Текст книги "Броненосцы Петра Великого. Тетралогия (СИ)"

Автор книги: Алекс Кун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 85 (всего у книги 166 страниц)

Вот так и начинались наши навигационные курсы. Давно. Особенно если мне считать год за три и еще плюс северные коэффициенты.

Навигация этого времени еще шаманила вокруг астролябий и ошибалась порой на сотни километров – в результате чего ходить корабли предпочитали каботажно – вдоль берега. Вот только у меня планы были гораздо шире. И навигаторов натаскивал жестко. Они мне не только на море нужны, но и на земле, для картографирования, в том числе прокладки Суэца.

Несколько месяцев готовили навигационные приборы. Вот, например секстант – его еще не изобрели, хотя Ньютон уже озвучил принцип. Обошелся, кстати, без моих подсказок. На самом деле принцип прост как циркуль – надо замерить угол между горизонтом и солнцем или звездой. Можно, конечно и циркулем – нацелив одну ножку на горизонт, а вторую на солнце. Более того – так иногда и делали. Вот только ошибка в один градус равна ошибке в сотню километров. Надо прибор поточнее. Вот и выкрутились двумя зеркалами – сквозь первое, неподвижное, смотрят на горизонт, а второе, подвижное, поворачивают так, чтоб солнце или звезда отразилась в первом зеркале и совместилась с видимым горизонтом. Угол, на который повернуто подвижное зеркало, чтоб отражение светила наложилось на горизонт – и будет искомым углом.

На секстант идеально подошли детали от нашего дальномера совмещения – оба зеркала и окуляр. А вот дальше был долгий процесс юстировки и градуировки. И все равно секстанты получились слегка разные и на каждый делали таблички инструментальных поправок.

Секстант это еще полбеды – измерения, полученные с него, надо правильно пересчитать. Например – замеряем угол между видимым горизонтом и солнцем. Но земля то круглая, и мы видим тот горизонт, который на самом деле ниже уровня истинного горизонта. Разница в доли градуса – но каждая такая доля может дать ошибку несколько километров. И чем выше поднимается наблюдатель над поверхностью – тем больше ошибка. Замеры с уровня воды и с верхушки мачты дадут существенную ошибку в определении координат, если не вносить поправки.

И это еще не все. Если палку опустить наполовину в воду увидим, как погруженная часть палки изогнулась – это результат преломления лучей света водой. Вот и с атмосферой та же история. Солнце, как и звезды, находиться не там, где мы их видим, а рядышком, преломленные атмосферой. И в зависимости от угла видимости это преломление различается. Да и само солнце не точка на небе, а кружочек, и нам нужен строго его центр.

Все? Неа. До самого сложного не дошли. Проекция солнца по поверхности земли чертит не ровную линию, а сложную синусоиду, что неудивительно, вспоминая, про разные наклоны осей планет, осей орбит, да еще и вращения.

Простому смертному, без компьютера, рассчитать эти загульные зигзаги – совершенно нереально. Навигаторы этого и не делают. Есть у них ключевая фраза – «А теперь открываем «морской астрономический ежегодник' в котором перечислены положения солнца, луны, планет и звезд в каждую секунду каждого дня, поправки в зависимости от дня и примерного положения и … «. Мдя. Этот толстенный талмуд таблиц – библия навигаторов. Вот только на малых лодках, в том числе и моей, места для них обычно не находят, все больше полагаясь на технику.

Сразу возникает вопрос – как же мы, маломерщики, так рискуем с навигацией, выходя в море. Мол, еще хвалились, что все предусматриваем и по два раза везде подстраховываемся. Ведь никто не поверит, что шкипера малых лодок заучивают таблицы на память. Кстати, напрасно – есть и такие.

Для остальных существует лазейка, называемая аварийной навигацией.

Надо запомнить три фразы – «В день святого Валентина, солнце, как девушка опаздывает на 14 минут, а через три месяца после этого уже торопиться на 4 минуты», «На Хеллоуин солнце торопиться закончить дела, и приходит раньше на 16 минут, зато за три месяца до этого ленится и опаздывает на 6 минут», «На этих четырех датах солнце держит указанное время в течение плюсминус двух недель».

Потом эти заученные мнемонические фразы переводят в даты и временные поправки, по которым строят ломаную синусоиду, проходящую через все даты года. Вот и получаем графическую таблицу поправок. Довольно точную, кстати. Добавим сюда поиск поправок на высоту наблюдателя, на рефракцию, на инструментальные погрешности, а особенно на кривые ручки – и станет понятно, чего мы так долго возились с обучением.

К сожалению – секстант это малая часть дела. Замерив высоту солнца в полдень, с учетом всех поправок, имеем только одну координату – широту.

Можно ее и по звездам вычислить, прицеливаясь на полярную звезду все тем же секстантом. Северному полушарию с полярной звездой повезло – она находиться почти точно на оси северного полюса, отстоя от нее на какихто полградуса. И искать ее легко – опираясь на ковш Большой медведицы. Это все знают. Наверное, кроме моих курсантовоболтусов. Шкипера поморов на них нет.

Удобна полярная звезда для внесения поправок в магнитные компасы. Дада, магнитным компасам свойственны ошибки, причем весьма значительные. Мало того, что магнитные полюса не совпадают с географическими – так еще и всякие залежи руд и неоднородности магмы вносят искажения. На современных мне морских картах в обязательном порядке писали поправки к магнитным компасам, которые надо добавлять или вычитать из показаний прибора в каждом конкретном месте, чтоб получить истинное направление на север. Тут у нас этих карт нет. Вообще ничего нет. Даже злость берет. Вот и приходится каждую ясную ночь заставлять навигаторов брать пеленги на полярную звезду и записывать поправки к компасу. Занося их и на карты, которые они же составляли. Муторная работа.

А в южном полушарии все еще сложнее. Там нет звезды рядом с южным полюсом, и прицеливание на эту виртуальную точку вообще напоминает эквилибристику. Ближайшее к южному полюсу созвездие – Южный Крест, четыре звездочки, горящие на концах вымышленного креста. Вертикальный отрезок этого креста и смотрит примерно на ось южного полюса. Если отложить от креста вниз пять его высот, то уткнемся в черноту пространства, где и будет точка южного полюса. Порой даже трафареты делают, чтоб точнее прицелится. Хотя точность все равно никакая. Не повезло южанам. Может поэтому мореплаванье в северном полушарие развивалось интенсивнее, чем в южном. И все крупные морские державы свой путь начинали именно в северном полушарии, под светом полярной звезды.

Так или иначе, широту считать научились. Осталась вторая координата – долгота, чтоб точно вычислить свое место в море. Кстати, как шутили мои учителя – широта – это насколько широко надо развести ножки циркуля или наклонить зеркало секстанта чтоб замерить высоту полярной звезды, или солнца. А долгота – это как долго надо идти до того места, где произвел замеры широты. Очень близкая аналогия. Так что, долготу замеряем часами. И вот тут самый серьезный затык. Технический. Часы для измерений должны быть очень точными. Неточность хода часов на 4 минуты это ошибка по долготе до 100 километров. А главное – часы должны держать эту точность в течение нескольких месяцев минимум, невзирая на перепады температуры, влажности и давления. Про качку не упоминаю – такие часы обычно в карданных подвесах держали, холили и лелеяли. Часы, которые делал завод, за месяц могли запросто уйти на час в любую сторону. Для навигации они не годились. Об этой проблеме знал давно, после первых же экспериментов. Соответственно озадачил часовщиков сделать хоть пару тройку элитных механизмов. Два года их экспериментов и страшное количество потраченных денег дали опытные образцы морского хронометра с точностью хода до 6 минут в месяц. Точнее не получалось. Шедевр, изготовленный ювелирами своего дела. По цене золотого слитка.

И работать с ним нужно было, чуть ли не в перчатках. Заводить строго в одно и то же время, на одинаковое число оборотов заводного ключа, не трясти и ни в коем случае не ронять. Целый ларецкомпенсатор для него сделали, с амортизаторами и карданом. Впрочем, и современные мне механические хронометры требуют не менее бережного отношения. Курсантам просто сказал, сколько стоят эти часики и сколько жизней им придется расплачиваться, если они их сломают. Все очень доходчиво.

Теперь курсанты, засекая время, даже дышать старались в сторону. Разница в засеченном времени зенита солнца со временем зенита в известной точке и будет приростом долготы от этой точки. Тут помогли мои карты, на которых имелись точные координаты Архангельска, да и всего побережья Белого моря. Так что, оперлись на гринвичский меридиан. Вот англичане удивятся. Но мне так было проще использовать известные по моим картам точки привязки. Точнее их в этом времени нет ничего. Еще хорошо, что все компрометирующие надписи давно с карт срезал, как, впрочем, со всего своего снаряжения.

Хотя и мои карты врут. На три сотни лет врут, и требуют поправок.

Вообще, жизнь навигатора протекает под лозунгом – «Все врут».

Карты врут, так как земля имеет форму геоида чемто близкого к приплюснутой сфере – а рисунок со сферы можно перенести на плоский лист только с искажениями, разворачивая сферу дольками меридианов и растягивая эти овальные дольки до прямоугольных полосок, как завещал нам Меркатор.

Секстант врет, потому как земля круглая, горизонт не там, где мы его видим, положения солнца и звезд искажены рефракцией атмосферы. Сами светила выплясывают на своде сложные танцы под музыку зубодробильной небесной механики.

Часы врут, даже если за их стоимость можно купить небольшой корабль. Да еще так непредсказуемо врут, что подобрать к ним поправки нереально.

Компас врет, и чем ближе к полюсам, тем больше. Причем, на каждом десятке пройденных километров он может врать посвоему, и эти поправки надо просто вычислять, сразу занося на карты. Да еще и ошибки самого компаса, как прибора. Положи рядом с ним кусок железа и будет компас врать искренне и несусветно. А ведь на корабле порой полный трюм железа может быть, не говоря уже про возможный железный корпус. Эти ошибки надо юстировать заранее. И все равно, приходиться составлять таблицы поправок – насколько компас врет на каждом курсе просто изза вредности своего характера или характера груза.

Лаг, которым измеряют скорость судна – врет порой совершенно безбожно, особенно намотав на лопасти измерителя тончайшие нити водорослей. А даже если лаг и чист, он все равно врет, так как судно, особенно парусное, всегда идет по курсу слегка боком, со сносом. Вновь поправки – на ветер, плотность воды, течения.

Штурманская линейка врет – просто не сделать очень мелких делений, их видно не будет, вот и приходится гадать. Особенно когда угольный навигационный карандаш оставляет острием на мелкомасштабной карте точку, закрывающую площадь в десяток квадратных километров. И если штурман, ткнув в эту точку, скажет – «Капитан, мы гдето тут» – и это действительно так – то это отличный штурман, просто экстракласса. Обычно штурмана рисуют треугольники вероятностей, закрывающие сотню квадратных километров, и с сомнением говорят – «Капитан, наверное, мы гдето здесь». И это хорошие штурмана, так как плохие штурмана просто тыкают в карту, даже не особо приглядываясь, и заявляют – «Капитан, мы в этом районе».

Но штурмана врут, как и их приборы. Все, что они могут – твердой рукой снять показания со своих устройств, содержащихся в идеальном порядке, приложить массу сил, избегая неточностей даже в доли градусов, зарыться с головой в таблицы поправок и коэффициентов – вычислять, вычислять и снова вычислять, перепроверяя и сравнивая расчеты астрономические со счислениями хода по лагу, часам и компасу. В результате получить точку размером с озеро Ильмень. После чего взяться вновь за свои инструменты и делать новые измерения, а потом вновь расчеты. И так несколько раз в день. Адов труд, с ценой ошибки – чистилище.

На кораблях для штурманов отводят отдельную каюту – штурманскую рубку. Рядом с ней матросы на цыпочках ходят – никто из слепых не станет отвлекать поводыря от дороги.

И вот эту ответственность вывалил на плечи молодых, всего то год натаскиваемых, ребят.

Цейтнот. Думал у меня еще пара лет в запасе есть. Оставалось крепче сжать зубы и твердить про себя – «Кто кроме нас? Так как мы делаем – никто в этом мире не умеет!».

Но и мы умели еще плохо.

Обкатка эскадры сбивала пену с волн, спесь с капитанов, и меня с катушек. Постоянно преследовало чувство, что опаздываю. Непонятно куда и зачем. Пытался заглушить это чувство, влезая во все дела, поторапливая, но требуя качества. Точнее – сам бегал и всех торопил, а Памбург требовал качества. Неплохо мы друг друга дополнили.

А нас дополнили команды эскадры. Штурмана врали почерному. Канониры мазали побелому, попадая вместо сброшенных плотиков исключительно в молоко. Полуторные команды матросов самозабвенно форсировали паруса, не обращая внимания на потрескивания рангоута под порывами ветра. Было даже весло. Эдакое настроение – «на коня да шашкой помахать». Застоялись.

Лихо нарезали круги по Белому морю. Штурмана составляли карту побережья. Смешили меня до колик. Ладно еще, что их карты не совпадали друг с другом и с моей картой. Так они еще на каждом круге рисовали новый вид побережья, порой сильно отличный от их предыдущих эскизов. Вот каким многоликим оказалось наше море. Хотя, к их чести, карты постепенно становились похожими на истину. Пристрелялись.

Канониры тоже пристрелялись. Мать их. Первое ЧП по северному флоту. Нелепый рикошет об воду снаряда при стрельбах. Рикошеты у нас и раньше случались, но так, чтоб с изменением направления градусов на сорок, да еще, чтоб снаряд догнал лениво идущий впереди апостол – первый раз. Хорошо, что не шимозой палили.

Поковыляли в Архангельск. Очень уж неудачно попали. Прямо в корму, под руль. Канониры тут не виноваты, целиком мой косяк. Но, так как вицеадмиралом флота был Памбург – выговор сделал ему. Не делать же строгий выговор самому себе.

Задержались на три дня в гостях у соломбальской верфи, устраняя недостатки организации учений. Под это стечение обстоятельств купцы еще «маленько» догрузили апостолов.

Описывать весь этот рабочий бардак хочется совершенно непечатными фразами, а потому ограничусь констатацией итога – к 18 мая эскадра полностью пришла в себя и привела в порядок корабли. Такой долгий срок, возможно, объясняется моими повышенными требованиями к флоту и дотошным исполнением этих требований вицеадмиралом. Зато во второй половине мая у меня появилась спокойная уверенность – мы справимся. И эскадра взяла курс на северовосток, к горлу.

Шли двумя колоннами кильватерного строя, правым галсом, прямо на зимний берег горла. Апостолов поставил под ветер, наши паруса им все равно ничего не закрывают, а тяжелые корабли стоит держать ниже по ветру, во избежание, так сказать.

Выбирались из горла медленно и тяжело. Апостолы перегрузили даже больше, чем мы поиздевались над фрегатами. Надо было пять апостолов брать, ведь был же свободный! Но обратно возвращаться плохая примета. А у моряков с приметами строго.

Вот все знают, что показывать пальцем на коголибо нехорошо и некультурно. Но за этот жест, направленный на корабль моряки могли и живота лишить. Дело в том, что изотерика родилась вместе с человеком, вот и привязали, в незапамятные времена, указательный палец к Юпитеру.

Стоит заметить, что это древнеримское божество добротой не отличалось, зато метало громы и молнии во всякого непонравившегося. Указывая на чтолибо пальцем, связанным с суровым богом, считалось, что привлекаешь внимание божества к объекту. А уж показывая на корабль, это вообще почти гарантированный способ привлечь внимание бога к игрушке штормов и волн. Даже в мои дни показывать на корабль пальцем было чревато неприятностями с командой. Связываться в море с Юпитером – дураков нет. Даже если никто не верит в богов.

К слову сказать, большой палец посвящен Марсу, богу войны, хоть поначалу этот бог и отвечал в пантеоне за плодородие. Соответственно, жест с оттопыриванием большого пальца означал чтото типа – «Ну ты просто бог войны!». И относился поначалу только к ратным делам, постепенно переползая в дела бытовые. Упомяну еще про мизинец, посвященный богу Меркурию, символизировавшему азарт, изощренный ум, страсть к тонким интригам – продемонстрированный вам жест с мизинцем воспринимайте как тонкую похвалу вашему уму и изворотливости.

Совмещая в жесте несколько пальцев – можно сказать очень многое, например всем известная «коза» из указательного пальца и мизинца говорит примерно следующее – «Чтоб тебя молнией поразило и громом прихлопнуло изворотливая ты и хитрая бестия». Ну, или нечто похожее.

Про средний палец говорить можно долго, но это не по теме, все же речь пока о приметах, а не о путях, на которые посылают.

К чему еще моряки на кораблях относятся неоднозначно? К свисту!

Тут замешены все те же древние боги. Они вообще много где напакостить успели. Был у Посейдона, бога морей, сынок Тритон, работающий горнистом при армии волн и ветра. Куда Тритон свистит, туда воинство морское и идет в атаку. Чем дольше свистит, тем сильнее ветер и волны.

Люди не преминули взять на себя, тихонечко, так сказать, изпод полы, часть божьего промысла. У капитанов кораблей в специальных ритуальных сундучках хранились раковины, которыми они в штиль пытались вызвать ветер нужного направления. Однако, дозволялось это только капитану, как первому после бога на судне. Бесконтрольный свист на палубе приравнивался к призыву ветров с разных направлений, что закономерно должно было привести к шторму. Таких свистунов порой выбрасывали за борт, на правеж к Посейдону. А в мое время просто смотрели очень косо и недобро.

Вокруг штиля и ветра крутится масса иных суеверий и примет. Например, для вызова ветра нужно было чесать мачту, с той стороны, откуда нужен ветер – почему так – кануло во тьме веков, но мачту старательно чешут все яхтсмены моего времени, даже, бывает, помогает.

Еще для вызова ветра бултыхали шваброй в воде, волну разгоняли и ветер приманивали. А с появлением ветра – швабру прятали в трюм, и лишний раз не светили. Все приборки в море рекомендовались только в безветрие или маловетрие, что для кораблей той эпохи считалось штилем.

Поморы в безветрие еще практиковали заговаривать ветры, делая засечки на специальной «заговорной» ветке, которую кормчий потом бросал через голову в море, говоря ласковые слова супруге нужного ветра, и ругая супругу ветра противного. Вот так вот! Не с самими ветрами договаривались, а с их женами. Говорит о менталитете.

О приметах часами рассказывать можно. Как и о традициях. Золотая серьга в ухе – значит, моряк прошел через мыс Горн. Татуировки на удачу – их даже на поморах видел. Самые распространенные татуировки – якорь как символ моря, подкова и четырехлистный клевер, понятно к чему. Еще накалывали символ веры. Как это не утилитарно звучит, но чтоб было понятно, по какой религии хоронить найденного в море утопленника.

Хоронить в море считалось все же менее достойным, чем на земле. Говорили даже, что души моряков похороненных в море, не находили себе пристанища и вселялись в чаек, стонущих над судьбой. Посему, целиться, а тем более убить чайку считалось плохой приметой. Ну да мы не о гордой, белой птице, пристрастившейся в будущем к помойкам, а о символе веры. Особо ушлые матросы накалывали себе символ веры на спине. Считалось, что боцман, назначив порку за проступки, будет не так зверствовать кнутом – все же хлестать знак веры нигде не принято.

С боцманом много примет связано – так как большая часть инвентаря на корабле, это боцманское хозяйство. К примеру, садиться или ставить ноги на кнехт, считается «сесть на голову боцмана». Опираться руками на планширь было неприлично по той же причине – «… что ты боцмана щупаешь…» – на планширь облокачивались локтями или запястьями. Хотя, с планширем примета не особо прижилась.

Вот и стоял на баке Ястреба, по прошествии недельного перехода, опершись локтями на наветренный борт, подставив горящее лицо ветру и пытаясь разглядеть, что нас ждет впереди.

Ходовая неделя прошла спокойно, команды сбросили на обкатке пар и вошли в деловое русло. Погода стояла прекрасная – резкий порывистый ветер второй половины дня, которому наша эскадра низко кланялась мачтами, стихал под вечер до умеренного, и к утру засыпал, натягивая на себя одеяло туманов. Команда жила по воле ветра – засыпая вместе с ним, лениво прогуливаясь по палубе вечерами и резво растрясая обильный обед, носясь по воющим вантам в период самого игривого настроения погоды. Идиллия. Как давно мечтал об этом. Море вымывало накопившийся в душе шлак, восстанавливая целостную картину мира. Пусть эти политики делают что хотят, не дано мне быть атлантом и удержать все беды над Россией.

Впереди клубилась серая хмарь неопределенности. Впереди была Норвегия, а за кормой таял Кольский залив, сливаясь с береговой линией и ставя точку на первой тысяче километров пройденного пути. Впереди была Мечта, а за ней следовала Работа. Вот и ощущал в щемящей радости встречи с природой, грусть от неизбежной бойни. Могу обманывать себя как угодно, и убеждать, что мы просто помашем флагами в Балтийском море. Свои корабли постараюсь вернуть все. А вот на счет шведских, таких иллюзий не строил. А ведь там тоже люди. Надеюсь, они фаталисты как все христиане.

Рядом у борта встал фон Памбург, мы с ним теперь часто стояли молча на баке. А порой и не молча. Чемто мне нравился этот кандидат в вицеадмиралы. Может своей нахрапистостью, а может пунктуальностью, которой у меня отродясь не было. Но наши отношения постепенно становились ровнее, хотя вряд ли когдалибо станут дружескими.

– Адмирал, до Вердё две склянки. Будут ли изменения в планах?

Русский язык голландца стал не просто разборчив, но гдето даже витиеват.

– Нет, Питер, все по плану. Апостолы на рейд – мы на ученья. Купцы просили два дня, для заключения новых договоров, в связи с тем, что торговлю поправляет война – дадим им это время.

Вицеадмирал откозырял, и сделал вид, что у него еще полно работы на маленьком острове по имени корабль.

Традиция отдания чести, привычным для меня способом, постепенно приживалась. Как и много других традиций, истоков которых не помнил сам, исполняя их на автомате. С той же рындой получилось неосознанно, даже не задумывался, используют колокол, чтоб отбивать на судне время, или нет. Раз в пол часа на судне должна бить рында, и точка. Это как не наступать на порог или комингс, входя в помещение – въедается до подкорки.

Вердё как был дырой, так ей и остался. Все те же шатры каманчей и дружественная звезда земляной насыпи пушечной батареи. Меновая торговля и запах рыбы как довлеющая достопримечательность. Совершенно непонятно, о чем тут собираются договариваться купцы, но то их дело. Наше дело – разделиться на две пары, фрегат плюс клипер, и два дня играть в пятнашки вокруг россыпи островов. Три холостых выстрела считаем за попадание с дистанции менее 500 метров. Ястреб против Сокола. Адмирал против вицеадмирала. Было интересно. Мы оба не знали акваторию и осторожничали. Но наша пара пере осторожничала вицеадмиральскую.

Рано утром провели тренировку пловцов. Можно сказать, принимали экзамен. Условия максимально близкие к боевым – пловцы атакуют суда входящие на рейд. Причем, усложняя им жизнь – разрешил пользоваться только стропорезом – есть у них на вооружении такой нож, из сетей выпутываться. У него особенность – вместо острия нож загибается крюком с режущими кромками. Но его можно использовать и по иному – вгоняя крюк в борт проходящего мимо судна. Тут нужна практика, чтоб руку из плеча не выбило и чтоб не плеснуть громко у борта. Вот и тренировались до обеда, гоняя два фрегата по рейду среди россыпи незаметных черных точек макушек пловцов, похожих на стадо моржей в море. Экзамен не принял. Как не принял и экзамена по тактике у вицеадмирала. Двоечники.

Разбор полетов с Питером делали покинув Вердё, и продолжив поход.

Кто сказал, что нельзя стрелять ночью? Это при зарождающихся белых ночах? … Питер, используй сначала любое преимущество, даваемое погодой, местностью, или временем года. Затем используй преимущества своих судов. И только в третью очередь используй мужество и стойкость своих матросов. От простого к сложному, от глобального к мелкому и вот в этих мелких деталях прячется удача… Сколько ты выпустил условных снарядов?… Неверно, ты выпустил ровно 34 снаряда – рекомендую впредь интересоваться, сколько и чем стреляли не только твои корабли, но и корабли противника. Это те самые мелкие детали, из которых складывается победа… или поражение. Война не сильно отличается от карточной игры, все ухватки картежника подходят адмиралу. В том числе и помнить, какие карты вышли … Так вот, ты отстрелял 34 выстрела, причем, 21 выстрел сделал с Сокола, где был поднят твой флаг… Нука, скажи мне, что это означает?… Нет, Питер, не обижайся, но если флагманский корабль стреляет в 2 раза больше остальных, это говорит, что его командир слишком горяч и торопит канониров стрелять, не столько, будучи уверенным в попаданиях, сколько просто надеясь на них. А у нас снарядов мало.

Теперь еще раз, вытаскивай карты, которые наши навигаторы рисовали – давай вновь изобразим баталию, и как получилась конфузя. Теперь ты играешь за меня, а моя задача, не повторять твои ошибки – у нас еще больше суток до Тромсё, успеем разобрать все варианты. А там проведем ученья вновь. И будем еще неделю сидеть над картами до Бергена. Кстати, если наши навигаторы и залив Тромсё изобразят так же безобразно как окрестности Вердё – буду наказывать. Имей в виду, в первую очередь их, потом и тебя, коль ты их художества принимаешь не проверив. А пока давай начинать потеху на бумаге от печки, то есть от рейда. Времени не так уж много.

Погода продолжала баловать. Ленивые двухметровые волны катили с севера, ненавязчиво подталкивая эскадру на величественные скалы берегов, на которых и разбиться то будет не стыдно. Но с этим мы решили пока повременить. Тем более, чтоб избегнуть этой участи достаточно было не верить нашим навигаторам. Так как, по их мнению, мы уже давно бороздим не воды, а земли Норвегии. Хоть и недалеко от берега. Прогрессируют ребята. Обещал им, что скоро пойдем вне видимости берегов, и буду принимать экзамены уже у них. Порадовался на их зеленоватые лица и добил обещанием, что эскадра пойдет по проложенному ими маршруту, а себя велю запереть в трюме, и вытащить только когда напоремся на камни.

И вовсе адмирал не злой. Просто ему нарисованные карты сильно не понравились. А если и следующие карты не понравятся – курс будете прокладывать без секстантов, часов и компасов, вспоминая, чему учил в разделе аварийной навигации.

Забегали. Вот могут же! Просто стимул нужен.

В Тромсё задержались уже на четыре дня. Купцы, договоры, маневры.

Экзамен у пловцов условно принял. Именно там ввел на флот классы. Матрос третьего класса, пловец второго, канонир – снайпер. Долго объяснял Питеру зачем эти сложности и какие работы, каким классам будем поручать, чтоб быть уверенным в результатах. Например, нашим пловцам третьего класса можно поручить только сплавать к норвегам за аквавитой, а вот на редкие вкрапления второго класса можно взвалить нечто более значимое – скрытно выкрасть к аквавите закуску.

Идея Питеру понравилась, он немедленно созвал совещание капитанов и боцманов – озадачивать их сортировкой команд по классам, и соответственно по жалованью.

Даже задержали начало маневров, зря, наверное, так как на залив легли глубокие тени, в которых стало не разглядеть торчащих из воды неприятностей.

В итоге делали мелкий ремонт фрегату, неудачно сманеврировавшему у камней, а потом был понедельник, он, как известно, день тяжелый, и выходить в море в понедельник нельзя. Традиция. Мы и не вышли, устроил юнгам экскурсию.

Ходили по городку и осматривали достопримечательности – толпа, растянувшаяся змеей парочек – маленький любопытный юнга и большой дядя абордажник, чуть ли не за ручку выгуливающий надежду и опору российского будущего, другой рукой прижимающий к боку Дар для любого, кто это будущее задумает обидеть.

Может, конечно, перестраховываюсь, но моя паранойя после Москвы вышла из спячки и теперь не давала спокойно жить. Странно на меня столица действует.

В кафедральный собор нас не пустили. Не очень то и хотелось. Откланялись. Сначала собору, потом городу, а потом и бухте.

Дорогу до Бергена можно охарактеризовать как ухабистую. Море стало неспокойным, волна разошлась метров до четырех. Создавалось впечатление, что волнам самим страшно в море, и они пытаются залезть к нам на палубу, радостно прокатываясь по ней и норовя отыскать щелочку, чтоб спрятаться в теплый трюм, где красочно тошнило юнг.

Ничего, пусть привыкают. Зато все металлические части блестели, как зеркала, а якорем можно было пускать солнечных зайчиков – ждали только солнца. Очень ждали. Слушая мерные удары волн, свист ветра и шипение воды, стекающей через клюзы.

Отвлекал юнг разговорами. Рассказывал им истории, в большинстве выдранные из книг Колса. Дошел даже до сказок, изящно переложив оригиналы на морскую тематику. Так у меня маленькая яхточка несла послание в дружественный порт, а злой серый фрегат охотился на нее и подстраивал ловушки. Получилось весьма интересно. Не ожидал. Особенно красочно описывал, как пара линкоров потрошила серый фрегат и доставала из него взятые на абордаж команды яхточки и порта. Мысленно удивлялся вместительности фрегата – но так было в оригинале. Юнги вместительности не удивлялись – раз заглотал пару тысяч, значит так и надо. Хмыкнул, надо развивать в поросли критический взгляд – и перешел к разбору тактических ошибок фрегата и несоответствию конструкции, поставленным задачам – стало еще интереснее. Оказывается сказка – очень поучительная штука.

Море уже давно бросило штурмовать наши борта, снизив планку шкалы с 5 до 4х баллов. Теперь волнам уже не хватало роста, чтоб залезть к нам на палубы и они просто наотмашь били нас в правую скулу. Мы не отвечали, но и вторую скулу под удар не подставляли – у моря свои игры, у нас свои.

В Бергене лил дождь. Вечный. Тяжело вздохнул, опять забыл изобрести зонтики. Дал разрешения на увольнительные по флоту. Мы тут надолго. Теперь Берген будет основной перевалочной базой наших купцов, и многие из них немедленно бросились в город заниматься наймом жилья, пока цены не взлетели. Что с них взять … купцы. Мне, на их месте было бы комфортнее на апостоле. Но хорошо, что у каждого в жизни свое место, а то, как бы мы на одно место все вместе уселись бы? Выходит – здорово, что мы все разные. Вот адмирал эскадры лазает по окрестным горам, таская за собой изрядную толпу народа, вицеадмирал играет в кораблики на разложенной склейке, пушкари вообще собрались всеми свободными сменами на апостоле – у них там полуфинал флотского соревнования по «дартсу при качке», который адмирал открыл еще при выходе флота из Холмогор. Все при деле. А если кто дела себе не находит, то для таких мазохистов есть боцманы.