Текст книги "Стихотворения и поэмы"

Автор книги: Александр Прокофьев

1

 
Не ковыль-трава стояла
У гремучих вод —
То стоял позиционно
Партизанский взвод.
 
 
Рядом дуб шумел заветный,
Страж зеленых бурь.
К ним летели против ветра
Сто багровых пуль,
 
 
Знающих пути к победе
Поперек и вдоль,
Сто комков огня и меди,
Сто смертельных доль.
 
 
Две летели, не касаясь
Гребня радуг-дуг,
И одна из них – косая —
Подкосила дуб.
 
 
Врезалась в большую долю
И во все дела.
Полюбила его, что ли,
Как змея орла!
 
 
Дуб заплакал над обрывом,
На краю земли,
Потемнел, ширококрылый,
От такой любви!
 

2

 
Ниже беспрерывной сини,
Выше горьких трав
Пули, равные по силе,
Мчались вдаль стремглав.
 
 
Две летели, не касаясь
Гребня радуг-дуг,
И одна из них – косая —
Подкосила дуб.
 
 
А вторая (всеми проклят,
Вечер жег костры…)
Выходила на два локтя
Впереди сестры.
 

3

 
Не заря всходила рано
На штыках гольца,—
Смертно заалела рана
На груди бойца.
 
 
Зову гаснущему внемля,
Коренаст, клыкаст,
Верный конь, копытя землю,
Принимал приказ:
 
 
«Ты беги, гнедой, к Донцу
(Смерть-отрава тут).
Передай скорей отцу
Письмо-грамоту.
 
 
В ней на пишущей машинке
Всё отстукано,
Что задумал сын жениться
За излукою;
 
 
Что пришла к нему невеста
От его врагов
И что он за ней, не споря,
Много взял лугов;
 
 
Что не годен он пахать,
Не дюж плотничать,
Что в родном дому
Не работничек…»
 

1933

 
День врезался в славу. Долины цветут.
Три бравые парня дорогой идут.
Один говорит:
                     «От беды до хвалы
Я шел, как вода с гор,
Как нитка идет через дырку иглы,
Как в дерево входит топор.
 
 
Я принял лихие щедроты войны
И шесть деревень стер.
Я шел через логово сатаны
И кровных его сестер.
 
 
Об этом сейчас кричу и пою:
Бывают, друзья, дела.
Пуля прошла через грудь мою,
А смерть меня не взяла».
 
 
Другой говорит:
                  «Через пять морей
Бежал я, покинув кров.
Я видел, как крылья нетопырей
Росли на груди ветров.
 
 
Ветра оперялись. А впереди
Море гремело так,
Как два миллиона „Уйди-уйди!“
И триста тысяч литавр.
 
 
Я сразу прошел штормовой ликбез
И видел, как все, – одно:
Вода поднялась до отверстых небес
И мигом открыла дно.
 
 
Открылась пред нами подводная твердь.
Ну, кустики там. Лоза.
И рядом на горке мамашка-смерть
Таращит на нас глаза».
 
 
И третий сказал:
                      «Тяжело говорить
О том, что берёг и хранил…
Я мог бы рукой звезду уронить
И, каюсь, – не уронил.
 
 
Она мое сердце взяла в полон
Сияньем ярче зари.
И я пожалел ее и не тронул:
Коль надо гореть – гори!
 
 
И вот вдалеке от родного дома,
За тысячу полных верст,
Я видел рожденье и гибель грома,
Рожденье и гибель звезд:
 
 
Мосты, переулки, дороги и тропы,
Страданья такой высоты,
Когда открывается только пропасть
И в пропасти только ты,
 
 
Когда останавливаются моторы
И ветер кричит: „Умри!“
Я видел бурю, перед которой
Бледнеют бури земли!
 
 
Паденье! Паденье! Слепой горизонт.
Обвал. Гроза. Облака.
И смерть сама развернула зонт,
Сказала:
             „Прыгай! Пока!“»
 

* * *

 
Качается горький полуденный зной,
Три бравые парня идут стороной.
Пред ними дороги простор вековой,
Деревни, поселки, селенья,
За ними, укрытые душной травой,
Три смерти идут в отдаленье.
 

1933

 
Нам обидно слышать злые речи —
Смолоду прошедшим по стерням,
Коренастым и широкоплечим
И как будто сто́ящим парням.
Вот не растерялись мы. Окружьем
Впереди других открытых див
Встала именная наша дружба,
Громкий мир за нами утвердив —
С вешнею грозой и летней бурей,
С тихими слезами матерей,
С твердью, отраженною в лазури
Широко распахнутых морей.
Мы в таком миру живем, и плещем,
И камнями улицы мостим,
Видим и оцениваем вещи,
Любим, и страдаем, и грустим.
А от них, поблеклых и больничных,
Отметая начисто раздор,
Пролетим, как поезд, мимо нищих,
Занятых вытряхиваньем торб!
 

1933

 
Я, может быть, не в третий раз, а в сотый,
Друзей оставив праздными одних,
Иду, как в бой, на гордые высоты,
Чтоб снова быть отброшенным от них.
 
 
Чтоб снова быть отброшенным к долинам,
К зеленым (Курск) и к синим (Обь) кускам
И к розовым, тяжелым и старинным,
Ничуть не изменившимся пескам!
 
 
В который раз на дальних перегонах,
Раскидывая крылья рук сухих,
Я постигаю твердые законы
Паденья тел. Смешно не знать таких!
 
 
И всё равно я выберусь на кручи.
Друзья мои, ровесники мои,
Ведь иногда я падаю, чтоб лучше
Узнать цвета и запахи земли!
 

1933

 
Мне этот вечер жаль до боли.
Замолкли смутные луга,
Лишь голосила в дальнем поле
В цветах летящая дуга.
Цветы – всё лютики да вейник —
Шли друг на друга, как враги,
И отрывались на мгновенье,
Но не могли сойти с дуги.
Я видел – полю стало душно
От блеска молний и зарниц,
От этих рвущихся, поддужных,
На серебре поющих птиц.
А у меня пришла к зениту
Моя любовь к земле отцов,
И не от звона знаменитых,
В цветах летящих бубенцов.
И я кричу:
                  «Дуга, названивай,
Рдей красной глиной, колея,
Меня по отчеству назвали
Мои озерные края».
 

1933

 
Вся земля закидана венками,
Свитыми из счастья и утрат,
Где ты, где, с полынными руками,
Светлая отрада из отрад?
 
 
Над землей, раздолья не убавив,
Вечные пылают небеса…
Где ты, где, с веселыми губами,
Неумолчная моя краса?
 
 
Где ты ходишь ранними утрами
С неприкаянной моей судьбой?
Птицы плещут шумными крылами
Над проселком, пройденным тобой.
 
 
Мне б ходить всегда с тобою рядом
По цветным лугам в родном краю,
Ты меня, желанная, обрадуй,
Легкую печаль развей мою.
 
 
И стихов воинственные ритмы
Славят ясные твои дела,
Камень придорожный говорит мне:
«Да, она недавно здесь была!»
 
 
На дворе весна. Трещит подталок.
Что ж, скажу, воистину любя:
«Я не знаю, что бы с миром стало,
Если б в мире не было тебя!»
 

1933

 
Задрожала, нет – затрепетала
Невеселой, сонной лебедой,
Придолинной вербой-красноталом,
Зорями вполнеба и водой.
 
 
Плачем в ленты убранной невесты,
Днями встреч, неделями разлук,
Песней золотой, оглохшей с детства
От гармоник, рвущихся из рук!
 
 
Чем еще?
            Дорожным легким прахом,
Ветром, бьющим в синее окно.
Чем еще?
              Скажи, чтоб я заплакал,
Я тебя не видел так давно…
 

1933

 
Здесь тишина. Возьми ее, и трогай,
И пей ее, и зачерпни ведром.
Выходит вечер прямо на дорогу.
И месяц землю меряет багром.
 
 
Высоких сосен бронзовые стены
Окружены просторами долин,
И кое-где цветут платки измены
У одиноко зябнущих рябин.
 
 
И мне видны расплавленные смолы
И перелесок, спящий на боку,
За рощей – лес, а за лесами – долы
И выход на великую реку.
 
 
Всё голубым окутано покоем,
И виден день, заброшенный в траву…
Вы спросите: да где ж это такое?
А я не помню и не назову.
 
 
Оправдываться буду перед всеми
И так скажу стареющим друзьям:
«Товарищи! Земля идет на север,
К зеленым океанам и морям!»
 
 
И мне не повторить такого мига,
Отправимся за ним и не найдем,
А я хочу, чтоб голубое иго
Еще звенело в голосе моем.
 

1933

 
Новый день крылом лебяжьим машет,
Люди носят август на руках,
Над былинной стороною нашей
Солнце ставит верши в облаках!
 
 
Вещи быстро сбрасывают дрему.
Полдень в сад заходит. И к нему
Тянется прекрасный мир черемух,
Так любезный сердцу моему.
 
 
Реки на откосы золотые
Набегают полною волной…
Только мне невесело, Мария,
Потому что нет тебя со мной!
 

1933

 
Лучше этой песни нынче не найду.
Ты растешь заречною яблоней в саду.
 
 
Там, за частоколом, вся земля в цветах.
Ты стоишь, как яблоня в молодых летах.
 
 
Ты цветешь, как яблоня, – белым цветком,
Ты какому парню машешь платком,
 
 
Вышитым, батистовым, в синюю кайму?
Неужель товарищу – другу моему?
 
 
Я его на улице где-нибудь найду,
Я его на правую руку отведу.
 
 
«Что ж, – скажу, – товарищ, что ж, побратим,
За одним подарком двое летим?»
 

1933

 
Мне не жаль, что друг женился,
Что мою любимку взял,
Жаль, что шел – не поклонился,
Шел – фуражечку не снял.
 
 
Мне не жаль, что на беседе
Вместо лета шла зима,
Жаль, что мы с дружком соседи,
Что окно в окно – дома.
 
 
Но не эта боль-досада
Грудь мою сегодня рвет,
За оградой-палисадом
Лебедь белая плывет.
 
 
Два крыла ее, пылая,
Славят новые края…
То не лебедь – то былая,
То любимая моя.
 
 
Стороной идет залетной,
Белыми грудьми трясет,
Свежекрашеные ведра
С ключевой водой несет,
 
 
При долине, при поляне,
При лукавом блеске дня,
И нечаянно не взглянет,
И не смотрит на меня.
 
 
Я у синего, косого
У окна гляжу на свет.
Друг мой сокол закольцован,
Но и мне веселья нет…
 

1934

Любовь у проходных ворот, у проходных контор в творчестве некоторых советских поэтов стала таким же шаблоном, как ряд рифм, эпитетов, сравнений.

Авторское замечание по существу вопроса

 
Май пришел, и сразу стихотворцы,
Ощутив волнение в крови
И, дабы не жаждать, выпив морсу,
Начинают думать о любви.
Дремлют и едят дары Нарпита
И, не видя мрака своего,
Думают часа четыре битых
И небитых около того.
И, неся своим героям кару,
Накликая горе и беду,
Вдруг находят любящую пару
Где-нибудь в Таврическом саду.
Зажигались звезды полным роем,
Воздух был нагрет и невесом.
«Хорошо», – сказали сразу трое
Стихотворцев, потемнев лицом.
И тотчас же, бредившую морем,
Славой расцветающей земли,
Любящую пару под конвоем
К проходной конторе повели.
Через откомхозовские сопки
Молодых конвойные ведут;
Привели, надели им спецовки
И сказали:
             «Вам любиться тут.
Вот, – сказали горестной невесте, —
Тут сидеть обоим. Здесь идти.
Можно отходить шагов на двести
Параллельно этому пути».
И, уже не верящий удаче,
«Сжальтесь! – закричал жених тогда. —
Неужели вы, смеясь и плача,
Не любили в жизни никогда?
Неужель закат, что плыл над городом,
Красоты великой не таил?»
– «Нет!» – сказали стихотворцы гордо
И ушли к чернильницам своим.
 

1934

 
Не боюсь, что даль затмилась,
Что река пошла мелеть,
А боюсь на свадьбе милой
С пива-меду захмелеть.
Я старинный мед растрачу,
Заслоню лицо рукой,
Захмелею и заплачу.
Гости спросят:
                    «Кто такой?»
Ты ли каждому и многим
Скажешь так, крутя кайму:
«Этот крайний, одинокий,
Не известен никому!»
Ну, тогда я встану с места,
И прищурю левый глаз,
И скажу, что я с невестой
Целовался много раз.
«Что ж, – скажу невесте, – жалуй
Самой горькою судьбой…
Раз четыреста, пожалуй,
Целовался я с тобой».
 

1934

 
Пусть тебя не мучает тревога,
В синие глаза твои гляжу.
Про такого парня боевого
Ничего плохого не скажу.
На твоем пути большие села
И морей немолкнущий прибой…
Всем скажу, какой ты развеселый
И что бредят девушки тобой.
Пусть гора не сходится с горою,
Ты весной из-за горы крутой
Приезжай на родину героем,
Награжденным шашкой золотой.
Будет ясным небо голубое,
И с восьми часов до девяти
Как приятно будет мне с тобою
Вдоль по главной улице пройти.
С этой думой ясной и простою
И разлуку я перетерплю:
Буду, буду ждать тебя весною,
Потому что я тебя люблю!
 

1934

 
Слышу, как проходит шагом скорым
Пересудов тягостный отряд…
Я привык не верить наговорам,—
Мало ли, что люди говорят.
 
 
Я никак не ждал грозы оттуда,
Всё мне стало ясным до того,
Что видал, как сплетня и остуда
Ждали появленья твоего.
 
 
Но для них закрыл я все тропинки,
Все пути-дороги.
                                Приходи,
Светлая, накрытая косынкой,
И долинный мир освободи!
 
 
Жду, что ты приветом приголубишь
Край, где славят молодость твою.
Говорят, что ты меня не любишь, —
Что с того, коль я тебя люблю!
 

1934

 
Наклонился вечер, хмур и темен,
Над землей, идущей на покой,
И напомнил мне об отчем доме,
О склоненных вербах над рекой.
Он открыл мне родину с цветами,
С небом синим или голубым,
Что тогда я в горестях оставил,
Что сейчас я в радостях забыл.
Он в глаза мои повеял дивом:
Трепетом воды, цветов и рощ,
О далекой матери родимой
Он сказал и сразу канул в ночь.
Я ответил вечеру, что ныне,
Нынче же в дороге полевой
Звезды самоцветные, иные
Будут над моею головой.
…Но мелькнул твой образ невозвратный,
И уже в чужую ночь кричу:
«Ни сестры, ни матери, ни брата,
Никого я видеть не хочу!»
 

1934

 
Всё, что я скажу, открыли дали
Только мне вечернею порой.
Здесь или не здесь цветы топтали
Двое: героиня и герой.
 
 
Всё равно – любовь высокой пробы
Шла и пела ширью полевой:
«Дорогой мой, я твоя до гроба!»
– «Дорогая, я навеки твой!»
 
 
На дорогах торных стыли вехи,
И ходили врозь добро и зло.
«Твой навеки» и «Твоя навеки» —
Эхо разносило, как могло.
 
 
Летом шла любовь. И вместе с нею
В тех раздольях, где ее вели,
Наливные яблоки краснели,
Вишни рдели, ягоды цвели.
 
 
Но за летом наступает осень.
Нынче от полян и от лесов
Никакое эхо не разносит
Никаких любовных голосов.
 
 
Так иль нет – одной тебе о главном:
Назвалась зазнобой, так – зноби!
Ну, за что-нибудь, хотя б за правду,
Ты меня хоть с месяц полюби!
 

1934

 
То ль тебе, что отрады милее,
То ли людям поведать хочу,
Что, когда ты приходишь, – светлею
И, когда ты уходишь, – грущу.
 
 
Ты меня, молодая, по краю
Раскаленного дня повела.
Я от гордости лютой желаю,
Чтобы ты рядом с морем жила.
 
 
Чтоб в раскосые волны с разбега,
Слыша окрик отчаянный мой.
Шла бы лодка далекого бега
И на ней белый парус прямой.
 
 
Чтобы паруса вольная сила,
Подчиняясь тяжелым рукам,
Против ветра меня выносила
К долгожданным твоим берегам.
 

1934

 
По улице полдень, летя напролом,
Бьет черствую землю зеленым крылом.
На улице, лет молодых не тая,
Вся в бусах, вся в лентах – невеста моя.
Пред нею долины поют соловьем,
За нею гармоники плачут вдвоем.
И я говорю ей: «В нарядной стране
Серебряной мойвой ты кажешься мне.
Направо взгляни и налево взгляни,
В зеленых кафтанах выходят лини.
Ты видишь линя иль не видишь линя?
Ты любишь меня иль не любишь меня?»
И слышу, по чести, ответ непрямой:
«Подруги, пора собираться домой,
А то стороной по камням-валунам
Косые дожди приближаются к нам».
– «Червонная краля, постой, подожди,
Откуда при ясной погоде дожди?
Откуда быть буре, коль ветер – хромой?»
И снова: «Подруги, пойдемте домой.
Оратор сегодня действительно прав:
Бесчинствует солнце у всех переправ;
От близко раскиданных солнечных вех
Погаснут дареные ленты навек».
– «Постой, молодая, постой, – говорю, —
Я новые ленты тебе подарю
Подругам на зависть, тебе на почет,
Их солнце не гасит и дождь не сечет.
Что стало с тобою? Никак не пойму.
Ну, хочешь, при людях тебя обниму…»
Тогда отвечает, как деверю, мне:
«Ты сокол сверхъясный в нарядной стране.
Полями, лесами до огненных звезд
Лететь тебе, сокол, на тысячу верст!
Земля наши судьбы шутя развела:
Ты сокол, а я дожидаю орла!
Он выведет песню, как конюх коня,
Без спросу при людях обнимет меня,
При людях, при солнце, у всех на виду».
…Гармоники смолкли, почуяв беду.
И я, отступая на прах медуниц,
Кричу, чтоб «Разлуку»
                             играл гармонист.
 

1934

 
Не гадал, что ныне затоскую,
Загорюю так, что не избыть:
Полюбил девчонку городскую,
И никак ее не разлюбить.
 
 
Отлюблю и снова славить буду,
Что не славил, чем не дорожил…
Вот весной решил, что позабуду,
А с весны на осень отложил.
 
 
А меня забыть – другое дело.
Что ей – не манила, не звала,
Только синим глазом поглядела,
Только тонкой бровью повела…
 

1934

 
Всё равно не дам дружку пощады,
Был, да сплыл товарищ игровой.
Не ходить теперь ему дощатой
Мимо наших окон мостовой.
 
 
Пусть гремит своей тальянкой модной,
Веселится ладной стороной, —
Ведь другие улицы свободны,
Только нет проходу по одной.
 
 
Заросла б скорей она кустами,
Потому что с завтрашнего дня
Он и сам гулять по ней не станет, —
Он гулял по ней из-за меня.
 
 
Вот цвела родимая сторонка,
А теперь цветет один лужок,
Вот была девчонка-сговоренка,
Да и ту отбил один дружок.
 

1934

 
Песня носится, выносится,
Чтобы в голосе дрожать,
А на волю как запросится,
Нипочем не удержать.
 
 
Кони в землю бьют подковами,
Снег чем дальше, тем темней,
Жестью белою окована
Грудь высокая саней.
 
 
Снежный, вьюжный, незаброшенный
Распахнул ворота путь…
«Ну, садись, моя хорошая,
И помчим куда-нибудь!»
 
 
Повезу – куда, не спрашивай.
В нетерпенье кони бьют,
Гривы в лентах, сани крашены,
Колокольчики поют.
 
 
Лес, как в сказке, в белом инее,
Над землей не счесть огней,
Озарили небо синее
Звезды родины моей.
 
 
Неужели мы расстанемся,
Будем врозь, по одному?
Что тогда со мною станется —
Не желаю никому!
 

1934

 
На раздолье вешнем, на просторном
Вся страна из края в край цвела,
И над нею утро распростерло
Два широкоперые крыла.
И проснулся сразу мир зеленый.
Лишь коснулся первый луч земли,
Встрепенулись по заречью клены,
Отогрели сердце и пришли
К радостной воде, высоким сходням,
К перелету легкого весла,
Чтоб весна, открытая сегодня,
Никуда отсюда не ушла!
Звезды тихо гаснут над рекою.
С добрым утром, родина моя!
Что еще, друзья, порой такою,
Любопытствуя, увидел я?
Блеск зари по трепетному кругу,
Мост опять сомкнули. Путь прямой,
И невдалеке моряк подругу
Провожает бережно домой.
 

1934

 
Тысячи в рядах, и каждый дорог,
Каждый дорог – и не только нам.
Вот идут товарищи, которых
Ленин называл по именам.
Дальше речь пойдет о переправах,
О земле в пороховом дыму,
И предоставляется по праву
Слово поколенью моему.
Тут, величья класса не унизив,
Через смерть шагнувшие горой,
Комиссары армий и дивизий
Воинский выравнивают строй.
А за ними, не окинуть глазом,
Под могучим стягом боевым,
Молодость, которая ни разу
Не видала Ленина живым!
Тысячи в рядах, и каждый дорог,
Каждый дорог – и не только нам.
Впереди товарищи, которых
Ленин называл по именам!
 

1934

 
Со ступеней на площадь голубую
Грядущие глядели времена
И видели:
                рука вождя, как буря,
Была над всей землей занесена.
Потом, побатальонно и поротно
Войдя в тех дней стремительный поток,
Шли Юг и Север в лентах пулеметных
И в круглых бомбах – Запад и Восток.
Шли, поднимая время боевое,
Туда, где необычные дела,
Где рядом с пушкой зрело яровое,
Где в пулеметах радуга цвела!
Потомки верными сердцами дрогнут,
Услыша шелест флагов и знамен,
Когда в пути коснутся до огромных,
Бессмертие имеющих времен.
 

1934

 
И гаснет сумрак голубой.
Нет, так друзья не расстаются,
Как расстаемся мы с тобой.
 
 
Не здесь, не здесь, где только камень,
А там, где долы и лужки,
Хоть что-нибудь дают на память,
Когда расходятся дружки.
 
 
Нет, не в таких путях печальных
Безвольных, каменных полей
Находится обряд прощанья
Далекой родины моей.
 
 
Так дай мне руку.
                           Без усилий,
За несколько десятков верст,
Найду тебе долину синих
И угнанных на небо звезд!
 
 
И там, в долине, над цветками,
У всей вселенной на виду
Мы обменяемся платками,
И я на землю упаду!
 

1934

 
День заснул тревожно в чернобы́ле.
Вечер медлил в заводях,
                                              и я
Вдруг подумал, что меня забыли
Самые хорошие друзья.
 
 
Все невдалеке они.
                                 Однако
В предвечерней косности и мгле
Ни один из них не подал знака
Дружбы – самой бедной на земле!
 
 
Ни платка, ни взмаха, ни веселья,
Ничего не видел от друзей,
Только пыль, что родственна музейной,
Полетела по округе всей.
 
 
Ты одна, найдя большую жалость,
Сразу завладевшую тобой,
Для меня надела полушалок —
Тот весенний, легкий, голубой.
 

1934

 
Синий ветер, да желтый песчаник,
Да желанное имя твое.
Хочешь, песню сложу на прощанье
И сейчас же забуду ее?
 
 
В ней скажу про дорогу цветную
В молодом приозерном краю,
Про веселую девушку злую,
Про большую недолю мою.
 
 
Расскажу, как играют зарницы
На закате весеннего дня,
Что тебе темной ночью приснится,
Если ты позабудешь меня…
 

1934

 
Вот опять мы стали спорить:
В дружбе – кто кому слуга,
Вот опять во чистом поле
Задымилися снега.
 
 
Неужели зарастает
Верховых дорог полет,
Неужели не растает
Белый снег и синий лед?
 
 
Ты меня не сном, не дремой —
Завлекла меня красой:
Темной бровью сторублевой,
Темно-русою косой…
 

1934

 
Всё кратко в нашем кратком лете,
Всё – как платков прощальный взмах.
И вот уже вода, и ветер,
И дым седеет на холмах.
 
 
А может быть, не дым, а коршун
Крылами обнял те холмы,
А может, чтобы плакать горше,
Разлуку выдумали мы?
 
 
Разлука – всюду ветер прыткий,
Дорог разбитых колеи;
Разлука – письма и открытки,
Стихи любовные мои;
 
 
Разлука – гам толпы затейной
И слет мальчишек на конях,
Гулянок праздничных цветенье,
Гармоники на пристанях.
 
 
Разлука – старый чет и нечет,
Календарей и чисел речь,
И нами прерванные встречи,
И ожиданье многих встреч
 
 
С друзьями, с ветреной подругой
(Коль та забыла, так с другой).
Ну что ж, пригубим за разлуку,
Товарищ милый, дорогой!
 

1934

^{Приступ к хороводу. Поют девушки.}

 
Что-то зимы стали снежными,
Парни к девушкам невежливыми?
 
 
На мосту, на переходе,
Светлых улиц поперек,
Мимо девушек проходят —
Только тронут козырек.
 
 
Каждый день одно и то же,
При одних замашечках.
В светло-серых макинтошах,
В голубых рубашечках!
 
 
Словом – гости на погосте,
Словом – прямо на виду
Гнут рябиновые трости
На стеснительном ходу!
 

^{В середину хоровода входит одна из девушек. Не меняя такта запева, она поет.}

 
В кадке – ягода-моченка,
В саду – яблоня бела,
Я в семнадцать лет, девчонки,
Почтальоншею была.
 
 
Я на почте накопила
Две пригоршни медяков.
Я косынку купила
Цвета легких облаков!
 
 
Я ходила в той косынке
По медвяным полосам,
Разносила я посылки
По знакомым адресам:
 
 
Кому сена клок,
Кому палку в бок,
Кому денег перевод,
Пожалуйте в хоровод!
 

^{Пляшут. Песни не прекращаются. В круг входит вторая девушка.}

 
Соловей в саду поет,
Мне покоя не дает.
 
 
Соловей, пташка лесная,
Ты меня не покидай!
Я свою округу знаю,
А не знаю, где Китай.
 
 
Там, где смешанные воды
Огибают острова,
Только там у садоводов
Проросла амур-трава.
 
 
Я без той травы зимую,
Летничаю на мостах.
Я такое наамурю,
Голова моя в цветах!
 
 
В желтых, красных, повсеместных…
Где-то ходит милый мой,
Где страдает мой любезный?
 

^{Подходят парни.}

 
Можно к вам?
У нас – гармонь!..
 

1934