, – и даже не отдаете себе отчета, насколько вы не правы. Я ведь явился, чтобы оказать вам услугу.

Г-н де Сартин пожал плечами.

– Да, да, сударь, услугу, – повторил Бальзамо, – а вы так ложно трактуете мои намерения. Вот вы тут толкуете мне о заговорщиках, а ведь я пришел как раз для того, чтобы разоблачить заговор.

Но Бальзамо зря растрачивал красноречие: в этот момент г-н де Сартин не обращал внимания на слова опасного посетителя; даже слово «заговор», которое в обычное время мигом заставило бы насторожиться г-на де Сартина, сейчас не задело его слуха.

– Зная, кто я такой, вы, сударь, несомненно, понимаете, в чем заключается моя миссия во Франции. Я – посланец его величества Фридриха Великого, иначе говоря, в какой-то степени тайный посол прусского короля. Ну а когда говорят «посол», подразумевают «любознательный человек», так что от меня в этом моем качестве не укрывается ничто из происходящего, более же всего я осведомлен о деле со скупкой зерна.

И хотя Бальзамо произнес последние слова самым безмятежным голосом, они, видимо, произвели на г-на де Сартина гораздо большее впечатление, чем предыдущие, так как он стал куда внимательнее.

Начальник полиции поднял голову.

– И что же это за дело с зерном? – поинтересовался он, изображая непринужденность, точь-в-точь как Бальзамо в начале беседы. – Теперь уж вы, сударь, растолкуйте мне.

– Охотно, сударь, – ответил Бальзамо. – Дело обстоит так.

– Я весь внимание.

– О, вы могли бы даже не говорить мне этого… Хитроумные спекулянты убедили его величество короля Франции, что ему следует построить хлебные склады для своего народа на случай неурожая. Склады начали строить, а пока строили, решили, что лучше всего их строить большими. На них не жалели ничего: ни дерева, ни камня, и выстроили просто огромными.

– И что же дальше?

– А дальше житницы нужно было наполнить, поскольку пустые они не имеют смысла, и их наполнили.

– И что же, сударь? – прервал Бальзамо г-н де Сартин, пока еще не понимавший, куда клонит собеседник.

– Но вы же понимаете, чтобы наполнить очень большие склады, нужно очень много зерна. Разве это не ясно?

– Разумеется.

– Продолжаю. Множество хлеба изымается из обращения, а это означает для народа голод, поскольку, прошу заметить, всякое изъятие ценностей из обращения равнозначно недостатку продукта. Ежели тысяча мешков зерна лежит на складе, это означает, что на тысячу мешков меньше посеяно на полях. Умножьте тысячу мешков всего лишь на десять, так как хлеб родит сам-десят.

Г-н де Сартин закашлялся от ярости.

Бальзамо остановился и спокойно переждал, когда кашель кончится.

– Итак, – продолжил он, когда состояние г-на де Сартина позволило ему это, – хлебный спекулянт обогатился за счет роста цены. Это ясно, да?

– Это-то совершенно ясно, – промолвил г-н де Сартин, – но, насколько я понимаю, сударь, вы притязаете на раскрытие заговора или преступления, которое совершил его величество?

– Вы совершенно правильно поняли меня, – согласился Бальзамо.

– А вы дерзки, сударь, и мне крайне любопытно узнать, как воспримет ваше обвинение король. Я очень опасаюсь, как бы результат не оказался таким же, какой я предполагал, перелистывая перед вашим приходом бумаги из этой шкатулки. Остерегитесь, сударь. И так, и так вас ждет Бастилия.

– Нет, оказывается, вы меня не поняли.

– Как это прикажете разуметь?

– Бог мой! Сударь, вы скверно думаете обо мне и, право же, обижаете, считая глупцом. Неужто вы полагаете, что я стану нападать на короля? Я, посол, любознательный человек? Нет, чтобы так поступать, надо быть полным болваном. Так что, прошу вас, выслушайте меня до конца.

Г-н де Сартин кивнул.

– Те, кто обнаружил этот заговор против французского народа… Простите меня, сударь, что я отнимаю у вас драгоценное время, но вы сейчас сами увидите, что оно для вас не потеряно зря. Так вот, названный заговор против французского народа раскрыли экономисты, которые, весьма трудолюбиво и тщательно исследовав через лупу эту махинацию, заметили, что в ней замешан не только король. Им прекрасно известно, что у его величества есть точный реестр цен на хлеб на различных рынках, известно им и то, что его величество радостно потирает руки, когда повышение цен приносит ему восемь или десять тысяч экю; но им также известно, что рядом с его величеством находится человек, чье положение облегчает сделки, человек, который благодаря своей особой должности – он, как вы понимаете, должностное лицо – следит за скупкой, подвозом, получением денег, одним словом, человек, который является посредником у короля. Так вот, экономисты, люди с лупой, как я их называю, собираются нападать не на короля, поскольку они отнюдь не дураки, сударь вы мой, но на то должностное лицо, на того человека, на посредника, который и проводит спекуляции для его величества.

Г-н де Сартин попытался вновь обрести равновесие, занявшись своим париком, но, увы, тщетно.

– Итак, – продолжил Бальзамо, – я приближаюсь к сути. Вы, начальник полиции, знаете, что я – граф Феникс, я же знаю, что вы – господин де Сартин.

– И что из того? – поинтересовался растерянный глава сыска. – Да, я – господин де Сартин. Эка невидаль!

– Но обратите внимание, этот господин де Сартин и является тем самым человеком, который ведет реестры, совершает сделки, получает деньги, то есть тем, кто без ведома или с ведома короля морит голодом двадцать семь миллионов французов, хотя по своей должности должен заботиться, чтобы они ели как можно лучше. И вы представляете себе, какое действие произведет подобное разоблачение? Народ вас не любит. Король – человек не слишком чувствительный. Так что ежели голодающие потребуют вашей головы, его величество, либо чтобы отвести всякие подозрения в сообщничестве с вами, если таковое сообщничество имело место, либо чтобы дать восторжествовать справедливости, если он не состоял с вами в сговоре, так вот, его величество поспешит вздернуть вас на виселицу, как в свое время был вздернут Ангерран де Мариньи [87]87
  Мариньи, Ангерран де (ок. 1260–1315) – первый министр и правитель королевства при короле Филиппе IV Красивом, после смерти которого был по обвинению в финансовых злоупотреблениях осужден и повешен.


[Закрыть]. Припоминаете?

– Смутно, – ответил побледневший г-н де Сартин. – Но мне кажется, сударь, что вы приводите доводы весьма дурного вкуса, говоря о виселице человеку моего положения.

– Ах, сударь, – вздохнул Бальзамо, – если я и говорю о ней, то лишь потому, что у меня еще до сих пор стоит перед глазами этот бедняга Ангерран. Клянусь вам, это был безукоризненный дворянин из старинного нормандского рода, весьма благородного происхождения. Он был правителем Франции, комендантом Лувра, интендантом финансов и строений, графом де Лонгвиль, а это графство побольше, чем ваше Альби. Ах, да что там говорить, я видел, как его повесили на Монфоконе [88]88
  Холм в окрестностях средневекового Парижа, где в XIII в. была установлена виселица, на которой казнили государственных преступников.


[Закрыть], где он сам прежде и поставил виселицу. Помилуй Бог, я столько раз ему твердил: «Ангерран, дорогой Ангерран, будьте осторожней. Вы так круто распоряжаетесь финансами, что Карл Валуа [89]89
  Карл Валуа (1270–1325) – брат короля Филиппа IV Красивого, противник Ангеррана де Мариньи.


[Закрыть]вам этого не простит». Он не послушался меня, сударь, и вот как кончил. О, если бы вы знали, сколько я повидал начальников полиции, начиная с Понтия Пилата, осудившего Иисуса Христа, и кончая господином Бертеном де Бель-Иль, графом де Бурдейлем, сеньором де Брантомом, вашим предшественником, который установил фонари и запретил букеты.

Г-н де Сартин встал, тщетно пытаясь скрыть охватившее его волнение.

– Что ж, – сказал он, – обвиняйте меня, ежели хотите. Да только кто станет слушать ничего не значащего человека вроде вас?

– Поберегитесь, сударь, – возразил Бальзамо. – Очень часто оказывалось, что люди, которые, казалось бы, ничего не значат, значат очень много. И когда я во всех подробностях опишу историю со скупкой зерна своему корреспонденту, то есть Фридриху Второму, который, как вам известно, является философом; когда Фридрих тут же напишет о ней, присовокупив собственноручный комментарий, господину Аруэ де Вольтеру; когда Вольтер, острота пера которого, надеюсь, вам известна, сочинит озорную сказочку вроде «Человека с сорока экю»; когда господин д'Аламбер, превосходный геометр, подсчитает, что хлебом, украденным вами из общественных запасов, можно было бы прокормить сто миллионов человек в течение трех-четырех лет; когда Гельвеций [90]90
  Гельвеций, Клод Адриен (1715–1771) – французский философ-материалист.


[Закрыть]установит, что ежели деньги, полученные за этот хлеб, перевести в монеты по шесть ливров и поставить их столбиком, то он будет высотой до Луны, а ежели в кредитные билеты и уложить их в ряд, то он дотянется до Санкт-Петербурга; когда этот подсчет вдохновит господина Лагарпа [91]91
  Лагарп, Жан Франсуа (1739–1804) – французский драматург, теоретик литературы и публицист.


[Закрыть]на скверную драму, Дидро – на очередную беседу в духе «Отца семейства» [92]92
  «Отец семейства» (1761) – драма Дени Дидро.


[Закрыть], Жана Жака Руссо из Женевы, который тоже может очень больно укусить, когда хочет, – на ужасающий перепев этой беседы с собственными комментариями, господина Карона де Бомарше [93]93
  Бомарше, Пьер Огюстен Карон де (1732–1799) – французский драматург, автор знаменитой трилогии о Фигаро, а также многих памфлетов, в частности, против Людовика XVI и Марии-Антуанетты.


[Закрыть], наступать на мозоль которому Боже вас упаси, – на памфлет, господина Гримма [94]94
  Гримм, Фредерик Мельхиор, барон де (1723–1807) – французский литератор и критик.


[Закрыть]– на небольшое письмецо, господина Гольбаха [95]95
  Гольбах, Поль Анри (1723–1789) – французский философ-материалист, один из авторов «Энциклопедии».


[Закрыть]– на тяжеловесный каламбур, господина Мармонтеля, который погубит вас своей неловкой защитой, – на изящную нравоучительную сказочку; когда об этом станут толковать в кафе «Регентство» в Пале-Рояле, у Одино [96]96
  Одино, Никола Медар (1740–1801) – французский актер и драматург, директор кукольного театра, а впоследствии театра пантомимы, представления которых пользовались огромным успехом в народе.


[Закрыть], у королевских танцовщиков, находящихся, как вам известно, на содержании у господина Николе [97]97
  Николе, Жан Батист (1728–1796) – директор ярмарочного театра, пользовавшегося большой популярностью.


[Закрыть], – тогда, господин граф д'Альби, положение ваше как начальника полиции окажется куда хуже, чем бедняги Ангеррана де Мариньи, о котором вы не желаете слышать. Его вздернули на виселицу, однако он утверждал, что невиновен, притом так убедительно, что, клянусь честью, я поверил ему, когда он мне это объявил.

После этой речи г-н де Сартин больше уже не пытался сохранять декорум, снял парик и утер голову, обильно покрытую потом.

– Ладно, – сказал он, – но все это ничего не значит. Если можете, попробуйте погубить меня. У вас свои козыри, у меня – свои. У вас – ваши тайные сведения, у меня – шкатулка.

– Ах, сударь, – прервал его Бальзамо, – вот еще одно заблуждение, которое мне крайне удивительно видеть у такого опытного человека, как вы. Эта шкатулка…

– Так что же шкатулка?

– Она у вас не останется.

– Вот как? – насмешливо усмехнулся г-н де Сартин – Ах да, я забыл, что граф Феникс – рыцарь с большой дороги, с оружием в руках грабящий людей. Ах да, я уже не вижу у вас пистолета, вы его спрятали в карман. Прошу прощения, господин посол!

– Да перестаньте вы про пистолет, господин де Сартин! Ведь вы же сами не верите, будто я силой, в жестокой борьбе отниму у вас эту шкатулку только для того, чтобы уже на лестнице услышать, как вы звоните и кричите: «Держи вора!» Вовсе нет! И если я говорю, что шкатулка у вас не останется, то это значит, что вы сами, добровольно возвратите мне ее.

– Я! – вскричал глава сыска и с такой силой опустил кулак на предмет спора, что едва не расколол его.

– Да, вы.

– Все шутите, сударь! Ну а насчет возвращения вам шкатулки позвольте вам сказать, вы ее получите только вместе с моей жизнью. Да что я говорю, с жизнью! Разве я не рисковал ею тысячи раз? Разве я не готов отдать всю свою кровь до последней капли на службе его величеству? Убейте же меня, вы в этом мастер, но помните, на шум сбегутся мстители, и я еще успею, прежде чем умру, изобличить вас в ваших преступлениях. Возвратить вам шкатулку! – промолвил он с горькой улыбкой. – Да потребуй ее у меня все силы ада, я и то не отдал бы ее.

– Нет, мне не понадобится вмешательства подземных сил, вполне будет достаточно содействия особы, которая сейчас стучит в ваши ворота.

И действительно, в то же миг послышались три удара.

– Слышите, – продолжал Бальзамо, – карета этой особы въезжает во двор.

– Надо полагать, какой-нибудь ваш друг соблаговолил нанести мне визит?

– Вы совершенно правы, мой друг.

– И что же, я отдам ему шкатулку?

– Да, дражайший господин де Сартин, отдадите.

Начальник полиции еще презрительно пожимал плечами, когда отворилась дверь, появился лакей и доложил, что г-жа Дюбарри просит аудиенции у его высопревосходительства. Ошеломленный г-н де Сартин вздохнул и взглянул на Бальзамо, который с трудом сдержался, чтобы не рассмеяться в лицо почтенному главе сыска.

В этот миг за спиной лакея показалась женщина, видимо, не считающая необходимым ждать, когда ей позволят войти; это была прекрасная графиня; распространяя волны ароматов, она стремительно ворвалась в кабинет, задев двери пышными шуршащими юбками.

– Это вы, сударыня? – пробормотал г-н де Сартин, схвативший в приступе страха открытую шкатулку и прижавший ее к груди.

– Здравствуйте, Сартин! – приветствовала его с привычной безмятежной улыбкой графиня, после чего обратилась к Бальзамо: – Здравствуйте, дорогой граф!

Она протянула Бальзамо руку, он склонился и запечатлел поцелуй на белоснежной ручке, к которой столько раз приникал губами король.

Наклоняясь, он успел тихо произнести несколько слов, разобрать которые г-ну де Сартину не удалось.

– Ах! – воскликнула графиня. – Вот она, моя шкатулка.

– Ваша шкатулка? – пролепетал г-н де Сартин

– Разумеется, моя. Как! Вы не постеснялись открыть ее?

– Но, графиня…

– Нет, право, это прелестно. Я подумала… У меня украли шкатулку, и я сказала себе: надо пойти к Сартину, он найдет ее. А вы, оказывается, уже нашли. Благодарю.

– И как видите, господин де Сартин даже вскрыл ее, – заметил Бальзамо.

– Да, действительно… Как вам такое пришло в голову? Сартин, это же мерзко!

– Сударыня, при всем моем почтении к вам, – возразил начальник полиции, – я опасаюсь, что вы намеренно кого-то покрываете.

– Покрываете? – возмутился Бальзамо. – Уж не меня ли вы имели в виду, произнося эти слова?

– Я сказал то, что сказал, – ответил г-н де Сартин.

– Я ничего не понимаю, – шепнула г-жа Дюбарри Бальзамо. – В чем дело, дорогой граф? Вы напомнили, что я обещала исполнить первую же вашу просьбу. Обещания я держу, как мужчина. И вот я здесь. Что я должна сделать для вас?

– Сударыня, – громко произнес Бальзамо, – несколько дней назад вы доверили мне на хранение эту шкатулку со всем ее содержимым.

– Ну, разумеется! – ответила г-жа Дюбарри, отвечая взглядом на взгляд Бальзамо.

– Разумеется? – воскликнул г-н де Сартин. – Вы говорите, разумеется, сударыня?

– Графиня достаточно громко произнесла это слово, чтобы вы могли расслышать.

– Шкатулка, таящая, быть может, сведения о десятке заговоров!

– Ах, господин де Сартин, вы же знаете, что вам не везет с этим словом, так что не повторяйте его. Графиня требует возвратить шкатулку, возвратите ее, и делу конец.

– Сударыня, вы что же, требуете, чтобы я вам ее возвратил? – трясясь от злости, осведомился г-н де Сартин.

– Да, дорогой начальник полиции.

– Но в таком случае знайте…

Бальзамо глянул на графиню.

– Все, что мне нужно знать, я знаю, – объявила она. – Верните шкатулку. Без нее я отсюда не уйду. Вам понятно?

– Сударыня, во имя Бога живого, во имя интересов его величества…

Бальзамо нетерпеливо дернулся.

– Шкатулку, сударь! – бросила графиня. – Шкатулку! Да или нет? Но хорошенько подумайте, прежде чем сказать нет.

– Как вам угодно, сударыня, – униженно пробормотал г-н де Сартин.

И он протянул графине шкатулку, в которую Бальзамо уже успел сложить все бумаги, разбросанные по столу.

Г-жа Дюбарри повернулась к Бальзамо и с очаровательной улыбкой попросила:

– Граф, не будете ли вы так добры донести шкатулку до моей кареты и не предложите ли мне руку: мне не хочется одной проходить через передние, в которых встречаешь столько отвратительных физиономий. Благодарю вас, Сартин.

Бальзамо вместе со своей покровительницей направился было к двери, но вдруг заметил, что г-н де Сартин бросился к звонку.

– Графиня, – произнес Бальзамо, взглядом остановив своего противника, – будьте добры предупредить господина де Сартина, который крайне зол на меня за то, что я потребовал вашу шкатулку, будьте добры предупредить его, что вы будете в отчаянии, если со мной случится какое-нибудь несчастье по вине господина начальника полиции, и что это вызовет ваше большое недовольство.

Графиня улыбнулась Бальзамо.

– Дорогой Сартин, вы слышали, что сказал граф? Это чистая правда. Граф – мой лучший друг, и я смертельно обижусь на вас, если вы причините ему хоть малейшую неприятность. Прощайте, Сартин.

На сей раз г-жа Дюбарри покинула кабинет начальника полиции под руку с Бальзамо, который нес шкатулку.

Г-н де Сартин смотрел, как они уходят, но не выказывал бешенства, взрыв которого надеялся увидеть Бальзамо.

– Ладно, – пробормотал побежденный глава сыска, – ты уносишь шкатулку, но у меня осталась твоя жена.

И, срывая злость, он так дернул за сонетку, словно хотел порвать ее.

126. ГЛАВА, В КОТОРОЙ Г-Н ДЕ САРТИН НАЧИНАЕТ ВЕРИТЬ, ЧТО БАЛЬЗАМО ДЕЙСТВИТЕЛЬНО КОЛДУН

На нетерпеливый звонок г-на де Сартина вбежал пристав.

– Где женщина? – спросил начальник сыска.

– Какая женщина, ваше высокопревосходительство?

– Та, что упала здесь в обморок и которую я поручил вам.

– Ваше высокопревосходительство, она пришла в себя, – сообщил пристав.

– Прекрасно, приведите ее.

– Ваше высокопревосходительство, но где ее искать?

– Да в соседней комнате.

– Ее там нет, ваше высокопревосходительство.

– Нет? Но где же она?

– Не знаю.

– Она что, ушла?

– Да.

– Одна?

– Да.

– Но она же была без чувств.

– Да, ваше высокопревосходительство, какое-то время она лежала без сознания, но через пять минут после того, как в кабинет вашего высокопревосходительства был допущен граф Феникс, она очнулась от странного обморока, от которого не помогли ей ни эссенция, ни соль, открыла глаза, встала и с удовлетворенным видом вздохнула.

– А затем?

– А затем направилась к двери и, поскольку ваше высокопревосходительство не отдали приказа не отпускать ее, ушла.

– Ушла! – вскричал г-н де Сартин. – Болван, да я вас в Бисетр за это закатаю! А ну быстро пришлите мне старшего сыщика.

Пристав стремительно выскочил исполнять приказание.

– Этот негодяй – колдун, – пробормотал несчастный глава сыска. – Я – начальник полиции короля, но он явно начальник полиции дьявола.

Читатель уже понял то, что не мог объяснить себе г-н де Сартин. Сразу после эпизода с пистолетом, пока начальник полиции приходил в себя, Бальзамо воспользовался недолгой передышкой, сориентировался и, повернувшись поочередно на все четыре стороны света, приказал Лоренце встать, выйти и вернуться тем же путем на улицу Сен-Клод, уверенный, что приказ дойдет до нее.

Как только веление было мысленно произнесено Бальзамо, между ним и Лоренцой возник магнетический ток, и она, подчиняясь полученному приказу, встала, ушла, и никто не воспрепятствовал ее уходу.

В тот же вечер, ложась спать, г-н де Сартин велел пустить себе кровь: потрясение было слишком сильным, чтобы пройти без последствий, а врач заверил начальника полиции, что при промедлении хоть в четверть часа у него случился бы апоплексический удар.

Тем временем Бальзамо проводил графиню до кареты и хотел попрощаться с нею, но она была не из тех женщин, кто позволит покинуть себя, не получив или хотя бы не попытавшись получить какое-то объяснение странным событиям, которые только что разыгрались у нее на глазах.

Она попросила графа сесть с нею в карету, он подчинился, Джерида же повел под уздцы форейтор.

– Теперь вы видите, граф, – сказала она, – как я верна слову, и, если я кого-то объявляю своим другом, я произношу это и устами, и сердцем. Я только что возвратилась в Люсьенну, поскольку король сказал мне, что намерен завтра приехать туда повидаться со мной, но тут пришло ваше письмо, и ради вас я все бросила. Многие бы перепугались, слыша, как господин де Сартин бросает нам в лицо слова о заговорах и заговорщиках, но я, прежде чем что-то предпринять, смотрела на вас и все делала по вашим пожеланиям.

– Сударыня, – отвечал Бальзамо, – вы с лихвой заплатили за ту ничтожную услугу, которую мне посчастливилось оказать вам, но за мною ничто не пропадет, я умею быть благодарным, и вы вскоре убедитесь в этом. Только не верьте, будто я преступник, заговорщик, как утверждает господин де Сартин. Наш дражайший начальник полиции получил от предавшей меня особы эту шкатулку, где хранятся мои секреты, относящиеся к химии, секреты, которыми я хочу поделиться с вами, графиня, чтобы вы сохранили свою неувядающую лучезарную красоту, свою ослепительную молодость. Однако милейший господин де Сартин, узрев записанные шифром формулы, призвал на помощь какого-то канцеляриста, который, желая выслужиться, истолковал мой шифр на свой манер. Кажется, сударыня, я вам как-то уже говорил, что над моими занятиями пока еще тяготеют все опасности, которым они подвергались в средние века, и лишь острые и юные умы, такие, как ваш, благоволят к ним. Одним словом, сударыня, позвольте вам сказать, что вы избавили меня от затруднений, и я крайне признателен вам.

– Но что стало бы с вами, если бы я не пришла вам на помощь?

– Меня заключили бы в Венсен или в Бастилию, чтобы насолить королю Фридриху, которого его величество терпеть не может. Для меня нет ни малейшего сомнения, что я вышел бы оттуда, так как умею дыханием плавить камни, но на этом я лишился бы шкатулки, в которой содержатся, как я уже имел честь говорить вам, интереснейшие и бесценные формулы, по счастливой случайности вырванные наукой из вечной тьмы.

– Ах, граф, вы и успокоили, и обворожили меня. Но вы обещаете мне омолаживающий напиток?

– Разумеется.

– И когда же вы мне его дадите?

– Ну, торопиться нам некуда. Попросите его у меня лет через двадцать. Надеюсь, прекрасная графиня, сейчас вы не хотели бы стать ребенком?

– Граф, вы поистине очаровательный человек. Позвольте задать вам последний вопрос, и я вас отпущу, поскольку, как мне кажется, вы торопитесь.

– Слушаю вас, графиня.

– Вы сказали, вас кто-то предал. Это мужчина или женщина?

– Женщина.

– Ах вот что! Любовь!

– Увы, да. Любовь, удвоенная ревностью, доходящей до исступления, которая и приводит к результатам, виденным вами. Женщина не осмелилась нанести мне удар кинжалом, так как знает, что меня невозможно убить, и решила сгноить меня в тюрьме или разорить.

– Как разорить?

– Во всяком случае, она так полагает.

– Простите, граф, я должна выяснить, – рассмеялась графиня. – Уж не ртуть ли течет в ваших жилах, чем объясняется ваше бессмертие и то, что на вас проще донести, нежели убить?.. Вас высадить здесь или отвезти домой?

– Благодарю, графиня, я не хочу злоупотреблять вашей добротой и принуждать вас делать крюк. У меня есть мой Джерид.

– А, ваш великолепный конь. Говорят, на скаку он обгоняет ветер.

– Я вижу, он вам нравится, сударыня?

– Да, прекрасный скакун.

– Позвольте вам его подарить, но с условием, что ездить на нем будете только вы.

– Нет-нет, спасибо. Я не езжу верхом, а уж если случается, то страшно трушу. Но уже одно ваше предложение мне дороже самого подарка. Прощайте, дорогой граф, и не забудьте дать мне лет через десять ваше омолаживающее зелье.

– Я говорил, через двадцать.

– Ах, граф, вы же знаете пословицу: лучше синица в руках… А если сможете, дайте мне его лет через пять. Никому не ведомо, что может случиться.

– Как вам будет угодно, графиня. Разве вы не знаете, что я всецело к вашим услугам?

– И еще одно, граф.

– Слушаю вас.

– Но чтобы сказать вам это, я должна вам очень доверять.

Бальзамо, уже вышедший из кареты, поборол нетерпение и приблизился к графине.

– Ходят упорные толки, – сказала г-жа Дюбарри, – что королю нравится малютка Таверне.

– Графиня, этого не может быть!

– И как поговаривают, очень нравится. Вы должны мне сказать, так ли это. Если да, не щадите меня, скажите как другу. Граф, мне необходимо знать правду.

– Сударыня, – отвечал Бальзамо, – я сделаю больше: обещаю вам, что мадемуазель Андреа никогда не станет любовницей короля.

– Почему же, граф? – поразилась г-жа Дюбарри.

– Потому что я не желаю этого, – отрезал Бальзамо.

Г-жа Дюбарри недоверчиво ахнула.

– Вы сомневаетесь?

– А разве нельзя усомниться?

– Сударыня, никогда не сомневайтесь в науке. Вы поверили мне, когда я сказал «да», поверьте же, когда я говорю «нет».

– Выходит, у вас есть какие-то средства…

И г-жа Дюбарри запнулась.

– Продолжайте.

– Средства, способные подавить желание короля или победить его прихоти?

Бальзамо улыбнулся.

– Я умею внушать влечение.

– Да, знаю.

– И даже верите в это.

– Верю.

– Так вот, на сей раз я внушу отвращение, а в случае необходимости – бессилие. Так что успокойтесь, графиня, я на страже.

Бальзамо произносил эти не слишком связные фразы в возбуждении, которое г-жа Дюбарри принимала, как и должно было ей принимать, за пророческий экстаз; она ведь не знала, что Бальзамо терзался от лихорадочного нетерпения поскорее увидеть Лоренцу.

– Решительно, граф, – промолвила она, – вы не только предсказали мне счастливую судьбу, вы – мой ангел хранитель. Граф, будьте бдительны! Я защитила вас, защитите же и вы меня. Заключим союз.

– Согласен, сударыня, – отвечал Бальзамо.

И он еще раз поцеловал графине руку.

Затем, закрыв дверцу кареты, которую графиня остановила на Елисейских полях, он вскочил на коня, Джерид радостно заржал, и вскоре всадник и конь растворились в ночи.

– В Люсьенну! – крикнула утешенная г-жа Дюбарри.

Бальзамо же тихонько свистнул, чуть-чуть сжал коленями бока Джерида, и конь понесся вскачь.

Через пять минут Бальзамо уже был на улице Сен-Клод в вестибюле своего дома и вопросительно смотрел на Фрица.

– Ну что? – с тревогой спросил он.

– Да хозяин, – ответил слуга, привыкший читать в глазах своего господина.

– Вернулась?

– Да, уже наверху.

– В какой комнате?

– В той, что украшена шкурами.

– Как она?

– Очень устала. Она так стремительно мчалась, что я, заметив ее еще издали – а я поджидал ее, – не успел даже выбежать навстречу.

– Вот как?

– Я просто-напросто перепугался. Она ворвалась как молния, взлетела не переведя дыхания по лестнице, вбежала в комнату и рухнула на черную львиную шкуру. Вы ее там и найдете.

Бальзамо поспешно поднялся и действительно увидел Лоренцу, которая из последних сил боролась с первыми судорогами нервного припадка. Слишком долго магнетические флюиды тяготели над ней, принуждая совершать действия вопреки ее воле. Она страдальчески стонала; казалось, на грудь ей навалилась скала, и женщина обеими руками пытается столкнуть ее.

Бальзамо бросил на Лоренцу гневный взгляд, подхватил на руки и понес в ее комнату, дверь которой таинственным образом распахнулась перед ним.