Текст книги "Броненосцы Петра Великого. Тетралогия (СИ)"

Автор книги: Алекс Кун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 137 (всего у книги 166 страниц)

Все команды высыпали смотреть на пробу сил ледокола. Сквозь шорох и треск хода во льдах гремели победные выкрики команд, видимо только теперь поверивших, что льдины нам не препятствие. Плохо. Боюсь, что теперь маятник настроений качнулся в другую сторону, и капитан может полезть в паковые льды, которые нам не по форштевню. Провел разъяснительную работу.

Особым случаем за прошедший поход могу назвать лишь обнаружение острова акустиками, сквозь летящие хлопья тумана. Зрительно остров не просматривался. Акустический пост заработал на марсе фокмачты примерно тогда, когда мы вышли из горла Белого моря, и шли к Канин носу. Пристрелочные вопли ревуна привели к некоторому брожению команды, вылившемуся в не совсем приятную кличку акустиков – тетерев. Добавляли еще – глухой тетерев, но «глухой» не прижилось. По правде, ревун в кубриках был почти не слышен, благодаря обильной теплоизоляции, но ночью ловил себя на том, что вслушиваюсь в короткие гудки, и когда они учащались, если акустик чтото услышал и начинал очередями уточнять цель – напрягался, готовясь бежать на мостик. Сна это, безусловно, не улучшало. Но человек привыкает ко всему.

Зато обнаруженный за три сотни километров до Печорской губы остров мы обошли как по локатору. Остров визуально удалось увидеть только мельком – низкий, но обширный кусок земли. Даже странно, что акустики его засекли при таком плоском профиле. Льдины им так засекать не удается.

Позже, акустики проморгали низенькие острова при входе в Печорскую губу, за что получили неудовольствие от капитана, затем от меня. Хорошо, что туман поднялся, и стал низколетящими облаками, оттеняя серое небо художественными мазками. Острова заметили впередсмотрящие. Могло ведь и нехорошо получится.

Короткая стоянка на рейде устья реки Печоры, без высадки на берег, продолжилась трехсоткилометровым рывком к Вайгачу. Дошли только ночью, и на этот раз акустики углядели острова перекрывающие дорогу к нашей цели. Даже провели нас между ними.

Жутко было, до холода в животе. Ледокол рыскал прожектором, вязнущем в темноте и тумане, из гнезда на мостик шли депеши азимутдальность, офицеры рубки стояли, вцепившись в поручни. Конвой крался на скорости около 8 километров в час, чтоб боцман на лоте успевал оценивать глубину. Все равно было страшновато. Так и казалось, что вот сейчас из тумана выскочат острые скалы, и мы сядем на них всем конвоем как бусины на ежика. Пронесло. Витус даже выразил благодарность акустической вахте, которая эту благодарность немедленно потребила внутрь, для снятия напряжения. Так и дошли до обширной бухты, расположенной посередине западного побережья острова Вайгач. По определению наших тетеревов – «множественное эхо». Бухта действительно изобиловала камнями и морской живностью. Самое место для берегового наряда ледового пути.

Высаживались на берег под веселый гомон команд. Остров прикрывал рейд от северовосточного ветра, и тут, среди россыпей гигантских валунов, стало вполне комфортно. Убрать бы еще вечную сырость, но от добра добра не ищут.

Можно считать, что на Вайгач высаживаюсь второй раз, хотя, первый был в другой жизни и в другом месте. Остров, попрежнему вылезал из воды невысокими, обрывистыми камнями берегов, переходящих глубже в низкие холмы. Камни сверкали первозданной обнаженностью, изредка прикрытой мхами и редкими кустиками травы. Топливо на Вайгаче представлялось выброшенными на берег плавунами, и не росло в естественном виде. Впрочем, как и в большинстве мест северных побережий, вдоль которых пройдет наш Ледовый Ход. Топливо и было одной из основных проблем.

Зато все побережье обладало другим ресурсом – ветра тут имелось в избытке. Конкретно на Вайгаче еще богато бежали ручейки, отдавая на порогах значительную мощность. Но все береговые форты у нас имели типовое оборудование с ветрогенераторами, так что пока гидроресурс Вайгача будет просто радовать первых наших поселенцев своим видом и рыбкой.

Оговорюсь, что поселенцы на Вайгаче случались и раньше. На северном берегу тут испокон веков стояли святилища самоедов, куда они наведывались по своим религиозным праздникам. Сотню лет назад тут встал острог стрельцов, перекрывающий судам путь в Мангазею. Правда, слабо себе представляю, чем стрельцы могли помешать судам. Разве что бежать по льду к маневрирующему судну и брать его на абордаж. Если с юга острова пролив между ним и материком был около 3х километров шириной, и там реально было заметить и контролировать суда, то с севера острова пролив между Вайгачем и Новой Землей имел ширину более 40 километров, и контролировать его стрельцами на стругах представлялось мне нереальным.

Курил на камне, рядом с устьем ручья на северном побережье нашей бухты. На рейде Юнона спустила оба своих грузовых понтона и теперь на них шла погрузка деталей будущего берегового форта. Рядом с берегом маневрировала канонерка, пытаясь подойти максимально близко к месту будущего строительства и обеспечить монтажников светом на ночь. Монтажники обсуждали будущую стройку так, что даже мне, в полутора километрах от эпицентра, было слышно особое мнение некоторых специалистов. Думаю, если акустики на ледоколе отключат фильтрырезонаторы, то смогут слушать все разговоры. Надо будет подумать над таким усовершенствованием – в чужих портах это может оказаться не лишним.

Настроение колебалось между опасениями, основанными на начале настоящего ледового пути, и усталостью, накатившей после пройденного, относительно легкого, участка. Отвык от беготни и слаживания. Отвык от потока проблем.

Отдельным вопросом хотелось бы выделить несколько вечерних бесед с Алексеем. Про Нереченский договор мы пока обоюдно молчали, а вот про единоначалие в экспедиции пришлось говорить основательно. Прав был Грибоедов – горе от ума. От себя добавлю, горе от ума, пользующегося обрывками информации. Вот где действительно горе.

Алексей штудировал «Государство» Платона. Впитывая в себя то, что он считал «прогрессивным» и пропуская мимо мозга приводимые даже Платоном отрицательные примеры. Насколько мне известно, греки к демократии относились далеко не так восторженно, как это виделось царевичу. Уже тогда народ можно было «зомбировать» речами ораторов и добиться любых решений. По крайней мере, Сократа казнили именно «волей народа». В этом ключе становится понятно, почему у греков так популярны были курсы ораторов, и чиновник считался неполноценным, если не обладал высокими ораторскими навыками.

Вот и Алексей пал жертвой многотомной демагогии. Кстати, демократия и демагогия слова однокоренные. Символично.

Выслушав восторженные планы царевича о будущем устройстве государства, приуныл окончательно.

– Алексей, давай тогда начнем твои преобразования прямо ныне. Вечером соберем команду на ледоколе и проведем выборы капитана. Лично мне нравится, как готовит кок. Он действительно мастер, коль умудряется из наших сухих запасов такую вкуснятину ваять. Буду за него свой голос поднимать. И много моряков меня поддержит. В итоге кок у нас встанет у кормила, а на камбуз отправим Беринга. Не нравится?! Тогда давай еще шире возьмем. Проведем выборы в деревеньке под Рязанью, кому у нас на ледоколе капитаном быть… А что так? Нет, Алексей, это ты меня послушай! Не надо мешать все в кучу. Поверь мне, будут у власти не те, кого народ избрал, а те, кто горлом, враньем да деньгами возьмет. Будет, не спорь. Старосту в деревне избрать, это одно – там все друг друга знают. Да и морду набить обманувшему старосте можно, не велика птица. Дальше уже только «женитьба по портретикам» выходит. И портретики будут приукрашивать безмерно.

Аргументы. Контраргументы. Да сколько тех греков то было?! Деревня большая… Тяжелый разговор. Алексей насупился, теребя пуговицу камзола. Духовник его, демонической наружности, вообще непонятную позицию занял, вроде как и согласен со мной, но Алексею не перечит. Наркоманы. Кольнулись иглой древних идей и теперь в облаках витают. Розовые слоны им глаза закрыли. Да какой выбор у крестьянина?! Что он знает о людях, лезущих в центральную власть? Либо плюнет на все эти дурацкие выборы, либо отдаст голос за того, за кого боярин укажет. В связи с тем, что голосовать по новым законам надо рублем – скорее всего, плюнет. Старосту еще выберут, но с более высокими должностями конфузия выйдет, к гадалке не ходи.

Еще во льды не вошли, а уже разругаться успели. Надо было прыгать за борт – правильно мне таракан советовал. Все меньше бы мучился.

Хорошо на Вайгаче. По северному хорошо. Суровое небо, серое море, ветер шипит в камнях, споря с прибоем. Рыбой сегодня позавтракали свеженькой. Морпехи песца выше по ручью подняли, похожего на щенка собаки, но странной расцветки, лапы и морда темные, хвост и тело грязно белые. Кто за кем гонялся, и кто на кого тявкал – так и не понял, много там голосов звучало, в том числе и тявканье подозрительно грубыми глотками, но мои конвоиры время проводили неплохо. Их тяжелые мысли не беспокоят – резвятся как великовозрастные дети. Мне бы так. Махнул рукой разбредшемуся капральству – надо возвращаться к стройплощадке. Буду считать, что пар сбросил.

На следующий день Авось, в гордом одиночестве, входил в Карские ворота – широкий пролив разделяющий Вайгач и Новую Землю. Штурмана пользовались хорошей погодой и лихорадочно накидывали карты, шумя на весь мостик и споря о показаниях дальномеров. Штурманам в этой экспедиции приходилось совсем кисло, и их оживление в связи с очередным окном на небесные ориентиры было понятно. Хоть немного приведут карты к божескому виду.

Пока народ собирал форт, планировал обойти Вайгач и попробовать на форштевень льды Карского моря. Ожидалось, что вокруг острова мы обойдем дня за два, аккурат к окончанию стройки.

Западная часть пролива никаких неприятностей не принесла, а вот в восточной части скопились льды, громоздившиеся друг на друга серьезными торосами. Врубались в них с опаской и нетерпением. Вот тут ледокол начал «скакать», вскидывая нос, заползая на льдину, и кланяясь торосам, когда льдины его нехотя пропускали. Неприятное, доложу вам, ощущение. Будто на лифте, который дергают за тросы. При этом вокруг стоял хруст, изредка разбавляемый глухими ударами льдин по корпусу. Бог его знает, так оно должно быть или нет. Делал вид, что все идет как надо – ведь на меня периодически опасливо оглядывались все офицеры рубки, включая Алексея, пожелавшего участвовать в маленькой, пробной, кругосветке.

Вибрации корпуса то усиливались, то ослаблялись. Бегал на корму, смотрел на наполненность фарватера битым льдом. Позади ледокола всплывали здоровенные, колотые льдины, явно великоватые для кочей. Буксировать наших купцов сразу за ледоколом явно нельзя. По уму надо пустить за нами транспорт, чтоб он крошил эти льдины, за ним канонерку для окончательного размельчения, и уже на буксире канонерки можно повесить часть кочей. И никаких коллегиальных решений. Все одно тут ни у кого опыта нет.

Выяснили неприятный момент – расход топлива больше расчетного. Мы так до пролива, пока безымянного, но в перспективе, имени нашего капитана – можем не доплыть.

Рубились сквозь лед, обозревая каменистые, изрезанные берега Вайгача по правому борту. Остров красивый, но идем тяжело. Не ожидал. Ближе к вечеру поймали первую неприятность. После очередного бумканья льдины по корпусу ледокол завибрировал как замерзший во льдах человек. Такого точно быть не должно. Нажал кнопку электрического звонка, соединяющего рубку и машинное отделение. Труба переговорника захрипела обрывками слов, теряющимися в гуле. Вслушиваясь, крикнул рулевому, минуя капитана

– Левая машина стоп! Правая средний ход.

После чего, извиняясь, глянул на капитана и кинулся в машинное отделение. Ну не бывает, чтоб все хорошо шло. Раз погода стоит замечательная, значит, лед нам напакостит. Лучше бы ливень вымачивал!

Разговор в машинном отсеке с Дедом только усилил подозрения. Похоже, нам загнуло левый винт. Вот уж, не ожидал. Винты на ледоколе защищены продольными килями, от всплывающих льдин. Да и сами винты сделаны существенно массивнее обычных. Бронзы на них не жалели, особенно в свете получения своего олова с Ладоги. И все равно вляпались.

Дальнейший ход ледокола можно было назвать авральным, но льды стали отпускать нас восвояси, взяв причитающуюся им дань. Лед становился тоньше, а к южной части острова стал вообще распадаться на разрозненные ледовые поля. Повезло.

Утром вошли в южный пролив, Югорский Шар. Шарами поморы называли проливы, и таких «шаров» по северному побережью полно. Подозреваю, что от этого слова пошло современное мне понятие «шариться», рыскать по проливу. Но это уже мои домыслы. Югорский шар просто разделял остров Вайгач и Югорию, полуостров материка. Льдами в проливе оказалась заполнена только восточная треть, дальше пролив шел на юг, плавно заворачивая к западу, и льдины в нем попадались все реже. Хотя нашему подранку тяжело дался даже прорыв через нагонные льды восточной части пролива. Но проводить конвой все одно стоит через южный проход, а не через Карские ворота.

На следующий день, в бухте, ставшей рейдом экспедиции, началась неприятная работа, по замене винта ледокола. Перекачали топливо для канонерок с кормовых танков в носовые, выгрузили на понтоны кормовой груз. К вечеру винты вылезли из воды по ступицу. Выше было никак. Всю ночь, в свете прожектора канонерки, крутили гайки со шлюпок, заводили тали с кормовых балок и плескались в ледяной воде. Если мы во льдах такую операцию проводить будем – точно половина экипажа сляжет.

Утром затягивали и контрили гайки на новом винте. Положа руку на сердце – отделались малой кровью. Загнутую лопасть на поднятом винте осматривал с придирчивой скрупулезностью, выискивая раковины в отливке или трещины. Не нашел. И это было очень плохо. Будь винт дефектный – мне было бы спокойнее. Но если это недоработка конструкции, нам всем мало во льдах не покажется.

Провожал загрузку ледокола хмурым взглядом. На сердце поселились скребущие кошки. Только их там, для полного счастья, не хватало. Какую дань с нас еще возьмет ледовый путь?

Конвой выходил в дорогу после обеда. Построение пересмотрели, согласно моим рекомендациям, и теперь за ледоколом шел транспорт, а кочи повисли гирляндами за канонерками. Острой необходимости в таком построении пока не имелось, но пускай экипажи тренируются. На ночь встали посреди пролива, в удобной бухточке. Раз льды нам намекнули, что дело серьезное, не будем лезть в них ночью.

Нарождающийся день корабли встретили церковной службой, после которой стальные монстры зашипели котлами, готовясь начать свою основную работу. Смотрел на маневры конвоя из гнезда на фокмачте. Погода нас ныне не баловала, посчитав вполне достаточными прошедшую пару ясных дней. Сильные порывы ветра кидали в застекленное гнездо мелкие дождевые капли, снижая и без того отвратительную видимость. В гнезде стало тесно. Мы с наблюдателем, да еще акустик над нами. Душно и муторно. Гнездо раскачивало с приличной амплитудой, и завтрак у меня в желудке явно был лишний. В очередной раз инструктировал наблюдателя.

– Тебе надо трещины во льду высматривать, которые в нужную нам сторону идут. Лучше вильнуть несколько раз на курсе и идти по трещине, чем давить цельный лед. От твоей зоркости зависит, пройдем мы или застрянем. Не дичись, все как есть, капитану докладывай, он сам решит, как пойдем.

– Кн… господин граф, а коли не видно, куды трещины ведут? Вона как сыплет!

– По компасу смотри, на восход мы идем, вот и выбирай те, что в ту сторону ведут. Только таблицу поправок к компасу у штурмана спроси, врут на севере наши компасы. Сильно врут.

Сверху хмыкнул акустик, явно манкирующий своими обязанностями, пока мы выходим в пролив. На мою приподнятую вопросительно бровь впередсмотрящий поспешил уточнить

– Федор Федорович… сильно гневается, когда к нему за уточнениями заглядываем… Говорит, сам еще не разобрался.

Судя по нескольким паузам в столь коротком сообщении, Лужин посылал наших морячков более цветистыми словами.

Над головой приглушенно прочистил горло локаторный гудок, провожая ночную стоянку. Мысленно считал секунды, наверху забубнил азимут и дальность акустик. Скрипнула, поворачиваясь, акустическая башня. Вновь коротко рявкнул ревун, сглаженный звукотеплоизоляцией гнезда.

– Затоковал наш тетерев, – ухмыльнулся впередсмотрящий.

Хлопнул его по плечу и полез в люк, спускаясь по скобам внутри стальной трубы мачты. Железо холодило руки, и вообще, внутри мачты было прохладно. Только спину пригревали трубы теплоснабжения гнезда, замотанные в изоляцию. Недоработка. Но тут и так узко, как в сортире для гномиков, толще мачту не сделать. Темно, тесно и ритмично раскачивает – Ад для клаустрофобов. Теперь наш путь начинался понастоящему.

Два дня не трогал дневник и практически не ночевал в каюте. Зато знаю теперь, как выглядит ледовый круг преисподней. Поверьте, это страшно, когда темно, туман, кругом лед, и боцман кричит, что на лотлине два десятка метров.

Мы шли на восток, слегка забирая к северу. Шли на парусах и машинах. Слева, на севере, нас ограничивали серьезные льды, справа, ближе к берегу, лед был слабее, но сплошной. Мы шли посередине, между этими сплошными льдами, по естественному каналу, заполненному массивными, но колотыми ледовыми полями. Большую часть времени мы умудрялись маневрировать по чистой воде, расталкивая форштевнями мелкие льдинки, величиной с коч. Если убрать туман и порывистый ветер, переход выглядел бы не особо сложно. Вот только туман только усиливался, и вахты изматывались до красных глаз.

Через сутки после выхода конвой едва не напоролся на берег, опять спасшись благодаря нашему тетереву. Отношение к акустикам заметно изменилось. Теперь, если во время плохой погоды ревун долго не подавал голос, матросы разгибались от своих дел, смотрели вверх, вслушиваясь, и бормоча«…убить он нас хочет, что ли…».

Корабли повернули на север, оставляя неизвестную землю по правому борту. Предположил, что это Ямал, но представитель кочей на ледоколе, старый помор Богдан, уверенно заявлял, что «быть того не может» и тыкал в меня свои «чески», заменяющие поморам карты. Пожал плечами. Да какая нам разница? Главное, что ледяной массив на севере загибался вместе с нами, пропуская конвой. Свободной воды, правда, стало заметно меньше, некоторые поля ледокол начал взламывать, но лед не оказывал особого сопротивления, если не лезть в поля, из которых торчали торосы. Да и цвет льда был немного иной. Вот только разобрались в этих нюансах, после того, как забрались в них по уши. Наши корабли явно накрыл крылом ангелхранитель.

Еще сутки мы шли на север вдоль побережья, то удаляясь от него, то приближаясь. На утро, по правому борту берег закончился, по крайней мере, акустик ничего не слышал. Караван начал забирать на восток, но быстро бросил это занятие – глубины стремительно уменьшались, а лед наоборот, уплотнялся. До обеда так и тыкались, периодически пытаясь пройти на восток, но отворачивая к северу. В рубке наметилось волнение, которое вскоре рассеял акустик, сообщив, что земля продолжается, хоть и низкая, судя по слабости эха. Конвой вздохнул с облегчением и потрусил на малом ходу дальше на север. Но уже через 7 часов землю вновь потеряли, после чего началось медленное, можно сказать заискивающее, продвижение на восток. На этот раз глубины и лед нас пропускали, ограничившись всего парой полуметровых ледовых полей.

До хрипоты спорил с Богданом. Ну, где он у себя в прописях такую обширную землю видел? У меня так все сомнения о принадлежности этой суши пропали. Да разве переспоришь потомственного морехода?

Конвой теперь пытался уйти к югу, не более успешно, чем до этого пробирался к востоку. Может действительно, это не полуостров? Тогда что? Хуже нет, чем гадать на ческах этого времени. Особенно если учитывать, что кочи часто волокли через основание Ямала, не обходя его вокруг.

Глубокой ночью глубина упала менее 15 метров и нервы сдали. Настойчиво порекомендовал вставать на якоря, оставив вахту для аварийного расклепывания якорных цепей. Ночь почти не спал, слушал редкие стуки льдинок, нагоняемых на корпуса кораблей северовосточным ветром. Нервно курил, искренне завидуя спокойному храпу из матросского кубрика. Покурил с Витусом на палубе, говорили вроде о погоде, но постоянно сползали на одну конкретную погоду и место, куда ее надо засунуть. Капитан выглядел нездорово, хоть ктото тут нервничает не меньше меня.

Утро отличалось от ночи чуть более серыми оттенками. Туман клубился над льдинами, подгоняемый ветром. Какая разница слепому, ночь или день? Пойдем на ощупь. Тем более, что акустик неуверенно утверждает, что земли рядом нет.

Конвой полз по сложной кривой, с общим направлением к юговостоку, держа скорость около 5 километров в час. День такого хода не привел нас к земле, и конвой продолжил движение ночью. Теперь к редким ударам льдин добавились стуки сбрасываемых лотов, с обоих бортов. Плюнул, попросил капитана разбудить меня, когда сядем на камни и ни минутой раньше – ушел отсыпаться.

Спал до полудня, и поспал бы дальше, но ледокол загрохотал отдаваемыми якорями. Первая мысль – раз якоря отдаем, значит еще на плаву. Вторая мысль вышла уже сердитой – мы так и будем отстаиваться? Нам еще идти и идти! Выбрался к морпехам, приглаживая стоявшие дыбом волосы.

– Что там? – задал риторически вопрос дневальному.

– Стоим.

Каков вопрос, такой и ответ. Поторопился в рубку, запахиваясь на ходу и подволакивая за собой шнурки берцев.

Наверху шла активная приборка. По стеклам рубки, с внешней стороны, шкрябали скребки, колотушки оббивали бахрому сосулек на большинстве выступающих частей корабля. Погода поднесла нам очередной сюрприз. Небо очистилось, раскрывая горизонт, и открытое небо не удержало легкий морозец, упавший нам на голову. Капающие конденсатом и дождем со всего рангоута корабли стали красивыми, но тяжелыми елочными игрушками, блестящими гранями на изредка сверкающем низком солнышке.

В рубке беспечно слонялся один только рулевой, а вот изза приоткрытой двери штурманской рубки долетал радостный спор. Сунулся туда. На меня обернулись несколько возбужденных лиц наших офицеров, во главе с Витусом. На штурманском столе лежали несколько рулонов и пара листов склейки, прижатой длинной линейкой.

– Граф! Богдан Яковлевич уверяет, что мы в Мангазейском море!

Прокрутил в голове список синонимов, Мангазейским морем поморы называли совокупность обской и енисейской губ. Согласно моим представлениям о пройденном маршруте, обскую губу мы уже миновали, значит, стоим в енисейской губе. А Богдан Яковлевич, это, видимо, наш помор. Не знал, как его по батюшке.

– Господин капитан, где именно, в Мангазейском море? – постарался серьезным голосом разбавить их щенячий восторг.

– Так это и решаем!

Нет, радость такая всеобъемлющая, что на мой нахмуренный вид никто внимания не обратил. Можно подумать, что мы уже до конца дошли. Ладно, пусть расслабляются.

Помусолили вместе поморские прописи хождения с Енисея на реку Пясина. В них подробно расписано, что по правую руку, что по левую, на всем протяжении маршрута. Если верить прописям, то мы стоим в бухте, южнее острова Диксона.

Вышел оглядеться. Морозец прихватил руки и нос, ветер заиграл шарфом, предусмотрительно намотанным на лицо. Осматривал бухту, охватывающую полукругом корабли на рейде. Корабли стояли у самой кромки широкого серпа льда, простирающегося от нас до самого берега. Лед плавно перетекал в заснеженный берег, испятнанный проталинами, через которые виднелась желтоватозеленая растительность, то ли мох, то ли трава. Ориентиров, по которым можно было привязать пропись к месту, не имелось в принципе. Тут глазу совершенно не за что зацепится.

Обе канонерки отсутствовали на рейде. В первую секунду екнуло сердце, но потом логика выбралась из сна, и потыкала в сторону стоящих на якорях кочей. Значит, Витус отправил разведку. Чего тогда гадать? Вернуться наши прознатцы, тогда и обсудим.

Попросил от Витуса отчет о состоянии кораблей. Опять нахмурился, отводя капитана в сторонку и объясняя ему прописные истины – он капитан ледокола, головного корабля, и обязан знать о каждой трещинке в кораблях конвоя, чтоб решать, как этот конвой вести. Какой же бардак у нас в караване!

Алексей отсыпался. Он героически присутствовал всю прошедшую ночь, и, собственно, он дал команду вставать на якоря и определятся с местом. Судя по всему, до вечера конвой никуда не идет – первый хороший день перехода используем не для рывка, а для приведения нервов в порядок. Жаль. С моей точки зрения надо идти на север и искать остров Диксон – тогда все сразу станет понятно.

Побродил по кораблю, заглянул в трюмы, проверил дренажи. Сходил на камбуз, чудом не получив по рукам за утянутый пирожок – кок крутился в дыму и пару, не особо глядя, кто к нему пришел. Напряжение последних дней, когда шли непонятно куда, тыкаясь, как слепые котята, стало отпускать. Может и правильно, что устроили себе передышку. Двойной гудок ледокола заставил поспешить на палубу. Погода продолжала улучшаться. Небо расчищалось, солнце простреливало лучами облака на горизонте и даже чайки кричали празднично. На палубе толпилась половина команды и пассажиров, моряки сидели на обледеневших грузах, стояли на трапах и на вантовых выбленках. Рядом с нами вставала на якоря канонерка, пришедшая с севера. Нетерпение команд прорывалось в радостных выкриках, и в том, как наряд со шлюпки, пришедшей с канонерки, буквально втянули на палубу. Передернул плечами, только сейчас ощутив прохладу Мангазейского моря, ушел в рубку, ожидать доклада.

Вечером вернулась вторая канонерка с юга. Но к этому времени на кораблях уже царила деловая суета, подготовки к продолжению похода. Первая канонерка нашла остров Диксон буквально в трех десятках километров севернее нашей стоянки. Тянуть туда кочи смысла уже нет, купцы готовились идти к югу, на Енисей. Вторая канонерка просто подтвердила, что путь на юг есть, хоть и встречаются льдины.

На этот раз мешкать не стали, торговцы поднимали паруса на кочах и уходили на юг, окутавшись на прощание облачками дымов из ручного оружия. Им в ответ ухнул одиночный холостой залп канонерки, и гудки ледовых кораблей, орудия на них пока так и стояли законсервированными.

Наш, уменьшившийся до четырех кораблей, конвой выбирал якоря и выходил на парусах из приютившей нас бухты. Время основывать Дикий.

Бросили якоря в бухте, напротив острова Диксон, глубокой ночью. Благо небо не успело затянуться, и видимость сохранялась приемлемой. Встали опять у кромки льда, опоясывающего берега бухты. Лезть туда ночью особого смысла не имелось.

Утром эскадра ничем не напоминала ту «мокрую кошку» которая вышла из многодневного слепого перехода. Повсюду царила суета, ледокол ползком двигался к берегу, взламывая прибрежный лед и замирая на промеры глубин. Одна канонерка ушла на северовосток, просмотреть путь к реке Пясине – нашему последнему ориентиру, описанному в поморских росписях. Правда, канонерка быстро вернулась, встретив на северовостоке ледовые поля.

Обедню служили уже на земле. Наши батюшки посчитали сие действие символичным, и толпа матросов стояла на ветру, на небольшом взгорке недалеко от берега, крестясь на большой крест, лихорадочно установленный сразу по высадке на берег. Получилось празднично.

До позднего вечера шла разгрузка имущества и жилья берегового наряда. Кроме форта на Диком строились, точнее, собирались, большие сараи под уголь и товары. Получался скорее не форт, а полноценная крепостица, прямоугольная в плане, состоящая по периметру из сараев и жилого дома, имеющая обширный внутренний двор и даже ворота. Место, на котором собирали форт, выбирали по многим параметрам. Но основным стали промеры глубин. Надеюсь, перестраивать форт, в ближайшие годы, не придется.

Строительство затягивалось, так как объем работ был в несколько раз больше, чем на Вайгаче. Погода, побаловав нас два дня, испортилась, затянув стройплощадку и берег туманом. Расходился ветер, разгоняя волну, от которой нас прикрывали, худобедно, берега бухты. Большая часть экипажей конвоя трудилась на берегу, меньшая приводила в порядок корабли. Мы с капитаном и штурманами приводили в порядок карты, представляющие из себя лоскутные одеяла из точных карт берегов с привязками к координатам, из примерных карт берегов без привязок и из гадания, на основе пройденного маршрута. Во всех этих бурных обсуждениях рождались карты севера, от Архангельска до Дикого. Белых пятен хватало, но карта уже позволяла прикинуть наш маршрут, и, что важнее, варианты обратных маршрутов. На карте пунктиром обозначали края ледовых массивов. Теперь, взглянув на разрозненные точки наших измерений можно было делать обобщения. Огромный массив у Новой земли мы обошли по южной кромке, но возможно, существует путь по северной кромке в обход Новой Земли. Запасной вариант пути никогда не бывает лишним.

Подробно говорили с Витусом. Ему вести корабли обратно, и мне хотелось, чтоб корабли дошли. Времени у нас имелось в избытке, которым мы и компенсировали недостаток навигационного обеспечения. Становилось скучно, надрыв последних дней постепенно забывался.

Конвой покинул бухту Дикого 11 июля 1709 года. Экипажи отдохнули, воодушевились большой церковной службой. Береговой наряд провожал корабли, стоя у ледовой кромки. По берегу оставались еще стройматериалы, для продолжения строительства, но большая часть товаров и материалов были уже спрятаны в крепостице. Экипажи кораблей отмахивалась зажатыми в руках картузами в ответ на крики с берега. Форт затягивала дымка тумана, пряча от уходящих кораблей еще один поворотный пункт маршрута. Постепенно взгляды экипажей переходили с туманной береговой линии вперед, где нас вновь ждали льды и авралы.

Авось рубился сквозь лед на восток. Лед, по моим нынешним понятиям, был не серьезным – остатки зимнего припая. Сидел в каюте и дописывал дневник. За переборкой морпехи оживленно во чтото играли, судя по азартным выкрикам. На корабле царила спокойная, деловая суета. Погода так и не испортилась окончательно, оставляя нам 3–4 километра видимости. Теперь самой большой проблемой становились глубины и спрятанные под тонким льдом камни. Конвой маневрировал во льдах, стараясь оставлять под килем глубину не менее 15 метров. От камней пока нас миловали высшие силы и наши наблюдатели, считающие каждый сугроб на льду заметенным камнем. Через сотню километров спокойного пути, выяснилось, что затишье было перед бурей. География севера заманила нас в ловушку архипелага островов.