Текст книги "Броненосцы Петра Великого. Тетралогия (СИ)"

Автор книги: Алекс Кун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 128 (всего у книги 166 страниц)

Продолжение исследований в радиолаборатории отложил, в связи с приближающимся выходом каравана к Готланду. Мастера и так на меня обижались, что в порывах страсти не редко были посланы. А что делать? Паяльники у нас в лаборатории работали по технологии «бабушкиного утюга», то есть, нагревающиеся от жаровни. Когда у тебя в руках остывает рабочий инструмент, а от дверей бежит подмастерье с криками «Мастер, Мастер! Там…» – не всегда удавалось подобрать корректные выражения.

Вот теперь, за месяц до выхода, начал «подбирать хвосты». Как обычно, в последний момент. Форсированная карусель. Ухххх…

Спорил со станочниками по поводу новых станков для Ижоры. Пинал оружейников по поводу новых стволов. Облазил «Волков» на стапелях Вавчуга, вносил изменения.

С корабелами вообще долгий разговор получился – мы пересчитывали проекты с учетом доработок, и у нас основательно поплыл весовой баланс. Одно только дублирование сварных соединений болтами, стягивающими плиты бортовой брони канонерок за ребра усиления – дали привес в полторы тонны. А для броненосца таких болтов выходило почти на 20 тонн. И это были еще далеко не все «добавки», утверждаемые в проектах по результатам эксплуатации канонерок.

Остальные цеха требовали к себе не меньшего внимания. Поправки, по результатам эксплуатации наших диковин находились для всех, и везде это тянуло свои проблемы. Технические. Значит, мне их и решать.

Раскритиковывал ткани из новых нитей, устраивал головомойку за десятки метров запорченной целлофановой фотопленки – можно подумать, нельзя было самим догадаться проверить, как поведет себя основа в химических реактивах. Нет! Сначала все сделают по моим эскизам, а потом хлопают глазами. Так что, пока наша новенькая разработка, пленочный фотоаппарат, осталась не у дел. Точнее, снимать он может, и пленку для него можем делать. А вот с процессом проявления, точнее, устойчивости к нему основы пленки – еще надо поработать. Фотоаппарат, кстати, получился шикарный, с пленкой шириной 10 сантиметров. Бросать разработку было жалко, и провел несколько дней, колдуя с текстильщиками над присадками к вискозе для получения устойчивого к проявителю, фиксажу и горячей воде целлофану.

Параллельно, листая лабораторные журналы, выяснил, что эксперименты по подбору «в чем еще можно растворить целлюлозу» с получением вискозы не закончились. В чем только лаборанты не растворяли несчастное дерево. Даже в моче пробовали. И несколько листов журнала, описывали термические режимы и добавки, сопровождающие этот процесс. Тото мне показалось, что в лаборатории странно попахивает.

Но, именно эти эксперименты дали интересный результат. Моча с уксусом начала некоторым образом на целлюлозу влиять. Несколько листов журнала показывали, как лаборатория билась вокруг этого соотношения, добиваясь некоторых намеков на результат, но, так и не поймав положительной тенденции.

Тем не менее, это были единственные страницы, где некие растворенные хлопья целлюлозы фигурировали. Остальные описания больше напоминали неудавшееся шаманство.

Пытался вспомнить, какие у меня ассоциации имелись с мочой и целлюлозой. Никаких. Но ведь эффект в журнале зафиксирован! На меня напал зуд «погони за хвостом незнакомки».

Единственная ассоциация у меня возникла с фосфором – ведь именно его мы гоним из вышеуказанной жидкости. Пришлось выписывать со складов фосфор, благо его на заводе складировалось больше, чем требовалось оружейникам, и пробовать растворять целлюлозу уксусом с фосфором. Врагу не пожелаю таких экспериментов. Тем более, не особо удачных.

Проблеск на удачу мелькнул практически случайно, когда указал замешивать уксус не на чистом фосфоре, так как опасно с ним работать, а на сожженном, который в сгоревшем виде существенно безопаснее. Вот добавление крепкого уксуса в прогоревший фосфор дало некоторый результат – целлюлоза «потекла». Пусть и не полностью, пусть только намеками – но мы ухватили свой хвост. Немедленно в десятках склянок начали намешивать различные концентрации, выстаивать, греть – словом, «метод тыка» во всей красе. И самое смешное, что лаборатория уверенно шла к получению уксусной технологии производства вискозы. Даже не знаю, делали так в мое время, или это наша случайная разработка, но несколько проб показывали – нить выходит ничуть не хуже вискозы. Даже лучше. Правда, воду нити не впитывали и пахли уксусом после сушки – но мы еще в самом начале пути.

Жалко было оставлять новинку на полдороги. Но мое время вышло. Пора было отрабатывать доверие Петра. Хватит мне вырабатывать адреналин в заводских цехах.

Первое свидание с царским лимузином стоит описать особо.

На апостол мы прибыли за неделю до выхода каравана, когда по Двине уже во всю бежали льдины. Нестись по зимнику, когда за спиной трещал лед, стало еще одним острым ощущением. Деньков бы на пару раньше – но дела не отпускали. Теперь оставалось надеяться на русский …эээ… обычай, и плавучесть понтона.

В Архангельске задержался только на один вечер – посидеть с броненосцем и поговорить с мастерами. Одевающийся листами брони корабль вызывал щемящее чувство. За «дембельским аккордом» обычно следует сам дембель. Но уж свой аккорд не дам никому испортить. В этом ключе мастерам и направлял мозги.

Добравшись до базы флота, порадовался деловой суете. Настолько деловой, что на фрегате дневальный не обратил на меня внимания. Радоваться перестал. Потом радоваться перестал дневальный. Потом капитан. Потом деловое настроение быстро разошлось на все корабли. Потеряли за зиму нюх мои беломорские покорители морей.

Так вот, апостол, выбранный мастерами, по одним им ведомым критериям, под представительский корабль – взяли в оборот основательно. Разобрать и разукрасить корпус мастера просто не успели за три месяца. Но внутри корабль было не узнать. Впрочем, снаружи отделку начали, как только потеплело, так что, еще неизвестно, насколько изменится корпус внешне.

Внутри царила деревянная резьба, тканевые драпировки и ковры. Ковры то они где взяли? Мы же их не производим! Похоже, слишком давно моя жизнь идет урывками. Теряю связь с происходящими делами.

Оказалось, в украшении царского судна активно приняли участие архангельские купцы. Уж не ведаю, откуда они поснимали картины и прочую роскошь – но помогли купцы изрядно. О чем обещал обязательно рассказать Петру. Хотя не сомневаюсь, что купцы сами напишут государю про посильную помощь в ярких красках.

Царский лимузин переделали основательно. Одну палубу отвели целиком под высоких гостей, нарезав перегородками просторные каюты. Каюты блистали богатой отделкой, пробитыми в бортах большими окнами, и всеми нашими жилищными наработками, вплоть до батарей водяного отопления и ванных комнат с подачей холодной и горячей воды.

Носовой «салон» где предполагалось проводить общественные мероприятия, вообще напоминал теннисный корт слегка треугольной формы, и опять с большими окнами. Они же мне всю силовую схему обшивки порушили! Надеюсь, это чудо отделки никогда не попадет в серьезный шторм.

Царская палуба, как тут начали называть эту часть корабля, благоухала свежим деревом и жженым железом. Впрочем, запах железа тянул с нижних палуб, где продолжалась битва сотни мастеров, с подмастерьями и помощниками, за государеву благосклонность.

На нижних палубах делали менее престижные каюты, с небольшими иллюминаторами и общими санузлами. Что, впрочем, не повлияло на тщательность отделки. Ну, не умел народ в это время руками плохо работать. От никудышных мастеров вся деревня отворачивалась, после чего только уходить в другие земли оставалось.

Еще ниже располагались казармы солдат охраны и кубрики матросов. Вот тут все было поспартански – рундуки и двухъярусные койки в нескольких больших, общих, кубриках.

В кормовой части трюма смонтировали паровой котел, работающий на подогрев воды для отопления и ванных комнат, а также котел для коловратника, обеспечивающего, через генератор, освещение на палубах и в каютах. Генератор, между прочим, демонтировали из лаборатории Вавчуга, а коловратник с котлами сняли с Волка. Дорогой у нас лимузин получается.

Но шикарный. Тут придраться не к чему. Угу. Если бы… Тая, уже на второй день обживания лимузина нашла целый список недоработок. А стирать где? Дамам хоть и служанки стирают, но не в ванне же это делать. А что это за шкафы и полки? Да у деревенской невесты сундук с вещами больше всех этих полок вместе взятых! А музыканты где? А что за дурацкая планировка кают, куда можно попасть только через центральный коридор?

…Какие музыканты?! Какой отдельный камбуз для кофе! Какие навесы на палубе от солнца! Какая библиотека! Тая, ты не перегрелась, лазая со мной по новой кочегарке?

Тем не менее, собрал мастеров на консилиум, ставить диагноз новорожденному. Приняли решение отложить выход еще на неделю, но всунуть в лимузин «шашечки».

Под это дело велел проверить всю роскошь на устойчивость к качке – будет обидно разбить половину ваз, пока мы идем Норвежским морем.

Чтоб не бездельничать раньше времени – занимался радиофикацией корабля. Лично натягивал антенну между топами мачт, плетя макраме из медного провода, изоляторов, талей натяжки и фидера. В штурманской рубке оборудовал пост радиста и добавил на пост еще усилитель громкой связи. Особо громкой связь у нас не вышла – динамики шипели и хрипели, но речь передавали довольно разборчиво. Вот только самих динамиков сделали маловато. Хотел громкую связь на боевом корабле попробовать – но раз войны этим летом не предвидится – можно и пыль в глаза пустить.

Вторую радиостанцию разворачивали на Соколе, а на остальных кораблях эскадры антенны натягивали, но ограничивались одними приемниками.

За этой беготней по кораблям и настройкой, а потом и согласованием антенн с приемниками, проскочила седмица, как не было. Времени всегда не хватает, чтоб сделать самоесамое.

Если в юношестве у меня сформировалось представление, про этот исторический период, как про сонный и вялотекущий – то ныне могу сказать – никогда в жизни так не вкалывал, как здесь. И народ тут работает от зари до зари. Даже бояре с самого утра поднимаются. Бурная тут жизнь. Короткая, но бурная. Надо только знать, куда смотреть, так как снаружи все выглядят неторопливыми и инфантильными, а внутри горит огонь.

В середине июня Сокол увел за собой караван груженых припасами и оборудованием апостолов, вместе с царским лимузином в долгий поход до Готланда. Первый раз выпустил бразды управления конвоем, оставшись на царском апостоле, придаваться неге и безделью.

Предавался целыми днями. На каждом иллюминаторе натянул контрольные нитки и снимал показания о деформациях. Гонял кочегарку и коловратник на предельных режимах. Даже акустику в салоне проверял. Моряки из экипажа лимузина прокляли тот день, когда адмирал решил отдохнуть на их корабле. Зато у меня обрисовалась вполне четкая картина о подгнивших участках досок трюма и о состоянии такелажа. Слегка поизносились апостолы. Надо закладывать еще несколько крупных верфей, пока весь жирок не растряс.

Путешествие на апостоле разительно отличалось от предыдущих походов. Загруженный припасами и с увеличенными танками пресной воды, апостол плевал на волнение у берегов Норвегии с высокой палубы. По крайней мере, ощущение качки на нем не шло ни в какое сравнение с Соколом или даже Духом. Лимузин шел плавно, покачивая драпировками на окнах и лишь изредка позвякивая хрусталем посуды в шкафах и висюльками плафонов. Впору было вспомнить о настоящих пассажирских кораблях. А что? У нас есть каюты випкласса, первого класса, и далее по нисходящей. Все черты пассажирского лайнера, вроде, соблюдены. И плевать, что все переделки прошли спонтанно и практически без чертежей. Чертежи потом нарисуем, как не раз бывало в моей истории. Главное, что лимузин не проявлял склонности к трещинам и течи – значит, воля государя будет исполнена. Обязательно акцентирую на этом внимание иностранцев. Пора прекращать стрелять снарядами и начинать пальбу слухами. Война, как известно, не кончается никогда – она просто перетекает из одной формы в другую, порой, не менее разрушительную. Но меня больше радовала встреча с шахматистом, чем с боксером – несмотря на то, что выиграть можно и у того и у другого. Или проиграть.

Караван шел по привычному, даже набившему в чемто оскомину, маршруту – без приключений. Комфорт царской палубы развращал. В който веки, удалось выспаться, и поваляться на койке, перебирая технические отчеты. Посидеть с Таей за неторопливой беседой, да и не только посидеть. Вся царская палуба находилась в нашем полном распоряжении – даже палубные матросы предпочитали лишний раз не попадаться мне на глаза.

Сделал для себя пометку, что на Готланде надо нанять комплект слуг для царской палубы и кают первого класса. Наши матросы и кок не тянут обслуживание такого уровня.

И вообще, стоит подумать над пассажирскими лайнерами, ходящими по маршрутам. С ганзейцами подумать – продемонстрировав им лимузин как прототип. Хоть в этом веке путешествия дворян не так развиты, как в более поздние времена – но начало маршрутам заложить можно, тем более, это хорошо вписывается в нашу концепцию развития туризма.

Конвой сделал первую остановку в Тромсе. Теперь это уже наш город, и осматривал величественные горы вокруг с видом собственника. База тут получит развитие, только когда проложим железную дорогу от Ботнического залива до Тромсе, точнее, почти до Тромсе, так как нет смысла тянуть дорогу именно сюда – достаточно дотянуть до северного берега фьорда.

Вот этим вопросом и занялся. Форт морпехи построили не столько оборонительный, сколько жилой. Но северный быт полк наладил. Теперь, за стойкость и терпение, морпехи получали в подарок груз целого апостола и новое задание – закладывать в северной оконечности фьорда русский городок, к которому, рано или поздно, дотянем ветку пограничной дороги.

Хорошая работа не должна остаться без награды. Обещал майору звание полуполковника, если новый городок будет готов принять около трех тысяч рабочихстроителей базы через год. Лучших морпехов хвалил перед строем и забирал для представления государю, то бишь, в сопровождение лимузина.

Неплохо вышло. Военные не меньше детей любят, чтоб их хвалили, награждали и привозили им подарки. Да чего там военные! На торжественном собрании хвалил норвежцев, принявших активное участие в жизни полка и награждал их ценными призами. Так половина поселка, собравшаяся на построение, орали чтото радостное, будто у них уже наступила ночь святого Ханса. Пришлось портить печень аквавитом.

После Тромсе вновь потянулся переход, отягощенный роскошью. Даже открывать пачки набросков для проработки было лениво. А ведь планировал весь переход работать.

Все, на что поднималась рука – это вести журнал радиосвязи с Соколом, да и то только из соображений оценки дальности связи в зависимости от погодных условий. Дальность не радовала, как не радовал, выход из строя, буквально через две недели работы, первого триода. Кроме того, связь постоянно «уходила» с частот – но эта плата, за простоту наших устройств, была очевидна, и с ней приходилось мириться, играя подстройкой приемника. Впору радистов нанимать из музыкантов – работа выходила похожая, только еще более нервная.

На этот раз море у северных берегов Норвегии радовало парусами. Торговцы служат самым хорошим индикатором военных действий. Даже мы отпустили один апостол из конвоя в Берген без сопровождения – жизнь на море вылезала из бухт и начинала вспенивать одиночество моря форштевнями.

Кронборг окутался дымами приветствий задолго до траверза конвоя. Идиллия. Поднадоело мне, чтото, ходить кругами. Никогда не думал, что так скажу про морские походы, но если еще пару раз схожу вокруг Норвегии – меня стошнит.

На этот раз на нашей базе в Висбю сделали только короткую, двухдневную, остановку. Передавал Памбургу приказы Петра, с деталировкой от меня. Похлопал адмирала по плечу, порадовав, что дальше он сам. У меня на Готланде масса нерешенных вопросов с купцами.

Лимузин оставили на Готланде – ганзейцы обещали принять участие в доведении роскоши на корабле до неприличия, и обеспечении палуб элитной обслугой. Правда, готовность корабля обещали не ранее, чем через десяток дней. Но, в связи с новостями, мы, пока, никуда не торопились.

Новости пришли неожиданные. В мае этого года, от водянки, умер Леопольд, и на престол Священной империи взошел его двадцатисемилетний сын. Вместе с новостями, пришел приказ от Петра – ждать, когда прибудут дополнительные послы. Государь явно собирался выжать нечто для себя, пока молодой монарх не уселся капитально на престоле. Ну, флаг ему в руки, с двуглавым орлом и императорской короной. У меня есть дело поинтереснее – буду хвастать Тае, строящимся городом. Нам с ней еще царский дворец оценить надо – вдруг там, что не так.

Ожидать готовности лимузина или общения с послами Петра – смысла не имело. Пересели с Таей на транспорты, загрузившиеся товарами первой необходимость для Петербурга, то есть, лампами, проводами, автономными генераторами и прочими сервизами. Даже стало не совсем понятно, как мы впихнем груз двух апостолов в зимний дворец. У нас же диковины из всех кладовок торчать будут!

Один транспорт загрузили полностью деталями для Ижорской верфи – коловратниками, котлами, стальными заготовками для запланированных разработок – словом, обеспечил себя игрушками на лето.

Мысленно потирая лапки – ждал, с нетерпением, прибытия на самую грандиозную стройку России. Набездельничался, за время перехода, до пролежней. Надоело видеть результатом своих трудов жирные дымы до горизонта. Теперь хотелось обеспечить дворцу вид не хуже лимузина. А то нехорошо выйдет, австрийка задержит дыхание от восхищения, во время транспортировки, потом войдет во дворец, а там… мела по колено, с охапкой сена вместо кровати.

Если еще учесть, что удивить австрийскую принцессу, привыкшую к монументальности Вены, станет не просто – то лимузин можно считать только репетицией. И теперь мы с Таей ехали на премьеру.

До Петербурга добирались нудно и тяжело. Погода заставила два дня отстаиваться у Гангута, а потом еще терпеть дождь и волнение Финского залива. Не все коту масленица.

Поднимаясь по Неве, обнимал Таю за плечи и гордо тыкал в намечающийся дворцовый парк, а она намекала мне на грязные разводы, плывущие по Неве от форсированной стройки. Но в целом – посмотреть было на что.

Оба парка приобрели окультуренный вид и больше не напоминали вывалы земли, с торчащими пеньками. Даже трава успела прихватить зеленью результаты строительства, и теперь, на зеленом фоне четко просматривались желтые, песчаные дорожки и серые линии каналов. Не хватало только статуй, фонтанов, и культурных учреждений, начиная от туалетов и заканчивая театром. Но фундаменты и тумбы постаментов, в соответствующих местах уже просматривались.

Неожиданностью стало «прихорашивание» правого берега Невы. Уж не ведаю, где на это силы взяли, но Петропавловский форт и полковой редут за ним привели ко внушительности. Форт, понятное дело – он одна из «костей» ансамбля набережной, а вот к редуту присматривался в бинокль внимательно. Создавалось впечатление, что мастера устроили показуху, просто обложив земляные стены бутовым камнем, таким же, которым стены каналов укрепляем. Если с военной точки зрения это и было «покраской травы в зеленый цвет», то с эстетической стороны редут выглядел на «отлично». Пусть пока так и будет, все одно защищаться нам пока не от кого.

Деревянные постройки правого берега разобрали, перенеся их к Ниену, и вокруг редута простиралось большое поле, расчерченное песчаными дорожками. Смотрелось хорошо.

Ансамбль дворцовой площади мастера подняли в полном объеме, но дома стояли в лесах, и оценить общий вид с воды не удавалось – во всю шла внешняя отделка стен.

Улыбнулся на изобретательность архитекторов – многие окна в комплексе красовались, вместо стекол, натянутыми на рамы холстами, на которых нарисовали вид окна с переплетами. Интересно, где еще они муляжи ставят? Стены то хоть, надеюсь, натуральным камнем облицовывают.

Выше площади, за дворцовым каналом, разворачивалась стройка «научной дуги». Там, по плану города, строились несколько академий, в том числе флота и армии, здание коллегий, здание думы и резервное здание, назначение которому пока не придумал. Видимо, всех людей, высвободившихся после ударного возведения дворцового комплекса – бросили на следующий сектор.

Еще выше по течению Невы, у второго секторного канала, там, где будет большой Гостиный Двор, из воды торчали затопленные огромные баржи с камнем. Быки будущего моста мастера сделали с изрядным запасом по габаритам. К этим быкам можно запросто причаливать несколько кораблей, как, впрочем, и задумывалось. Более того, быки моста уже сейчас использовали в качестве причалов, и вокруг них корабли и баржи стояли в несколько рядов, выполняя, заодно, роль понтонного моста.

Дальше моста по левому и правому берегу раскинулись рабочие поселки, состоящие, в основном, из деревянных общинных бараков и мастерских. Над поселками во множестве поднимались дымы, несмотря на теплую погоду.

В целом – вид меня порадовал. Особенно хорошо, что мастера начали поднимать вторую дугу города, тем самым, закрыв строительными лесами вид на бесконечный пустырь стройплощадки. С такой «ширмой» вид города с воды заиграл совсем по иному. Теперь в первую очередь бросались в глаза шедевры архитекторов, а не процесс их изготовления.

Наш транспорт причалил к дворцовой набережной, частично уже одевшейся в камень. Причем, для создания набережной мы жертвовали шириной реки – затапливая каменные блоки на некотором удалении от берега, создавая прямую линию набережной, а потом засыпая промежуток между естественным берегом и линией набережной камнями и глиной с песком. Чего только не сделаешь, ради красивой, ровной перспективы. В конце концов, Нева от нескольких метров, ну, пусть десятков метров, ширины не обеднеет. Правда, в мое время, речка Мойка имела ширину около 40 метров, после подобного «выравнивания» набережной – а в это время у нее ширина около 200 метров, плюс болотистые берега.

Благо, город строим выше Мойки, и она пока не входит в первостепенные работы. Затраты на ее углубление, расчистку и облагораживание были бы много выше, чем земляные работы на прокладке нового канала. Именно по этому всю сеть каналов мы копаем заново, а имеющиеся реки отнесли к парковому хозяйству.

Прибытие нашего транспорта никого особо не заинтересовало – тут много таких кораблей в день причаливает, а уж барж и лодок вообще кошмарное количество.

Зато, появилось время пройтись по стройке, посмотреть достижения без помех.

Сразу за дворцом у набережной – открылся вид на большой котлован, вместо площади. От неожиданности даже остановился. И как это понимать? Всю задумку же на корню убили!

Посреди неглубокого котлована уже построили фундаменты двух запланированных круглых постаментов, и вся стройка на площади крутилась вокруг них, игнорируя работы по мощению площади плиткой. Правда, работы с постаментами шли ударно – вокруг облицовываемых барельефами круглых тумб фундаментов уже явно просматривались когти, вырастающие из земли. Вот только на остальной площади, царила тишина и строительный мусор. Перекос, однако.

А ведь площадь была очередной моей изюминкой! Без нее весь дворцовый комплекс будет смотреться совсем по иному. Ведь задумкой было выложить площадь мозаикой из каменной плитки, изображающей герб России. Более того, двуглавый орел должен держать в лапах скипетр и державу, фундаменты под которые и украшали рабочие. Вот только без мозаики – фундаменты смотрелись не к месту на этой площади.

Пока обходил стройку по набережной дворцового канала, все еще не имеющего воды, подобных нюансов набралось на пару лет строительства. Особенно убил облезлый вид стен, обращенных от площади. Уж больно велика была разница у них с облицованными и украшенными фасадами.

Настроение слегка улучшилось, когда пошел искать «главных по тарелочкам» внутри царского дворца. Несмотря на массу снующих рабочих, пыльный туман, от полируемых стен и висящие кругом парусиновые пологи, чередующиеся с деревянными лесами – дворец внутри становился дворцом. В царском крыле вообще царила тишина, отсекаемая от остального дворца массивными, резными дверями в полтора человеческих роста. В этом крыле заканчивали работу отделочники, внося золотые штрихи на богатство убранства. Пустоте покоев недоставало только мебели.

Таю пришлось отпустить с одним морпехом в рабочие поселки – мое размахивание руками с собравшимися итальянскими, испанскими, французскими и нашими мастерами уже не выглядело так захватывающе, как дворцовый комплекс. Можно сказать, начались трудовые будни – с корабля на работу.

Описывать обычную круговерть стройки долго и не интересно – приходилось принимать массу неприятных решений, останавливая строительство второй дуги и бросая все силы на производство камеди. Поставил задачу замостить всю площадь за месяц, а это весьма непросто – двадцать тысяч квадратных метров поверхности равны двум тысячи кубов бетона для плитки, соответственно, 400 кубов камеди. Обеспечить производство 20 кубов камеди в день на всех печах Ижорского комплекса – стало изрядной задачей. А еще бетономешалки, обеспечивающие по 100 кубов замеса в день, наполнитель, деревянные формы для плиток, вибростолы с ручным приводом. Сумасшествие.

Плитки делали трех основных цветов – обычные серые, черные, с добавлением золы и красные, с наполнителем из кирпичного боя. Хорошо, что государь выбрал гербом черного двуглавого орла – был бы орел красным, как при батюшке Петра изображали – проблем у нас стало бы больше. Ведь золы, от котлов, на Ижоре полно – а каждый кирпич ныне, особо ценен, даже если он лопнул при обжиге.

С Таей снова виделись урывками. Мне был вставлен длинный фитиль, в связи с неправильным проектом расположения больниц по городу – и если с распроданной дворянской частью уже сделать ничего было нельзя – то в остальных местах планы города пришлось слегка пересматривать. Кроме того, больницы в заводских поселках были признаны «не годящимися» и пришлось давать разрешение на деревянное строительство особо срочных объектов.

Больных и калечных, по словам Таи, оказалось довольно много. Похоже, некоторые аспекты стройки от меня скрывали. Пришлось сделать несколько громких оргвыводов, вплоть до назначения виновным новых и напряженных мест работы в каменоломнях – камня городу катастрофически не хватало.

После десятка дней дикого бега между Петербургом и Ижорой занялся запланированными летними игрушками. Все одно быстрее, чем работает ныне, производить строиматериалы ижорский комплекс не сможет.

На Ижорской верфи начали строить, а скорее собирать, первый дноуглубительный катамарандрагу на коловратнике. Причем, задача у драги была не столько углубить дно, черпая его бусинами стальных ковшей на общем тросе, сколько добыть песок и гравий для строительства города. Ведь даже при скромной производительности в 50 кубов донного грунта в час, за месяц круглосуточной работы такой землечерпалки добудем 35 тысяч кубов. А для песчаной подушки на дворцовую площадь надо всего 8 тысяч кубов. Правда, если брать потребность для всего остального города – то надо запускать в работу на Финском заливе еще десяток землечерпалок и строить флот из полутора сотен барж и десятка буксиров.

Вот буксир стал второй задачей этого лета. Строить его в Вавчуге и перегонять вокруг Норвегии – дело дохлое, не такое уж и мореходное суденышко. Пришлось обновлять новые, закрытые эллинги Ижорской верфи и затягивать на стапеля, для переделки, наиболее приглянувшиеся, уже построенные баржи. Скорости от буксира все одно никто не ждет, для него подойдут и круглобокие баржи, вся переделка которых сводилась к установке машин и винтов, организации угольных ям и обшивании машинных отсеков противопожарными, тонкими, железными листами. На долгую службу этих полуфабрикатов рассчитывать не приходилось, но до конца основного строительства города они дожить обязаны.

Как обычно, на самом интересном месте, в Петербург приехал Петр со свитой. Потянулась одна из тяжелейших недель в моей жизни. В первый вечер, как меня выдернули на ковер с Ижорской верфи, просто откровенно пил и плакался Тае в жилетку, как меня все достали. Разговор с Петром вышел тяжелый, и на повышенных тонах. Его тонах, само собой. Понимаю, что государь на взводе в связи с женитьбой и прочими политическими игрищами – но люди у меня и так делают невозможное, быстрее и лучше никто не построит. Еще и многочисленная свита Петра потявкивала вслед за монархом. Пришлось двоих вызвать на дуэль, и один гад, таки согласился.

Первый раз дуэль протекала по всем правилам, без подвохов и предварительной подготовки. На клинках, от которых было уже не отвертеться.

Страшно это, выходить с метром отточенной, до среза ногтя, стали против человека, владеющего этой сталью с детства. Шансов на бой нет никаких. Есть только шанс на удар.

Вот и воспитывал в себе, ранним, туманным и теплым утром, «взгляд самурая».

Видимо удивил противника стойкой с мечом, который тут, по недоразумению, называют шпагой. Держал меч двумя руками над головой. Не принято так в этой местности. А мне плевать.

Злость, после позавчерашнего разговора с Петром, клубилась черным облаком. Может, и правильно говорят, что у бойца должен быть холодный и чистый разум – но, какой из меня боец. Мне просто остро хотелось поубивать половину из свиты Петра, да еще и на государя мое неудовольствие с интересом поглядывало.

Противник, классической стойкой и сам не отличался. Но решили мы с ним вопрос без рассусоливаний – коротким уколом и резким ударом. Оба попали. Правильно избегал этих железных зуботычек. Раны они оставляют страшные.

Дальше решающую роль сыграло мастерство Таи. Меня она вытащила, а противнику именитые лекари не помогли. Можно считать, что выиграл матч по буллитам.

Зато злость прошла, заглушенная ноющей болью чуть выше и левее сердца. И Петр от меня отстал. Будь благословенны дуэли.

Государь убыл с частью свиты и частями Двинского и Преображенского полков на Готланд, оставив в Петербурге несколько сотен мешающихся под ногами бояр, для подготовки приема делегаций. Вот уж он действительно подгадил. Теперь приходилось постоянно находиться в Петербурге, отбивая моих мастеров и рабочих, от боярских хотелок. При этом Тая настаивала на постельном режиме, но режим выходит короткоперебежковый. Пришлось даже популярно объяснить паре особо маститых бояр, что на дуэль вызывать не буду, уважая их возраст и заслуги – просто пристрелю тихонько, и прикопаю под дворцовой площадью, оказывая, тем самым, высочайшую честь. Площадь, кстати, начали мостить идущей с Ижоры тротуарной плиткой. Но, место под захоронения, еще имелось – а с правой руки могу стрелять не хуже, чем с неподвижной левой, хоть и левша от рождения. Остроту проблемы мои откровения не сняли, но после того, как одного активного боярина загрызли волки, недалеко от обводного канала – бояре переключились на других жертв и устроили повальную охоту в окружающих город лесах.